еанской железной дороги.
   Он делал только крупные ставки - крупно проигрывал и  крупно  выигры-
вал; но выигрывал он всегда больше, чем проигрывал, - ибо то, что он те-
рял в одной игре, в другой возвращалось ему сторицей. Деньги, нажитые им
на осушке Комстока, были спущены целиком в бездонные Даффодилские рудни-
ки в округе Эльдорадо. Все, что ему удалось спасти  от  краха  на  Бени-
ша-Лайн, он вложил в ртутные месторождения "Напа Консолидейтед", которые
принесли ему пять тысяч процентов прибыли. А  потерянное  в  стоктонском
буме он вернул с лихвой, скупив земельные участки в Сакраменто и  Оклен-
де.
   И когда в довершение всех авантюр "Счастливчик"
   Форрест потерял после целого ряда неудач все свое  состояние  и  дело
дошло до того, что в Сан-Франциско уже обсуждали, за какую  цену  дворец
на Ноб-Хилле пойдет с молотка, он снабдил некоего Дела Нелсона всем  не-
обходимым для экспедиции в Мексику. О результатах этой экспедиции,  даже
по трезвым данным истории, известно, что Дел Нелсон открыл  такие  бога-
тейшие месторождения золота, как "Группа Харвест" с неистощимыми  рудни-
ками Тэттлснейк, Войс, Сити, Дездемона, Буллфрог и Йеллоу-Бой. Ошарашен-
ный этим успехом, Дел Нелсон спился в один год, поглотив целое море  де-
шевого виски; и так как наследства никто не оспаривал, ибо он был совер-
шенно одинок, то его долю в предприятии получил "Счастливчик"  -  Ричард
Форрест.
   Дик Форрест был истинный сын своего отца  -  "Счастливчика"  Ричарда,
человека неутомимой энергии и предприимчивости. Хотя отец был дважды же-
нат и дважды овдовел, бог не благословил его потомством.  В  третий  раз
Ричард женился в 1872 году, когда ему было уже пятьдесят восемь лет, а в
1874 году родился мальчик - здоровяк и крикун, двенадцати фунтов  весом,
- правда, он стоил жизни своей матери. Новорожденный поступил на попече-
ние десятка кормилиц и нянек, водворившихся во дворце на Ноб-Хилле.
   Маленький Дик развился рано.  "Счастливчик"  Ричард  был  демократом.
Мальчику взяли учителя, и он за год выучился всему тому, на что в  школе
потратил бы три года, а освободившееся таким образом время посвящал  иг-
рам на открытом воздухе. Способности Дика и демократизм  его  отца  были
причиной того, что старик отдал сына в последний класс обычной  народной
школы: пусть мальчик потрется там среди детей рабочих и торговцев, домо-
рощенных политиков и трактирщиков.
   В школе он был просто учеником среди прочих учеников, и все  миллионы
отца не могли изменить того факта, что не он, а сын  подносчика  кирпича
Пэтси Хэллорэна показал себя вундеркиндом в математике, а  Мона  Сангви-
нетти, мать которой содержала зеленную, была рекордсменкой по части пра-
вописания. Не помогли ему также ни  отцовские  миллионы,  ни  дворец  на
Ноб-Хилле, когда он, сбросив куртку, голыми кулаками, без всяких раундов
и правил, дрался из последних сил то с Джимми Батсом, то с Джаном Шоияс-
ким и другими мальчиками, представителями того мужественного и  крепкого
поколения, которое могло вырасти только в  Сан-Франциско  в  период  его
бурной и воинственной, мощной и здоровой юности, -  того  поколения,  из
которого вышло затем столько боксеров, рассеявшихся по свету  в  поисках
славы и денег.
   Самым умным, что "Счастливчик" Форрест мог  сделать  для  сына,  было
дать ему эту демократическую закваску. В глубине души Дик никогда не за-
бывал того, что он живет во дворце с десятками слуг и что отец его - мо-
гущественный и влиятельный миллионер, но вместе с тем он  научился  ува-
жать демократию и людей, которые должны рассчитывать только на самих се-
бя и на свои руки. Он научился этому тогда, когда на классном состязании
по орфографии победила Мона Сангвинетти, а Берни Миллер обогнал  его  на
состязаниях в беге.
