ы... Ну...
  - Что? Если бы я за это деньги получал?
  - По крайней мере, мне так было бы спокойнее.
  - Ты не понимаешь главного, - сказал я. - Что бы ни случилось - я не хочу
встречаться с тобой по обязанности. Я хочу встречаться с тобой как друг. И
не желаю, чтобы на твоей свадьбе я значился как "личный гувернант невесты,
когда ей было тринадцать". А все вокруг зубоскалили: "интере-е-сно, из
чего состояли его обязанности". Нет уж, увольте. То ли дело - "друг
невесты, когда ей было тринадцать". Совсем другой разговор.
  - Какая дикая чушь! - воскликнула Юки, покраснев до ушей. - Никогда в
жизни свадьбу не закажу!
  - Ну, и слава богу. Я сам терпеть не могу свадьбы. Все эти нудные речи,
которые надо выслушивать с умным видом. Все эти тортики, сырые и тяжелые,
как кирпичи, которые тебе всучивают в подарок на прощанье. Ненавижу.
Перевод времени на дерьмо. И сам женился без всякой свадьбы - еще чего не
хватало... А про гувернанта - это просто пример, который не стоит понимать
буквально. Все, что я хочу сказать, звучит очень просто. За деньги друзей
не купишь. И уж тем более - за чьи-то представительские расходы...
  - Ты еще сказочку об этом напиши. Для самых маленьких.
  - Замечательно! - рассмеялся я. - Нет, я в самом деле очень рад. Похоже,
ты начинаешь понимать, зачем нужны диалоги, и что в них самое важное. Еще
немного - и мы с тобой сможем стряпать отличные детские комиксы!
  Юки пожала плечами.
  - Послушай, - продолжал я, откашлявшись. - Давай серьезно. Хочешь общаться
со мной каждый день - общайся, какие проблемы. Черт с ней, с моей работой.
Толку от того, что я разгребаю сугробы, все равно никакого. Я согласен на
что угодно. Но при одном условии. Я не общаюсь с тобой за деньги. Поездка
на Гавайи - исключение, первое и последнее. Можно сказать, показательный
эксперимент - как делать нельзя. Транспортные расходы мне оплатили.
Женщину мне купили. И что в результате? Ты перестала мне доверять. И я
стал противен сам себе... Нет уж, хватит. Больше я в чужие игры играть не
намерен. Теперь я сам устанавливаю правила. И не надо меня жизни учить,
затыкая мне рот своими деньгами. Я вам не Дик Норт, и уж тем более - не
секретарь твоего папаши. Я - это я, и пятки лизать никому не нанимался. Я
сам хочу с тобой дружить - потому и дружу. Ты сама хочешь со мной
встречаться - потому я с тобой и встречаюсь. И забудь ты про все эти
дурацкие деньги.
  - И ты что - правда будешь со мной дружить? - спросила Юки, пристально
разглядывая накрашенные ногти на ногах.
  - Почему бы и нет? Так или иначе, мы с тобой - люди, которые выпали из
нормальной жизни. Ну и ладно, подумаешь. Все равно можно расслабиться и
неплохо повеселиться.
  - С чего это ты такой добренький?
  - Вовсе нет, - сказал я. - Просто я не могу бросать на полдороге однажды
начатое. Характер такой. Хочешь общаться - общайся, пока само не иссякнет.
Мы с тобой встретились в отеле в Саппоро, между нами завязалась какая-то
нить. И я не буду рвать эту нить, пока она сама не оборвется.
  Уже довольно долго Юки выводила носком сандалии рисунок на земле. Похоже
на водоворот, только квадратный. Я молча разглядывал ее творение.
  - А разве тебе не трудно со мной? - спросила Юки.
  Я немного подумал.
  - Может, и трудно, не знаю. Я как-то не думал об этом всерьез. В конце
концов, я бы тоже не общался с тобой, если бы не хотел. Невозможно
заставить людей быть вместе по обязанности... Почему, например, мне с
тобой нравится? Казалось бы, и разница в возрасте - будь здоров, и общих
тем для разговора почти никаких... Может быть, потому, что ты мне о чем-то
напоминаешь? О каком-то чувстве, которое я хоронил в себе где-то глубоко.
