тера
Горе, о котором я тебе раньше рассказывал. Ты хочешь, чтобы я  разузнал  у
него о тех новых поселениях, которые он упоминал?
     - Ага. Это будет очень хорошо. Да это нужно и Стеглсу и  еще  парочке
других таких же. Здесь мы ничего не добьемся. Пока  ты  не  займешь  место
своего отца, парень. А он похотливый мужик.
     - Хорошо, Эли. Посмотрим, что я смогу для вас сделать.


     Итак, я прибыл в Колчестер, затем в Лондон, где не замедлил явиться в
Дом Мошенников - представительное здание в переулке, ведущем от Стренда  к
реке.
     Натаниэль приветствовал  меня  с  величайшим  радушием,  хотя  и  был
удивлен и пожурил меня за то, что я не предупредил  его  заранее  о  своем
приезде.
     - Я бы лично поводил тебя по Лондону и счел бы  за  честь  пригласить
тебя на твой первый в жизни театральный спектакль. Но сегодня вечером  мне
нужно ехать в Бристоль, где меня ждет неотложное дело. Очень неловко, но я
даже не могу оказать тебе гостеприимство. Дело в том, что я сдал этот  дом
своему кузену, который, отчаявшись выдать замуж своих  шестерых  уродливых
дочерей в своем провинциальном Уилтшире, вдруг решил привезти их в Лондон,
чтобы продемонстрировать в свете их неотразимое очарование.  Шесть  женщин
со всякой там прислугой занимают здесь довольно много места. И даже,  если
бы я и попросил их принять тебя, то тебе бы как благовоспитанному молодому
человеку в расцвете сил пришлось бы разрываться на шесть частей.
     Мы обедали в заведении на Флит-стрит,  где  стулья  были  расставлены
спинкой друг к другу, и каждая пара посетителей  наслаждалась  уединением,
как за высокими церковными скамьями. И там,  за  блюдом  отменной  тушеной
говядины с плавающими в жирном соусе клецками, я поведал ему историю Линды
и моего отца, на сей раз ничего не скрывая, потому что с первого  же  дня,
когда я впервые увидел Линду, я не переставал  сожалеть  о  своем  прошлом
молчании.
     - Боже, боже! - восклицал он. - Насколько же хлопотно  иметь  дело  с
этими цветущими юными девами. Я-то думал, что твой отец уже  слишком  стар
для таких  вещей.  Ведь  ему  было  уже  все  тридцать,  когда  я  впервые
повстречался с ним, а это было - дай-ка вспомнить -  около  четверти  века
тому назад. Подумать только, Линда  Сибрук!  Еще  совсем  ребенок.  Просто
невероятно. Ужасно. И ты говоришь, что  предупредил...  что  за  печальная
миссия для взрослого сына! Старый Сибрук не  дурак.  Не  думаю,  что  тебе
стоит так волноваться, Филипп. Хотя в любом случае мы  ее  оттуда  удалим.
Послушай, я уезжаю в Бристоль, и сейчас ничего не успею предпринять. Но  я
должен вернуться через две недели. Если я задержусь, то я предупрежу тебя.
Видишь ли, я очень занят. Я получил право  на  землю  от  компании  "Новая
Англия", и собираюсь в будущем году вступить во владение. В Бристоле  есть
два человека, которые проявили интерес к этом  уделу  и  написали  мне,  я
должен посетить их, тем более, что у меня есть к ним  еще  одно  дело.  Их
фамилия Ломакс, это порядочные состоятельные люди, насколько мне известно.
Есть там еще один священник, который по воле судьбы лишился крова. К  нему
тоже нужно заехать. Люди любят, когда рядом живет священник. Это  выселяет
в них уверенность, что по, крайней мере, похоронят их по-божески. Очень уж
заботятся о прощальных ритуалах некоторые люди.
     - Эли Мейкерс тоже присоединится к вам и еще один  человек  по  имени
Джозеф Стеглс из Маршалси.  Видите  ли,  мы  и  раньше  делали  попытки  и
подавали петицию по поводу этих огораживаний, о которых я вам рассказывал,
помните? Мы все подробно изложили там. Но мой  отец  только  рассмеялся  и
сказал, что не зря же он служил королю. И конечно же, прибывший  посланник
от парламента, осмотрел деревню и  составил  отчет,  где  говорилось,  что
Маршалси в полном порядке, что большинство жителей всем  довольны,  и  что
это одна из самых процветающих  деревень  в  Англии.  Отцу  только  стоило
шепнуть, и видите, что вышло.