   И когда Тим Хэгэн в сотый раз разбил ему нос и  губам  и  после  ряда
ударов под ложечку повалил его, ослепленного, задыхающегося, и Дик сопел
и не мог пошевелить распухшими губами, то никакие дворцы и чековые книж-
ки не могли ему помочь. Он сам, своими кулаками, должен был отстоять се-
бя. Именно тут, весь в поту и в крови. Дик  научился  упорной  борьбе  и
умению не сдаваться, даже когда битва проиграна. Удары, которые ему  на-
носил Тим, были ужасны, но Дик выдержал. Он крепился до  тех  пор,  пока
они не решили, что одному другого не побороть. Но к  этому  решению  они
пришли, только когда оба в изнеможении лежали на  земле,  всхлипывая  от
боли и тошноты, от бешенства и упрямства. После этого они подружились  и
вместе верховодили на школьном дворе.
   "Счастливчик" Ричард Форрест умер в том же месяце, в каком Дик  окон-
чил школу. Дику исполнилось тринадцать лет; у него было двадцать миллио-
нов и ни одного родственника, который бы мог вмешиваться в его жизнь.  У
него были, кроме того, дворцы, толпа слуг, паровая яхта, конюшни и  лет-
няя вилла у моря, на южном конце полуострова, в Мэнло, колонии  набобов.
Один только стеснительный придаток ко всему этому получил он,  -  и  это
были его опекуны.
   И вот в летний день в большой библиотеке Дик присутствовал на их пер-
вом совещании. Их было трое, все пожилые, богатые, юристы и дельцы;  все
- бывшие компаньоны его отца. Когда они изложили Дику положение дел,  он
почувствовал, что, несмотря на их самые благие намерения, у него  нет  с
ними решительно ни одной точки соприкосновения. Ведь их юность была  уже
так далека от них. Кроме того, ему стало  совершенно  ясно,  что  именно
его, вот этого мальчика, судьбой которого они так озабочены, эти пожилые
мужчины совершенно не понимают. Поэтому Дик с  присущей  ему  категорич-
ностью решил, что только он один в целом мире знает, что для него  самое
лучшее.
   Мистер Крокетт произнес длинную речь, и Дик выслушал ее с  подобающим
и настороженным вниманием, кивая головой всякий  раз,  когда  говоривший
обращался прямо к нему. Мистер Дэвидсон и мистер Слокум также  высказали
свои соображения, и он отнесся к ним не менее почтительно. Между прочим.
Дик узнал из их слов, какой прекрасный и  благородный  человек  был  его
отец, а также, какую программу выработали его опекуны, чтобы сделать  из
него столь же прекрасного и благородного человека.
   Когда они кончили свои объяснения, слово взял Дик.
   - Я все обдумал, - заявил он, - и прежде всего - я  отправлюсь  путе-
шествовать.
   - Путешествия - это потом, мой мальчик, - мягко пояснил  мистер  Сло-
кум. - Когда... ну... когда вы приготовитесь в университет... вам  будет
очень полезно - да, да, чрезвычайно полезно... провести годик за  грани-
цей.
   - Разумеется, - торопливо вмешался мистер Дэвидсон,  заметив,  что  в
глазах мальчика вспыхнуло недовольство и он с бессознательным  упорством
сжал губы, - разумеется, можно будет и до этого совершать небольшие  по-
ездки, например, во время каникул... Мои коллеги, наверное,  согласятся,
что подобные поездки - разумеется,  при  соответствующем  руководстве  и
должном надзоре, - что такие поездки во время каникул могут быть  поучи-
тельны и даже желательны.
   - А сколько, вы сказали, у меня денег? - спросил Дик ни с того  ни  с
сего.
   - Двадцать миллионов по самому скромному подсчету... да, примерно эта
сумма, - не задумываясь, ответил мистер Крокетт.
   - А если я скажу вам, что мне сейчас нужно сто долларов? -  продолжал
Дик.
   - Но... это... гм... - и мистер  Слокум  вопросительно  посмотрел  на
своих коллег.
   - Мы были бы поставлены в необходимость спросить вас, на что вам нуж-
ны эти деньги, - ответил мистер Крокетт.
   - А что, если я... - очень медленно проговорил Дик, глядя в  упор  на
мистера Крокетта, - если я отвечу вам, что очень сожалею, но  объяснять,
зачем они мне нужны, не хочу?
   - В таком случае вы бы их  не  получили,  -  ответил  мистер  Крокетт
весьма решительно, и в его ответе послышалось даже некоторое раздражение
и досада.
   Дик задумчиво кивнул головой, как бы стараясь запомнить этот ответ.
   - Ну, конечно, мой друг, - поспешно вмешался мистер Слокум, -  вы  же
слишком молоды, чтобы распоряжаться своими деньгами, сами  понимаете.  И
пока мы призваны это делать вместо вас.
   - Значит, я без вашего разрешения не могу взять ни одного пенни?
