ней мексикано-калифорнийской жизни: пастель Реймерса, с  тонущими  в
сумерках эвкалиптами и далекой, тронутой закатом вершиной,  пейзаж  "При
лунном свете" Петерса и "Летний день" Гриффина, где на первом плане жел-
тело жнивье, а вдали тянулись мягкие, туманные очертания  Калифорнийских
гор с коричневатыми лесистыми ущельями, подернутыми лиловой дымкой.
   - Знаете, что, - вполголоса обратился Тэйер к сидевшему рядом с:  ним
Нэйсмиту, в то время как Дик острил и шутил с девицами, - вот вам  бога-
тый материал, если вы будете писать о Большом доме. Я видел столовую для
прислуги. Там за стол садятся, считая садовников, шоферов и  поденщиков,
не меньше сорока человек. Настоящая гостиница. Чтобы все  это  наладить,
нужна система, нужна голова. Поверьте мне, этот их китаец О-Пой -  прямо
маг и волшебник; он не то дворецкий, не то домоправитель. И вся жизнь  в
этом заведении - уж не знаю, как и назвать его, - идет  без  сучка,  без
задоринки.
   - Маг и волшебник сам Форрест, - сказал Нэйсмит. - Он умеет  выбирать
людей, у него светлая голова. Он мог бы командовать целой  армией,  пра-
вить государством и даже... заведовать цирком с тремя аренами.
   - Вот это действительно комплимент! - рассмеялся Тэйер.
   - Знаешь, Паола, - обратился Дик через стол к жене, - я сейчас  полу-
чил известие, что завтра утром здесь будет Грэхем.  Скажи  О-Пою,  пусть
поместит его в сторожевой башне. Там просторно, и,  может  быть,  Грэхем
выполнит свою угрозу и начнет работать над книгой.
   - Грэхем... Грэхем... - стала припоминать Паола. -  Я  его  знаю  или
нет?
   - Ты встретилась с ним раз, два года назад, в Сантьяго, в кафе "Вене-
ра". Он тогда обедал с нами.
   - А-а, один из этих морских офицеров! Дик покачал головой.
   - Штатский. Неужели ты не помнишь? Такой высокий блондин... Вы еще  с
ним полчаса говорили о музыке, а нам капитан Джойс изо всех сил  доказы-
вал, что Соединенные Штаты должны бронированным кулаком  расправиться  с
Мексикой.
   - Теперь, кажется, вспоминаю, - проговорила неуверенно Паола. - Ты  с
ним познакомился где-то в Южной Африке? Или на Филиппинских островах?..
   - Вот, вот! В Южной Африке. Ивэн Грэхем. Вторая наша встреча произош-
ла в Желтом море, на специальном судне "Таймса". А потом раз десять наши
пути Пересекались, йо нам все как-то не удавалось встретиться, - до того
вечера в кафе "Венера".
   Помню, он отплыл из Бор-Бора на восток за два дня до того, как я  там
бросил якорь по пути на Самоа. Потом я покинул Апию с письмами для  него
от американского консула, а он явился туда через день. Затем мы размину-
лись на три дня в Левуке, - я плавал тогда на "Дикой утке", а он  выехал
из Сувы в качестве гостя на британском  крейсере.  Верховный  британский
комиссар Океании, сэр Эверард Им Турн, дал мне еще несколько  писем  для
Грэхема. Я прозевал его в Порт Резолюшен и в Виле,  на  Новых  Гебридах;
они совершали на крейсере увеселительную поездку. Мы с ним все время иг-
рали в прятки в архипелаге Санта-Крус. То же самое повторилось на  Соло-
моновых островах. Однажды вечером крейсер обстрелял  несколько  туземных
деревень возле Ланга-Ланга, а утром отплыл. Я же прибыл туда после  обе-
да. Так я тех писем ему из рук - в руки и не передал и  увиделся  с  ним
вторично только два года тому назад, в кафе.
   - Но кто он такой и что это за книга, которую он  пишет?  -  спросила
Паола.
   - Ну, если начать с конца, то прежде всего он разорен, - то есть  от-
носительно: он получает несколько тысяч годового дохода, но все, что ос-
тавил ему отец, пошло прахом. Нет, не думай, не спустил: к сожалению, он
влип во время этой "тихой паники", которая стольких  погубила  несколько
лет тому назад. И потерял все. Но ничего, не жалуется.
   Грэхем хорошего старинного  рода,  чистокровный  американец,  окончил
Йейлский университет. А книга?.. Он думает, что она будет  иметь  успех.
