ильно  запивая  его
огненной  водой.  В  Диксонвиле  была  небольшая  таверна  с  собственными
запасами, которые Беспокойная Луна не оставил без внимания.
     Трубка его снова погасла, и он нетерпеливо пытался раскурить ее.
     - Минутку, - воспользовался я паузой. - Это что, сам Беспокойная Луна
посвятил вас во все свои тайные замыслы? Если нет, то как?..
     - Как мне удалось получить все эти сведения? Вот именно  в  этом  мне
жуть как повезло. Прямо над их лагерем  есть  небольшая  рощица  и  ручей.
Беспокойная  Луна,  конечно  же,  разбивает  лагерь  только  на   открытой
местности. Я же остался в своем укрытии и  наблюдал,  пытаясь  определить,
сколько у них бойцов. Я насчитал где-то около двухсот. Я ждал что,  что-то
произойдет, но случившееся превзошло все мои ожидания. В пятницу  ближе  к
вечеру в лагере поднялась невероятная суматоха с криками, беготней, я даже
подумал, что Беспокойная Луна подорвался на запасах пороза  или  что-то  в
этом роде. Затем из лагеря вышла  группа  индейцев,  таща  на  веревке  из
неотделанной кожи какую-то жертву. Они вбили в землю столбы, по одному  на
каждую руку  и  ногу  и  подвесили  беднягу  лицом  вниз.  Затем  разожгли
небольшой огонь под  его  животом  и  принялись  плясать  вокруг  в  диком
хороводе, подпрыгивая и подбрасывая в воздух свои копья. Я  опасался,  что
они не уйдут, пока жертва не сгорит  до  тла  или,  по  крайней  мере,  не
потеряет  сознание,  но  начало  темнеть,  подошло  время  ужина,  и   они
отправились обратно в лагерь. Как только они ушли,  и  сумерки  достаточно
сгустились, я развязал несчастного - скорее  срезал  его,  как  недозрелый
плод: узлы из неотделанной кожи не для моих пальцев  -  и  потащил  его  в
рощу. Он был в самом плачевном состоянии. Эти ребята -  настоящие  дикари.
На его грудь и  живот  нельзя  было  смотреть  без  содрогания,  но  после
одного-двух глотков рома он смог наконец заговорить.  И  вот  в  это-то  и
заключалась моя жуть какая  удача.  Он  был  одним  из  людей  Биллико  из
Диксонвиля. Ему удалось спастись в той кровавой резне, которую Беспокойная
Луна устроил в селении. Кроме того, он говорил на сносном английском, и  я
понимал его. Его укрыла у себя в доме одна из женщин Беспокойной  Луны,  и
он хотел было выдать себя за одного из них. Но они пронюхали  все  это.  С
женщиной расправились днем раньше еще более жестоким образом.
     - И что же вы сделали с ним?
     - Я показал пальцем в сторону и сказал:
     - Смотри туда, - затем прикончил его  ударом  по  голове.  Просто  не
рискнул стрелять. Жаль беднягу, но он все равно бы умер от  ожогов.  Когда
наступила ночь, я вернулся на место казни и снова привязал тело над  огнем
в надежде, что они не будут слишком пристально присматриваться к трупу. По
крайней мере, я на это очень рассчитываю.
     Некоторое время мысли мои беспорядочно крутились в голове. Тут  целая
история. И человек, чудом избежавший смерти и  пытающийся  замаскироваться
под воина враждебного отряда,  и  женщина,  согласившаяся  укрыть  его,  и
ужасная расправа над обоими. Мне с трудом удавалось сдержать дрожь  страха
при мысли о беспощадности, дикости и зверстве  этих  людей.  В  Диксонвиле
было сорок мужчин, сверлила мозг все та же  мысль.  И  вдруг  холод  ужаса
растаял в огне охватившей меня ярости. - Что мог  сделать  в  этой  стране
Беспокойная Луна, если бы даже смог  завоевать  ее?  Если  он  и  добьется
владычества на всей территории между озерами и океаном, в  его  руках  вся
эта земля снова окунется в мрак варварства и дикости. В наших же руках...
     Джофри снова раскурил  свою  трубку  и  продолжал  размышлдять,  чуть
наклонившись вперед на своем кресле. Наконец, он произнес:
     - Вот что я предлагаю. Беспокойная Луна собирается напасть,  и  вовсе
не ожидает, что могут атаковать его. Завтра ночь полнолуния, и  он  ничего
не станет предпринимать, для него это несчастный период,  и  мы  ОПРАВДАЕМ
это предсказанние: нападем на его  лагерь  среди  ночи.  Будет  достаточно
светло для стрельбы, а они все будут сонными и  пьяными.  Что  вы  на  это
скажете?
