лух  стал  необычайно
острым, и я услышал каждое его слово.
     - Я знал, что с этим будет трудно, Том, дружище, - говорил он. -  Все
время орал что-то. Кто-то спрашивал его?
     - Нет, - ответил Том.
     - Откуда его принесли? Ты знаешь?
     - Нью Кат. Вот так и принесли.
     - Тогда лучше получим шиллинг. Утром никто ничего не узнает.
     - Вот здесь вы ошибаетесь, - сказал я. - Может, я  и  с  Нью  Кат,  и
выгляжу нищим, но я не бедняк, меня все знают, если один из вас  сходит  к
сэру Джону Талботу и  скажет,  что  Филипп  Оленшоу  находится  здесь,  он
пришлет мне одежду и карету.
     - Опять бредит, - сказал старик, многозначительно  покрутив  у  виска
грязным пальцем.
     - Да и не можем мы его отпустить. Он разболтает по всему Лондону  про
шиллинг. Нет, придется ему отправляться вниз.
     - Ага, - сказал Том.
     Я был очень слаб, но намеревался  любой  ценой  оставаться  живым.  Я
поставил свою больную ногу на подушку и, приобретя эту, пусть  шаткую,  но
все же опору, приготовился защищать свою  жизнь.  К  счастью,  старик  был
полоумным, а Том был начисто лишен всякой сообразительности и смекалки.  Я
слабым кулаком ударил по бородатому лицу, а другой рукой сорвал  фонарь  с
его запястья. Я начал размахивать им и  железным  прутом  угодил  Тому  по
переносице, и когда он схватился рукой за  рану,  свеча  упала  на  пол  и
погасла на влажном камне. Я  видел,  как  старик,  оправившись  от  удара,
направился ко мне. Так как в помещении было темно,  я  стал  на  колени  и
начал незаметно  ползти  вдоль  стены.  Я  передвигался  бесшумно,  а  они
громыхали сапогами, и это давало мне какое-то преимущество. Но я  полз  по
комнате, которую никогда в жизни не видел, в то  время  как  они  были  на
своей территории. Я слышал, как старик сказал:
     - Зажги свет, Том. Где спички?
     Через секунду послышался щелчок и ругань.
     - Это моя голова, проклятый идиот. Куда я шел?
     Пока они  разбирались,  я,  как  кошка,  переползал  с  подстилки  на
подстилку,  руками  ощупывая  стену.  Наконец,  я  наткнулся  на  открытое
пространство и почувствовал острый край ступеньки. Это была  самая  нижняя
ступенька крутой лестницы. Я преодолел два винтовых  оборота,  прежде  чем
добрался  до  верхней  ступеньки,  позади  не   было   никаких   признаков
преследования. Действуя вслепую, я головой наткнулся на дверь,  в  которую
упиралась лестница, и она  загромыхала  железными  засовами.  Там,  внизу,
послышались крики старика, и я понял, что через  минуту-другую  они  будут
здесь. Я поднялся, стал на свою здоровую ногу, бешено  шаря  в  темноте  в
поисках задвижки, и отодвинул ее с резким скрежетом ржавого железа.  Дверь
открылась довольно легко, и я выбрался в  летнюю  ночь,  которая  казалась
просто серой по сравнению с адской темнотой погреба. Перед  дверью,  через
которую я вышел, было крыльцо, как в церкви, и я обошел его  и  становился
на темном пятачке, в том месте, где лесенки примыкали к  строению.  Только
бы появился сторож  с  фонарем  и  палкой!  Хотя  он  наверняка  поддержит
служителей этого заведения, а  не  меня.  Мне  трудно  было  бы  объяснить
что-либо сторожу, или даже прохожему. Я был грязным,  от  меня  нестерпимо
воняло. И кроме того, я был почти нагой. Послышался стук ног  по  каменным
ступенькам, а затем с крыльца донеслись голоса.
     - Ты иди налево, я пойду направо, - командовал старик.  -  Мы  должны
поймать его, пока он  не  встретил  кого.  Не  мог  он  уйти  далеко.  Мне
показалось, что он хромой.
     - Ага! - ответил Том.
     Я увидел, как свет озарил  что-то  желтое  перед  крыльцом,  и  снова
раздался стук.
     - Проклятье, Том, - снова заскрежетал старческий голос. - Я же  велел
тебе идти налево. Ты что, не знаеш, где у тебя левая  рука,  ты  неуклюжий
болван?
