овная  линия  голов,  и,   с   тревогой   устремив
прекрасные,  печальные   глаза   к   подъемному   мосту,   прядая   ушами,
прислушивались к скрежету цепей.
     Как только площадка моста мягко опустилась на землю, я  сбежал  вниз,
чтобы открыть моим друзьям  ворота,  вернее,  маленькую  дверцу  в  правой
створке ворот.
     - Вот это, я понимаю, встреча! - восклицает с улыбкой малыш Колен, и,
как всегда, уголки  его  губ  при  этом  ползут  вверх  и  он  с  хитрецой
поглядывает на меня живыми глазами.
     Широкая физиономия верзилы Пейсу расплылась в блаженной  улыбке,  все
тут вызывает у него восхищение: и размеры опорных балок, и могучие Цепи, и
добротность настила, обитого железом.
     Мейсонье молчит. В его суровом сердце члена  Коммунистической  партии
нет места подобному ребячеству.
     Пейсу тут же решает взобраться в квадратную  башенку,  он  хочет  сам
поднять мост. Только  он  без  всякой  надобности  напрягает  свои  мощные
бицепсы, малыш Колен, на половине подъема отвоевавший у него ручку ворота,
без малейшего усилия завершает эту операцию.  Само  собой,  поднятый  мост
приходится вновь опустить. Ведь должен еще прийти мсье Пола. Но тут в дело
энергично вмешивается Момо. Не желая уступать никому свои законные  права,
он вопит: "Отвяжитесь, ради бога". Мейсонье, следующий  за  нами,  молчит,
словно воды в  рот  набрал,  ему,  конечно,  противен  этот  "реакционный"
восторг перед феодальной архитектурой.
     Как  только  мы  уселись  за  длинный  стол  в  зале,  Пейсу  тут  же
справляется: что новенького слышно о Биргитте? И  когда  мы  снова  увидим
здесь нашу распрекрасную наездницу?
     - На Пасху.
     - На Пасху? - повторяет дылда Пейсу. - Не очень-то разрешай ей  тогда
мотаться одной на твоих клячах по лесу. А то  ведь,  если  повстречаю  ее,
чикаться не  стану  -  ты  меня  знаешь.  Начну-то  я,  конечно,  вежливо,
обходительно, скажу: "Мадемуазель, лошадка-то  у  вас  расковалась!"  Она,
ясное дело, удивится: "Быть того не может!" - и прыг на землю. А я тут как
тут: затащу ее в мох, прямо в сапогах.
     - Смотри не повредись о шпоры, - замечает малыш Колен.
     Все хохочут. Даже Мейсонье улыбается.  Эта  шуточка  насчет  Биргитты
совсем не нова. Пейсу повторяет ее с небольшими вариациями каждый раз, как
мы собираемся вместе. А ведь надо сказать, что Пейсу  сейчас  уже  средних
лет фермер, степенный,  добропорядочный  семьянин.  Но  он  считает  своим
долгом оставаться верным тому образу, какой сложился у нас еще  со  времен
Братства. И мы ему благодарны за эту верность.
     Разговор становится серьезным, как только появляется мой  преемник  -
новый директор школы - мсье Пола. Он одет во все черное, цвет лица у  него
нездоровый, щеки ввалились, а на лацкане пиджака академические пальмы. Его
встречают очень вежливо, первое доказательство  того,  что  его  здесь  не
считают своим. Его резкое  произношение  настолько  отличается  от  нашего
юго-западного, что мы чувствуем себя даже  как-то  неловко,  и  уж  совсем
непривычно для нашего слуха звучит его  сухая,  невыразительная,  лишенная
всякого смака французская речь. А главное, мы прекрасно понимаем, что хотя
он  в  принципе  как  будто  бы  присоединяется  к  нашим  действиям,   но
разговаривая с нами, облачается в броню  из  недомолвок  и  вечно  у  него
что-то свое на уме. Например, он едва  удостаивает  рукопожатия  Мейсонье.
Мейсонье  -  член  Коммунистической   партии   и   в   качестве   такового
представляется мсье Пола воплощением дьявола. От него в любую минуту можно
ожидать, что он того и гляди собьет  с  истинного  пути  своих  союзников,
помимо их воли, совратит их вольнолюбивую душу и ждет только победы  своей
партии, чтобы уничтожить их и физически. Колен, конечно,  на  его  взгляд,
человек порядочный,  но  простой  водопроводчик,  Пейсу  вообще  болван  и
деревенщина, а обо мне что и говорить-то: оставил пост директора  школы  и
заделался коневодом!