   - Ни одного! - отрезал мистер Крокетт.
   Дик снова задумчиво покачал головой и пробормотал:
   - О да, понимаю...
   - Конечно, вполне естественно и даже справедливо, чтобы  вы  получали
небольшие карманные деньги на ваши личные траты, - добавил мистер Дэвид-
сон. - Ну, скажем, доллар или два доллара в неделю. По мере того как  вы
будете становиться старше, эту сумму можно будет  увеличивать.  А  когда
вам минет двадцать один год, вы, без сомнения, окажетесь в состоянии уп-
равлять своими делами самостоятельно; разумеется, и мы вам поможем сове-
тами...
   - И хотя у меня двадцать миллионов, я до двадцати одного года не смо-
гу взять даже сто долларов и истратить их как мне хочется? - спросил Дик
очень смиренно.
   Мистер Дэвидсон решил было ответить утвердительно, но подбирал  выра-
жения помягче; однако Дик заговорил снова:
   - Насколько я понимаю, мне можно тратить деньги только  после  вашего
общего решения?
   Опекуны закивали.
   - И все то, на чем мы согласимся, будет иметь силу? И  опять  опекуны
кивнули.
   - Ну вот, я хотел бы сейчас же получить сто долларов, - заявил Дик.
   - А для чего? - осведомился мистер Крокетт.
   - Пожалуй, я скажу вам, - ответил мальчик спокойно и  серьезно.  -  Я
отправлюсь путешествовать.
   - Сегодня вы отправитесь в постель ровно в восемь тридцать, и  больше
никуда, - резко отчеканил мистер
   Крокетт. - Никаких ста долларов вы не получите. Дама,  о  которой  мы
вам говорили, придет сюда к шести часам. Вы будете ежедневно и  ежечасно
состоять на ее попечении. В шесть тридцать вы, как обычно, сядете с  нею
за стол, а потом она позаботится о том, чтобы вы легли в надлежащее вре-
мя. Мы уже говорили вам, что она должна заменить вам мать и смотреть  за
вами... Ну... чтобы вы мыли шею и уши...
   - И чтобы я по субботам брал ванну, - с глубочайшей кротостью  докон-
чил Дик.
   - Вот именно.
   - Сколько же вы... то есть я буду платить этой даме за ее  услуги?  -
продолжал расспрашивать Дик с  той  раздражающей  непоследовательностью,
которая уже входила у него в привычку и выводила из себя учителей и  то-
варищей.
   Впервые мистер Крокетт ответил не сразу и сначала откашлялся.
   - Ведь это же я плачу ей, не правда ли? - настаивал Дик.  -  Из  моих
двадцати миллионов? Верно?
   "Вылитый отец", - заметил про себя мистер Слокум.
   - Миссис Соммерстон - "эта дама", как вам угодно было  выразиться,  -
будет получать полтораста долларов в месяц, что составит в год ровно ты-
сячу восемьсот долларов, - пояснил мистер Крокетт.
   - Выброшенные деньги, - заявил со вздохом Дик. - Да еще считайте стол
и квартиру!
   Дик поднялся - тринадцатилетний аристократ не по рождению, но потому,
что он вырос во дворце на Ноб-Хилле, - и стоял перед опекунами так  гор-
до, что все трое тоже невольно поднялись со своих кожаных кресел. Но  он
стоял перед ними не так, как стоял, быть может, некогда  маленький  лорд
Фаунтлерой [2], ибо в Дике жили две стихии. Он  знал,  что  человеческая
жизнь  многолика  и  многогранна:  недаром  Мона  Сангвинетти  оказалась
сильнее его в орфографии и недаром он дрался с Тимом  Хэгэном,  а  потом
дружил с ним, деля власть над товарищами.
   Он был сыном человека, пережившего золотую лихорадку  сорок  девятого
года. Дома он рос аристократом, а школа воспитала в нем демократа. И его
преждевременно развившийся, но еще незрелый  ум  уже  улавливал  разницу
между привилегированными сословиями и народными массами. Помимо того,  в
нем жили твердая воля и спокойная уверенность в себе,  совершенно  непо-
нятная тем трем пожилым джентльменам, в руки  которых  была  отдана  его
судьба и которые взяли на себя обязанность приумножать  его  миллионы  и
сделать из него человека сообразно их собственному идеалу.
   - Благодарю вас за вашу любезность, - обратился Дик ко всем  трем.  -
Надеюсь, мы поладим. Конечно, эти двадцать миллионов принадлежат мне, и,
конечно, вы должны сохранить их для меня, ведь я в делах ничего не смыс-
лю...