     Выйдя, я инстинктивно направился направо, как, говорят, делает всякий
человек, передвигающийся вслепую, так  что  мне  придется  иметь  дело  со
стариком. Я услышал шаги Тома, удалившегося налево, и увидел,  как  старик
вышел на крыльцо и поднял фонарь, вглядываясь в темноту, которая сгущалась
от света фонаря. Он казалось, не спешил, или  просто  не  мог  уже  быстро
передвигаться. Когда старик обошел крыльцо, раскачивая на весу фонарем,  я
наклонился вперед и схватил его за колени. Он с грохотом рухнул на  землю,
перевернулся и замер, но  был  ли  он  действительно  оглушен  или  просто
притворялся, чтобы избежать дальнейших ударов,  этого  я  понять  не  мог.
Дыхание его было достаточно ровным. Я стянул с  него  полотняные  штаны  и
надел их на себя, натянул ему рубаху на голову и туго связал ноги  его  же
шейным платком. Затем  я  вынул  свечу  из  фонаря  и  ползком  направился
направо. Достигнув угла,  я  неизменно  заворачивал.  Один  только  раз  я
остановился,  чтобы  попить  из  лужи,   образовавшейся   в   щели   между
булыжниками, и это был самый сладкий напиток в моей жизни. Вскоре кожа  на
моих руках и ногах была содрана  до  крови,  сердце  колотилось  так,  что
сотрясалось все тело. Наконец я увидел крыльцо, ведущее к какой-то  двери.
Под ним стояли дубовые скамейки, я забрался под одну из них и замер. Я  не
думал ни о чем, но и не спал. Я даже не думал об  опасности,  которой  мне
едва удалось избежать, и о разбойном поведении служителей. Я просто лежал,
наслаждаясь возможностью отдохнуть от  погони,  и  прошло  много  времени,
прежде чем я увидел, что серое небо  над  крышами  домов  стало  озаряться
золотисто-розовым светом.
     Было еще очень рано, хотя уже довольно светло, когда я  вздрогнул  от
звука открывающегося  засова  по  ту  сторону  внушительной  двери,  возле
которой я лежал. Я отодвинулся и встал  на  ноги,  опираясь  на  ступеньки
крыльца. Дверь отворилась, и на пороге  показалась  миловидная  девушка  в
рабочем чепце с метлой в руках. При виде меня она тихонько вскрикнула,  но
я поспешил сказать:
     - Не бойтесь, я не причиню вам вреда.
     Она стояла с  недоверчивым  видом,  держась  одной  рукой  за  дверь,
готовая в любой момент захлопнуть ее и запереть на засов. Затем я  увидел,
что взгляд  ее  остановился  на  моей  больной  ноге,  которая  беспомощно
болталась на четыре дюйма над землей.
     - Я калека, - пояснил я. - Кто-то украл мой  костыль,  и  я  не  могу
продолжать свой путь без него.
     - Ну, у меня нет костыля, - растерянно  ответила  она,  убедившись  в
моей безвредности.
     - Метла могла бы заменить мне его, -  сказал  я,  покосившись  на  ее
метлу.
     - Но она совсем новая, еще и двух недель не прошло, как ее купили,  -
запротестовала девушка.
     - А старая?
     - Ее можете взять.
     Она пошла в дом, закрыв дверь  на  задвижку.  Я  думал,  что  она  не
вернется, но через некоторое время она  отворила  дверь  и  показалась  на
крыльце со старой метлой в одной руке и куском пирога в другой.
     - Мой хозяин очень благоволит к нищим и калекам, - сказал он довольно
почтительно. - Он хочет, чтобы вы приняли вот это.
     Она положила пирог на мою  ладонь  и  резко  отпрянула,  учуяв  вонь,
исходившую от моего тела.
     - Сейчас достаточно тепло, чтобы помыться, - резко бросила она  и  на
вытянутой руке подала мне метлу.
     Я поставил ее под мышку, поблагодарил девушку и заковылял прочь.
     Если ничего другого  не  получится,  я  пойду  в  Лондон,  пусть  без
башмака, просто опираясь на метлу! За долго до  того,  как  я  нашел  свои
пожитки и добрался до своего дома в Лондоне, какая-то леди, идущая, как  я
полагаю, к утренней службе, кивнула мне через дорогу и бросила  серебряную
монету. Я поднял ее, потому что мои собственные деньги  обнаружу  их  там.
Потом джентльмен, выехавший на раннюю прогулку  верхом,  швырнул  мне  два
медяка. И эта благотворительность была вызвана отнюдь не тем, что нищие  и
калеки были редкостью, напротив, город просто кишел ими. Но многие из  них
были притворщиками, чья болезнь была не более чем куча тряпья,  призванная
привлекать внимание, в то время как моя беда была совершенно очевидной.  Я
не побрезговал подобрать медяки из канавы, куда они упали, потому что  это
означало  пищу,  и  никакая  гордость  не  могла  накормить  меня  в  этом
положении.