     - Господа, разрешите прежде всего от вашего имени, а  также  от  себя
лично  поблагодарить  мсье  Конта   за   столь   любезно   оказанное   нам
гостеприимство. Тем более что я не счел себя вправе созвать наше совещание
в стенах школы, находящейся в материальной зависимости от мэрии.
     Довольный собой, он умолкает. Мы довольны  куда  меньше.  Все  в  его
маленькой речи показалось нам неуместным - и самый тон ее,  и  содержание.
Мсье  Пола  забыл  великий   республиканский   принцип:   светская   школа
принадлежит  всем.  Поэтому  слова  его  наводили  на  мысль,  что,  тайно
поддерживая  оппозицию,  мсье  Пола  в  то  же  время  всячески  старается
сохранить наилучшие отношения с мэром.
     Пока он говорил, я поглядывал на  своих  приятелей.  Мейсонье  сидел,
склонив к столу свое острое, узкое лицо, и, хотя мне не был  виден  взгляд
его близко посаженных глаз, я мог безошибочно сказать, что он в эту минуту
думал о своем визави.
     Пейсу - я это читал по его открытой симпатичной роже - был  также  не
лучшего мнения об учителе. Мсье Пола не заблуждался на его счет, наш Пейсу
и впрямь не отличался особым умом и к тому же не  получил  почти  никакого
образования. Зато он обладал качеством, на  мой  взгляд  недоступным  мсье
Пола: в  нем  была  особая  чуткость,  заменявшая  тонкость  ума.  Тактика
учителя-"чтобы волки были сыты и овцы целы" - не ускользнула от  него,  и,
кроме того, он прекрасно  понимал,  с  каким  пренебрежением  тот  к  нему
относится. А в глазах Колена, когда я встречался с ним взглядом, вспыхивал
огонек.
     Наступила тягостная тишина, но ее значение не доходило до мсье  Пола,
и он снова взял слово:
     - Мы собрались здесь, чтобы обсудить события, которые  недавно  имели
место в Мальжаке, и выработать свою линию поведения в  этой  ситуации.  Но
прежде,  мне  кажется,  было  бы  неплохо  уточнить  некоторые  факты,  я,
например, слышал две версии, и мне бы хотелось внести полную ясность.
     Таким образом, поставив  себя  над  схваткой  и  заняв  удобную  роль
арбитра, мсье Пола умолк, уступая другим  честь  запятнать  себя,  обвиняя
мэра. По всей очевидности, этим другим был для него Мейсонье, на  которого
он многозначительно поглядывал, когда  говорил,  что  хорошо  бы  уточнить
факты, как будто "версия", исходящая от коммуниста Мейсонье,  уже  заранее
должна была возбудить недоверие порядочного человека.
     Мейсонье все это понял. Но он мыслил слишком прямолинейно, да и  речь
его была лишена даже самой элементарной  гибкости.  Его  ответ  мсье  Пола
дышал таким бешенством, что чуть ли не доказывал правоту его противника.
     - О каких двух версиях идет речь, -  начал  он  высокомерно,  -  есть
только одна версия, и  она  тут  всем  известна.  Наш  мэр,  этот  отпетый
реакционер, не постеснялся  обратиться  в  епископство,  чтобы  в  Мальжак
назначили кюре. И епископ ответил: что ж, назначим, если вы отремонтируете
дом священника и проведете туда воду. Мэр тут же бросился  выполнять  этот
приказ. Вырыли траншею, пустили по ней воду из  родника  и  ухлопали  уйму
денег на ремонт дома. А деньги-то чьи? Понятно, наши.
     Мсье Пола прикрыл глаза и, уперев  локти  в  стол,  соединил  кончики
пальцев обеих рук. Установив сей символ равновесия и меры,  он  качнул  им
взад и вперед и с уничтожающей справедливостью произнес:
     - Пока я тут не вижу ничего такого, за  что  следовало  бы  предавать
анафеме.
     При  словах  "предавать  анафеме"  он  позволил  себе  чуть   заметно
улыбнуться, как бы желая показать, что не следует ни в коей мере  относить
на его счет это церковное словечко.
     - Мсье Нардийона поддерживает  католическое  большинство,  откровенно
говоря, не представляющее какой-либо серьезной силы, которое  мы  надеемся
опрокинуть. Вполне естественно, что мэр стремится выполнить желание  этого
большинства  и  заполучить  в  Мальжак  своего  собственного  кюре  (снова
улыбка), а не делить, как было до сих пор, служителя культа с Ла-Роком.  К
тому  же  дом  священникастаринная  постройка  XVII  века,  со   слуховыми
оконцами, украшенными резными  наличниками,  и  с  фронтоном  над  входной
дверью. И было бы очень обидно довести его до полного разрушения.
