рецов",  ускользнуть  и  заняться  уст-
ройством бриджа; то сидела, свернувшись калачиком, в  кресле,  такая  же
юная и шаловливая,  как  примостившиеся  рядом  с  нею  девушки;  то  со
стальными нотками в голосе укрощала  мужа,  когда  он  непременно  хотел
спеть песнь Горца, или бесстрашно правила тонущим  жеребцом,  -  а  нес-
колько часов спустя выходила в столовую, к гостям своего мужа, напоминая
платьем и осанкой принцессу из сказки.
   Паола Форрест занимала его воображение не меньше, чем Большой дом  со
всеми его чудесами и диковинками. Все вновь и вновь мелькали перед  Грэ-
хемом выразительные руки Дар-Хиала, черные  бакенбарды  Аарона  Хэнкока,
вещавшего об откровениях Бергсона, потертая куртка  Терренса  Мак-Фейна,
благодарившего бога за то, что двуногий рабочий скот  дает  ему  возмож-
ность бездельничать, сидеть за столом у Дика Форреста и мечтать под  его
земляничными деревьями.
   Грэхем наконец вытряхнул трубку, еще раз окинул взглядом эту странную
комнату, обставленную со всем возможным комфортом, погасил свет и  вытя-
нулся между прохладными простынями. Однако сон не приходил к нему. Опять
он слышал смех Паолы; опять у него возникало впечатление серебра,  стали
и силы; опять он видел в темноте, как ее  стройное  колено  неподражаемо
пластичным движением приподнимает тяжелые складки платья. От этого обра-
за Грэхем никак не мог отделаться: он преследовал его неотступно,  точно
наваждение. Образ этот, сотканный из света и красок, как бы горел  перед
ним, неизменно возвращаясь, и хотя Грэхем сознавал его иллюзорность, ви-
дение все вновь и вновь вставало перед ним в своей обманчивой  реальнос-
ти.
   И опять видел он коня и всадницу, которые то погружались в  воду,  то
снова выплывали на поверхность; видел мелькающие среди пены копыта лоша-
ди; видел лицо женщины: она смеялась, а пряди ее золотистых волос переп-
летались с темной гривой животного.
   Снова слышал он первые аккорды прелюдии, и те же руки, которые прави-
ли жеребцом, теперь извлекали из инструмента всю полноту  хрустальных  и
блистательных рахманиновских гармоний.
   Когда он наконец стал засыпать, его последняя мысль была о том, како-
вы те чудесные и загадочные законы развития, которые могли  из  первона-
чального ила и праха создать на вершине эволюции сияющее и торжествующее
женское тело и женскую душу.
 
 
   ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ
 
   На следующее утро Грэхем продолжал знакомиться с  порядками  Большого
дома. О-Дай многое сообщил ему еще накануне и узнал от гостя,  что  тот,
выпив при пробуждении чашку кофе, предпочитает завтракать не в  постели,
а за общим столом. О-Дай предупредил Грэхема, что для этой  трапезы  нет
установленного времени и что завтракают от семи до десяти, кто когда же-
лает; а если ему понадобится лошадь, или автомобиль, или он захочет  ку-
паться, то достаточно сказать об этом.
   Войдя в столовую в половине восьмого, Грэхем застал там корреспонден-
та и покупателя из Айдахо, которые только  что  позавтракали  и  спешили
поймать здешнюю машину, чтобы попасть в Эльдорадо к утреннему  поезду  в
Сан-Франциско. Грэхем простился с ними и сел за стол один. Безукоризнен-
но вежливый слугакитаец предложил ему заказать завтрак по своему вкусу и
тотчас исполнил его желание, подав ледяной грейпфрут в хересе, причем  с
гордостью пояснил, что это "свой", из  "имения".  Отклонив  предложенные
ему различные блюда - каши и овощи, Грэхем попросил дать ему яйца всмят-
ку и ветчину; и только что принялся за еду, как вошел  Берт  Уэйнрайт  с
рассеянным видом, который, однако, не обманул Грэхема. И  действительно,
не прошло и пяти минут, как появилась Эрнестина Дестен в  очаровательном
халатике и утреннем чепчике и очень удивилась, найдя в столовой  столько
любителей раннего вставания.
   Позднее, когда все трое уже поднимались из-за стола, пришли Льют Дес-
тен и Рита Уэйнрайт. За бильярдом Грэхем узнал от Берта, что Дик Форрест
никогда не завтракает со всеми, а просыпается чуть свет, работает в пос-
тели, пьет в шесть часов кофе и только в исключительных случаях  появля-
ется среди гостей раньше второго завтрака,  который  бывает  в  половине
первого.
