нце  концов
убедившись, что это действительно соль, которая  уже  начала  подвергаться
уничтожительному действию влажного пола.
     Джудит выпрямилась и откинула со лба прядь черных волос, падавших  ей
в глаза.
     - Вы же не хотите, чтобы ее призрак бродил  здесь,  правда?  -  резко
бросила она.
     - И ты думаешь, это поможет?
     - Я уверена.
     - Что за чушь! - воскликнул я. - Прекрати портить  соль,  слышишь?  У
нас ее и так не слишком много. С чего бы ей беспокоить нас,  если  бы  она
даже и могла. Мы сделали для бедняжки все, что было в наших силах.
     Не обращая ни малейшего внимания на мое возмущение,  Джудит  положила
последнюю горсть на перекладину креста и прикрыла посудину крышкой.
     - Не знаю никаких "с чего бы, почему бы", - отрезала  она  тоном,  не
терпящим возражения. - Я только знаю, что она наложила  на  себя  руки.  И
знаю, что мы здесь останемся надолго, и  если  сделаем  все  серьезно,  то
спокойно пройдем наш путь.
     По какой-то непонятной мне причине ее последние  слова  прозвучали  в
моем сознании, как предвесник судьбы. Наверное, дело было в незатейливости
и  простоте,  или  же  это  "пройдем  свой  путь"  было  употреблено   так
нжеожиданно в  ее  устах.  "Мы  пройдем  наш  путь".  Это  прозвучало  как
провозглашение необратимого закона.
     Я забыл о расточительности и о той невозмутимости, с которой  девушка
продолжала разбрасывать соль после моего  сттрогого  запрета.  Взгляд  мой
упал на открытое окно, где  брезжил  зимний  закат.  И  передо  мной,  как
огромная карта, раскрылся весь мир, прикрытый необйятным навесом  неба.  И
на этой земле, под этим сводом, подобно муравьям, копошились люди. От  них
отделилась небольшая группка, которая отважно пересекла океан и преодолела
тяжкий, полный опасностей путь, достигнув своей цели. Среди  этих  существ
выделились трое - муравей  Эли,  муравей  Линда  и  муравей  Филипп.  И  я
подумал, что это просто чудо: на всей колоссальной земле, из всех  живущих
на ней, из всех веков и времен именно эти три мельчайших атома столкнулись
в пространстве, познакомились друг с другом, разговаривали и даже касались
друг друга.
     Было ли это запланировано? Задумано? Предопределено? Если да, то кем?
Каким-то далеким существом, которое, наверное, устав от своего всесилия  и
вездесущности, ничему уже не удивляясь, ничем уже  не  интересуясь,  точно
зная, когда настанет прилив, когда сменит  его  отлив.  Из  какого  желудя
неизбежно  произрастет  могучий  дуб,  существо  это   просто   попыталось
приукрасить бесцельность своей вечности постановкой вот такого  кукольного
спектакля. Наверное, эта скоротечная,  полная  забот  жизнь,  которую  мы,
куклы, считаем важной, исполненной великого  смысла,  есть  не  более  чем
мимолетное развлечение богов.
     Затем мысль моя сделала очередной скачок, и  я  перенесся  обратно  в
этот мир  -  к  этому  небу,  к  этим  людям,  с  их  надеждами,  трудами,
устремлениями, бедами и чувствами, несущими их вниз  по  склону  вечности,
делая их не более весомыми или значительными чем листья, дождем  опадающие
с деревьев и растворяющиеся в вечной земле.
     Тогда какое значение имеет моя любовь к Линде  или  ее  брак  с  Эли?
Ничто, ничто в мире не имеет никакого значения.
     - Хозяин, что вы там увидели?
     - Ничего, - ответил я. - Совсем ничего. И, с усилием  вернув  себя  к
действительности, я твердым тоном произнес: -  Что  я  могу  там  увидеть,
глупое ты созданье? Тело Магитабель покоится под деревом у реки, а призрак
ее, то есть душа, вернулась назад к Богу,  создавшему  ее,  -  добавил  я,
повторяя слова, впервые сказанные столько веков назад. -  Прикрой  окно  и
уходи отсюда.
     Но пропасть, в которую я невольно заглянул,  не  была  ни  богом,  ни
духом. Это была лишь чахлая, уязвимая плоть, данная нам, чтобы в  жней  мы
прошли наш путь.