   - И поверьте, мой мальчик, что мы ваши миллионы приумножим, бесспорно
приумножим, и притом самыми безопасными и испытанными способами, -  зая-
вил мистер Слокум.
   - Только, пожалуйста, без спекуляций, - предупредил их  Дик.  -  Папе
везло, но я часто слышал от него, что теперь другие времена и уже нельзя
рисковать так, как прежде рисковали все.
   На основании всего этого можно было, пожалуй, решить, что у Дика  ме-
лочная и корыстная душонка. Нет! Именно в этим минуты  он  меньше  всего
думал о своих двадцати миллионах. Его занимали мечты и планы, столь  да-
лекие от всякой корысти и стяжательства, что они скорее  роднили  его  с
любым пьяным матросом, который расшвыривает на  берегу  свое  жалованье,
заработанное за три года.
   - Правда, я только мальчик, - продолжал Дик, -  но  вы  меня  еще  не
очень хорошо знаете. Со временем мы познакомимся ближе, а пока - еще раз
спасибо...
   Он смолк и отвесил легкий поклон, полный достоинства: к таким  покло-
нам привыкают очень рано все лорды во всех  дворцах  на  Ноб-Хилле.  Его
молчание говорило о том, что аудиенция кончена. Опекуны  это  поняли,  и
они, товарищи его отца, с которыми тот вел  крупнейшие  дела,  удалились
сконфуженные и озадаченные.
   Спускаясь по широкой каменной лестнице к ожидавшему их экипажу,  мис-
тер Дэвидсон и Слокум были готовы дать волю своему  гневу,  но  Крокетт,
только что возражавший мальчику так сердито и резко, пробормотал с  вос-
хищением:
   - Ах, стервец! Ну и стервец!
   Экипаж отвез их в старый Тихоокеанский клуб, где они еще с час озабо-
ченно обсуждали будущность Дика Форреста и жаловались на ту трудную  за-
дачу, которую на них взвалил "Счастливчик" Ричард Форрест.
   А в это время Дик торопливо спускался с горы по  слишком  крутым  для
лошадей и экипажей, заросшим травой мощеным улицам. Едва он  оставил  за
собой живописные холмы, виллы и  пышные  сады  миллионеров  и  спустился
вниз, как тут же попал в узкие улички с деревянными  лачугами,  где  жил
рабочий люд. В 1887 году Сан-Франциско еще представлял  собой  такую  же
беспорядочную смесь дворцов и трущоб, как и любой старый европейский го-
род; и Ноб-Хилл, подобно средневековому замку, вырастал из нищеты и гря-
зи обыденной жизни, которая ютилась у его подножия.
   Дик наконец остановился на углу, возле бакалейной лавки, над  которой
жил Тимоти Хэгэн-старший; Тимоти мог позволить себе эту роскошь  -  жить
над головой своих сограждан, содержавших семью на сорок - пятьдесят дол-
ларов в месяц, так как служил в полиции и получал сто.
   Но тщетно Дик свистел под открытыми, не защищенными от солнца окнами:
Тима Хэгэна-младшего не было дома. Наконец Дик смолк и принялся  переби-
рать в уме все те места неподалеку, где мог находиться его приятель;  но
в это время тот и сам появился из-за угла, бережно неся жестянку  из-под
лярда, полную пенящегося пива. Он пробурчал какое-то приветствие, и  Дик
также грубо буркнул ему что-то в ответ, точно всего час назад не он  так
смело и надменно отпустил трех некоронованных королей огромного  города"
Он говорил, как обычный мальчишка, и ничто в его тоне не показывало, что
он - будущий владелец двадцати миллионов, а со временем и  большего  бо-
гатства.
   - Я не видел тебя после смерти твоего старика, -  заметил,  поравняв-
шись с ним, Тим Хэгэн.
   - Зато видишь теперь. Верно? - отозвался Дик. - Знаешь, Тим, я к тебе
по делу.
   - Ладно, подожди, сначала отдам пиво моему  старику,  -  сказал  Тим,
следя опытным глазом за вздымающейся у краев жестянки пеной.  -  Раскри-
чится, если подашь без пены.
   - А ты встряхни жестянку, вот и будет пена, - посоветовал Дик. -  Мне
только на минутку. Дело в том, что я нынче ночью удираю. Хочешь со мной?
   Голубые ирландские глазки Тима загорелись любопытством.
   - А куда? - спросил он.
   - Не знаю. Так хочешь? Если да, можно будет обсудить потом, когда бу-
дем уже в пути. Ты знаешь все лучше меня. Ну как? Согласен?