   Что касается Паолы, продолжал Берт, то спит она плохо, встает поздно,
а живет в той части дома, куда ведет дверь без ручки; это огромный  фли-
гель с собственным внутренним двориком, в  котором  даже  он  был  всего
только раз; она тоже приходит лишь ко второму завтраку, да и то не всег-
да.
   - Паола на редкость здоровая и сильная женщина, -  сказал  он,  -  но
бессонница у нее врожденная. Ей всегда не спалось, даже когда  она  была
совсем маленькая. И это ей не во вред, так как у нее большая сила воли и
она изумительно владеет собой. У нее нервы всегда напряжены, но,  вместо
того чтобы приходить в отчаяние и метаться, когда сон не идет к ней, она
приказывает себе отдыхать - и отдыхает. Она называет это своими  "белыми
ночами". Иногда она засыпает только на заре или даже в девять-десять ча-
сов утра, и тогда спит чуть не двенадцать часов подряд, и выходит к обе-
ду свежая и бодрая.
   - Должно быть, это действительно врожденное, - заметил Грэхем.
   Берт кивнул.
   - Из ста девяносто девять женщин совсем бы раскисли, а она держит се-
бя в руках. Если ей не спится ночью, она спит днем и наверстывает  поте-
рянное.
   Еще многое рассказывал Берт о хозяйке дома, и Грэхем скоро догадывал-
ся, что молодой человек, несмотря на долгое знакомство, все же ее побаи-
вается.
   - Она с кем угодно справится, стоит ей  только  захотеть,  -  заметил
Берт. - Мужчина, женщина, слуга - все равно, какого бы возраста, пола  и
положения они ни были, - стоит ей только заговорить своим  повелительным
тоном, и результат всегда один. Я не понимаю, чем она  этого  достигает.
Может быть, в глазах ее вспыхивает что-то, может быть, губы складываются
как-то по-особенному, не знаю, но только все ее слушаются и ей  подчиня-
ются.
   - Да, - согласился Грэхем, - в ней есть что-то особенное.
   - Вот именно! - обрадовался Берт. - Что-то особенное!  Достаточно  ей
захотеть! Даже почему-то жутко становится. Может быть, она так научилась
владеть собой во время бессонных ночей, когда  она  постоянно  напрягает
волю, чтобы оставаться спокойной и бодрой. Вот и сегодня -  она,  верно,
глаз не сомкнула после всех вчерашних событий: понимаете - волнение, лю-
ди, тонущая лошадь и все прочее. Хотя Дик говорит, что то, от чего  дру-
гие женщины потеряли бы сон, действует на нее совсем наоборот: она может
спать, как младенец, в городе, который бомбардируют, или на тонущем  ко-
рабле. Несомненно, она - чудо. Поиграйте-ка с  ней  на  бильярде,  тогда
увидите.
   Немного позднее Грэхем и Берт встретились с девушками в той  комнате,
где те обычно проводили утро, но, несмотря на пение модных песенок, тан-
цы и болтовню, Грэхема все время не покидало  чувство  одиночества,  ка-
кая-то тоска и томительное желание, чтобы к ним вошла Паола в  каком-ни-
будь новом, неожиданном обличье и настроении.
   Затем Грэхем на Альтадене и Берт на великолепной чистокровной  кобыле
Молли два часа разъезжали по имению, осматривали  молочное  хозяйство  и
едва поспели вовремя на теннисную площадку, где их поджидала Эрнестина.
   Грэхему не терпелось пойти завтракать - конечно, не только из-за выз-
ванного прогулкой аппетита, - но его постигло большое разочарование: Па-
ола не явилась.
   - Опять "белая ночь", - сказал Дик, обращаясь  к  другу,  и  прибавил
несколько слов к тому, что рассказывал Берт  относительно  неспособности
Паолы спать нормально. - Представьте, мы были женаты уже несколько  лет,
когда я впервые увидел ее спящей. Я знал, что в какие-то часы она  спит,
но никогда не видел. Однажды она, к моему ужасу, трое суток провела  без
сна, притом все время оставалась ласковой и веселой, и уснула наконец от
изнеможения. Это случилось, когда наша яхта стала на  мель  возле  Каро-
линских островов и все население помогало нам спихнуть ее. Дело было  не
в опасности - никакая опасность нам не угрожала, - а в непрерывном шуме,
возбуждении. Паола переживала это приключение слишком непосредственно. А
когда все кончилось, она впервые у меня на глазах заснула.