О том, что я переживал в свои тринадцать-пятнадцать. Будь мне пятнадцать -
я бы, конечно, непременно в тебя влюбился... Я тебе это говорил?
  - Говорил, - кивнула она.
  - Ну вот. Где-то примерно так, - продолжал я. - И когда я с тобой, эти
чувства из прошлого иногда ко мне возвращаются. Вместе с тогдашним шумом
дождя, тогдашним запахом ветра... И я чувствую: вот он я,
пятнадцатилетний, - только руку протяни. Классное ощущение, должен тебе
сказать! Когда-нибудь ты это поймешь...
  - Да я и сейчас неплохо понимаю.
  - Что, серьезно?
  - Я в жизни уже много чего потеряла, - сказала Юки.
  - Ну, тогда тебе и объяснять ничего не нужно, - улыбнулся я.
  После этого она молчала минут десять. А я все разглядывал посетителей
храма.
  - Кроме тебя, мне совершенно не с кем нормально поговорить, - сказала Юки.
- Я не вру. Поэтому обычно, если я не с тобой - я вообще ни с кем не
разговариваю.
  - А Дик Норт?
  Она высунула язык и изобразила позыв рвоты.
  - Уж-жасный тупица!
  - В каком-то смысле - возможно. Но в каком-то не соглашусь. Он мужик
неплохой. Да ты и сама, по идее, должна это видеть. Даром что однорукий -
делает и больше, и лучше, чем все двурукие в доме. И никого этим не
попрекает. Таких людей на свете очень немного. Возможно, он мыслит не так
масштабно, как твоя мать, и не настолько талантлив. Но к ней относится
очень серьезно. Возможно, даже любит ее по-настоящему. Надежный человек.
Добрый человек. И повар прекрасный.
  - Может, и так... Но все равно тупица!
  Я не стал с ней спорить. В конце концов, у Юки - свои мозги и свои
ощущения...
  Больше мы о Дике Норте не говорили. Повспоминали еще немного наивную и
первозданную гавайскую жизнь - солнце, волны, ветер и "пинья-коладу".
Потом Юки заявила, что немного проголодалась, мы зашли в ближайшую
кондитерскую и съели по блинчику с фруктовым муссом.

  На следующей неделе Дик Норт погиб.

  34.

  Вечером в понедельник Дик Норт отправился в Хаконэ за покупками. Когда он
вышел из супермаркета с пакетами в руке, его сбил грузовик. Банальный
несчастный случай. Водитель грузовика и сам не понял, как вышло, что при
такой отвратительной видимости на спуске с холма он даже не снизил
скорость. "Бес попутал", - только и повторял он на дознании. Впрочем, и
сам Дик Норт допустил роковую промашку. Пытаясь перейти улицу, он по
привычке посмотрел налево - и только потом направо, опоздав на какие-то
две-три секунды. Обычная ошибка для тех, кто вернулся в Японию, долго
прожив за границей. К тому, что все движется наоборот, привыкаешь не
сразу"В отличие от большинства стран Европы и США, движение транспорта в
Японии - левостороннее". Повезет - отделаешься легким испугом. Нет - все
может закончиться большой трагедией. Дику Норту не повезло. От
столкновения с грузовиком его тело подбросило, вынесло на встречную полосу
и еще раз ударило микроавтобусом. Мгновенная смерть.
  Узнав об этом, я сразу вспомнил, как мы с ним ходили в поход по магазинам
в Макаха. Как тщательно он выбирал покупки, как придирчиво изучал каждый
фрукт, с какой деловитой невозмутимостью бросал в магазинную тележку пачки
"тампаксов". Бедняга, подумал я. От начала и до конца мужику не везло.
Потерял руку из-за того, что кто-то другой наступил на мину. Посвятил
остаток жизни тому, чтобы с утра до вечера гасить за любимой женщиной
окурки. И погиб от случайного грузовика, с пакетом из супермаркета в
единственной руке.