     Спускаясь  вниз  под  тревожным  взглядом   испуганной   Джудит,   не
спускавшей с меня глаз, я думал, что мы бессознательно цепляемся  за  идею
бога, потому что без мысли, без  веры  в  идею,  предначертание,  план,  в
направляющую десницу господа, ведущую нас, управляющую нами,  все  кажется
ужасающим и бессмысленным. Но преодолевая последнюю ступеньку, я пришел  к
выводу, что это вовсе не  обязательно  должен  быть  тот  суровый  Иегова,
которого проповедует Эли. И до него ведь были боги, и будут  еще  и  после
него, и каждый человек создает себе свое божество.
     - Теперь по одной солонке на стол, и то не полной, -  распорядился  я
через плечо.
     - Да, хозяин, - отозвалась Джудит, на этот раз без всякой насмешки  в
голосе.


     Время года сменилось,  пришла  весна,  сопровождающаяся  напряженными
полевыми работами, и несущая внутреннее беспокойство и неудовлетворенность
желаний. Были мгновения, когда любовь охватывала  тебя  при  виде  дерева,
усыпанного набухшими почками будущих плодов, когда  она  звучала  в  самом
пении птиц.
     В начале  января  Ханна  Райт  родила  ребенка,  бедного,  так  и  не
узнавшего своего отца Хэрри Якова, который в ту трагическую ночь  стал  не
только сиротой, но и  утратил  уже  в  утробе  убитой  горем  матери  свой
зародышевый разум,  и  которому  суждено  было  расти  наводящим  на  всех
благоговейный страх, но совершенно безвредным деревенским  блаженным.  Как
только Ханна стала на ноги, она объявила о своем  намерении  вернуться  на
мельницу и продолжать дело своего погибшего мужа. Двойная  трагедия  этого
жилища, уже не таила в себе ничего более ужасного чем пережитое  для  этой
женщины, вечно угрюмой и преждевременно состарившейся.
     -  В  этой  бабенке  хорошее  нутро,  несмотря  на  наружность,  -  с
восхищением отметил как-то Ральф.
     Вскоре, когда вечера стали не такими темными, он, поспешно  проглотив
свой ужин, находил себе какое-то срочное дело и поспешно убегал из дому. И
однажды он смущенно  признался,  что  все  это  время  помогает  Ханне  на
мельнице. Это ведь не женский труд.
     Мы все понимающе заулыбались, и начали следить за развитием  событий.
Пришел февраль. Вечернее небо светилось зеленоватым оттенком,  стаи  диких
гусей с громким шелестом крыльев потянулись на север.  Черномордые  овечки
принесли свой второй выводок длинноногих пушистых ягнят.  И  это  было  не
единственное пополнение. Люси Стеглс и Мэри Картер тоже родили.  И  то  ли
весна, то ли что-то еще  повлияло  на  ранее  отвергнутого  Джудит  Джейка
Крейна, подвигнув его жениться на Эдит Ломакс, которая буквально на глазах
в один день из тихой вялой бледнолицей девицы  расцвела  в  розовощекую  и
жизнерадостную молодую жену.
     Все это время я держал  свою  клятву  и  не  переступал  порога  дома
собраний. И все мои домочадцы,  с  радостью  пользуясь  этим  оправданием,
следовали моему примеру. Ральф рано утром по воскресеньям  направлялся  на
мельницу, чтобы присмотреть за Хэрри Яковом, пока Ханна была на  собрании.
Его уход за ребенком заключался в том, что он усаживал малыша на мешки,  а
сам принимался  за  работу.  По  вечерам  он  приходил  домой,  пыльный  и
уставший, но весело напевая. Одним таким вечером Майк как бы между  прочим
поинтересовался у него, когда он собирается жениться на Ханне.
     - А я вовсе не собираюсь  на  ней  жениться,  -  последовал  довольно
резкий ответ.
     - И она знает об этом?
     - Не знаю, но один раз она сказала, что ее  сердце  зарыто  в  могиле
Хэрри, так я и не пытался его откопать.
     - Из-за тебя о ней пойдут сплетни, - предупредил Майк.
     Он произнес это так серьезно, что, зная его осведомленность в делах и
мнениях Зиона, которую он приобрел, посещая благодаря своей профессии чаще
нас всех разные дома, я тут же задал вопрос:
     - Ты хочешь сказать, что уже начали болтать?
     - Да нет. По крайней мере, я ничего не слышал, - небрежно ответил он.