     - Я за одним обедом узнал больше о твоем отце, чем за все наше с  ним
знакомство. Ладно, Филипп, я вынужден покинуть  тебя.  Через  две  недели,
начиная с сегодняшнего дня, я вернусь в Дом Мошенников. Встретимся там.  И
попытайся использовать все возможности своего пребывания в Лондоне.
     Я проводил его до угла, где он свернул по направлению к своему  дому,
предварительно попрощавшись со мной. Расставшись с ним,  я  ощутил  острое
чувство одиночества и покинутости, какого не испытывал еще ни разу в своей
жизни. Улицы кишели озабоченными людьми,  которые,  как  показалось  моему
провинциальному глазу, все спешили по каким-то  своим  делам,  все  знали,
куда идти, куда повернуть, в какой момент пересечь улицу, увильнув  из-под
самого носа лошади. Это зрелище  поразило  и  устрашило  меня.  Целых  две
недели мне нужно было пробыть здесь, ничего не предпринимая, ни с  кем  не
общаясь. Я даже не имел права тратить  много  денег,  потому  что  к  тому
моменту,  когда  встанет  на  ноги  отец  Линды,  я  должен   быть   готов
позаботиться об их жилье. Эта мысль сразу же изменила  мое  первоначальное
намерение, пойти в "Трубадур" - станционный постоялый двор, где я  оставил
свой  багаж,  и  снять  там  комнату.  Нужно  было  подыскать   что-нибудь
подешевле. И тут я вспомнил, что Линда рассказывала о каком-то  дешевом  и
ужасном месте, где ей с отцом пришлось когда-то жить. Нью Кат  -  так  оно
называлось. Я прошел  немного  дальше  и  затем  долго  собирал  всю  свою
смелость, чтобы  обратиться  к  прохожему.  Один  страшно  спешил,  другой
выглядел сердитым, прочие казались такими поглощенными своей беседой,  что
мне не хотелось их перебивать.  Наконец,  ко  мне  приблизился  носильщик,
толкавший свою тележку и остановившийся как  раз  рядом,  чтобы  перевести
дух. Я спросил его не знает ли он, как пройти к Нью  Кат.  С  любопытством
осмотрев мои башмаки и весь мой костюм, он объяснил мне дорогу.
     Найдя это место, я с трудом мог поверить собственным глазам, и понял,
почему носильщик так странно посмотрел на меня. Это была узкая улочка,  по
обеим  сторонам  которой  теснились  дома,  почти  соприкасаясь   верхними
этажами, будто хотели поделиться друг с другом  какой-то  грязной  тайной.
Проходы  между  домами   были   выложены   булыжниками,   между   которыми
громоздились  горки  самого  невообразимого  мусора.  Сами  дома  издавали
зловоние, характерное для нищеты и разложения, а люди, сидевшие на порогах
и высовывавшиеся из  окон,  походили  скорее  на  карикатуры.  Я  медленно
продвигался вдоль улицы, стараясь выбрать дом, который вызывал бы  у  меня
меньшее отвращение, и найдя нечто подобное, я с трудом силился понять, как
Линда, такая хрупкая и нежная,  и  старый  Сибрук,  такой  образованный  и
мудрый, должен был сэкономить деньги, чтобы обеспечить Линде комфорт по ее
прибытию в Лондон. Подбадривая себя  этими  рассуждениями,  я  постучал  в
покрытую слоем грязи и жира дверь.
     Женщина, такая толстая, что напоминала сооружение из огромных  шаров,
долго ковыляла к двери, прежде чем открыть ее. Как и ее дом, она была чуть
опрятнее, чем ее соседи, но различие было слишком  незначительным.  У  нее
был какой-то хитрый взгляд и уклончивая манера говорить, которая мне сразу
не понравилась. Но взобравшись на крыльцо ее дома и заставив ее  отворить,
я чувствовал себя обязанным изложить цель своего прихода. И она  сразу  же
ухватилась за меня. Да, у нее как раз пустует славная комнатка на  верхнем
этаже. Да, она чистая, но если я настолько придирчив, она  помоет  ее  еще
раз перед тем, как впустить  меня.  Я  сказал,  что  отправлюсь  за  своим
багажом, на что сразу получил ответ, что оплатить нужно вперед.  Нет,  она
никогда не сдавала  комнату  на  один  день.  Либо  неделя,  либо  ничего.
Конечно, мне не удалось скрыть своей неискушенности. Как бы там ни было, я
заплатил за неделю вперед - и это, надо признать,  было  совсем  недорого.