   Утром приехал новый гость, некто Доналд Уэйр. Грэхем встретился с ним
за завтраком. Уэйр был, видимо, хорошо знаком со всеми и  часто  посещал
Большой дом; Грэхем понял также из разговоров, что, несмотря на  крайнюю
молодость, это скрипач, известный по всему побережью.
   - Он до безумия влюблен в Паолу, - сообщила Эрнестина Грэхему,  когда
они выходили из столовой.
   Грэхем удивленно поднял брови.
   - Да, но она не обращает на него внимания, - рассмеялась Эрнестина. -
Это случается с каждым мужчиной, который приезжает сюда. Она привыкла. У
нее ужасно милая манера не замечать их страсти; она с удовольствием про-
водит время в обществе этих людей, а потом смеется над  ними.  Дика  это
забавляет. Не пройдет и недели, как с вами случится то же самое. А  нет,
так все будут очень удивлены. Да и Дик еще, пожалуй, обидится. Он счита-
ет, что это неизбежно. Если любящий муж гордится своей женой и привык  к
тому, что в нее влюбляются, он может прямо оскорбиться и решить, что его
жену не оценили.
   - Ну что ж, - вздохнул Грэхем, - если у вас  так  принято,  придется,
видно, и мне влюбиться. Правда, ужасно не хочется вести себя, как все, -
именно потому, что это все; но раз таков обычай,  ничего  не  поделаешь.
Хотя это чертовски трудно, когда кругом так много милых девушек.
   В его удлиненных серых глазах блеснуло лукавство, и этот  взгляд  так
подействовал на Эрнестину, что  она  удивленно  уставилась  на  него  и,
только поймав себя на этом, опустила взор и вспыхнула.
   - Знаете, маленький Лео - молодой поэт, которого вы видели вчера  ве-
чером, - затараторила она, пытаясь скрыть свое смущение, -  он  тоже  до
безумия влюблен в Паолу. Я слышала, как Аарон Хэнкок дразнил его по  по-
воду какого-то цикла сонетов, и, конечно, нетрудно догадаться,  кто  его
вдохновил. Терренс, ирландец, тоже влюблен в нее, хоть и не так  отчаян-
но. Они ничего не могут поделать с собой, вот и все. Разве их можно  ви-
нить за это?
   - Конечно, она вполне заслуживает поклонения, -  пробормотал  Грэхем,
втайне задетый тем, что ирландец, этот пустоголовый, одержимый алфавитом
маньяк, этот анархист-эпикуреец, хвастающий тем, что он лодырь и  прижи-
вальщик, осмелился влюбиться - хоть и не так отчаянно - в маленькую  хо-
зяйку.
   - Она ведь моя сводная сестра, - сообщила Эрнестина, - но никто бы не
сказал, что в нас есть хоть одна капля той же крови. Паола  совсем  дру-
гая. Она не похожа ни на кого из Дестенов, да и вообще ни на кого из мо-
их подруг, ни на одну девушку, которую я знала. Хотя она гораздо  старше
моих подруг, ведь ей уже тридцать восемь...
   - Ах, кис-кис! - прошептал Грэхем.
   Хорошенькая блондинка оторопело взглянула на  него,  удивленная  его,
казалось бы, необъяснимым восклицанием.
   - Кошечка, - повторил он с насмешливым упреком.
   - О! - воскликнула она. - Я сказала совсем  не  в  том  смысле...  Мы
здесь привыкли ничего не скрывать. Все отлично знают, сколько Паоле лет.
Она и сама говорит. А мне восемнадцать. Вот. Теперь скажите-ка, в  нака-
зание за вашу подозрительность, сколько вам лет?
   - Столько же, сколько и Дику, - ответил Грэхем без запинки.
   - А ему сорок, - торжествующе рассмеялась она. - Вы будете  купаться?
Вода, наверное, ужасно холодная.
   Грэхем покачал головой:
   - Я поеду с Диком верхом.
   Эрнестина огорчилась со всей непосредственностью  своих  восемнадцати
лет.
   - Ну, конечно! Опять он будет показывать свои вечнозеленые  пастбища,
или пашни на горных склонах, или какие-нибудь оросительные фокусы...
   - Он говорил что-то относительно купания в пять.
   Ее лицо просияло.
   - Ну хорошо, тогда встретимся у бассейна.  Наверно,  они  условились.
Паола тоже хотела идти купаться в пять.