     Но как  только  Ральф  удалился,  позевывая  и  потягиваясь,  в  свою
комнату, Майк сказал:
     - Я ведь соврал только что. Вы заметили, что вот уже месяц нет дождя.
Вам, наверное, неприятно будет узнать, что порок  вкрался  в  наше  святое
общество. И есть дом, в котором не отмечают Шабаш каждую  неделю.  И  есть
неженатый молодой человек, имени  которого  не  стоит  упоминать,  который
проводит слишком много времени с женщиной, не так давно потерявшей мужа. И
еще есть  несколько  безымянных,  которые  увлекаются  курением  трубки  и
утешаются иногда стаканчиком вина. Все это  нужно  искоренить.  И  в  этих
целях член совета мистер Оленшоу и я сам получили строгое указание  завтра
явиться на собрание.
     - Кто тебе все это сказал?
     - Достопочтенный мистер Томас остановил меня сегодня вечером у самого
дома миссис Стеглс. Ей все нездоровится, да и малыш  еще  не  крещен.  Вот
мистер Томас и  направлялся  к  ним,  чтобы  навести  там  порядок,  но  я
предупредил его, что если о чем-то расстроит мою больную, то  будет  иметь
дело со мной. Ему это пришлось по душе, как вы думаете? Конечно нет. Но  я
готов биться об заклад, что он проскользнул в  дом,  как  только  я  вышел
оттуда. Не понимаю я этих Стеглсов.
     На следующий вечер мы с Майком тщательно вымылись после  напряженного
рабочего дня. Дождя, действительно, не было уже несколько недель, и  почва
в полях покрылась  слоем  пыли,  зеленые  початки  кукурузы  поникли,  дав
простор сорнякам, с которым мы  так  упорно  боролись.  Пыль  попадала  на
волосы, проникала в глаза, в нос, сбивалась комьями  в  пропитанной  потом
обуви.
     Приятная усталость  после  работы,  хорошая  баня,  свежая  одежда  и
плотный ужин, который подала Джудит  к  нашему  приходу,  привели  меня  в
миролюбивое расположение духа.  Сумерки  приятно  затягивались,  когда  мы
направились в дом собраний - тот самый барак, где раньше спали женщины,  и
который в настоящее время  был  обставлен  грубыми  скамьями  и  неуклюжим
деревянным столом со множеством свечей на нем.
     Я был в том настроении, когда с легкостью принимал мысль о  том,  что
они вольны в дальнейшем  править  селением  по  своему  усмотрению.  Я  не
намеревался больше посещать собрания,  буду  продолжать  курить  трубку  и
изредка разделять с Майком его возлияния. Что касается Ральфа, то он  либо
подчинится их  цензуре  и  будет  держаться  подальше  от  мельницы,  либо
жениться на Ханне, либо же просто не будет обращать внимания  на  всю  эту
болтовню. Случай с Магитабель показал, что эти люди неумолимы и  глухи  ко
всяким доводам разума; и, может быть,  если  бы  я  не  вмешался,  девушка
отсидела бы в колодках, очистилась от греха и осталась в живых.
     Мистер Томас занял свое место  у  центральной  скамьи,  опустился  на
колени и начал громко молиться. Он вызвал к  просветлению  души  и  разума
нашего, к благословению трудов праведных, к доброте и справедливости  тех,
в чьих руках находится наше благоденствие. Затем, устроив свои  телеса  на
слишком узком для него сиденьи скамьи, он открыл собрание.
     - Минуло семнадцать месяцев с тех пор, как это  благословенное  место
открылось  нашим  благодарным  очам.  Мы  все,  как  Марта,  были   заняты
хлопотами, но настал час и нам, как Марии, обратить наши взоры на...
     Его однотонный голос скользил по заранее заученным фразам, и  хотя  я
не вслушивался в каждое слово, смысл его речи был не понятен.  Зион  нужно
приструнить, очистить, отвести от него зло. Именно так он и говорил.
     Сквозь все это многословие ясно  просматривались  несколько  основных
мыслей. Каждый находившийся в добром здравии житель Зиона обязан  посещать
собрания  каждое   воскресенье.   Вводились   штрафы   за   сквернословие,
потребление крепких напитков,  курение  табака,  отсутствие  на  собрании.
Каждый хозяин дома в  соответствии  со  своими  возможностями  должен  был
совершать подношения мистеру Томасу из своего урожая и приплода,  так  как
мистер Томас сам считал, что его божественный  долг  не  позволяет  ему  в
полной мере отдаваться ведению хозяйства. Распущенность такого  рода,  как
причина происшедшего недавно в деревне скандала, должна быть пресечена.  И
мистер   Томас   продолжал   считать,   что   сооружение   колодок   будет
способствовать предотвращению грехопадений и устрашению молодых людей.
