медленно гнали их перед  собой  и
часто давали им отдыхать, ибо рядом с каждой самкой бежал  козленок.  За
оградой загона он увидел маток с новорожденными  жеребятами,  а  услышав
предостерегающий возглас, мгновенно свернул на боковую дорожку, чтобы не
столкнуться с табуном из тридцати годовалых жеребят, которых куда-то пе-
регоняли. Их возбуждением заразились все обитатели  этой  части  имения,
воздух наполнился пронзительным ржанием, призывным и ответным.  Взбешен-
ный присутствием и голосами стольких соперников, Горец  носился  взад  и
вперед по загону и все вновь издавал свой трубный призыв,  словно  желая
всех убедить, что он самый сильный и замечательный  жеребец,  когда-либо
существовавший на земле.
   К Грэхему неожиданно подъехал Дик Форрест на
   Капризнице. Он сиял от восторга, что среди подвластных  ему  созданий
разыгралась такая буря.
   - Природа зовет! Природа, - проговорил он нараспев, здороваясь с Грэ-
хемом, и остановил свою лошадь, хотя это едва ли можно было назвать  ос-
тановкой: золотисто-рыжая красавица кобыла, не переставая,  плясала  под
ним, тянулась зубами то к его ноге, то к ноге  Грэхема  и,  разгневанная
неудачей, бешено рыла копытом землю и брыкалась - раз, два раза,  десять
раз.
   - Эта молодежь, конечно, ужасно злит Горца, - сказал Дик,  смеясь.  -
Вы знаете его песню? "Внемлите мне! Я - Эрос. Я попираю холмы. Моим  зо-
вом полны широкие долины. Кобылицы слышат меня  на  мирных  пастбищах  и
вздрагивают, ибо они знают меня. Земля жирна, и соков полны деревья. Это
весна. Весна - моя. Я царь в моем царстве весны. Кобылицы помнят мой го-
лос, - он жил в крови их матерей. Внемлите! Я - Эрос. Я  попираю  холмы,
и, словно герольды, долины разносят мой голос, возвещая о моем приближе-
нии".
 
 
   ГЛАВА ДЕВЯТНАДЦАТАЯ
 
   После отъезда тетки Паола исполнила свою угрозу, и дом наводнили гос-
ти. Казалось, она вспомнила обо всех, кто давно  ожидал  приглашения,  и
лимузин, встречавший гостей на станции за восемь миль от усадьбы,  редко
возвращался пустым. Среди приехавших были певцы, музыканты и всякая  ар-
тистическая публика, а также стайка молодых девушек с неизбежной  свитой
молодых людей; все комнаты и коридоры Большого дома были набиты  мамаша-
ми, тетками и пожилыми трезвенниками, а на прогулках они  занимали  нес-
колько машин.
   Грэхем спрашивал себя: не нарочно ли Паола окружает  себя  всей  этой
толпой? Сам он окончательно забросил свою книгу, купался с самыми  рети-
выми купальщиками перед завтраком, принимал участие в  прогулках  верхом
по окрестностям и во всех прочих развлечениях, которые  затевались  и  в
доме и вне Лома.
   Вставали рано и ложились поздно. Дик, который обычно не изменял свое-
му правилу появляться среди гостей не раньше полудня,  просидел  однажды
целую ночь напролет за покером в бильярдной. Грэхем  тоже  участвовал  в
игре и был вознагражден за бессонную ночь, когда на рассвете к ним  нео-
жиданно вошла Паола - тоже после "белой ночи", как она выразилась,  хотя
бессонница ничуть не повлияла ни на ее цвет лица, и на  самочувствие.  И
Грэхему приходилось держать себя в руках, чтобы не смотреть на нее слиш-
ком часто, когда она составляла золотистые шипучие смеси для  подкрепле-
ния усталых игроков с ввалившимися, посоловелыми глазами. Она заставляла
их бросать карты и посылала выкупаться перед работой или новыми  развле-
чениями.
   Никогда теперь Паола не бывала  одна,  и  Грэхему  оставалось  только
примкнуть к окружавшей ее компании. Хотя  в  Большом  доме  беспрестанно
танцевали танго и фокстрот, она танцевала редко и  всегда  с  молодежью.
Впрочем, один раз она пригласила Грэхема на  старомодный  вальс,  причем
насмешливо объявила расступившимся перед ними молодым людям:
   - Смотрите, вот ваши предки исполняют допотопный танец.