  Прощание с телом состоялось в доме его жены и детей. Стоит ли говорить -
ни Амэ, ни Юки, ни я на похороны не пришли.
  Я забрал у Готанды свою "субару" и в субботу после обеда отвез Юки в
Хаконэ. "Маме сейчас нельзя оставаться одной", - сказала она.
  - Она же сама, в одиночку, не может вообще ничего. Бабка-домработница уже
совсем старенькая, толку от нее мало. К тому же на ночь домой уходит. А
маме одной нельзя.
  - Значит, в ближайшее время тебе лучше пожить с матерью? - уточнил я.
  Юки кивнула. И безучастно полистала дорожный атлас.
  - Слушай... В последнее время я говорила о нем что-нибудь гадкое?
  - О Дике Норте?
  - Да.
  - Ты назвала его безнадежным тупицей, - сказал я.
  Юки сунула атлас в карман на дверце и, выставив локоть в открытое окно,
принялась разглядывать горный пейзаж впереди.
  - Ну, если сейчас подумать, он все-таки был совсем не плохой... Добрый,
все время показывал что-нибудь. С„рфингу учил. И с одной рукой был
поживее, чем многие двурукие... И о маме очень заботился.
  - Я знаю. Совсем не плохой человек, - кивнул я.
  - А мне все время хотелось говорить о нем гадости.
  - Знаю, - повторил я. - Но ты не виновата. Ты просто не могла удержаться.
  Она продолжала смотреть вперед. Так ни разу и не повернулась в мою
сторону. Ветер из открытого окна теребил ее челку, словно траву на летнем
лугу.
  - Как ни печально - такая натура. Неплохой человек. За какие-то качества
достоен всяческого уважения. Но слишком часто позволяет себя использовать
как мусорное ведро. Все кому не лень проходят мимо и бросают всякую дрянь.
В него удобно бросать. Почему - не знаю. Может, свойство такое с рождения.
Примерно как у твоей матери свойство даже молча притягивать к себе
внимание окружающих... Вообще, посредственность - нечто вроде пятна на
белой сорочке. Раз пристанет - всю жизнь не отмоешься.
  - Это несправедливо!
  - Жизнь - в принципе несправедливая штука.
  - Но я-то сама чувствую, что делала ему плохо!..
  - Дику Норту?
  - Ну да.
  Глубоко вздохнув, я прижал машину к обочине, остановился, выключил
двигатель. Снял руки с руля и посмотрел на Юки в упор.
  - По-моему, так рассуждать очень глупо, - сказал я. - Чем теперь каяться -
лучше бы с самого начала обращалась с ним по-человечески. И хотя бы
старалась быть справедливой. Но ты этого не делала. Поэтому у тебя нет
никакого права ни раскаиваться, ни о чем-либо сожалеть.
  Юки слушала, не сводя с меня прищуренных глаз.
  - Может быть, я скажу сейчас слишком ж„стко. Уж извини. Пускай другие
ведут себя как угодно - но именно от тебя я не хотел бы выслушивать
подобную дрянь. Есть вещи, о которых вслух не говорят. Если их высказать,
они не решат никаких проблем, но потеряют всякую силу. И никого не зацепят
за душу. Ты раскаиваешься в том, что была несправедлива к Дику Норту. Ты
говоришь, что раскаиваешься. И наверняка оно так и есть. Только я бы на
месте Дика Норта не нуждался в таком легком раскаянии с твоей стороны.
Вряд ли он хотел, чтобы после его смерти люди ходили и причитали: "Ах, как
мы были жестоки!" Дело тут не в воспитанности. Дело в честности перед
собой. И тебе еще предстоит этому научиться.
  Юки не отвечала ни слова. Она сидела, стиснув пальцами виски и закрыв
глаза. Можно было подумать, она мирно спит. Лишь иногда чуть
приподнимались и вновь опускались ресницы, а по губам пробегала еле
заметная дрожь. Да она же плачет, подумал я. Плачет внутри - без рыданий,
без слез. Не слишком ли многого я ожидаю от тринадцатилетней девчонки? И
кто я ей, чтобы с таким важным видом устраивать выволочки? Но ничего не
поделаешь. В каких-то вопросах я не могу делать скидку на возраст и
дистанцию в отношениях. Глупость есть глупость, и терпеть ее я не вижу
смысла.
