д таких же безрассудств. Но самым  непостижимым  оказалось  последнее,
когда он, вложив столько миллионов в свои сельскохозяйственные предприя-
тия, вдруг передал все дело специалистам, поручив им вести  и  развивать
его дальше по намеченному плану, установил между ними  взаимный  надзор,
чтобы они не слишком зарывались, а затем купил себе билет на остров Таи-
ти и уехал, чтобы пожить как ему вздумается.
   Изредка до опекунов доходили вести о  нем.  Он  вдруг  оказался  вла-
дельцем и капитаном четырехмачтового угольщика, который шел под английс-
ким флагом и вез уголь из Ньюкасла. Они узнали об этом  потому,  что  им
пришлось заплатить за покупку судна, а также потому, что  имя  Форреста,
хозяина судна, было упомянуто в газетах в связи с тем, что он спас жизнь
пассажирам с потерпевшего кораблекрушение "Ориона"; кроме того,  они  же
получили страховку, когда судно Форреста погибло почти со всей  командой
во время свирепого урагана у берегов островов Фиджи. В 1896 году он ока-
зался в Клондайке. В 1897 году - на Камчатке, где заболел цингой.  Затем
неожиданно появился под американским флагом на Филиппинах. Однажды - они
так и
   - не узнали, как и почему, - он стал владельцем  обветшавшего  пасса-
жирского парохода, давно вычеркнутого из списков Ллойда и теперь плавав-
шего под флагом Сиама.
   Время от времени между ними и Форрестом завязывалась деловая перепис-
ка, - он писал им из многих сказочных гаваней сказочных морей. Был и та-
кой случай, когда им пришлось ходатайствовать перед правительством  шта-
та, чтобы оно оказало давление на Вашингтон и вызволило Дика из какой-то
запутанной истории в России; впрочем, о ней в печать не проникло ни  од-
ной строчки, но она вызвала злорадное ликование во всех европейских  ми-
нистерствах.
   Потом они случайно узнали, что он лежит раненый в
   Мэйфкинге; потом, что он перенес в Гваякиле желтую  лихорадку  и  что
его судили в Нью-Йорке за безжалостное обращение с матросами в  открытом
море. Газеты трижды печатали извещение о его смерти: один раз  он  будто
бы умер, сражаясь в Мексике, и два раза - казнен в Венесуэле. После всех
этих ложных слухов и тревог опекуны решили больше  не  волноваться;  они
уже спокойно принимали вести о том, что он будто бы переплыл Желтое море
на сампане, и что он умер от бери-бери, и что в числе  русских  военноп-
ленных взят японцами под Мукденом и теперь" находится в японской военной
тюрьме...
   Только раз еще вызвал он их волнение, когда, верный своему  обещанию,
нагулявшись по свету, вернулся домой и привез с  собой  жену.  Ему  было
тогда тридцать лет, он женился на ней, по его словам, несколько лет  на-
зад, и, как потом оказалось, все три опекуна знали ее  раньше.  Ее  отец
потерял все  свое  состояние  после  нашумевшей  катастрофы  в  рудниках
Лос-Кокос в Чихуахуа, когда правительство изъяло серебро  из  обращения.
Мистер Слокум тоже потерял тогда восемьсот тысяч. Мистер Дэвидсон  выка-
чал миллион из "Последней заявки" - высохшего русла  реки  в  Амадорском
округе, а отец ее - восемь миллионов. Мистер Крокетт еще юношей "выскре-
бал" с ее отцом дно реки Мерсед, был его шафером, когда он женился на ее
матери, и в Грантс-Пассе играл в покер с ним  и  с  лейтенантом  Грантом
[4]: запад знал тогда об этом человеке лишь то, что он успешно сражается
с индейцами и очень плохо играет в покер.
   А теперь Дик Форрест женился на дочери Филиппа  Дестена!  Тут  нечего
было желать ему счастья. Тут можно было,  наоборот,  только  доказывать,
что он еще не понимает, какое счастье ему послала судьба. Опекуны  прос-
тили Дику все его грехи и безрассудства. Женился он удачно и  наконец-то
поступил вполне благоразумно. Мало того, он  поступил  гениально.  Паола
Дестен! Дочь Филиппа Дестена! Кровь Дестенов! Союз Дестенов и Форрестов!