Итак, я вселился в дом миссис Краске.
     Я начал писать Линде, намереваясь добавлять новости каждый день, хотя
отправить письмо я  смог  бы  только  в  следующий  понедельник,  когда  в
Колчестер отправится очередной экипаж. Я написал ей о Нью  Кат,  обрисовал
мощную фигуру хитрой миссис Краске в самых забавных тонах, и пообещал  ей,
что, приехав в Лондон, ей не придется разделить мою участь в  этом  жутком
месте. Я снова призывал ее быть осмотрительной  и  приехать  ко  мне,  как
только выздоровеет ее отец.
     День за днем в течение недели писал я это письмо. Я рассказывал ей  о
спектаклях, которые смотрел с галерки, о книгах,  которые  читал,  стоя  у
стеллажа  книжной  лавки  и  притворяясь,  что  тщательно  обдумываю  свою
покупку, о странной и скудной еде, которую подавали в дешевых  заведениях.
Все это было для меня открытием, как и многое другое. Впервые  в  жизни  я
понял, что чего бы я ни был лишен раньше, у меня был хороший дом.  Жесткое
серое мясо, которое мне приходилось жевать, сомнительные блюда, которые  я
глотал лишь бы утолить голод, в имении были бы незамедлительно  вышвырнуты
на  корм  свиньям.  Рано  утром  в  понедельник  я  отнес  свое  письмо  в
"Трубадур", оплатил почтовый взнос, дал кучеру на чай и получил  заверение
в том, что Вилл Бейнс, почтальон, которого  кучер  знал  в  лицо,  получит
послание в Гоут Черд в Колчестере. После этого я с нетерпением и  надеждой
ожидал прибытия экипажа из Колчестера, который приходил в среду  утром.  Я
знал, что Линда не могла еще получить мое письмо и отправить ответ,  но  в
глубине души надеялся, что она написала мне раньше. Письма не  было,  и  я
утешал себя рассуждениями о том, что если ее отец по-прежнему так серьезно
болен, то она не может покинуть дом и отправиться  в  деревню  разыскивать
Вилла Бейнса, даже если она думала обо мне и написала мне письмо. Но когда
Вилл Бейнс прийдет к ней сам с моим посланием, она сможет отдать ему свое,
и в следующую среду я обязательно узнаю, как чувствует  себя  ее  отец,  и
когда мне ожидать их приезда. Даже ребенок  в  ожидании  давно  обещанного
подарка, не мог бы испытывать такого нетерпения. Я начал новое письмо, так
чтобы отправить его с экипажем в понедельник.
     Во  вторник  той  самой  недели  истекает  срок,  который   Натаниэль
определил для своей поездки,  и  вечером  я  явился  в  Дом  Мошенников  в
радостной надежде найти его там.
     Но меня ждало еще одно разочарование. Натаниэль передал мне сообщение
в письме, адресованном своему кузену. Кузен, очень напоминавший  Натаниэля
ростом и складом фигуры, даже голосом, в котором однако отсутствовали юмор
и радушие его родственника, зачитал то, что касалось меня:  "некий  мистер
Филипп Оленшоу может интересоваться мной в следующий вторник. Передай  ему
пожалуйста, что я вынужден отправиться в Плимут, и что  если  он  все  еще
печется о судьбе своих друзей, то ему  может  и  должен  помочь  сэр  Джон
Талбот. Расскажи юноше, как пройти к его дому, и попроси передать от  меня
привет Джону".
     С указаниями, как пройти к дому сэра Талбота, небрежно  нацарапанными
на обрывке бумаги, я  покинул  Дом  Мошенников  в  еще  более  подавленном
настроении, чем пребывал все эти две недели. От Линды ничего  не  было,  и
Натаниэль все еще не вернулся. С тем же успехом я мог  бы  не  уезжать  из
дому! И все же оставался еще завтрашний экипаж, которого можно было ждать,
на который  можно  было  надеяться,  и  поддерживая  себя  этой  идеей,  я
продолжал свой путь.
     Джон Талбот оказался точной копией миссис Краске - такой же толстый и
пыхтящий. И у него было что-то не в порядке  с  глазами.  Лишенные  ресниц
веки,  красные  и  припухшие,  усыпали  крошечные   гнойнички.   Это   был
отталкивающий старикан, и хотя обед, которым он меня угостил,  превосходил
все, что мне довелось отведать в Лондоне, я все равно не  получил  от  еды
никакого удовольствия.