Он описывает в ней свое прошлогоднее путешествие через Южную Америку, от
западного побережья к восточному. Это в значительной  мере  неизведанный
край. Бразильское правительство по собственной инициативе предложило ему
гонорар в десять тысяч долларов за доставленные им сведения о неисследо-
ванных областях страны. О, Грэхем - это человек. Настоящий  мужчина.  На
него можно положиться. Знаешь этот тип: великодушный, сильный,  простой,
чистый сердцем; везде побывал, все видел, изведал многое -  и  вместе  с
тем такой искренний, смотрит прямо в глаза. Ну - мужчина в лучшем смысле
слова!
   Эрнестина захлопала в ладоши и, бросив дразнящий, вызывающий и  побе-
доносный взгляд на Берта Уэйнрайта, воскликнула:
   - И он завтра приезжает?
   Дик с упреком покачал головой.
   - О нет, Эрнестина, тут ничего не выйдет. Многие милые девушки  вроде
тебя пытались поймать Ивэна Грэхема в свои сети. И - между нами -  я  их
вполне понимаю. Но у него отличные легкие и длинные ноги, и  никому  еще
не удавалось загнать его в угол, где бы он, ошалев и обессилев,  наконец
машинально пробормотал роковое "да" и опомнился бы только уже  в  плену,
связанный по рукам и ногам, заклейменный и женатый. Забудь о своих наме-
рениях, Эрнестина! Останься верна золотой молодости, срывай  ее  золотые
яблоки, делая при этом вид, что они тебя нисколько не интересуют. А Грэ-
хема оставь. Он почти одних лет со мной, он, как и я, бродил  нехожеными
дорогами и видал виды. И он умеет вовремя удрать. Он прошел огонь, и во-
ду, и медные трубы. Он кроток, но неуловим. К тому  же  молодые  девушки
его не интересуют. Конечно, вы можете заподозрить его в  моральной  тру-
сости, но я заверяю вас, что он просто  закален  жизнью,  стар  и  очень
мудр.
 
 
   ГЛАВА ДЕВЯТАЯ
 
   - Где же мой мальчик? - кричал Дик, топая и звеня  шпорами  по  всему
Большому дому в поисках его маленькой хозяйки.
   Наконец он дошел до двери, которая вела во флигель Паолы.
   Это была тяжелая, крытая панелью дверь в такой же крытой панелью сте-
не. У нее не было ручки, но Дик, знавший секрет, нажал пружинку, и дверь
распахнулась.
   - Где мой мальчик? - крикнул он опять и затопал по длинному коридору.
   Он заглянул в ванную с вделанным в пол римским бассейном и мраморными
ступеньками, затем в гардеробную и в будуар - но все напрасно. По  широ-
ким ступеням он поднялся к любимому дивану Паолы в оконной амбразуре  ее
спальни, прозванной ею "Башней Джульетты", и улыбнулся при виде  изящных
и воздушных кружевных принадлежностей дамского туалета, которые она,  по
обыкновению, тут разбросала, ибо их  созерцание  доставляло  ей  особое,
чувственное удовольствие. На миг он остановился перед мольбертом и  пос-
мотрел на этюд. Готовый сорваться с его губ возглас недоумения  сменился
довольной усмешкой, когда он узнал в беглом наброске очертания неуклюже-
го голенастого жеребенка, с отчаянием призывающего мать.
   - Да где же мой мальчик? - крикнул он уже у двери  спальной  веранды;
там оказалась только китаянка, скромная женщина лет  тридцати,  которая,
приподняв брови, смущенно и растерянно ему улыбнулась.
   Это была горничная Паолы, Ой-Ли, названная так Диком много лет назад,
потому что она постоянно поднимала тонкие брови и лицо ее  всегда  каза-
лось удивленным, точно она восклицала: "Ой ли?" Дик взял ее к Паоле поч-
ти девочкой из рыбачьей деревушки на берегу Желтого моря, где  ее  мать,
потеряв мужа, едва перебивалась тем, что плела сети для рыбаков и  зара-
батывала, когда год был удачный, до четырех долларов. Ой-Ли поступила  к
Паоле, когда та плавала на трехмачтовой шхуне "Все забудь", а О-Пой, еще
служивший юнгой, стал выказывать ту сообразительность, благодаря которой
сделался через несколько лет дворецким Большого дома.
   - Где ваша госпожа, Ой-Ли?
   Ой-Ли испуганно отпрянула, охваченная неодолимой застенчивостью.
   Дик подождал.
   - Может быть, она с молодыми барышнями? Я не знаю, - пролепетала слу-
жанка.