Это искупало все! И престарелые товарищи Форреста и Дестена, некогда пе-
режившие с ними, теперь уже ушедшими, золотые дни прошлого, заговорили с
Диком даже сурово. Они напомнили ему о высокой ценности доставшегося ему
сокровища, об обязательствах, которые на него накладывает такой брак,  и
обо всех прекрасных традициях и добродетелях Дестенов и  Форрестов;  они
наговорили ему столько, что в конце концов Дик рассмеялся и прервал  их,
заявив, что они рассуждают, как коннозаводчики или чудаки, помешанные на
евгенике. И это была чистейшая правда, хотя им такое заявление и не дос-
тавило удовольствия.
   Достаточно было того, что он женился на девушке из рода  Дестенов,  и
они одобрили и план Большого дома и все связанные с этим сметы. Благода-
ря Паоле Дестен они на этот раз признали, что его траты  благоразумны  и
целесообразны. Что же до его сельскохозяйственных затей,  то,  поскольку
рудники "Группы Харвест." процветают, - пусть забавляется! Он имел  пол-
ное право разрешить себе кое-какие причуды.
   Все же мистер Слокум заявил:
   - Платить двадцать пять тысяч за рабочего жеребца - это безумие.  По-
тому что рабочая лошадь - это рабочая лошадь. Я еще понимаю, если бы  вы
купили скакового жеребца...
 
 
   ГЛАВА СЕДЬМАЯ
 
   В это время как Дик Форрест просматривал выпущенную штатом Айова бро-
шюру о свиной холере, с дальнего конца двора в открытое окно стали доно-
ситься звуки, говорившие о пробуждении той, которая смеялась в рамке над
его постелью и всего лишь несколько часов тому назад  оставила  на  полу
его спальни свой розовый кружевной чепчик, подобранный  заботливым  слу-
гой.
   Дик слышал ее голос, ибо просыпалась она с песней, точно птичка.  Она
пела, и ее звонкие трели вырывались то из одного, то из другого  окна  и
звучали по всему ее длинному флигелю. Он услышал затем ее голос в садике
посреди двора, но она вдруг прекратила  пение,  чтобы  побранить  своего
щенка колли", соблазнившегося мелькавшими в бассейне  фонтана  японскими
оранжевокрасными веерохвостками с пестрыми плавниками.
   Форрест обрадовался пробуждению жены; это удовольствие было для  него
всегда новым, и хотя он сам вставал много раньше.  Большой  дом  казался
ему не совсем проснувшимся, пока через двор не доносилась утренняя песнь
Паолы.
   Но, испытав радость от ее пробуждения. Дик, как обычно, тут же  забыл
о жене, - его поглотили дела. Он снова погрузился в  цифровые  данные  о
вспышке свиной холеры в Айове, и Паола исчезла из его сознания.
   - С добрым утром, веселый Дик! - приветствовал  его  через  некоторое
время всегда сладостный для его слуха голос, и Паола впорхнула к нему  в
легком утреннем кимоно, стройная и живая, обвила его шею рукой и уселась
на услужливо подставленное им колено. Форрест прижал ее к себе,  показы-
вая, что весьма дорожит ее присутствием и близостью, хотя его взгляд еще
с полминуты не отрывался от выводов, сделанных профессором Кенили  отно-
сительно свиной холеры и опытов, произведенных на ферме Саймона Джонса в
Вашингтоне, штат Айова.
   - Вот вы как! - возмутилась она. - Вам слишком везет, сударь! Вы пре-
сытились счастьем! К вам пришла ваша жена, ваш мальчик, ваша  "маленькая
гордая луна", а вы ей даже не сказали: "С добрым утром,  милый  мальчик,
был ли ваш сон тих и сладок?"
   Дик оторвался от цифр, приведенных профессором Кенили, крепко  прижал
к себе жену, поцеловал ее, но указательным пальцем  правой  руки  упорно
придерживал нужное место в брошюре.
   Однако после ее слов он уже не спросил, как хотел раньше,  хорошо  ли
она спала после того, как оставила свой чепчик  возле  его  постели.  Он
захлопнул брошюру, продолжая придерживать пальцем страницу, и обеими ру-
ками обнял Паолу.
   - О! О! Послушай! - закричала она вдруг. - Слышишь?
   В открытые окна доносились певучие зовы перепелов.
   Затрепетав, она прижалась к нему, - ее радовали эти мелодичные звуки.
   - Начинается токование, - сказал он.
   - Значит, весна! - воскликнула Паола.
   - И знак, что будет хорошая погода.
   - И любовь!
   - Да, и птицы будут вить гнезда, нести яйца, - засмеялся Дик.