     Я посмотрел на его лицо с  горящими  энтузиазмом  голубыми  гглазами,
которые компенсировали усталость и изможденность черт.
     - Вы полагаете, что это лучший выход?
     - Лучший выход! Боже! Единственное, что еще остается,  -  это  сидеть
как крысы в мышеловке в этом вашем молельном доме  и  ждать,  пока  двести
жаждущих крови молодцов с гиканьем и  криками  не  примчатся  сюда,  чтобы
погубить нас всех. Ну, сами посудите молодой человек.
     Он фыркнул, выбив свою непокорную трубку о  решетку  камина,  откинул
назад прядь черных волос, которая упала на лоб, когда он склонился к огню,
и затем, тщательно набив трубку заново,  теперь  уже  не  столь  поспешно,
проговорил:
     -   Конечно,   девятнадцать   человек   -    это    ничтожно    мало.
Пятьдесят-шестьдесят  лет  тому  назад  люди  приезжали  сюда   в   полной
готовности сражаться с индейцами. Тогда ни один здравомыслящий человек  не
поселил бы здесь мужчин в столь отдаленной местности.  Теперь  же  в  этой
ложной  самоуспокоенности  гораздо  большее   число   людей   подвергается
смертельной опасности, чем в те времена, когда угроза  таилась  за  каждым
кустом. Опасность и здесь и там. Но на  открытой  местности  у  нас  будет
больше места для маневра, мы объединимся, и даже при незначительных  силах
все преимущества будут на нашей  стороне.  В  Диксонвиле,  видите  ли,  мы
оказались просто в западне. Этого нельзя допустить снова. Ну что,  соберем
отцов города и изложим им наш план?
     - Может, дать им сначала отобедать - они уже в любом случае принялись
за воскресную трапезу.
     - Боже, ну конечно, - сказал он, выпрямившись и потянувшись за своими
башмаками. - Я и забыл об этом важном предприятии. Забыл, что  не  ел  сам
все это время. У меня должен был остаться пирог, который девушка дала  мне
в дорогу.
     За едой я с  удивлением  отметил  про  себя,  что  Джудит  все  время
норовила  подсунуть  Джофри  самый  худший  кусок  -  будь  то  пригорелый
картофель или  пережаренный  кусок  мяса.  За  столом  мы  обсуждали  план
действий с Майком и Энди. Энди  воспринял  все  эти  известия  как  обычно
спокойно и невозмутимо. Если мы пойдем в атаку, он  присоединится  к  нам,
если  мы  решим  остаться,  то  он  тоже  останется  дома.  Зачем  тратить
драгоценное время и попусту болтать, когда на столе достаточно еды,  чтобы
удовлетворить его ненасытный аппетит? Майк же сказал сухо:
     - Я ведь говорил, что бывал и раньше в этих  краях.  И  предупреждал,
что земля  красивая  и  с  виду  богатая.  Но  тот  парень,  с  которым  я
путешествовал, сказа еще тогда: "Местность кишит индейцами, и  еще  где-то
лет пятьдесят здесь будет очень  опасно".  Мне  бы  послушать  его,  и  не
поддаваться на ваши уговоры.
     -  У  тебя  будет  предостаточно  возможностей   попрактиковаться   в
искусстве  вышивки  по  коже,  -  заметил  я   шутливо,   что   совершенно
соответствовало моему настроению.
     Мы собрали членов  совета,  и  Джофри  изложил  им  ситуацию  так  же
подробно, как и мне. Пикл и Крейн повергли меня  в  величайшее  изумление,
сразу же встав с заявлением, что  не  намереваются  ни  на  кого  нападать
первыми. Если им нанесут удар, они будут  защищаться,  но  ни  за  что  не
станут атаковать.
     - Но это только дело времени,  -  горячо  возмутился  Джофри.  -  Они
разорили Диксонвиль и вскоре примутся за вас.
     - Уж если говорить о длани, оскверненной первым ударом,  обратимся  к
примеру Каина и  Авеля,  -  серьезно  возразил  Крейн.  -  Мы  скорбим  по
Диксонвилю, по вашим разоренным жилищам и погибшим друзьям и  близким.  Но
это не оправдывает агрессии.
     Тут мне вспомнилось, как он смертельно  побледнел  при  одном  только
упоминании о страшной эпидемии в Форте Аутпосте, и все же присоединился  к
нам, не успели мы и спуститься в селение. Он не был  трусом  и  малодушным
человеком. Просто  он  руководствовался  своими  принципами,  и  сколь  бы
неразумными они нам ни казались, их можно и нужно было уважать.