   После первого же тура они вполне приноровились друг к другу. Паола, с
той особой чуткостью, которая делала из нее такую исключительную  акком-
паниаторшу и наездницу, подчинялась властным движениям своего  кавалера,
и скоро зрителям стало казаться, что оба они только части  единого  сла-
женного механизма. Через несколько туров, когда Грэхем почувствовал, что
Паола вся отдается танцу и их ритмы в совершенстве согласованы, он решил
испробовать разные фигуры и ритмические паузы. Хотя их ноги  не  отрыва-
лись от пола, эта вальсирующая пара казалась парящей. Дик воскликнул:
   - Смотрите! Плывут! Летят! Они танцевали под "Вальс Саломеи" и вместе
с медленно затихающими звуками наконец замерли.
   Слова были излишни. Молча, не глядя друг на друга,  вернулись  они  к
остальным и услышали, как Дик заявил:
   - Эй, вы, желторотые юнцы, цыплята и всякая мелюзга! Видели, как  мы,
старики, танцуем? Я не возражаю против новых танцев, имейте это в  виду,
- они красивы и изящны; но я думаю, что вам не вредно было бы  научиться
и вальсировать. А то когда вы начинаете, получается один позор. Мы, ста-
рики, тоже кое-что умеем, что и вам бы уметь не мешало.
   - Например? - спросила одна из девиц.
   - Хорошо, я сейчас скажу. Пусть от молодого поколения несет бензином,
это еще ничего...
   Взрыв протеста на миг заглушил голос Дика.
   - Я знаю, что и от меня несет, - продолжал он. - Но вы  все  изменили
добрым старым способам передвижения. Среди вас нет ни одной девицы,  ко-
торая могла бы состязаться с Паолой в ходьбе, а мы с Грэхемом так  заго-
няем любого юношу, что он без ног останется. О, я знаю, вы  мастера  уп-
равлять всякими машинами, но среди вас нет ни одного, кто умел бы сидеть
как следует на настоящей лошади. А править парой настоящих рысаков - ку-
да уж вам! Да и многие ли из вас, столь успешно маневрирующих  на  ваших
моторных лодках в укрытой бухте, сумели бы взяться за  руль  старомодной
шхуны или шлюпа и благополучно вывести судно в открытое море?
   - А все-таки мы попадаем, куда нам надо, - возразила та же девица.
   - Не отрицаю, - отвечал Дик. - Но вы не всегда делаете это красиво. А
вот вам ситуация, которая для вас совершенно недоступна: представьте се-
бе Паолу, которая правит четверкой взмыленных коней  и,  держа  ногу  на
тормозе, несется по горной дороге.
   В одно жаркое утро под прохладными  аркадами  большого  двора,  возле
Грэхема, читавшего журнал, собралось несколько человек; среди них была и
Паола. Поговорив с ними, он через некоторое время снова взялся за чтение
и так увлекся, что совсем забыл об окружающих, пока у него  не  возникло
ощущение наступившей вокруг тишины. Он поднял глаза. Осталась только Па-
ола. Все остальные разбрелись, он слышал их  смех,  доносившийся  с  той
стороны двора. Но что с Паолой? Его поразило выражение ее лица  и  глаз.
Она смотрела на него не отрываясь; в ее - взгляде  было  сомнение,  раз-
думье, почти страх; и все же в этот краткий миг он успел  заметить,  что
ее глубокий взор как бы вопрошал о чем-то, - так вопрошал бы взор  чело-
века открывшуюся перед ним книгу судьбы. Затем  ее  ресницы  дрогнули  и
опустились, а щеки порозовели, - в этом не могло быть  сомнения.  Дважды
ее губы дрогнули, она как бы силилась что-то  сказать,  но,  застигнутая
врасплох, не могла собрать свои мысли.
   Грэхем вывел ее из этого тягостного состояния, спокойно заметив:
   - А знаете, я только что читал де Врие,  как  он  превозносит  Лютера
Бербанка за его работы; и мне кажется, что Дик в мире домашних  животных
играет такую же роль, как Бербанк в растительном мире. Вы тут прямо тво-
рите жизнь, создавая из живого вещества  новые,  полезные  и  прекрасные
формы.
   Паола, успевшая тем временем  овладеть  собой,  рассмеялась,  с  удо-
вольствием принимая эту похвалу.
   - И когда я смотрю на все, что здесь  вами  достигнуто,  -  продолжал
Грэхем с мягкой серьезностью, - мне остается пожалеть о даром  истрачен-
ной юности. Почему я так ничего и не создал в жизни?  Я  ужасно  завидую
вам обоим.