   - Никогда я так не чувствовал плодородие мира, как сегодня, - продол-
жал он. - Леди Айлтон принесла одиннадцать поросят. Ангорских  коз  тоже
сегодня пригнали с гор, им пора котиться. Ты бы видела их! И дикие кана-
рейки бог знает сколько времени обсуждают во дворе  свои  брачные  дела:
можно подумать, что какой-нибудь поклонник свободной любви пытается раз-
рушить их мирное единобрачие, проповедуя всякие  модные  теории.  Удиви-
тельно, как это их диспуты не мешали тебе спать. Вот они начали снова...
Что они - выражают сочувствие или бунтуют?
   Опять послышалось трепетное, тонкое щебетание канареек,  но  взволно-
ванное и переходящее в пронзительный писк. Паола и Дик слушали их с вос-
хищением, как вдруг в этот хор крошечных золотистых любовников,  с  вне-
запностью судьбы, мгновенно заглушив его  и  поглотив,  ворвался  другой
звук, не менее дикий, певучий и страстный, но потрясающий своей мощью  и
широтой.
   Мужчина и женщина тотчас устремили жадные  взоры  через  застекленные
двери на дорожку, обсаженную сиренью, и, затаив дыхание, ждали, когда на
ней появится огромный жеребец, - ибо это он трубил свой любовный призыв.
Все еще невидимый, он затрубил вторично, и Дик сказал:
   - Я спою тебе песню, моя гордая луна. Не я сложил ее. Это песнь наше-
го Горца. Это он ее трубит. Слышишь, опять! И вот что он поет: "Внемлите
мне! Я - Эрос. Я попираю холмы, моим голосом полны широкие долины. Кобы-
лицы на мирных пастбищах слышат меня и вздрагивают, ибо  они  знают  мой
голос. Травы становятся все пышнее и выше, земля жирна, и деревья  полны
соков. Это весна. Весна - моя. Я царь в  моем  царстве  весны.  Кобылицы
помнят мой голос, ведь он жил до них в крови их матерей. Внемлите мне! Я
- Эрос. Я попираю холмы; и, словно герольды, долины разносят мое ржание,
возвещая мой приход".
   Паола теснее прижалась к мужу, и он крепче обнял  ее;  она  коснулась
губами его лба. Оба смотрели на дорогу, на которой вдруг, как  величест-
венное и прекрасное видение, появился Горец. Сидевший на его спине чело-
век казался до смешного маленьким; глаза Горца, подернутые, как обычно у
породистых жеребцов, синеватым блеском, горели страстью; он  то  опускал
голову и, роняя пену, терся вздрагивавшими от волнения губами  о  шелко-
вистые колени, то закидывал ее и, сотрясая воздух, бросал  в  небо  свой
властный призыв.
   И, почти как эхо, издалека донеслось в ответ певучее, нежное ржание.
   - Это Принцесса, - прошептала Паола.
   Снова Горец протрубил свой призыв, и Дик, вторя ему, запел:
   - "Внемлите мне! Я - Эрос! Я попираю холмы..."
   И вдруг Паола, сжатая кольцом его ласковых рук, ощутила вспышку  рев-
ности к великолепному животному, которым он так  любовался.  Но  вспышка
тут же погасла, и, чувствуя себя виноватой, она весело воскликнула:
   - А теперь. Багряное Облако, спой про желудь!
   Дик, уже снова увлеченный брошюрой, рассеянно посмотрел на Паолу, за-
тем опомнился и с тем же веселым азартом запел:
   Желуди падают с неба!
   Я сажаю маленький желудь в долине!
   Я сажаю большой желудь в долине!
   Я расту, я - желудь темного дуба, я расту, расту!
   Пока он пел, Паола сидела, крепко прижавшись к  нему,  но,  когда  он
кончил, почувствовала нетерпеливое движение его руки, все еще  державшей
брошюру о свиньях, и заметила быстрый взгляд, невольно  скользнувший  по
циферблату часов на письменном столе: они показывали 11.25. И снова  она
попыталась удержать его, и опять в ее словах невольно  прозвучал  мягкий
упрек.
   - Ты странное, удивительное создание.  Багряное  Облако,  -  медленно
проговорила она. - Иногда мне кажется, что ты в самом деле Багряное  Об-
лако - сажаешь свои желуди, а потом славишь первобытную радость труда. А
иногда ты представляешься  мне  ультрасовременным  человеком,  последним
словом в царстве двуногих, мужчиной, для которого статистические таблицы
- это целая Троянская война, вооруженным пробирками и шприцами, при  по-
мощи которых он, как гладиатор, борется с разными таинственными микроор-
ганизмами. Минутами я готова даже признать, что тебе следовало бы носить
очки, обзавестись лысиной и что...