     Мейсонье покраснел и наклонил вниз свое острое лицо,  будто  готовясь
броситься в атаку. Но я опередил его. И сам взял слово.
     - Мсье Пола, - вежливо начал я, - если большинство населения Мальжака
желает, чтобы  кюре  жил  здесь,  и  если  его  можно  заполучить,  только
отремонтировав его дом, я полностью с вами согласен: в этом нет ничего, за
что  следует  "предавать  анафеме"  (мы  обмениваемся  с  ним  понимающими
улыбками). Точно так же я вполне согласен с вами, что муниципалитет обязан
поддерживать в порядке здания вверенные его заботам. Но при этом  все-таки
следует соблюдать некоторую очередность. Ведь дому священника не  угрожало
полное разрушение. Даже крыша была у него в прекрасном состоянии.  Поэтому
вряд ли можно признать справедливым, что в этом доме  взялись  перестилать
полы прежде, чем привели в порядок  школьный  двор,  где  собираются  дети
всего Мальжака, независимо от убеждений их родителей. Достойно сожаления и
то, что воду к дому священника подвели прежде,  чем  построили  водопровод
для всех жителей Мальжака, как это должно было быть сделано уже давно. Еще
более досадно, что трубы, проведенные к  дому  священника,  проходят  мимо
лачуги вдовы, у которой нет колодца и вообще никакого водоема  поблизости,
а мэру даже не пришло в голову сделать отвод к ее двору, чтобы  несчастной
женщине, обремененной пятью детьми, не таскать на себе воду от колонки.
     Мсье Пола, опустив глаза и не расцепляя  пальцев,  покачал  несколько
раз головой и произнес:
     - Конечно.
     Мейсонье снова собирался заговорить, но я сделал ему знак  помолчать.
Мне хотелось, чтобы в возникшую паузу Пола  при  всех  нас  недвусмысленно
осудил поведение мэра. Не тут-то было, он только еще раз покачал головой и
сокрушенно повторил:
     - Конечно, конечно!
     - Но хуже всего то, господин директор, -  произносит  малыш  Колен  с
уважением в голосе, которое, впрочем, мало вяжется с его ухмылочкой, - что
все расходы на дом священника ухнули  впустую,  потому  как,  едва  старый
священник убрался из Ла-Рока, недели не  прошло,  а  уж  епископ  назначил
нового кюре - и опять разъездного, одного на Ла-Рок и Мальжак, правда,  он
посоветовал ему жить в Мальжаке. Но новому кюре больше по душе Ла-Рок.
     - Откуда вы взяли эту историю? - спрашивает мсье Пола,  строго  глядя
на Колена.
     - Да от самого аббата Раймона, нашего нового кюре, - говорит Колен. -
Может, вам известно, мсье Пола, что, хотя сам я живу в  Мальжаке,  у  меня
небольшое слесарное заведение в Ла-Роке и я брал подряд у мэра на работы в
доме священника.
     Мсье Пола нахмурил брови.
     - И новый кюре будто бы вам сказал...
     - Он не "будто бы мне сказал" мсье Пола. Условное наклонение  тут  ни
при чем. Просто: он мне сказал. С любезной  улыбкой,  не  повышая  голоса,
Колен здорово  уел  директора.  Худое  и  желтое  лицо  мсье  Пола  так  и
передернулось.
     - Он сказал мне, - не унимался Колен, - "Жилье можно  выбирать:  хоть
Мальжак, хоть Ла-Рок. Правда, епископ советует обосноваться в Мальжаке. Но
согласитесь, Мальжак-это настоящая дыра. В ЛаРоке  по  крайней  мере  есть
молодежь. А я считаю, что мое место рядом с молодыми".
     Наступило молчание.
     - Ясно, - сказал мсье Пола.
     Вот и все. Потом заговорил Мейсонье, о том, как следует "ответить" на
имевшие место события, - я мог наконец ослабить  внимание,  ведь  "ответ",
отнюдь не  суливший  приятных  минут  мсье  Пола,  я  приготовил  заранее.
Оставалось просто подстеречь подходящий  момент,  когда  спор  между  ними
зайдет в тупик, и выложить свое предложение-а для  этого  достаточно  было
лишь краем уха прислушиваться к разговору.
     Я смотрел на Колена, улыбаясь одними глазами, Меня  очень  порадовало
то, что он осадил господина  учителя  да  еще  так  ловко  сумел  ввернуть
грамматику и условное наклонение.