   - Старик-то с меня шкуру спустит, - пробормотал Тим.
   - Да ведь он колотил тебя и раньше, а твоя шкура, кажется, еще  цела,
- последовал бессердечный ответ. - Только скажи "да",  и  мы  встретимся
сегодня вечером в девять часов у перевоза. Ну как? Идет? Словом,  в  де-
вять я там буду.
   - А если я не явлюсь? - спросил Тим.
   - Все равно, уеду один. - И Дик отвернулся, делая вид, что собирается
уходить; потом приостановился и бросил небрежно: - Лучше, если бы  вмес-
те...
   Тим встряхнул жестянку с пивом и отвечал так же небрежно:
   - Да уж ладно. Приду.
   Расставшись с Тимом, Дик принялся разыскивать некоего Марковича, сло-
венца, тоже бывшего школьного товарища; его отец содержал дешевый ресто-
ран, где можно было за двадцать центов получить  очень  приличный  обед.
Молодой Маркович взял как-то у Дика в долг два доллара, но Дик поладил с
ним на одном долларе сорока центах, остальную  же  часть  долга  простил
Марковичу.
   Затем Дик не без робости и волнения прошелся по Монтгомери-стрит, ми-
мо украшавших эту оживленную улицу многочисленных  ломбардов  и  ссудных
касс. С отчаянной решимостью он наконец выбрал одну из них и обменял там
на восемь долларов и квитанцию часы, стоившие, как он знал,  по  меньшей
мере пятьдесят.
   Обед во дворце на Ноб-Хилле подавался в половине седьмого. Дик явился
домой без четверти семь и сразу налетел на миссис Соммерстон.  Это  была
полная пожилая дама, из некогда знаменитой, а  теперь  обедневшей  семьи
Портер-Рингтон, финансовый крах которой потряс в семидесятых  годах  все
Тихоокеанское побережье. Несмотря на свой полноту, она страдала,  по  ее
словам, "расстройством нервов".
   - Нет, нет, это невозможно, Ричард, - возмущенно изрекла она. -  Обед
ждет уже целых четверть часа, а вы еще не вымыли лицо и руки.
   - Простите, миссис Соммерстон, - извинился Дик. - Я больше никогда не
буду опаздывать. Да и вообще  не  причиню  вам  впредь  никакого  беспо-
койства.
   Они обедали вдвоем в огромной столовой, и Дик старался занимать  свою
воспитательницу, ибо, хотя он и платил ей жалованье, она  все-таки  была
для него гостьей.
   - Когда вы устроитесь, вам будет здесь очень хорошо. Это уютный  ста-
рый дом, да и слуги живут здесь уже много лет.
   - Но, Ричард, - возразила она с улыбкой, - ведь не  от  слуг  зависит
то, как я буду чувствовать себя здесь, а от вас.
   - Я сделаю все, что могу, - любезно ответил он, - и даже сверх  того.
Я очень сожалею, что сегодня опоздал. Пройдут многие-многие годы, и я ни
разу не опоздаю. Я решил совсем не беспокоить вас.  Вот  увидите.  Будет
так, словно меня и нет в доме.
   Затем он пожелал ей спокойной ночи и, уходя, прибавил, как бы  что-то
вспомнив:
   - Насчет одного я должен вас предупредить: это касается  повара,  его
зовут О-Чай. Он у нас в доме очень давно, я даже не помню, сколько  лет,
- может быть, двадцать пять, а то и тридцать; он готовил отцу, когда ме-
ня еще не было на свете и когда не было этого дома. Он у нас  на  особом
положении и так привык все делать по-своему, что вам придется с ним  об-
ращаться довольно осторожно. Но если он вас полюбит, то себя не  пожале-
ет, чтобы вам угодить. Меня он очень любит. Сделайте так, чтобы он и вас
полюбил, и вам будет здесь очень хорошо. А я, право же, не  причиню  вам
больше никакого беспокойства. Я сделаю так, будто меня нет в доме.
 
 
   ГЛАВА ПЯТАЯ
 
   В девять часов, минута в минуту. Дик,  одетый  в  свое  самое  старое
платье, встретился с Тимом Хэгэном у перевоза.
   - На север идти не стоит, - сказал Тим, - Скоро зима, и  спать  будет
холодно. Хочешь, пойдем на восток, в сторону Невады и пустыни?
   - А еще куда можно? - спросил Дик. - Что, если мы выберем юг и пойдем
на Лос-Анджелес, Аризону, Новую Мексику и Техас? - предложил он.
   - Сколько