     Наконец, я повстречал водовоза,  делающего  свой  утренний  обход,  и
попросил его помочь мне найти Нью Кат. Следуя его замысловатым  указаниям,
я вышел на знакомые мне улицы, и как раз когда последние силы  уже  начали
покидать меня, передо мной открылся долгожданный переулок,  и  невероятным
усилием я добрался до ступенек, которые вели к двери моего дома. Я  присел
на последнюю ступеньку. Можно  было  и  не  стучать:  в  доме  жили  более
двадцати человек,  и  рано  или  поздно,  кто-нибудь  из  них  должен  был
появиться на пороге. И действительно, в скором времени сама матушка Краске
открыла дверь, чтобы выбросить  мусор  на  кучу,  возвышавшуюся  посредине
дороги.
     - Пшел вон! - крикнула она, завидев меня.
     - Миссис Краске, - обратился я к ней. - Помогите мне войти в дом.  Со
мной случилось нечто невероятное, и я совсем выбился из сил.
     Она не двигалась, возвышаясь  на  крыльце,  как  будто  окаменела  от
увиденного зрелища. Ее широкое бордовое лицо посинело, глазки заморгали.
     - Вы не можете меня обвинять, - наконец произнесла она. -  Я  сделала
для вас все что было в моих силах. Вы не имеете  права  приходить  сюда  и
нападать на меня.
     - Я нападаю на вас? Я прошу вас помочь мне войти в  дом  и  дать  мне
прилечь, пока я не найду в себе силы снова встать.
     - Здесь ничего вашего нет, - невпопад ответила она,  не  спускаясь  с
крыльца.
     - Мне нужны только мои башмаки.
     Скромность моей просьбы открыла мне всю  глубину  моего  бедственного
положения. Я был болен и грязен, мои деньги пропали вместе с надеждой, что
я могу помочь Линде. Я даже не знаю, как долго я болел. Произнеся  просьбу
о башмаках, я уронил голову на руки, и, не смея поднять глаз, сказал:
     - Какой сегодня день?
     - Двенадцатое июля. Вы пролежали здесь две недели, а четыре дня  тому
назад вас унесли, - сказала она уже почти жалостливо.
     - У меня так много дел, - произнес я в крайнем отчаянии.  -  Помогите
мне войти в дом, вы же добрая душа, дайте мне бумагу  и  перо.  И  немного
бренди с яйцом, - добавил я, подумав.
     - Но я сказала им, что вы умерли, -  и  на  этот  раз  голос  женщины
прозвучал действительно испуганно.
     - Кому сказали?
     - Людям, которые спрашивали вас. Я думала, что вы мертвы.
     На четвереньках я вполз на крыльцо.
     - Когда они приходили? Какие они?
     - В тот самый день, когда вас  увезли.  Молодая  женщина  и  мужчина.
Очень хорошенькая, а у мужчины  была  огромная  светлая  борода.  Она  так
плакала.
     - Линда! - вскричал я. - Быстро, миссис Краске, найдите мою рубашку и
мои башмаки или я буду кричать на всю улицу, что у меня обокрали,  и  даже
ваша репутация не спасет вас от полиции. - Я  прополз  мимо  нее  и  начал
взбираться по лестнице в свою комнату. - Принесите горячей воды и  бритву!
И НАЙДИТЕ МОИ БАШМАКИ!
     В комнате, которая когда-то была моей, не  осталось  ничего  из  моих
вещей, и по расстеленной постели и грязной воде в умывальнике я понял, что
там уже жил кто-то другой. Но мне было все равно. Миссис  Краске,  которая
наконец ожила, появилась на пороге с водой, бритвой и  яйцом,  и  -  слава
Богу! - моими башмаками. Даже в том состоянии я не мог  удержаться,  чтобы
не спросить ее, почему, распорядившись  всеми  моими  вещами,  она  решила
сохранить их.
     - Думала, что, может, еще попадется джентльмен с  короткой  ногой,  -
откровенно призналась она. - Никому больше они ведь не могут пригодиться.
     Она попятилась было из комнаты, но я остановил ее.
     - Минуточку, миссис Краске.  Ничего  с  вами  не  случится,  если  вы
увидите мужчину без рубашки. - С этими  словами  я  сорвал  ее  с  себя  и
забросил в самый дальний угол. - Расскажите,  как  я  болел.  Я  не  помню
ничего после того, как спустился за водой той ночью.