     Однако он вспомнил Джошуа Сибрука и поклялся, что,  только  благодаря
ему, он до сих пор еще  не  ослеп,  как  это  произошло  с  его  отцом  до
знакомства с Джошуа.
     - Это проклятие, посланное нашей семье, - торжественно заявил он. - У
моего прапрадеда  бегали  глазки,  и  однажды  они  забегали  с  удвоенной
частотой. Пожилая дама, дочь которой  оказалась  объектом  этого  довольно
похотливого глаза, - и не только его - ха-ха-ха! - однажды сказала:  "Вам,
сэр Челистонн Талбот, гораздо больше повезло бы  в  день  Страшного  Суда,
если бы ваше зрение не было столь острым". И хотите верьте - хотите нет, с
тех пор нас не покидает эта беда. Я  никогда  не  мог  распознать,  хороша
молодушка или нет. Но это вовсе не плохо, это великое благо. Для меня  они
все выглядели одинаково. Ха-ха-ха! Но  старый  Сибрук  изготовил  какое-то
зелье из дикого растения, которое действительно помогло мне. Передайте ему
от меня привет, молодой человек. Ведь вы молоды, не так ли? У вас  молодой
голос.
     - Джошуа Сибрук и сам  не  очень  здоров,  -  подхватил  я,  стараясь
воспользоваться случаем, чтобы начать разговор.
     И, не упоминая моего отца или чего-либо,  относящегося  к  настоящему
бедственному положению, в котором оказался Сибрук, я  начал  расспрашивать
его, не знает ли  он  кого-либо,  кто  мог  бы  предоставить  им  надежное
убежище.
     Да,  у  него  был  друг  в  Букингемшире,  который  мог  бы,  по  его
предположению, оказать ему эту услугу. Он распорядится, чтобы ему написали
письмо. Но всякое одолжение, сделанное  Сибруку,  подразумевало,  что  при
этом последний непрерывно и постоянно будет  снабжать  своего  благодетеля
лекарством. Я пообещал это от имени Джошуа.
     Покинув дом, настойчиво  борясь  с  неприятными  последствиями  пищи,
проглоченной без всякого аппетита, я думал, что за смысл в этом всем? Ведь
это опять может оказаться кто-то типа моего  отца,  только  теперь  уже  в
Букингемшире. Нет, - этого я уже не потерплю. Я предложу ей руку и сердце,
и как старший сын своего отца потребую от него подобающих условий и жилища
для моей невесты. Но эта мысль заставила меня вообразить, в  какую  ярость
придет мой отец.  Если  я  отберу  у  него  Линду,  ему  будет  совершенно
наплевать, даже если мы оба умрем на  помойке.  Куда  ни  глянь,  со  всех
сторон я был связан и беспомощен. Может, Натаниэль найдет  мне  работу?  Я
мог бы стать служащим на складе. Я представил себе, как весь день  провожу
за каким-то скромным, но приличным занятием, а вечером возвращаюсь в милый
домик, где меня ждет Линда.
     Такого рода грезы занимали мой ум всю дорогу к дому миссис Краске. Но
даже это не  могло  отвлечь  меня  от  ощущения  какого-то  нездоровья.  Я
приписывал это слишком обильной пище, которую я поглощал из вежливости,  в
то  время  как  маячившие  передо  мной  отвратительные  веки  совсем   не
способствовали хорошему аппетиту. Или, может, причина в чем-то,  съеденном
мною еще до визита в заведение неподалеку от Нью Кат? Меня тошнило, голова
кружилась.  Несколько  раз  по  пути  домой  я  останавливался  в   темных
подворотнях, пытаясь избавиться от содержимого своего организма.
     Прийдя к себе в комнату, я опустившийся вглубь моего организма.
     Прийдя к себе в комнату, я обнаружил, что в моем кувшине нет воды,  и
мне пришлось спускаться на два пролета крутой лестничной  площадки,  чтобы
наполнить его из колодца, который служил источником воды для миссис Краске
и еще для двух соседних домов. Возвращаясь, я вынужден был останавливаться
через каждые шесть ступенек, причем сердце мое колотилось с такой  бешеной
силой, что я едва дышал. Я тащил свое тело вверх, цепляясь  за  перила,  и
попав наконец в свою комнату, я выпил почти полкувшина воды и свалился  на
кровать. Было очень жарко, и я сбрасывал  с  себя  все,  пока  не  остался
лежать в одной рубашке на голой кровати. И  даже  теперь  мои  конечности,
казалось, находились под тяжестью неимоверного веса, а голова  была  такой
тяжелой, что я не мог повернуть  ее  на  засаленной  подушке.  И  вдруг  я
почувствовал, что нужно идти, потому что Линда была в опасности.  Что  это
было, я не видел, но я отчетливо слышал ее крики и мольбы  о  помощи.  Это
был пожар, это, наверняка, пожар, потому что я чувствовал обжигающие языки
пламени на своем теле. Я сделал еще одну отчаянную попытку рывком встать с
постели, скинуть тяжесть, придавившую меня, и тут голос Линды и  жар  огня
угасли.