     Джофри  дал  волю  своим  чувствам,  полушепотом  выпалив  выражение,
которое никогда еще не смущало благородного слуха собравшихся, но  тут  же
спохватился и, быстро овладев собой, спросил:
     - А ваши сыновья?
     - Они уже совершеннолетние и могут сами за себя отвечать,  -  так  же
невозмутимо и спокойно ответил Пикл.
     - Слава Богу хоть за это.
     Мистер Томас повысил свой заунывный голос:
     - Ну, должен же кто-то в конце концов остаться с женщинами и  детьми.
И мы с мистером Пиклом и мистером Крейном должны будем взять это на  себя.
Я тоже человек миролюбивый и не сторонник войны.
     Он был весь какого-то землистого цвета, и хотя я испытывал не меньший
испуг, чем он, это никак не смягчало моей неприязни к нему.
     - Ладно, - резко бросил Джофри, - ждите,  но  без  меня.  Я  не  хочу
больше оказаться в ловушке. Теперь, когда они  прохлаждаются  одурманенные
алкоголем, ничего не подозревая, мы можем  ломить  их,  как  соломинку,  и
спать спокойно. Если вы предпочитаете еще недельку  провести  в  тревожном
ожидании неизбежного - наслаждайтесь этой видимостью покоя.
     Эли заговорил внезпно, впервые на моей памяти, выражая точку  зрения,
противоположную мнению мистера Томаса.
     - Нигде не написано, - начал он своим мягким глубоким и  одновременно
внушительным голосом, - что всевышний предписывает ожидание. Помните,  как
направлял он в путь Гидеона? Его войско было малочисленным, но  все  равно
малодушных отправили домой, затем избавились от беспечных. И маленький, но
отважный отряд справился  с  врагами  Мидиана.  И  рука  его  при  том  не
дрогнула. Я на вашей стороне, Филипп и Майк. Ну, Ломакс, что  вы  молчите?
Вы с кем?
     - Нужно ли спрашивать? - отвечал Ломакс с холодной улывбкой на устах.
- Хэри Райт был моим другом, и я никому не прощу своей убитой собаки Адам.
     - Тогда пусть мужчины собираются и готовятся выступить, - скомандовал
Джофри. - Я пойду к Проходу.
     Я понимал, что он хотел рассказать всем молодым квакерам до того, как
они вспомнят о своих религиозных принципах.
     И весь остаток этого прекрасного воскресного дня, который, вроде  бы,
не спешил заканчиваться и никак не хотел уступать сумеркам, мы  провели  в
суете и беготне  по  селению  и  округе,  то  натыкаясь  на  Марка  Пикла,
бродившего по холмам, нерешительным пытаясь кончиками пальцев  дотронуться
до руки Зиллы Камбоди, тона Эдварда, более решительного в своих  сердечных
делах с Мэри. Ральф прискакал с мельницы с Ханной и тюком ее  вещей,  ведя
следом ее животных.
     Казалось, что женщины и дети будут в большей безопасности  под  общей
крышей, а не в разбросанных по долине уединенных домах. Но в этих хлопотах
мы  постарались  заглушить  мысль  о  видимости  этой  защищенности.   Как
песчинки, бросались мы в бурлящий поток, и если нам  не  удастся  устоять,
если нам суждено  быть  унесенным  в  пучину,  то  эта  жалкая  ненадежная
крепость будет разнесена в щепки, и не будет  никакой  надежды  на  помощь
извне. Наши ближайшие соседи - обитатели Форта Аутпост - были так  далеко,
что они вряд ли узнают о постигшей нас судьбе, хотя, вероятно им  придется
рано или поздно разделить ее.
     Я отмахнулся от этих печальных раздумий, так как, кроме подготовки  к
походу, я должен был уладить кое-какие личные дела. Мне хотелось  написать
Линде письмо на тот  случай,  если  мы  одержим  победу  и  селение  будет
спасено, а я погибну от стрелы индейца. Прощаясь с ней, я думал излить все
свои чувства на бумаге, открыть ей, что любил ее всю жизнь  и  что  только
смерть может убить это чувство.  Но  написав  в  таком  духе  послание,  я
безжалостно разорвал его на клочки. Когда она прочтет эти строки, меня  не
будет в живых, так в чем  же  смысл  выдавать  свою  тайну  после  смерти?