   Дик из жалости отвернулся и пошел к двери.
   - Где мой мальчик? - кричал он, проходя под воротами как раз в ту ми-
нуту, когда, огибая кусты сирени, подъехал лимузин.
   - Черт меня побери, если я знаю, - ответил сидевший в машине  высокий
белокурый человек в светлом летнем костюме; и через мгновение  Дик  Фор-
рест и Ивэн Грэхем пожимали Друг другу руки.
   О-Дай и О-Хо внесли ручной багаж, и Дик проводил своего гостя в  при-
готовленное для него помещение в так называемой "Башне".
   - Вам придется еще попривыкнуть к нашим порядкам, дружище, -  говорил
Дик. - Жизнь у нас здесь идет по часам, и прислуга образцовая;  но  себе
мы разрешаем всякие вольности. Если бы вы приехали на две минуты  позже,
вас встретили бы только наши китайские слуги: я намеревался выехать вер-
хом, а Паола - миссис Форрест - уже куда-то исчезла.
   Грэхем был почти одного роста с Фор ростом, может быть, выше  на  ка-
кой-нибудь дюйм, но зато уже в плечах и груди и волосы светлее; глаза  у
обоих были почти одинаковые - серые, с голубоватым  белком,  и  лица  их
покрывал одинаковый здоровый бронзовый загар. Черты лица у Грэхема каза-
лись несколько крупнее, чем у Форреста,  разрез  глаз  чуть  удлиненнее,
что, однако, скрадывалось более тяжелыми веками. И нос его был как будто
прямее и крупнее, чем у Дика, и губы алее и точно слегка припухли.
   Волосы Форреста были ровного  светло-каштанового  оттенка,  а  волосы
Грэхема, без сомнения, отливали бы золотом, если бы они так не  выгорели
на солнце, что казались песочного цвета. Скулы у обоих слегка выступали,
но впадины на щеках у Форреста обозначались резче; носы были с  широкими
нервными ноздрями, рты крупные, по-женски красивые и  чисто  очерченные;
вместе с тем в них чувствовались затаенная сила воли и суровость, так же
как и в крепких, крутых подбородках.
   Но чуть более высокий рост и менее широкая грудь  и  плечи  придавали
фигуре и движениям Грэхема ту стройность и гибкость, которых не  хватало
Дику Форресту. Благодаря особенностям своей внешности каждый только  вы-
игрывал от присутствия другого. Грэхем был светел и легок, в нем таилось
неуловимое обаяние, что-то от сказочного принца. Форрест производил впе-
чатление более сильного и сурового человека, чем Грэхем, более  опасного
для других, более крепкой хватки.
   Взгляд Форреста бегло скользнул по циферблату  часов  на  руке.  Этот
взгляд как бы на лету отметил время.
   - Одиннадцать тридцать, - сказал Дик. - Поедемте сейчас со мной, Грэ-
хем, мы ведь завтракаем не раньше половины первого! Я  отправляю  партию
быков, целых триста голов, и, должен сознаться, очень  горжусь  ими.  Вы
непременно должны взглянуть на них. Это ничего, что вы не одеты для вер-
ховой езды. О-Хо, принеси-ка пару моих краг; а ты. О-Пой, прикажи  осед-
лать Альтадену. Какое седло вы предпочитаете, Грэхем?
   - Все равно, дружище!
   - Английское? Австралийское? Мексиканское? Шотландское?  -  настаивал
Дик.
   - Тогда шотландское, если это не сложно, - сказал Грэхем.
   Они стали со своими лошадьми на краю дороги, пропуская мимо себя  все
стадо, начинавшее далекое путешествие в Чили, и следили за быками,  пока
те не скрылись за поворотом дороги.
   - Я теперь вижу, насколько замечательно то, что вы делаете!  -  воск-
ликнул Грахем, и глаза его блеснули. - В молодости я и сам, когда был  в
Аргентине, увлекался скотоводством. Если бы я начал дело с быками  таких
кровей, я, может быть, и не прогорел бы.
   - Но тогда ведь еще не мыло ни люцерны, ни артезианских  колодцев,  -
сказал Дик, стараясь его утешить. - Шортхорны там не выжили  бы.  Засуху
выдерживает только мелкий скот. Он обладает достаточной силой, но  легок
на вес. Пароходов с холодильниками тоже еще не существовало. А это изоб-
ретение, конечно, вызвало в скотоводстве целую революцию.
   - Кроме того, я был еще очень молод, - добавил Грэхем.  -  Хотя  это,
конечно, не всегда имеет значение.