     Это были главные идеи. Заключил он:
     - И да объединимся мы в делах этих, и станем непоборимы, и  да  будет
место сие благословенно, как второй Эдем, где Господь узрит плоды творенья
своего и возрадуется, дабы это есть хорошо.
     Воцарилось почтительное молчание. Затем Майк заерзал на своей скамье,
и  я  понял,  что  все  взгляды  обращены  ко  мне.  Я   ведь   один   нес
ответственность за все злодеяния и грехи и должен был  отчитаться  за  это
сейчас.
     - По поводу собраний, - наконец отважился  начать  я,  не  выдерживая
больше эти испытующих взглядов и напряженной тишины. - Я перестал посещать
их.
     - Мы заметили.
     - И вы не можете не знать, почему, не так ли? Потому что я  пришел  к
выводу, что большинство людей, присутствующих здесь  бессердечны,  жестоки
упрямы там, где требуется проявление простого человеческого участия. В тот
день, мистер Томас, когда  я  вынужден  был  хоронить  Магитабель  Пикл  в
неосвященной земле, без всякого вашего участия, я поклялся, что никогда не
переступлю порога собрания, которое  вы  ведете,  и  только  очень  веская
причина может заставить меня изменить мое решение.
     И забыв, что  подо  мной  не  обычный  домашний  устойчивый  стул,  а
треногая скамья, я хотел было откинуться  на  спинку  с  видом  небрежного
безразличия, но скамья пошатнулась,  и  мне,  чтобы  не  упасть,  пришлось
ухватиться за плечо Майка. Они подождали, пока я восстановлю равновесие, и
Крейн с неожиданной для него рассудительностью начал:
     - Вы не можете не  понимать,  мистер  Оленшоу,  что  каждое  общество
руководствуется какими-то законами. В печальном случае с заблудшей дочерью
моего друга Пикла, мы действовали соответственно собственным убеждениям. И
хотя вы посчитали возможным самым плачевным образом повлиять на ход  дела,
закон все равно прав, когда стоит на пути греха.
     - А кто объявляет поступок грехом? Группа людей, собравшихся  вместе,
принимает законы. Если вы сегодня настоите на своем,  то  каждый  любитель
вина или курения станет грешником. Всякий, кто  откажется  отдавать  часть
заработанного  трудом  и  потом  мистеру  Томасу,  тоже   будет   объявлен
грешником. Я люблю курить трубку, изредка пью крепкие напитки. Майк  любит
выпить и иногда может закурить. И кроме того, не могу взять в толк, почему
мистер Томас не может сам на себя работать. И при всех  этих  поступках  и
убеждениях, хотя в настоящий момент я не являюсь грешником, с  завтрашнего
дня я буду объявлен таковым.
     - Вы что-то не ту лошадку оседлали, -  ответил  на  мою  речь  мистер
Томас. - Все перечисленное нами неугодно Богу.  В  обществе  распущенности
люди не внемлют Господу и продолжают гневить  его.  А  мы  у  себя  должны
искоренить это зло.
     - И если  большинство  присутствующих  здесь  сегодня  установят  эти
правила, исключающие все названные вами проступки,  то  неподчинение  этим
правилам, станет злом. - Это раздался голос Эли, и я повернулся к нему  на
своей ненадежной скамье.
     - Эли Мейкерс, - сказал я сухо. - В  том  месте,  откуда  нам  стоило
таких трудов выбраться, большинство людей охотно посещали церковь, ставили
свечи, крестились и  пели  у  алтаря,  то  есть  они  выполняли  все,  что
требовалось от них церковным законом. По вашим нынешним  рассуждениям,  их
принадлежность к большинству оправдывала  их  поведение.  Но  насколько  я
припоминаю, тогда в кузнице Шеда вы выражали совсем другое мнение.
     Но в этот вечер мне не удалось вызвать Эли на спор. Он бросил на меня
довольно суровый взгляд, в котором однако светилась  доброжелательность  и
не было никакой злобы, и обратился ко мне со словами: "мистер Филипп", что
всегда в его устах звучало льстиво и заискивающе.