     Пока Мейсонье говорил, я тихонько барабанил пальцами по  столу  и  во
мне понемногу росло чувство тревоги. До прихода  мсье  Пола  все  казалось
таким простым: на муниципальных выборах оппозиция  должна  была  выставить
против списка мэра список Союза прогрессистов  и  одержать  победу,  пусть
даже с небольшим перевесом голосов. Колен, Пейсу, Мейсонье, я и  еще  двое
фермеров, разделяющих наши взгляды, вошли  бы  в  муниципальный  совет,  а
Мейсонье был бы избран мэром.
     Несмотря   на   некоторую   пристрастность   в   своих   политических
привязанностях, он стал бы хорошим мэром. Преданный делу, лишенный  всякой
корысти и тщеславия, он был к тому же гораздо терпимее в  своих  взглядах,
чем это могло показаться со стороны. С таким мэром, как Мейсонье,  мы  бы,
конечно, провели в Мальжаке водопровод, установили электрическое освещение
на перекрестках, соорудили бы стадион  для  наших  молодых  футболистов  и
насосную станцию на реке, что позволило бы земледельцам наладить  орошение
табачных и кукурузных плантаций.
     А мсье Пола, по крайней мере в данную минуту, расстраивал наши планы.
У него были городские взгляды на политику, да и в душе он  был  склонен  к
центризму. Он хотел быть своим в каждом  лагере,  быть  избранным  левыми,
чтобы управлять при поддержке правых. Но  мы  в  Мальжаке  не  были  столь
циничны в политике.
     Мсье Пола сидел за столом напротив меня, и я  разглядывал  его,  пока
шли дебаты. Было что-то безвольное, каучуковое в его курносой, желтой, как
карамель, физиономии. Слишком большой язык, казалось, не помещался во рту,
он то и дело высовывался между толстыми губами, отчего речь  учителя  была
нечеткой и неразборчивой, и при этом он еще брызгал во все стороны слюной.
В  уголках  рта  залегли  глубокие  складки,  свидетельствующие  о  дурном
пищеварении,  а  на  затылке  над  белым  воротничком  краснели  небольшие
фурункулы. Я предвидел, что,  после  того  как  я  разделаюсь  с  ним,  их
высыплет еще больше.
     И в то же время он вызывал у меня даже некоторое чувство жалости.  По
моим  наблюдениям  такие  вот   желтушные,   истощенные,   страдающие   от
фурункулеза люди обычно никогда не бывают счастливы в жизни. Честолюбия  и
престижа ради он занимается совсем не тем, что по-настоящему доставило  бы
ему удовольствие, а отдается делам, которые принято считать важными.
     Бывает так, что людей следует только слушать, а иногда слушать их  ни
к чему, достаточно их видеть. Колен, например, бурлил,  как  доброе  вино.
Мсье Пола здорово смахивал на слизняка. Мейсонье вызывал  в  памяти  образ
одного из тех деятельных, четко исполнительных людей,  которые  составляют
силу армий и политических  партий.  Пейсу,  несмотря  на  свою  грубоватую
оболочку, был легко возбудим и так и вибрировал. Впрочем, сейчас он уже не
вибрировал. Глядя, как, развалившись на стуле стиля Людовика  XIII,  он  с
упоением ковыряет в носу, я понял, что  он  крепко  заскучал  и  что  спор
застыл, видимо, на мертвой точке.
     Поймав на лету обрывки фраз, я убедился, что это действительно так.
     - И тем не менее нам следует что-то предпринять, -  сказал  я.  -  Мы
должны как-то отреагировать на события. У меня есть предложение, которое я
хотел бы поставить на общее голосование. - Помолчав немного, я  продолжал:
- Я предлагаю обратиться к мэру с  письмом.  Собственно,  я  уже  составил
текст, и, с вашего разрешения, я вас сейчас с ним ознакомлю.
     И тут же, не дожидаясь разрешения, достаю из кармана письмо и начинаю
читать.
     - Нет, нет! - дрожащим голосом  выкрикивает  мсье  Пола  и,  протянув
вперед ладони, как бы отталкивает письмо от себя. - Никаких писем! Никаких
писем. Я категорически возражаю против подобных методов. Господин  учитель
брызжет слюной, заикается он вне себя. Пойди-ка откажись потом  от  письма
да еще от письма, направленного против мэра,  когда  под  ним  стоит  твоя
подпись!