     То и  дело  что-то  прорывалось  сквозь  темноту,  но  это  было  так
мимолетно, что не давало мне возможности понять,  что  же  происходило  со
мной. То острый луч света больно ударял в глаза, то резкий  голос  оглушал
меня, но разум мой был подобен крошечной щепке, несомой  мощным  течением.
На мгновение он показывался на поверхности,  чтобы  сразу  же  погрузиться
обратно в пучину.
     И нескоро появился свет, который не исчезал, как  только  я  открывал
глаза,  и  я  услышал  звук  шагов,  который  не  угасал,  когда  я  начал
прислушиваться. И я начал смотреть и слушать, и обнаружил, что свет  лился
из фонаря, который приближался ко мне,  а  звук  порождался  движение  ног
человека, несущего фонарь. Я распростер руки и начал искать свою  кровать,
но матрас мой лежал на полу, каменном, сыром и холодном. И  как  только  я
выяснил это, я сразу же почувствовал страшную вонь, которой было пропитано
помещение, где я находился, и мне начала мучить нестерпимая жажда.
     Фонарь приблизился, и я прищурившись от того,  что  ему  непривычному
глазу казалось нестерпимым потоком света, разглядел длинную седую бороду и
сутулую фигуру старика, который, склонясь, глядел на меня.
     - Где я?
     - В доме прокаженных, - лаконично ответил он.
     - Почему?
     - Принесли тебя сюда умирать, так что, молодой человек, поторопись  и
не причиняй никому беспокойства.
     - Но я не собираюсь умирать. Мне уже лучше.  Дайте  мне,  пожалуйста,
воды.
     - Я же сказал, не  причиняй  хлопот.  Я  здесь  не  для  того,  чтобы
нянчиться с тобой. Я здесь, чтобы  убедиться,  что  ты  совершенно  мертв,
прежде чем положить тебя в яму, которую для тебя приготовили. Так что лежи
спокойно.
     Он пошел дальше, и по мере того, как двигалась полоса света, я видел,
как он склонился над полом в футе или двух  от  меня.  Я  вытянул  руку  и
нащупал еще одну подстилку.
     - Этот уже окоченел, Том. Помоги поднять его, - сказал древний дед, и
из темноты появился еще один человек.
     Тот, что с  фонарем,  повесил  его  себе  на  запястье  и,  с  трудом
согнувшись, взял труп за ноги, в то  время  как  второй  поднимал  его  за
голову. Они медленно прошли мимо меня, и я видел мертвеца с  неестественно
расставленными ногами и волочащимися по полу руками.
     Скорбная процессия дважды проходила мимо меня, останавливаясь у  моих
ног.
     - Закроем и этого и покончим уже, давай? - предложил старый.
     - Ага, - произнес его напарник.
     Я с трудом  привел  себя  в  сидячее  положение,  а  затем  встал  на
четвереньки. Я все еще был в  своей  рубашке,  которая  стала  жесткой  от
засохшего гноя. У ног моих ничего не было. Башмаки остались в Нью Кат, где
я сбрасывал с себя одежду в ту ночь, когда болезнь настигла меня. Было  ли
это прошлой ночью? Как давно это произошло? Не  было  никакой  возможности
узнать это. Без своего башмака я едва мог ходить, не  говоря  уже  о  том,
чтобы бежать.
     Я смотрел на могильщиков с отчаянием загнанного в угол животного.
     - Вы не можете живьем  похоронить  меня,  -  воскликнул  я,  стараясь
придать своему голосу как можно больше силы. - Мне лучше,  уверяю  вас.  Я
хочу выбраться отсюда, принесите мне какую-то одежду - я заплачу вам.
     -  Мы   принесем,   -   произнес   старикан   с   какой-то   ядовитой
неторопливостью в голосе. - Нам платят по шиллингу за каждые  похороны.  И
ни пени за тех, кто уходит отсюда. Правда, Том?
     - Ага, - подтвердил Том.
     Старик повернулся и что-то прошептал своему  товарищу,  после  долгой
тишины, в которую я был все это время погружен, мой с