     - Мистер Филипп, вы в отличие от всех  нас  обладаете  быстрым  умом,
начитанностью, и  ваша  жизнь  в  Лондоне,  без  сомнения,  расширила  ваш
кругозор, чем мы не можем похвастать.  Мистер  Горе  был  о  вас  высокого
мнения. А мы все здесь люди простые,  -  (при  этих  словах  мистер  Томас
нахмурился и насторожился, но Эли не смотрел в его сторону), -  но  иногда
мудрости  недоступно  то,  что  открывается   простому   разуму.   Мы   не
устанавливаем законы ради законов, как вы ошибочно полагаете. Мы  считаем,
что алкоголь, курение и распущенность, как и непосещение  собраний  -  все
это порок, и мы должны принять меры, прежде чем  падет  на  нас  немилость
Божья.
     - Но Эли, почему вы так думаете? В чем именно Господь не благоволит к
нам?
     - Он не посылает нам дождя - и многое другое, - серьезно ответил Эли.
     Мысль  моя  сделала  скачок,  и  несмотря  на  все  свои  усилия,   я
почувствовал как мои губы расплываются в улыбке, и я  рукой  прикрыл  рот.
Никто,  кроме  меня,  не  знал,  что   Эли   считает   Зион   недостаточно
богопослушным, потому что у Линды больше не было детей! Это было и  смешно
и  в  то  же  время  настолько  ужасающе  примитивно,  что  мне   хотелось
разразиться хохотом и закричать от  ярости.  И  чтобы  отвлечься  от  этих
мыслей, я поспешно переключился на другую тему,  которую  мне  нужно  было
обсудить:
     - По поводу распущенности. Я сам ничего  подобного  не  наблюдаю,  но
прошел слух, будто люди осуждают миссис Райт и Ральфа Свистуна.  Так  вот,
пусть злые языки отсохнут и выпадут. Я точно  знаю,  что  Ральф  ходит  на
мельницу из самых благих побуждений. Он работает там  по  вечерам,  потому
что днем занят. И если это распущенности, то жаль что у нас ее так мало.
     Мистер Томас облизнул засохшие от напряжения губы.
     - Мы тратим время, -  начал  он,  -  когда  указанный  Ральф  Свистун
вернулся из Салема, он привез мне  послание  от  достопочтенного  Альфреда
Брэдстрита, в котором тот умоляет сделать все возможное,  чтобы  наставить
на путь истинный общество наше. Именно в этом и  состоит  наш  долг.  Имея
перед собой блистательный образец самого  Салема,  мы  отклонились  бы  от
нашего предназначения, если бы позволили пустой болтовне, пусть даже очень
ученой, отвлечь нас от прямого пути.
     - И еще, - добавил Эли. - Если вы так уже не  терпите  наше  общество
или, по крайней мере, не можете действовать с нами за одно, мистер Филипп,
будет справедливо, если вы покинете свой пост.
     Я задумался и медленно произнес:
     - К сожалению, я не могу сделать ничего подобного. И чтобы всем стало
ясно, почему именно, я расскажу то, о чем ни разу до сих пор не  упоминал.
Тот факт, Эли, что вы сегодня  находитесь  здесь,  на  этом  месте,  а  не
батрачите на чужой земле, что вы, Крейн и Пикл, не изгои,  преследуемые  в
Салеме,  что  вы,  мистер  Томас,  занимаете  религиозный  пост,  все  это
произошло благодаря одному единственному  человеку  -  Натаниэлю  Горе.  К
нашему  общему  сожалению,  он  ушел  из  жизни,  не  воплотив  до   конца
задуманного. Его последние слова, обращенные ко мне, возвращают меня к его
еще более раннему  неодобрению  Салема,  которым  так  восхищается  мистер
Томас. После смерти мистера Горе я нашел его письмо, адресованное  мне,  в
котором он вверяет мне то, что называет  своей  мечтой  о  земле,  несущей
людям радость. Я не взял его с собой, но  все,  кто  умеет  читать,  могут
прийти и ознакомиться с ним в моем доме, и всякий, кто сделает это, найдет
там следующие слова: "Мне не по душе Салем. Я не мог бы  чувствовать  себя
там счастливым. И я без особой радости думаю о предстоящем  пребывании  на
святой  земле  Альфреда  Брэдстрита.  (Хочу  напомнить,  что  письмо  было
написано во время нашего морского путешествия). Должно быть что-то среднее
между беспутством и  мракобесием,  между  поклонением  пороку  и  тиранией
добродетели". Письмо заканчивалось просьбой ко мне найти золотую середину,
если