   - Мы действительно ответственны за появление на  свет  множества  су-
ществ, - сказала Паола, - сердце замирает, когда подумаешь об  этой  от-
ветственности.
   - Да, у вас тут положительно царство плодородия, - улыбнулся  Грэхем,
- цветение и плодоношение жизни никогда еще так не поражали меня.  Здесь
все благоденствует и множится.
   - Знаете, - прервала его Паола, увлеченная вдруг блеснувшей мыслью, -
я вам покажу моих золотых рыбок. Я развожу их, и представьте - с коммер-
ческой целью. Снабжаю торговцев в Сан-Франциско самыми редкими  породами
и даже отправляю их в Нью-Йорк. Главное - это дает мне доход, как  видно
по книгам Дика, а он очень строгий счетовод. В доме нет ни одного молот-
ка, который бы не был внесен в инвентарь, ни одного гвоздя,  который  бы
он не учел. Вот почему у него такая куча бухгалтеров  и  счетоводов.  Он
дошел до того, что при расчетах принимает во внимание даже легкое  недо-
могание или хромоту у лошади. Таким образом, на основе устрашающего ряда
цифр он вывел стоимость рабочего часа ломовой лошади с точностью до  од-
ной тысячной цента.
   - Да, ну а ваши золотые рыбки? - напомнил Грэхем, раздраженный  этими
постоянными напоминаниями о муже.
   - Так вот. Дик заставляет своих бухгалтеров с такой же точностью учи-
тывать и моих золотых рыбок. На каждый рабочий час, который затрачивает-
ся на них у нас в доме или в имений, составляется счет  по  всей  форме,
включая расходы на почтовые марки и письменные принадлежности.  Я  плачу
проценты за помещение и инвентарь. Дик даже за воду берет с меня,  точно
я домовладелец, а он водопроводная компания. И всетаки мне остается  де-
сять процентов прибыли, а иногда и тридцать. Но он смеется надо  мною  и
уверяет, что если вычесть содержание управляющего, то есть мое, то  ока-
жется, что я зарабатываю очень мало, а может быть, даже работаю  себе  в
убыток, потому что мне на мой доход не нанять такого хорошего  управляю-
щего. Вот почему Дику удаются все его предприятия! Опыты, конечно, не  в
счет, но обычно он никогда ничего не предпринимает, пока не уяснит  себе
совершенно точно, до мельчайших подробностей, во что это ему обойдется.
   - Дик очень в себе уверен, - заметил Грэхем.
   - Я не видела человека, до такой степени в себе уверенного, -  горячо
подхватила Паола. - Но и не видела никого, кто бы  имел  на  это  больше
прав, чем Дик. Я ведь знаю его. Он гений, хоть и  не  в  обычном  смысле
этого слова, потому что такая уравновешенность, близость к норме, как  у
него, ни с какой гениальностью несовместимы. Подобные  люди  встречаются
реже, чем настоящие гении, и они выше. Таким же  был,  по-моему,  Авраам
Линкольн.
   - Должен признаться, я не совсем вас понимаю, - заметил Грэхем.
   - О, я вовсе не хочу сказать, что Дик так же велик,  как  Элвис  Лин-
кольн, - поспешно возразила она. - Разве тут может быть  сравнение!  Дик
молодчина, но это, конечно, не то. Я хочу сказать, что их роднит  исклю-
чительная уравновешенность и близость к норме. Вот я, с позволения  ска-
зать, - гений, потому что делаю все, не зная, как я  это  делаю.  Просто
делаю. Так же вот я добиваюсь каких-то  результатов  и  в  музыке.  Хоть
убейте меня, а я вам не смогу объяснить, почему все это у меня  выходит,
- как я ныряю, или прыгаю в воду, или делаю полтора оборота.
   Дик же, напротив, ничего не начнет, пока не уяснит себе, как  он  это
будет делать. Он все делает обдуманно и хладнокровно. Он весь,  во  всех
отношениях - чудо, хотя ни в какой отдельной области ничего чудесного не
совершил. О, я знаю его. Никогда не был он чемпионом какого-либо атлети-
ческого спорта, никаких рекордов не ставил; но  и  посредственностью  не
был. Он таков в любой области - интеллектуальной и духовной.  Он  -  как
цепь с совершенно одинаковыми звеньями: нет ни одного  слишком  тяжелого
или слишком легкого.
   - Боюсь, что я скорее похож на вас, - отозвался Грэхем, - я тоже при-
надлежу к более обычной и неполноценной категории гениев. Я тоже загора-
юсь, совершаю самые неожиданные поступки и готов иной раз склониться пе-
ред тайной.