  Юки долго просидела в той же позе. Я протянул руку и коснулся ее плеча.
  - Не бойся, ты ни в чем не виновата, - сказал я. - Возможно, я мыслю
слишком узко. С точки зрения справедливости, ты действуешь верно. Не бери
в голову.
  Единственная слезинка прокатилась по ее щеке и упала на колено. И на этом
все кончилось. Больше - ни всхлипа, ни стона.
  - И что же мне делать? - спросила Юки чуть погодя.
  - А ничего, - ответил я. - Береги в себе то, чего не сказать словами.
Например, уважение к мертвым. Со временем поймешь, о чем я. Что должно
остаться - останется, что уйдет - то уйдет. Время многое расставит по
своим местам. А чего не рассудит время - то решишь сама. Я не слишком
сложно с тобой говорю?
  - Есть немного, - ответила Юки, чуть улыбнувшись.
  - Действительно, сложновато. Ты права, - рассмеялся я. - В принципе, все,
что я говорю, очень мало кто понимает. Потому что большинство людей вокруг
меня думает как-то совсем иначе. Но я для себя все равно считаю свою точку
зрения самой правильной, поэтому вечно приходится всем все разжевывать.
Люди умирают то и дело; человеческая жизнь гораздо опаснее, чем ты
думаешь. Поэтому нужно обращаться с людьми так, чтобы потом не о чем было
жалеть. Справедливо - и как можно искреннее. Тех, кто не старается, тех,
кому нужно, чтобы человек умер, прежде чем начать о нем плакать и
раскаиваться, - таких людей я не люблю. Вопрос личного вкуса, если хочешь.
  Оперевшись о дверцу, Юки глядела на меня в упор.
  - Но ведь это, наверное, очень трудно, - сказала она.
  - Да, очень, - согласился я. - Но пытаться стоит. Вон, даже толстый педик
Бой Джордж, которому в детстве слон на ухо наступил, - и тот выбился в
суперзвезды. Надо просто очень сильно стараться. И все.
  Она улыбнулась едва заметно. И потом кивнула.
  - По-моему, я очень хорошо тебя понимаю, - сказала она.
  - А ты вообще понятливая, - сказал я и повернул ключ зажигания.
  - Только чего ты все время тычешь мне Боя Джорджа?
  - И правда. Чего это я?
  - Может, на самом деле он тебе нравится?
  - Я подумаю об этом. Самым серьезным образом, - пообещал я.

  * * *

  Особняк Амэ располагался в особом районе, застроенном по спецпроекту
крутой фирмой недвижимости. При въезде в зону стояли огромные ворота,
сразу за ними - бассейн и маленькая кофейня. Рядом с кофейней - что-то
вроде мини-супермаркета, заваленного мусорной жратвой всех мастей и
оттенков. Людям вроде Дика Норта лучше вообще в такие места не ходить.
Даже я потащился бы туда с большой неохотой. Дорога пошла в гору, и у моей
старушки "субару" началась одышка. Дом Амэ стоял прямо на середине склона
- слишком огромный для семьи из двух человек. Я остановил машину и
подтащил вещи Юки к парадной двери. Аллея криптомерий наискосок уходила от
угла дома, и меж деревьев далеко внизу виднелось море. В легкой весенней
дымке вода блестела и переливалась всеми цветами радуги.
  Амэ расхаживала по просторной, залитой солнцем гостиной с зажженной
сигаретой в руке. Гигантская хрустальная пепельница была до отказа набита
недокуренными останками "сэлема" - все окурки перекручены и изуродованы.
Весь стол был усеян пеплом так, словно в пепельницу с силой дунули
несколько раз. Похоронив в хрустале очередной окурок, мать подошла к
дочери и взъерошила ей волосы. На Амэ были огромная оранжевая майка в
белых пятнах от проявителя и старенькие застиранные "ливайсы". Волосы
растрепаны, глаза воспалены. Похоже, она не спала всю ночь, куря сигарету
за сигаретой.