     - Ну, - начала она довольно неохотно, - вы не спустились на следующий
день и я решила подняться к вам. Вы лежали на кровати и называли меня  тем
именем, которое вы только что сказали,  -  Линда  -  вы  просили  меня  не
поддаваться никаким уговорам. Я приносила вам воды  и  молока,  иногда  вы
пили, иногда нет, затем настал день оплаты. Я порылась у  вас  в  вещах  и
нашла  ваши  деньги.  Я  бедная  женщина,  мистер  Оленшоу,  и  я   должна
обеспечивать себя. Когда я взяла ваши деньги, я подумала, что вы могли  бы
заплатить лекарю, и позвала тут одного. Он сказал, что  у  вас  жар,  взял
горсть монет и потом передал лекарство, которое вы отказывались  пить.  Вы
бредили ужасно. - Она поскребла голову, едва прикрытую редкими волосами. -
Говорили что-то там нехорошее про вашего отца. Я, бывало, подходила к вам,
смотрела вам прямо в лицо и говорила: "Успокойтесь, вы  переполошили  весь
дом", а вы глядели мне в глаза и отвечали: "Так ты думал, что получишь ее,
старый развратник? Погоди, немощная навозная куча еще покажет  тебе".  Под
конец недели снова пришел лекарь и сказал, что это чума и что у вас  бычье
здоровье, если вы так долго протянули, но что вы все равно  умрете  ночью,
поэтому вас надо отвезти в морг, иначе его арестуют за то что он не  сразу
распознало болезнь. И мы послали за телегой. Эти  мужики  или  сам  доктор
забрали все деньги, и когда опять подошло время платить,  я  продала  ваши
книги и вещи, чтобы заплатить самой себе. И вы не имеете права меня  ни  в
чем обвинять. Родная мать не сделала бы для вас больше чем я.
     С некоторыми оговорками я принял ее версию.
     - А теперь, идите, - сказал я. - Мне нужно помыться.
     Она удалилась, и я постепенно присаживаясь, когда стоять было  совсем
невмоготу, помылся и оделся.  Вещи,  которые  принесла  хозяйка,  были  не
совсем чистыми, но по крайней мере, от них не несло моргом, и я был  не  в
том положении, чтобы капризничать.
     Цепляясь за черные от грязи перила, я  спустился  на  первый  этаж  и
попросил:
     - Подайте мне носилки.
     Усевшись, я приказал носильщикам доставить меня  к  дому  сэра  Джона
Талбота, задернул занавески и откинулся назад.  Они  несли  меня  довольно
быстро - их презрение к Нью Кат исчезло, когда они услышали адрес, который
я им дал, - и вскоре мы были у дверей друга мистера Горе.
     - Подождите, - приказал я. - Вы можете еще понадобиться.
     Я застал сэра Джона в кабинете  за  бутылкой  портвейна  и  блюдом  с
печеньем, стоявшими на письменном столе перед ним.
     - О да, - сказал он, щурясь в попытке разглядеть меня. - Вы  навещали
меня по поводу Сибрука. Я наводил о них справки на следующий же день после
вашего визита. И я узнал, что они в надежных руках,  а  именно,  у  вашего
отца. Почему вы не сказали мне об этом? А? Я ведь  чуть  было  не  написал
своим друзьям в Букингемшир и чуть  не  начал  строить  разные  планы.  Вы
говорили мне, что им очень нужно найти пристанище, а  они  все  это  время
были в безопасности!
     - Забудьте все это, - я даже не  пытался  оправдываться.  Я  ведь  не
соврал, сказав, что они в опасности, не уточнив, правда, в какой именно. -
Скажите лучше: Линда Сибрук не приходила к вам сюда?
     - Последний раз она была здесь с отцом, чтобы  попрощаться  со  мной.
Это было до Рождества.
     - Не смею вас больше беспокоить, в таком случае. Если она  прийдет  к
вам, скажите ей, что я в третьем доме на Нью Кат. Прощайте, сэр.
     Я  поспешил  к  носильщикам,  которые,  ожидая  меня,  задремали   на
солнышке. Я догадался, что мое письмо к Линде, в котором я упоминал о сэре
Джоне Талботе, так и не было доставлено, а ей и в голову не  прийдет,  что
случайное имя, проскользнувшее в бредовой речи отца, могло запасть  мне  в
голову. Она не догадается обратиться к  нему  в  поисках  меня.  Проклятая
болезнь, недаром ее назвали чумой! Но они наверняка прибыли экипажем!  Мой
мятущийся  разум  наградил  меня  этой  догадкой,  как   хорошую   собаку,
куропаткой. Экипаж из Колчестера!