наступит день и, если я останусь в живых, и  Зион  будет  существовать,  и
если случится чудо, я сам ей во всем признаюсь. Иначе пусть все это  уйдет
со мной в могилу. Вот что я в конце концов написал:

     "Дорогая Линда,
     Оставляю тебе мой дом и все свое имущество. Ты  можешь  поселиться  в
нем. Пожалуйста, будь добра к Энди, и, если он согласится, пусть останется
в доме и помогает тебе по хозяйству,  а  у  Майка  есть  ремесло,  которое
обеспечит  ему  друзей  и  средства  к  существованию.  Если  Голубка  моя
останется жива, я хочу чтобы она принадлежала тебе. И еще  я  хочу,  чтобы
Джудит осталась в доме, если ей некуда будет идти. Когда она выйдет замуж,
дай ей корову и пару телят или же мою лучшую  кровать,  чтобы  девушка  не
ушла бесприданницей".

     И тут меня пронзила мысль, заставившая меня дописать:

     "Кровать пусть возьмет в любом случае,  и  что-нибудь  еще  впридачу.
Желаю тебе жить долго и счастливо".

     Редко мне доводилось писать, и никогда не  приходилось  читать  таких
сухих слов, но именно так и получается, когда запрещаешь себе  писать  то,
что хочешь. И зная, что лучше уже  не  получится,  что  можно  только  все
испортить, я подписался: "Твой искренний друг Филипп Оленшоу" и  аккуратно
сложил листок.
     Затем я пошел проведать Диксона, который, несмотря на  свои  протесты
должен был оставаться  в  поселке.  С  его  стороны  было  нелепо  даже  и
помышлять об участии в походе. Он еще не мог спускаться во двор, и рана на
груди полностью не затянулась. Диксон взял у меня листок,  который  я  ему
вручил с подробными указаниями, кому  и  в  каком  случае  отдать  его,  и
сказал:
     - Но, разумеется, я рассчитываю, что верну его лично  вам,  когда  вы
вернетесь живым и невредимым домой.
     И я с жаром подтвердил:
     - И я тоже.
     Покончив с этим делом, я направился в свою комнату, где  хранил  пару
пистолетов, принадлежавших ранее Натаниэлю, которые я в своем  пристрастии
к аккуратному коллекционированию положил  в  шкаф,  тут  же  забыв  об  их
существовании. Ружья Натаниэля я уже давно подарил Майку и  Энди.  Теперь,
достав пистолеты, я оглядел их, проверил и  зарядил,  Затем  снял  с  себя
воскресный  костюм  и  натянул  залатанные  и  вылинявшие  рабочие   вещи.
Приличная одежда была ценностью, и ее не так легко  было  раздобыть.  Если
мне суждено выжить, то она мне еще пригодится, если же я погибну, то  жаль
будет бесполезно испорченной одежды. И я повесил свой наряд в шкаф, плотно
прикрыв дверцу.
     К этому времени сумерки  спустились.  Мы  должны  были  выступить  на
рассвете. Я оглядел пустую комнату. Проем окна серым пятном  выделялся  на
густом черном фоне стены. Мое  громоздкое  ложе  с  шерстяным  матрасом  и
суровыми  белыми   простынями   светилось   белизной   покрывала,   гладко
обтягивавшего нетронутую поверхность подушки. Я внезапно испытал  истинное
наслаждение при мысли  о  том,  что  могу  лечь  и  прикоснуться  щекой  к
прохладной ткани, и отдаться в "объятия Морфея". Мне  не  удалось  прожить
жизнь, полную приключений, достатка или пользы для других,  но  и  у  меня
были свои маленькие радости. И сон был одним из  них.  Странно  было  даже
подумать, что мне придется лишиться и ее. И все еще  глядя  на  постель  -
поскольку мысли эти промелькнули  с  быстротой  молнии  -  я  вспомнил  ту
единственную ночь, когда опустился на это ложе не для того, чтобы заснуть.
Воспоминания эти я запрятал поглубже, в те  тайники  моего  сознания,  где
хранилось все, что мною было обречено на забвение:  казнь  Шеда,  зловоние
пораженного эпидемией жилища... Думаю, мне  было  стыдно  за  ту  ночь,  я
презирал Джудит, потому что она не  была  Линдой,  и  все  равно  проявила
столько доброты, любви и терпения к моей неуклюжей  неловкости.  И  теперь
это оказалось самым живым впечатлением моей жизни, которого уже больше  не
суждено испытать...