   - И что я при своей дряхлости уже не имею права  держать  в  объятиях
женщину, - докончил он, обнимая ее еще крепче. - И что  я  всего-навсего
дурацкая ученая обезьяна и не заслужил это "легкое облачко  нежнорозовой
пыльцы". Слушай, у меня есть план. Через несколько дней...
   Но он так и не досказал, в чем состоит его план: за их спиной  разда-
лось сдержанное покашливание, и, повернув одновременно головы, они  уви-
дели Бонбрайта, помощника секретаря, с пачкой желтых листков в руке.
   - Четыре телеграммы, - сказал он смущенно. - И мистер Блэйк  находит,
что две из них очень важные. Одна по поводу отправки быков в Чили...
   Паола медленно соскользнула с колен мужа и стала  на  ноги:  она  по-
чувствовала, что он опять уходит от нее, возвращается к  этим  статисти-
ческим таблицам, накладным, секретарям и управляющим.
   - Эй, Паола, - крикнул Дик, когда она была уже в дверях. - Я дал  имя
новому бою, он будет называться О-Хо. Тебе нравится?
   В ее ответе прозвучали нотки уныния, но она тут же улыбнулась:
   - Вечно ты играешь именами наших боев... Если продолжать в этом духе,
тебе скоро придется называть их: "О-Кот", "О-Конь", "О-Бык".
   - Зато я никогда не позволю себе этого по отношению к моему племенно-
му скоту, - ответил он торжественно, хотя лукавый блеск его  глаз  гово-
рил, что он шутит.
   - Я не то хотела сказать, - возразила она. - Но ведь у языка  ограни-
ченные возможности. Зря у тебя все начинается с "О".
   Они оба весело рассмеялись. Паола исчезла, а через  секунду  Форрест,
вскрыв телеграмму, погрузился в подробности отправки  на  скотоводческое
ранчо в Чили трехсот годовалых племенных быков, по двести пятьдесят дол-
ларов каждый, франко-пароход. Все же пение Паолы, уходившей через двор в
свой флигель, доставило ему, как всегда, удовольствие, - он и  не  заме-
тил, что ее голос чуть-чуть менее весел, чем обычно.
 
 
   ГЛАВА ВОСЬМАЯ
 
   Ровно через пять минут после того, как ушла Паола, Дик покончил с те-
леграммами, вышел и сел в машину.
   С ним вместе сели Тэйер, покупатель из Айдахо, и Нэйсмит,  корреспон-
дент "Газеты скотовода". Уордмен, заведующий овцеводством, присоединился
к ним возле большого загона, где было собрано  несколько  тысяч  молодых
шропширских баранов, подлежащих осмотру.
   Форрест молчал, считая, что разговаривать особенно не о чем, и  Тэйер
был этим явно огорчен, так как ему казалось, что о покупке десяти  ваго-
нов дорогого скота не мешало бы и потолковать.
   - Да ведь они сами за себя говорят, - успокоил его Дик и повернулся к
Нэйсмиту, чтобы сообщить ему некоторые данные для его статьи о  разведе-
нии шропширской породы в Калифорнии и на северо-западе.
   - Я бы вам не советовал возиться с отбором,  -  обратился  Дик  через
несколько минут к Тэйеру. - Они все одинаково хороши, даже  "самые  луч-
шие". Вы можете целую неделю отбирать свои десять вагонов, и  они  будут
такие же, как если бы выбрали подряд.
   Спокойная уверенность Форреста в том, что сделка  уже  состоялась,  и
совершенно очевидный для Тэйера факт, что таких баранов он еще не видел,
заставили его решиться, и он вместо десяти вагонов заказал двадцать.
   Когда они вернулись в дом, Тэйер, доигрывая  с  Нэйсмитом  партию  на
бильярде, прерванную осмотром баранов, сказал своему партнеру:
   - Я первый раз у Форреста. Он волшебник. Я много раз покупал и ввозил
скот из Восточных Штатов, но эти бараны пленили меня. Вы заметили, что я
удвоил заказ? Мои клиенты в Айдахо прямо с ума сойдут от них.  Мне  было
поручено закупить, говоря по совести, только шесть вагонов  и  прибавить
еще два - по моему усмотрению. Но если каждый покупатель не удвоит свое-
го заказа, увидев этих баранов, и если за оставшихся не поднимется  фор-
менная драка, то я в скоте ничего не понимаю. Они  превосходны.  И  если
эти бараны не вызовут переворота в Айдахо, значит, я не купец, а Форрест
не скотовод.