   Они расстались под аркадой. Грэхем отправился было к  себе  в  башню,
чтобы переодеться для верховой езды, но Эрнестина вдруг окликнула его:
   - Мистер Грэхем! Он послушно обернулся.
   - Знаете, вы вовсе не обязаны влюбляться в Паолу, это  я  только  так
сказала.
   - Я буду очень, очень остерегаться этого, - вполне  серьезно  ответил
он, хотя глаза его насмешливо блеснули.
   Однако, идя в свою комнату, он не мог не признаться,  что  очарование
Паолы Форрест, словно волшебные щупальца, уже коснулось его и обвивалось
вокруг сердца. И он знал, что с гораздо большим удовольствием поехал  бы
кататься с ней, чем со своим давним другом Форрестом.
   Направляясь к длинной коновязи под старыми дубами, он  жадным  взором
искал Паолу, но здесь были только Дик и конюх; однако несколько стоявших
в тени оседланных лошадей вернули ему надежду. Все же они уехали с Диком
одни. Дик только показал ему лошадь жены, - это  был  резвый  породистый
гнедой жеребец под небольшим австралийским седлом со стальными стремена-
ми, с двойной уздечкой и мундштуком.
   - Я не знаю ее планов, - сказал Дик. - Она еще не  выходила,  но  ку-
паться, во всяком случае, будет. Тогда и встретимся.
   Грэхему поездка доставила большое удовольствие, хотя он не раз  ловил
себя на том, что поглядывает на часы-браслет - долго ли еще до пяти.
   Приближалось время окота. Дик и Грэхем проезжали луг  за  лугом,  где
паслись овцы; то один, то другой слезал с лошади, чтобы поставить на но-
ги великолепную овцу из породы шропширов или  мериносов-рамбулье:  пова-
лившись на широкие спины и подняв к небу все  четыре  ноги,  эти  бедные
жертвы отбора были уже не в силах подняться без посторонней помощи.
   - Да, я действительно потрудился над тем, чтобы создать  американских
мериносов, - говорил Дик. - У этой породы теперь сильные  ноги,  широкая
спина, крепкие ребра и большая выносливость. Вывезенным из Европы  поро-
дам не хватает выносливости: они слишком холеные и изнеженные.
   - О, вы делаете большое дело, большое дело, - заявил Грэхем. -  Поду-
майте, вы же отправляете баранов в Айдахо! Это говорит само за себя.
   Глаза Дика заблестели, когда он ответил:
   - Не только в Айдахо! Хотя это и кажется невероятным, теперешние  ог-
ромные стада Мичигана и Огайо являются - простите за хвастовство  -  по-
томками моих калифорнийских рамбулье. А возьмите  Австралию!  Двенадцать
лет назад я продал одному тамошнему поселенцу  трех  баранов  по  триста
долларов за голову. Когда он их туда привез и показал, то сейчас же  пе-
репродал, взяв по три тысячи за каждого, и заказал мне целый  транспорт.
И я, кажется, принес Австралии не вред, а пользу. Там говорят, что  бла-
годаря люцерне, артезианским  колодцам,  судам-холодильникам  и  баранам
Форреста овцеводство и добывание шерсти увеличились втрое.
   Возвращаясь, они встретили Менденхолла, заведующего конным заводом, и
тот потащил их куда-то в сторону, на обширный выгон с лесистыми оврагами
и группами дубов, чтобы показать табун жеребят-однолеток широкой породы,
которых отправляли на следующий день на горные  пастбища  Миримар-Хиллс.
Их было около двухсот - ширококостные, мохнатые и очень крупные для сво-
его возраста; они начинали линять.
   - Мы не то что откармливаем их, - пояснил Форрест, - но  мистер  Мен-
денхолл следит за тем, чтобы они получали питательный корм. Там,  в  го-
рах, куда они пойдут, им будут давать, кроме трав, еще зерно; это заста-
вит их каждый вечер собираться для кормежки, и, таким образом, можно бу-
дет делать поверку без особого труда. За последние пять лет  я  ежегодно
отправляю в один только Орегон до пятидесяти жеребцов-двухлеток. Они все
более или менее стандартны. Их покупают не глядя, потому что  знают  мой
товар.
   - У вас, должно быть, строгий отбор? - спросил Грэхем.
   - Да. Бракованных вы можете увидеть на улицах Сан-Франциско, -  отве-
тил Дик, - это ломовые лошади.