   Одновременно со мной начал дело некий молодой немец,  и  притом  имея
приблизительно одну десятую моего капитала. Он выдержал и годы засухи  и
все неудачи. Теперь он миллионер, его состояние выражается в семизначных
числах.
   Они повернули к Большому дому, и Дик снова взглянул на часы.
   - Времени еще пропасть, - сказал он. - Я рад, что вы видели моих  го-
довалых бычков. А знаете, почему этот немчик выдержал: у  него  не  было
другого выхода. А вас ожидали отцовские деньги, и хотелось пошляться  по
свету, причем ваш главный минус  заключается  в  том,  что  у  вас  были
средства, чтобы этот зуд унять...
   - Вон там, - Дик кивнул вправо, указывая рукой на что-то, еще скрытое
зарослями сирени, - там рыбные пруды, и вы можете наловить сколько угод-
но форели, морских окуней и даже морских котов.  У  каждой  породы  свои
садки. Видите, какой я скопидом: люблю, чтобы все работало. Пусть вводят
восьмичасовой рабочий день, может быть, это и правильно, но вода у  меня
работает двадцать четыре часа. Вода начинает свою работу  уже  в  горах.
Сначала она орошает горные луга, потом сбегает в долину и,  пройдя  нес-
колько миль, очищается до кристальной чистоты; водопад же,  образующийся
при ее падении с гор, дает половину всей анергии, нужной для  имения,  и
полностью обеспечивает нас светом. Затем вода разделяется, течет по  ка-
налам в пруды и, вытекая оттуда, орошает площадь в несколько миль, засе-
янную люцерной. И поверьте, если бы она потом не разливалась  по  долине
реки Сакраменто, я бы опять воспользовался ею для орошения.
   - Ах, голубчик, голубчик, - смеясь, сказал Грэхем, - да вы  могли  бы
написать целую поэму о чудесах, которые совершает вода. Я встречал огне-
поклонников, но теперь я впервые вижу водопоклонника. И живете вы не  на
песках, а на водах, - простите мне неудачный каламбур...
   Грэхему не пришлось досказать свою мысль до конца. Справа, неподалеку
от них, раздался звонкий стук копыт, затем оглушительный  всплеск  воды,
возгласы и взрыв женского смеха. Однако смех быстро оборвался, раздались
тревожные крики, сопровождаемые таким фырканьем и барахтаньем, точно то-
нуло какое-то чудовище. Дик наклонил голову и заставил лошадь проскочить
сквозь заросли сирени, Грэхем на своей Альтадене последовал за ним.  Они
выехали на залитую ярким солнцем лужайку, и Грэхему открылось  необыкно-
венное зрелище.
   Середину обсаженной деревьями лужайки занимал большой квадратный  бе-
тонированный бассейн. Один его конец, служивший водосливом, был широк  и
отлог, и на нем, мягко поблескивая, плескалась струя. Боковые стены были
отвесны. Другой конец был тоже пологий и слегка рифленый  для  упора.  И
тут, охваченный ужасом, то приседая, то выпрямляясь, стоял ковбой в  ко-
жаных штанах и растерянно восклицал с  мольбой  и  отчаянием:  "Господи!
Господи!"
   Против него, на дальнем конце бассейна, сидели, свесив ноги, три  ис-
пуганные нимфы в купальных костюмах.
   В самом бассейне, как раз посередине, огромный гнедой жеребец, мокрый
и блестящий, взвившись на дыбы, бил над водой копытами, и  мокрая  сталь
подков блестела в солнечных лучах. А на его хребте, соскальзывая и  едва
держась, белела фигура, которую Грэхем в первую минуту принял  за  прек-
расного юношу. И только когда жеребец, вдруг опустившийся в воду,  снова
вынырнул благодаря мощным ударам своих копыт, Грэхем понял, что  на  нем
сидит женщина в белом шелковом  купальном  костюме,  облегавшем  ее  так
плотно, что она казалась изваянной из  мрамора.  Мраморной  казалась  ее
спина, и только тонкие крепкие мышцы, натягивая шелк, извивались и  дви-
гались при ее усилиях держать голову над водой. Ее стройные  руки  зары-
лись в длинные пряди намокшей лошадиной  гривы,  белые  округлые  колени
скользили по атласному мокрому крупу, а пальцами белых ног  она  сжимала
мягкие бока животного, тщетно стараясь опереться на его ребра.