     Я спустился в кухню, где Джудит  заваривала  кофе  и  пекла  блины  с
медом. Джофри, Энди, Майк  и  Ральф  стояли  вокруг  стола,  ели,  пили  и
смеялись над какой-то пустяковой историей Джофри. И  меня  снова  пронзило
старое чувство собственной неполноценности, причиной которого на  сей  раз
была вовсе не моя увечная нога. Все они: и седой Майк, и колченогий  Энди,
и беспечно хохочущий Джофри были намного мужественнее меня,  и  далеко  не
столь эгоистичны. Пока я хныкал и готовился навсегда проститься с  жизнью,
они набивали себе желудки и разрабатывали легкие. А ведь  каждому  из  них
предстояло рисковать жизнью! Надеясь, что бледность не выдаст  мою  скорбь
по самому себе, я подошел к столу и взял кофе и печенье, которое услужливо
протянула мне Джудит.
     - Выйди-ка на минуту и подожди меня на  крыльце,  -  сказал  я  тихо,
улучив момент, когда девушка подавала мне мед. Она открыла дверь на задний
двор, при этом Джофри отметил:
     - Смотрите, светлеет. Пора отправляться в путь. Ваши лошади  плетутся
со скоростью плуга.
     Я поставил недопитую чашку на  стол,  направился  к  двери,  выглянул
наружу и сделал шаг вслед за цыганкой.
     - Послушай, - сказал я, держа в руках  старые  пистолеты.  -  Если...
если суждено произойти самому худшему... ты сможешь  застрелиться.  Второй
пистолет дашь миссис Мейкерс и скажешь ей то же самое.
     Ее глаза, всегда казавшиеся такими блеклыми на  фоне  смуглого  лица,
сверкнули как капли чистой воды в слабом свете зари.
     - Ради вас я могу сама застрелить ее, если уж до того  дойдет.  Из-за
своих детишек, она может все испортить. - Голос девушки звучал хрипло.
     - Спасибо, - сказал я.
     Наши пальцы соприкоснулись, когда я передавал ей оружие, и  я  ощутил
жар ее кожи на своей ледяной руке. Она взялась  за  дула  тремя  пальцами,
опустив рукоятки вниз.
     - Осторожно, - предостерег я. - Они заряжены.
     Девушка легким движением пальцев повернула оружие и, слегка подбросив
пистолеты вверх, ловко  уложила  на  ладонь.  Все  это  время  она  искоса
задумчиво смотрела на меня.
     - Ну, прощай, - нарушил я неловкое молчание.
     - Прощай, Филипп! - ответила она нежно и твердо. - Прощай, Филипп!
     Правой рукой она резко обхватила мою шею, притянула к себе и страстно
прильнула к моим губам в долгом поцелуе.
     - Да хранит тебя Господь, - попрощалась она.
     Я только пробормотал в ответ:
     - Тебя тоже, Джудит.
     В этот момент вся компания высыпала из дому.
     - Она что, приставала и к вам, чтобы вы взяли ее с  нами?  -  спросил
Ральф, когда мы оседлали коней.
     - Нет, а что? - поинтересовался я. - Ей-то зачем ехать с нами?
     Она из меня все кишки вытрепала. Хуже нет женщин, чем вот такие.  Все
умеют, и не хотят понимать, что есть  вещи,  которые  не  для  них.  -  Он
окунулся в свои мысли и потом добавил: - Интересно, почему она вас об этом
не попросила.
     - Понятия не имею. Я бы, наверное, позволил ей. Она хорошо стреляет?
     - Прекрасно, - кратко ответил он. -  Это  ей  еще  может  пригодиться
здесь.
     "Ага, - подумалось мне, -  значит,  не  один  я  сомневаюсь  в  нашей
победе, даже этот огромный пышущий здоровьем храбрец не верит  в  нее".  И
хоть мысль сама по себе была  довольно-таки  тревожной,  она  утешила  мое
самолюбие. Мне  было  бы  неприятно  осознавать  себя  единственным  Фомой
неверующим в нашем храбром отряде.
     И только один человек пребывал в абсолютной уверенности в победе. Это
был  Джофри.  Всю  первую  половину  дня  он  вел  себя,  как   юноша   на
увеселительной прогулке. Даже его кобыла ступала не так, как наши,  -  она
гарцевала, забрасывала ноги, подпрыгивала, вовсе не как утомленное дорогой
животное, которому нужно было повторить свой утренний путь -  нет,  скорее
вчерашний (ведь был уже понедельник) - поправился я.
     - Давайте споем, - предложил Джофри. - Часов до  двух  мы  еще  можем
петь, потом нужно будет соблюдать осторожность.
     И  это  было  действительно  утро,  в  которое  хотелось  петь,  если
отвлечься от  цели  нашей  экспедиции,  заставившей  нас  поки