     Целых полтора часа отходных маневров выдержал тогда  мсье  Пола  и  в
конце концов, прибегнув к крючкотворству, потребовал отложить дебаты. Но я
тотчас потребовал провести голосование по этому пункту.  В  ответ  на  это
мсье Пола  выдвинул  контртребование  -  предварительно  проголосовать  об
уместности данного голосования. И дважды был побит.
     - Скажите-ка, мсье Пола, - примирительным тоном говорю я, - с  какими
же, собственно, пунктами в этом письме вы не согласны?
     Господин  учитель  снова  взвивается.  Я  пытаюсь  оказать  на   него
давление! Подступаю с ножом к горлу! Это тирания!
     - И потом, - добавил он, - я затрудняюсь судить  о  письме  на  слух!
Текст достаточно длинный, его необходимо внимательно изучить.
     - Пожалуйста, - отвечаю я и протягиваю  ему  через  весь  стол  копию
своего письма к мэру.
     Текст  напечатан  на  желтой  бумаге,  и,  хотя  я  очень  взволнован
дискуссией, в голове мелькают воспоминания о Биргитте.
     Далее следует великолепная мизансцена.
     - Нет, нет!  -  твердит  мсье  Пола.  Его  голос,  голова,  плечи-все
выражает протест, а руки тем временем тянутся к письму, но, заполучив его,
он  тут  же  делает  движение,  словно  хочет  его  отбросить  и   говорит
раздраженным  тоном:  -  Я  отнюдь  не  сторонник  заранее  подготовленных
текстов. Нам  слишком  хорошо  известно,  как  политические  партии,  и  в
частности Коммунистическая партия, пользуются и даже  злоупотребляют  этой
процедурой.
     Я делаю знак Мейсонье, чтобы он не отвечал на этот выпад. Хотя  слова
Пола в применении к данному случаю и не были лишены справедливости.
     - Этот текст, - говорю я скромно,  -  всего  лишь  резюмирует  мысли,
которые мы сообща обсуждали  сотни  раз.  Он  предельно  ясен,  лаконичен,
выдержан в умеренном тоне, в нем нет ровно  ничего  нового.  Я  просто  не
понимаю, что вам в нем не нравится.
     - Я, по-моему, не сказал, что он мне не нравится,  -  с  отчаянием  в
голосе говорит мсье Пола. - В общих чертах я согласен...
     - Тогда какого же рожна, - грубо  обрывает  его  Мейсонье,  -  вот  и
голосуйте за него! - Он не простил мсье Пола его выпада против Компартии.
     Мсье Пола пренебрегает вмешательством Мейсонье. -  Господин  Пола,  -
обращаюсь я к нему с любезной улыбкой, - может быть, вы объясните,  в  чем
же все-таки вы расходитесь с нами.
     - Уж во всяком случае, не сейчас, не в 13.30 пополудни, - говорит он,
взглянув на свои часы. - Господа, - продолжает он, и голос у него  дрожит,
- я прекрасно понял, что вы решились совершить насилие над моей  совестью.
Что же, в таком случае я считаю своим долгом предупредить: вы не  получите
моего голоса.
     Все замерли.
     - Ну что ж, давайте голосовать, - говорит Колен. - Я - за.
     - За, - говорит Мейсонье.
     - За, - говорит Пейсу.
     - За, - говорю я.
     Все смотрят на мсье Пола, Он пожелтел и съежился еще больше.
     - Воздерживаюсь, - цедит он сквозь зубы.
     Верзила Пейсу смотрит на  него,  разинув  рот  от  изумления.  Затем,
повернув ко мне свою здоровенную, грубо вытесанную физиономию, спрашивает,
вытаращив глаза:
     - Что это означает: воздерживаюсь?
     - Просто-напросто я воздерживаюсь от голосования, -  ехидно  поясняет
мсье Пола.
     - А разве он имеет право  так  поступать?  -  снова  спрашивает  меня
Пейсу, он так растерян, что говорит  "он",  будто  мсье  Пола  уже  нет  в
комнате.
     Я киваю.
     - Да, мсье Пола имеет на это полное право.
     - А  по-моему,  -  говорит  Пейсу,  минутку  подумав  -  отказываться
голосовать или голосовать против - один черт.
     - Ничего подобного! - запальчиво выкрикивает  мсье  Пола. - Прошу  не
путать.  Я  не  против  данного  текста.  Я  просто  отказываюсь  за  него
голосовать,  поскольку  считаю,  что  мне  не  дали   достаточно   времени
всесторонне его обсудить.
     Пейсу медленно поворачивает голову к мсье Пола и молча, с  задумчивым
видом его