   Когда, призывая к завтраку, зазвонил большой бронзовый гонг,  куплен-
ный Форрестом в Корее (в него били, только если было известно, что Паола
не спит). Дик вышел в большой внутренний двор и присоединился к  молоде-
жи, собравшейся около фонтана с золотыми рыбками. Берт Уэйнрайт, покорно
следуя указаниям своей сестры Риты, а также Паолы и ее  сестер.  Льют  и
Эрнестины, пытался выловить сачком из  бассейна  необыкновенно  красивую
рыбку, похожую на золотистый цветок; ее размеры и цвет, а также плавники
и хвост пленили Паолу, и она решила отсадить ее в особый бассейн в своем
собственном внутреннем дворике.
   Под оживленный смех, визг и споры редкостная рыба была наконец излов-
лена, посажена в банку и отдана итальянцу садовнику, который ее и унес.
   - Ну, что ты можешь сказать в свое оправдание? - задорно спросила Эр-
нестина, когда Дик подошел к ним.
   - Ничего, - ответил он уныло. - Имение пустеет.
   Завтра триста восхитительных молодых бычков отбывают в Южную Америку,
а Тэйер - вы видели его вчера вечером - увозит с собой двадцать  вагонов
баранов. Одно могу сказать: я поздравляю Айдахо и Чили с таким  приобре-
тением.
   - Сажай побольше желудей, - рассмеялась Паола; она стояла, обняв сво-
их двух сестер, и все три казались улыбающимися грациями.
   - О Дик, спой твою песню про желудь, - попросила Льют.
   Он покачал головой:
   - Я знаю теперь песню, которая еще лучше. Но только она в  божествен-
ном плане. Что в сравнении с ней и Багряное Облако и его песня!  Слушай-
те! Маленькая девочка из беднейших кварталов Нью-Йорка первый раз  попа-
дает за город, вместе со своей воскресной школой. Она совсем  маленькая.
Обратите особое внимание на то, как она картавит:
   В плуду-иглают жолотые лыбки,
   И волобей чиликает на ветке.
   Кто научил их плавать и чиликать?
   Кто птичкам лазукласил глудь?
   Господь, господь - он это сделал!
   - Украдено, - заявила Эрнестина, когда смех наконец умолк.
   - Конечно, - согласился Дик. - Я нашел ее в "Фермере и скотоводе",  а
эта газета перепечатала песенку из "Журнала свиновода", который взял  ее
у "Западного юриста", а "Западный юрист" взял ее из  "Голоса  общества",
"Голос общества", бесспорно, получил ее от самой девочки или, вернее, от
учителя воскресной школы. А поэтому, мне кажется, она должна  была  быть
впервые напечатана в журнале "Наши бессловесные животные".
   Звуки гонга раздались вторично, и Паола, обняв одной рукой Риту, дру-
гой Форреста, направилась в дом, а Берт, шедший позади с Льют и Эрнести-
ной, показывал им на ходу новые на танго.
   - Еще одно, Тэйер, - сказал Дик вполголоса, освободившись от дам, ко-
торые, встретив на лестнице в столовую уже поджидавших их Тэйера и Нэйс-
мита, поспешили вниз. - Прежде чем уехать,  взгляните  на  мериносов.  Я
действительно могу похвастаться ими, и нашим американским овцеводам при-
дется с ними ознакомиться. Начал я, конечно, с привозным скотом, но  те-
перь добился особого калифорнийского вида. Французы прямо с ума  сойдут.
Возьмите-ка пяток в свой товарный поезд, и пусть ваши скотоводы  полюбу-
ются.
   Они сели за стол, который, видимо, можно было раздвигать до бесконеч-
ности. Длинная и низкая столовая была точной копией со  столовых  мекси-
канских земельных королей старой Калифорнии. Пол состоял из больших  ко-
ричневых плит, балки потолка и стены были выбелены, а огромный камин без
всяких украшений мог служить образцом массивности и простоты. В  окна  с
глубокими амбразурами видны были деревья и цветы, и вся комната произво-
дила впечатление строгости, чистоты и свежести.
   Стены украшало несколько картин, писанных масляными красками; на  по-
четном месте висела работа Ксавье Мартинеса, в печальных сумеречных  то-
нах: на ней был изображен пеон, проводивший  борозду  по  бесконечной  и
унылой мексиканской равнине с помощью первобытной деревянной сохи и зап-
ряженных в нее двух волов. Здесь же висели и более красочные полотна  из
преж