   - А Дик ненавидит все таинственное или по крайней  мере  делает  вид,
что ненавидит. И ему недостаточно знать - как,  он  всегда  доискивается
еще и почему именно  так,  а  не  иначе.  Загадки  раздражают  его.  Они
действуют на него, как красный лоскут на быка. Ему хочется сорвать  пок-
ров с неведомого, обнажить самое сердце тайны, узнать - как и почему,  и
чтобы тайна была уже не тайной,  а  фактом,  который  можно  обобщить  и
объяснить научно.
   Положение трех основных действующих лиц становилось все  сложнее,  но
многое было еще скрыто от каждого из них. Грэхем не знал, какие  отчаян-
ные усилия делала Паола, чтобы сохранить близость с  мужем,  а  тот,  со
своей стороны, занятый по горло бесчисленными опытами и проектами, бывал
все реже среди гостей. Он неизменно появлялся за  вторым  завтраком,  но
очень редко участвовал в прогулках. Паола догадывалась по множеству при-
ходивших из Мексики шифрованных телеграмм, что дело с рудниками  "Группа
Харвест" осложнилось. Она видела также, что к Дику спешно  приезжают,  и
притом в самое неожиданное время, агенты  и  представители  иностранного
капитала в Мексике, чтобы с ним посовещаться. Он жаловался, что они  ему
дохнуть не дают, но ни разу ни словом не обмолвился о причинах этих при-
ездов.
   - Неужели ты не можешь выкроить себе хоть чуточку свободного времени?
- вздохнув, сказала Паола как-то утром, когда ей наконец удалось застать
Дика в одиннадцать часов одного. Она сидела у него на коленях и  ласково
прижималась к нему.
   Правда, он диктовал в диктофон какое-то письмо  и  она  помешала  ему
своим приходом; вздохнула же она потому, что услышала деликатное  покаш-
ливание Бонбрайта, который вошел с пачками последних телеграмм.
   - Хочешь, я покатаю тебя сегодня на Дадди  и  Фадди?  Поедем  вдвоем,
только ты да я, - продолжала она просящим тоном.
   Дик покачал головой и улыбнулся.
   - Ты увидишь за завтраком прелюбопытное сборище, - заявил он. -  Дру-
гим этого знать незачем, но тебе я скажу. - Он понизил голос, а Бонбрайт
скромно потупился и занялся картотекой. - Будет прежде всего много наро-
ду с нефтяных промыслов "Тэмпико"; директор "Насиско" Сэмюэл собственной
персоной; потом Уишаар - душа Пирсон-Брукской компании, -  помнишь,  тот
малый, который организовал покупку железных дорог на Восточном побережье
и Тиуана-Сентрал, когда они  пытались  бороться  с  "Насиско";  будет  и
Матьюссон, "Великий вождь", главный представитель интересов  Палмерстона
по эту сторону Атлантического океана, - знаешь,  той  английской  фирмы,
которая так свирепо боролась с "Насиско" и  Пирсон-Бруксами;  ну  и  еще
кое-кто. Отсюда ты должна понять, насколько  в  Мексике  неблагополучно,
если все эти господа готовы забыть о своей грызне и  совещаются  друг  с
другом.
   У них, видишь ли, нефть, а я тоже кой-что значу, поэтому  они  хотят,
чтобы я сочетал свои интересы с их интересами - рудники  с  нефтью.  Да,
чувствуется, что назревают какие-то события, и  нам  действительно  надо
объединиться и что-то предпринять или убираться из  Мексики.  Признаюсь,
после того как они три года назад, во время той передряги, подвели меня,
я наплевал на них и засел у себя; быть может, они поэтому теперь сами ко
мне и явились.
   Дик был нежен с Паолой и называл ее своей любимой, но она все же  пе-
рехватила нетерпеливый взгляд, который он бросил на диктофон  с  неокон-
ченным письмом.
   - Итак, - закончил он, прижимая ее к себе и как бы давая этим понять,
что время истекло и ей пора уходить, - днем я буду занят с ними. Но обе-
дать никто не останется, все уедут раньше.
   Паола соскользнула с его колен и высвободилась из его объятий с  нео-
бычайной резкостью; она встала перед ним, выпрямившись; ее глаза сверка-
ли, лицо побледнело, и у нее было такое выражение,  словно  она  вот-вот
сорвется и скажет ему что-то очень важное. Но раздался мягкий звон, и он
потянулся к телефону. Паола опустила голову, неслышно вздохнула и, выхо-
дя из комнаты, услышала, как Бонбрайт торопливо подошел к столу с телег-
раммами в руках, а Дик заговорил по телефону:
   - Нет! Это невозможно! Пусть все выполнит, иначе ему не поздоровится.