     - Бегом! - приказал я носильщикам. - В "Трубадур" на Стренде. - И там
мне повезло. Хозяин  постоялого  двора  сразу  вспомнил  молодую  красивую
женщину,  которая  прибыла  со  стариком,  потому   что   она   предлагала
остановиться там, а старик называл таверну "гнездом сатаны".  Им  пришлось
оставить багаж в таверне, но на следующий день девушка вернулась и забрала
одну коробку, которую приказал отнести в дом на Ладгейт Хил,  -  тот,  что
сразу за Спиндлерс Грин.
     Носильщики, которым я к тому времени уже изрядно надоел, отнесли меня
к этому дому, отдаленному от дороги и огороженному железными  прутьями.  Я
предложил им серебряную монету, которую мне подала леди.
     - Этого недостаточно за полдня беготни, -  сердито  заметил  один  из
них. - То там сбивали каблуки, то в другом месте.
     - Достаточно ли, нет ли, - но это все что у меня есть, - объяснил  я.
- Мне самому это не очень приятно, поверьте, лишить вас того, что  как  вы
считаете, вам причитается, но все мое имущество украдено, и за то,  что  я
не могу сейчас заплатить, Господь воздаст мне и вам.
     Они продолжали ворчать, но я уже стучал в дверь дома.
     Мне открыла высокая сухопарая женщина с прядями  неаккуратных  черных
волос, обрамлявших серое лицо.
     - Я знаю, что здесь живет мисс Линда Сибрук. Проведите  меня  к  ней,
пожалуйста.
     К этому моменту мое  нетерпение  достигло  такого  предела,  что  мне
хотелось оттолкнуть ее и ворваться в дом, изо всех сил выкрикивая  любимое
имя.
     - Здесь нет такой особы, - ответила женщина. - Здесь живет только мой
брат Эли Мейкерс и его жена. Что с вами, молодой человек?
     Я пришел в себя уже в доме на стуле с  высокой  спинкой.  Мои  ноздри
щекотал едкий  запах  жженых  перьев.  Я  поднял  глаза  и  увидел  Линду,
склонившуюся надо мной. Опустив голову, я разглядел  ее  руку,  подносящую
тлеющие перья к моему носу.
     - Я перенес тяжелую болезнь, Линда, - сказал я.
     Моей первой мыслью было: она ничего не  должна  узнать.  Я  все  буду
оправдывать своей болезнью.
     - Я знаю. Женщина из Нью Кат  сказала,  что  ты  умер,  -  произнесла
девушка. Голос ее звучал очень тихо.
     Я руками закрыл лицо.
     - Так ты вышла замуж за Эли, Линда. Что заставило тебя пойти на это?
     Тут ее пальчик взметнулся к губам, а глаза приняли выражение, которое
мне  было  слишком  хорошо  известно  и  понятно.  Из   глубины   комнаты,
недоступной моему полю зрения, донесся голос Эли.
     - Ты лучше расскажи мистеру Филиппу о своем отце, жена.
     Ее глаза наполнились слезами, но она сморгнула их прочь и прошептала:
     - Он умер, Филипп.
     - Он так и не стал на ноги тогда?
     - Ему стало лучше. Но его убили на летней ярмарке.
     - Убили! - вскричал я. - Почему? Кто убил его?
     - Я сам расскажу, жена, и покончим с этим. А ты  пойди  помоги  Кезии
приготовить обед и попроси, чтобы она поставила еще одну тарелку на стол.
     Ни слова не возразив, Линда оставила меня и направилась к  двери.  Из
ее походки исчезла легкость, в ушах не было сережек, на  ней  было  черное
платье с простыми полотняными полосками вместо оборок.
     - Парень, - начал Эли, глядя на меня  с  высоты  своего  великанского
роста, - эта история, которую я не  очень  хочу  тебе  рассказывать  может
задеть твои чувства к отцу.
     - Ничего, - перебил я. - Говорите быстрее, ради Бога, что произошло с
отцом Линды, что заставило Линду выйти за  вас  замуж.  -  Боль  так  явно
прозвучала в моем голосе,  что  я  попытался  скрыть  ее  добавив:  -  Так
внезапно.
     Эли протянул свою большую заскорузлую руку и неловким жестом  положил
ее на мгновение мне на плечо. Я вздрогнул и от удивления и из страха,  что
он мог  угадать  мое  состояние,  почувствовать,  что  я  люблю  Линду,  и
проникнуться жалостью  ко  мне.  Но  когда  он  забрал  руку  и  осторожно
опустился на выс