   - И на улицах Денвера тоже, -  добавил  Менденхолл,  -  и  на  улицах
Лос-Анджелеса; а два года тому назад, во время падежа лошадей, мы отпра-
вили двадцать вагонов четырехлетних меринов даже в Чикаго и  получили  в
среднем по тысяче семьсот долларов за каждого. За тех, что помельче,  мы
брали по тысяче шестьсот, но были и по тысяче девятьсот. Боже мой, какие
цены на лошадей стояли в тот год!
   Едва Менденхолл отъехал, как показался всадник  верхом  на  стройной,
взмахивавшей гривой Паломине. Дик представил  его  Грэхему  как  мистера
Хеннесси, ветеринара.
   - Я услышал, что миссис Форрест осматривает жеребят, - пояснил он Ди-
ку, - и приехал, чтобы показать ей Лань: не пройдет и  недели,  как  она
будет ходить под седлом. А какую лошадь миссис Форрест взяла сегодня?
   - Да Франта, - ответил Дик; и было ясно, что он предвидел,  как  Хен-
несси отнесется к этому известию: ветеринар неодобрительно покачал голо-
вой.
   - Никто не убедит меня, что женщинам следует ездить  на  жеребцах,  -
пробормотал он. - И потом, Франт опасен. Больше того - при всем уважении
к его резвости, должен сказать, что он хитер и коварен.  Миссис  Форрест
следовало бы ездить на нем не иначе, как надев на него намордник; но  он
любит и брыкаться, а к его копытам ведь не привяжешь подушек...
   - Пустяки, - ответил Дик, - он на мундштуке, да еще на каком мундшту-
ке; и она умеет обращаться с ним.
   - Да, если он в один прекрасный день не подомнет ее под себя, -  про-
ворчал Хеннесси. - Во всяком случае, я бы вздохнул спокойнее, если бы ей
понравилась Лань. Вот это настоящая дамская лошадь! Сколько огня, и  ни-
какого коварства. Чудесная кобылка, чудесная! А что шалунья - это не бе-
да, угомонится! Но она всегда останется веселой и капризной, не  превра-
тится в манежную клячу.
   - Поедем смотреть жеребят, - предложил Дик. -  Паоле  придется  пому-
читься с Франтом, если она въедет на нем в кучу молодежи.  Ведь  это  ее
царство, - повернулся он к Грэхему. - Все выездные и верховые  лошади  в
ее ведении. И она достигает замечательных результатов. Как она добивает-
ся их, я и сам не понимаю. Будто маленькая девочка забралась в лаборато-
рию взрывчатых веществ, начала наугад смешивать их - и получила  гораздо
более мощные соединения, чем те, которые составлялись седобородыми хими-
ками.
   Они свернули с главной дороги на боковую, проехали полмили,  обогнули
лесок в ущелье, по которому бежал, подскакивая, ручей, и выехали на  по-
катый склон, где зеленело широкое пастбище. Первое,  что  увидел  Грэхем
вдали, - это множество однолеток и двухлеток, с любопытством столпивших-
ся вокруг золотистокоричневого чистокровного  жеребца  Франта,  который,
поднявшись на дыбы, бил в воздухе копытами и пронзительно ржал.
   Всадники остановили своих лошадей и ждали, что будет дальше.
   - Он еще сбросит ее, - сердито пробормотал ветеринар. - Разве на него
можно положиться!
   Но в эту минуту Паола, не замечая подъехавших зрителей, резко и пове-
лительно выкрикнула какой-то приказ, с уверенностью  настоящего  кавале-
риста всадила шпоры в шелковистые бока Франта, и  тот  опустил  передние
ноги и беспокойно заплясал на месте.
   - Стоит ли так рисковать? - мягко упрекнул Форрест жену, подъезжая  к
ней со своими спутниками.
   - О, я умею справляться с ним... - пробормотала она сквозь  стиснутые
зубы, в то время как Франт, прижав уши и злобно сверкая  глазами,  оска-
лился и, наверное, укусил бы Грэхема за ногу, если бы Паола  вовремя  не
дернула за повод, опять вонзив ему шпоры в бока.
   Франт вздрогнул, визгливо заржал и на минуту смирился.
   - Старая игра - игра белого человека! - засмеялся Дик. - Она не боит-
ся жеребца, и он это знает; он хитрит, неистовствует, она  -  вдвое;  он
беснуется, а она ему показывает, что такое настоящая свирепость.
   Три раза, пока они были здесь, готовые в любую минуту повернуть своих
лошадей и броситься на помощь, если Паола потеряет власть над  жеребцом,
Франт пытался встать на дыбы, и каждый раз Паола решительно, осторожно и
твердо удерживала его с помощью мундштука и шпор, - и он