Все эти джентльменские устные соглашения - вздор. Будь только такой уст-
ный договор, не пришлось бы и спорить. Но у меня есть весьма  интересная
переписка, о которой он, видимо, забыл... да, да... любой суд  признает.
Я вам пришлю всю пачку сегодня же около пяти. И скажите ему, что если он
вздумает вытворять всякие фокусы, так я его в бараний рог согну, сам за-
делаюсь судовладельцем, стану его конкурентом, и через год его  пароходы
будут в руках судебного исполнителя... Алло! Вы слушаете?..  И  особенно
обратите внимание на тот пункт, о котором я вам говорил... Я уверен, что
в Междуштатном торговом комитете на него уже имеются два дела... Ни Грэ-
хем, ни даже Паола не предполагали, что  Дик,  с  его  умом  и  наблюда-
тельностью, а также особым даром  угадывать  будущее  по  едва  уловимым
признакам и намекам и на их основании строить догадки и гипотезы,  кото-
рые потом нередко оправдывались, - что Дик уже почуял то,  чего  еще  не
случилось, но что могло случиться. Он не слышал кратких и знаменательных
слов Паолы под дубами у коновязи, не видел ее вопрошающего  взора,  уст-
ремленного на Грэхема, когда они встретились под аркадами, - Дик  ничего
не слышал, видел очень немногое, но многое чувствовал; и  даже  то,  что
переживала Паола, он смутно уловил раньше, чем она сама.
   Единственное, что могло встревожить его, был тот вечер, когда он, хо-
тя и поглощенный бриджем, все же заметил, как поспешно они отошли от ро-
яля после своего дуэта. Дику почудилось что-то необычное  в  задорном  и
веселом лице Паолы, когда она, улыбаясь, принялась дразнить его тем, что
он проиграл. Отвечая ей в том же веселом  тоне,  он  смеющимися  глазами
скользнул по лицу Грэхема, стоявшего рядом с Паолой, и  заметил  у  него
тоже какое-то странное выражение. "Он очень взволнован, - подумал Дик  в
ту минуту. - Но почему? Есть ли какая-нибудь связь между его волнением и
тем, что Паола внезапно отошла от рояля?" Эти вопросы неотступно  верте-
лись у него в мозгу, но он смеялся шуткам гостей, тасовал и сдавал карты
и даже выиграл партию.
   Однако он продолжал убеждать себя в нелепости и несообразности  того,
что ему почудилось. Вздорное предположение, шальная, ни на чем не  осно-
ванная мысль, говорил он себе. Просто и его жена  и  его  друг  -  обая-
тельные люди. Все же он не мог  запретить  этим  мыслям  в  иные  минуты
всплывать в его сознании. Почему они все-таки в тот вечер  так  внезапно
оборвали пение? И отчего ему почудилось, что произошло  нечто  необычай-
ное? Отчего Грэхем был взволнован?
   Не догадался и Бонбрайт, записывая как-то утром текст телеграммы, что
его хозяин не случайно то и дело подходил к окну при каждом стуке  копыт
на дороге. Уже не первое утро за эти дни подбегал он  к  окну  и  бросал
внешне рассеянный взгляд на кавалькаду, подъезжавшую к коновязи.  И  се-
годня он опять говорил себе, что знает наперед, кого сейчас увидит.
   - "Брэкстон в полной безопасности, - продолжал он диктовать,  с  теми
же спокойными интонациями, глядя туда, где должны были появиться всадни-
ки, - если что-нибудь произойдет, он может перебраться через горы в Ари-
зону. Немедленно повидайте Коннорса. Брэксон оставил ему все инструкции.
Коннорс будет завтра в Вашингтоне. Узнайте и  сообщите  мне  подробности
обо всех событиях. Подпись".
   На дороге показались Лань и Альтадена. Они скакали голова  в  голову.
Дик не ошибся: он увидел именно то, что ожидал. Донесшиеся до него весе-
лые восклицания, смех и топот копыт показывали,  что  за  двумя  первыми
всадниками непосредственно следует вся остальная компания.
   - Вторую телеграмму, мистер Бонбрайт,  составьте,  пожалуйста,  нашим
кодом, - спокойно продолжал Дик, глядя в то же время в окно и  размышляя
о том, что Грэхем ездит верхом неплохо, но отнюдь не блестяще и что  ему
ну