   В одно мгновение - нет, в  полмгновения  -  Грэхем  охватил  взглядом
представившееся, его глазам зрелище, понял,  что  сказочное  существо  -
женщина, и удивился миниатюрности и нежности всей ее  фигурки,  делавшей
столь героические усилия. Она напомнила ему статуэтку дрезденского  фар-
фора, легкую и хрупкую, попавшую в силу какой-то нелепой случайности  на
спину тонущего чудовища; в сравнении с огромным  жеребцом  она  казалась
крошечным созданием, маленькой феей из волшебной сказки.
   Когда она, чтобы не сползти со спины жеребца, прижалась щекой  к  его
выгнутой шее, ее распустившиеся мокрые золотисто-каштановые  волосы  пе-
реплелись и смешались с его черной гривой. Но больше всего поразило Грэ-
хема ее лицо: это было лицо мальчикаподростка - и лицо женщины,  серьез-
ное и вместе с тем возбужденное и довольное игрой с опасностью; это было
лицо белой женщины, притом очень современной, и все  же  оно  показалось
Грэхему языческим. Такие женщины, да и такие положения едва ли  встреча-
ются в двадцатом веке. Сцена была словно выхвачена из жизни Древней Гре-
ции - и вместе с тем напоминала иллюстрации к сказкам  "Тысячи  и  одной
ночи". Казалось, вот-вот из взбаламученных глубин и вынырнут джинны  или
с голубых небес спустятся на крылатых драконах сказочные  принцы,  чтобы
спасти смелую всадницу.
   Жеребец снова поднялся над поверхностью и опять  погрузился  в  воду,
едва не перевернувшись на спину. Чудесное животное и  чудесная  всадница
исчезли под водой и через секунду вынырнули опять, жеребец вновь забил в
воздухе копытами величиной с тарелку, а всадница все еще сидела на  нем,
прильнув к гладкой мускулистой спине животного. У Грэхема замерло  серд-
це, когда он на миг представил себе, что случилось бы, если  бы  жеребец
перевернулся. Случайным ударом одного из своих могучих копыт он мог  на-
веки погасить огонь жизни, сверкавший в этой великолепной и легкой,  ос-
лепительно белой женщине.
   - Пересядь к нему на шею! - крикнул Дик. - Схвати его за холку и ляжь
на шею, пока он не выплывет!
   Она послушалась: упершись пальцами ног в ускользающие мышцы его  шеи,
она мгновенным усилием подбросила свое тело,  вцепилась  одной  рукой  в
гриву, протянула другую между ушами лошади, схватилась за холку и  опус-
тилась на его шею; а когда жеребец при перемещении тяжести выпрямился  в
воде и опустил копыта, она заняла прежнее положение. Все еще держась од-
ной рукой за гриву, она подняла другую и, помахав ею,  послала  Форресту
приветственную улыбку. Эта женщина, как отметил про себя Грэхем, несмот-
ря на грозившую ей опасность, настолько сохраняла хладнокровие, что  ус-
пела заметить и гостя, чья лошадь стояла рядом с лошадью Форреста. Кроме
того, Грэхем почувствовал, что в повороте ее головы и простертой  вперед
руке, которой она помахивала, было не  только  бравирование  опасностью;
чутье художницы подсказало ей, что эта поза и жест -  необходимая  часть
всей картины, а главное, что они - выражение той жизнерадостности и  от-
ваги, которые пронизывали все ее существо.
   - Немногие женщины способны на такую  проделку,  -  спокойно  заметил
Дик, следя взглядом за Горцем, который, сохраняя горизонтальное  положе-
ние, теперь легко подплыл к более низкому краю бассейна  и  вскарабкался
по его рифленой поверхности навстречу растерявшемуся ковбою.
   Тот быстро надел на Горца мундштук, но Паола, все еще сидевшая на ло-
шади, властно взяла из рук ковбоя уздечку, круто повернула Горца к  Фор-
ресту и приветствовала его.
   - А теперь вам придется уехать, - крикнула она. - Посторонней публике
здесь не место! Остаются одни женщины!
   Дик засмеялся, поклонился и опять через заросли сирени выбрался вмес-
те с Грэхемом на дорогу.
   - Кто... кто это? - спросил Грэхем.
   - Паола, миссис Форрест, женщина-мальчик, вечное дитя и вместе с  тем
очаровательная женщина, своевольное облачко розовой пыльцы...
   - У меня даже дух захватило, - сказал Грэхем. - Здесь часто дают  та-
кие представления?
   - Эту штуку она затеяла впервые, - отозвался Форрест. - Она сидела на
Горце и съехала на нем, как на санках, по спуску в бассейн, но  санки-то
весят две тысячи двести сорок фунтов.
   - Рисковала и себе и ему сломать шею, - заметил Грэхем.
   -