  - Это было ужасно! - сказала Амэ. - Настоящий кошмар. Почему все время
происходят какие-то кошмары?
  Я выразил ей соболезнования. Она подробно рассказала о случившемся. Все
произошло так неожиданно, что теперь у нее полный хаос. Как в душе, так и
во всем, за что бы ни взялась.
  - А тут, представьте, еще и домработница с температурой свалилась, прийти
не может. Именно сегодня. Угораздило же в такой день заболеть! Кажется, я
скоро сойду с ума. Полиция приходит, жена Дика звонит... Не знаю. Просто
не знаю, что делать!
  - А что вам сказала жена Дика? - спросил я.
  - Чего-то хотела. Я ничего не поняла, - вздохнула Амэ. - Просто ревела в
трубку все время. Да иногда шептала что-то сквозь слезы. Почти совсем
неразборчиво. В общем, я не нашла, что сказать... Ну, согласитесь, что тут
скажешь?
  Я молча кивнул.
  - Так что я просто сообщила, что все вещи Дика отошлю ей как можно скорее.
А она все рыдала да всхлипывала. Совершенно невменяемая...
  Амэ тяжело вздохнула и опустилась на диван.
  - Что-нибудь выпьете? - предложил я.
  - Если можно, горячий кофе.
  Первым делом я вытряхнул пепельницу, смахнул тряпкой пепел со стола и
отнес на кухню чашку с подтеками от какао. Затем навел на кухне порядок,
вскипятил чайник и заварил кофе покрепче. На кухне и в самом деле все было
устроено так, чтобы Дик Норт без проблем занимался хозяйством. Но не
прошло и дня с его смерти, как все оказалось вверх дном. Посуда свалена в
раковину как попало, сахарница без крышки. На газовой плите - огромные
лужи какао. По всему столу разбросаны ножи вперемежку с недорезанным сыром
и черт знает чем еще.
  Бедолага. Сколько жизни вложил сюда, чтобы создать свой порядок! И хватило
одного дня, чтобы все пошло прахом. Кто бы мог подумать? Уходя, люди
оставляют себя больше всего в тех местах, которые были на них похожи. Для
Дика Норта таким местом была его кухня. Но даже из этой кухни его зыбкая,
и без того малозаметная тень исчезла, не оставив следа.
  Вот же бедолага, повторял я про себя.
  Никаких других слов в голове не всплывало.
  Когда я принес в гостиную кофе, Амэ и Юки сидели на диване, обнявшись.
Мать, положив голову дочери на плечо, потухшим взглядом смотрела в
пространство. Точно наглоталась транквилизаторов. Юки казалась
бесстрастной, но, похоже, вовсе не чувствовала себя плохо или неуютно
из-за того, что мать в прострации опирается на нее. Совершенно
фантастическая парочка. Всякий раз, когда они оказывались вместе, вокруг
каждой появлялась какая-то загадочная, непостижимая аура. Какой не
ощущалось ни у Амэ, ни у Юки по отдельности. Что-то мешало им сблизиться
до конца. Но что?
  Амэ взяла чашку обеими руками, медленно поднесла к губам, отхлебнула кофе.
С таким видом, будто принимала панацею.
  - Вкусно, - сказала она.
  От кофе она, похоже, немного пришла в себя. В глазах затеплилась жизнь.
  - А ты что-нибудь выпьешь? - спросил я Юки.
  Та все так же бесстрастно покачала головой.
  - Все ли сделано, что было нужно? - спросил я Амэ. - Я имею в виду - с
нотариусом, с полицией? Какие-то еще формальности?
  - Да, все закончилось. С полицией особых сложностей не возникло. Обычный
несчастный случай. Участковый в дверь позвонил и сообщил. Я попросила его
позвонить жене Дика. Она, похоже, сразу в полицию и поехала. И все мелкие
вопросы с бумагами сама утрясла. Понятное дело - мы ведь с Диком и по
закону, и по документам друг другу никто. Ну а потом и мне позвонила. Не
говорила почти ничего, просто плакала в трубку. Ни упреков, ничего...
  Я кивнул. "Обычный несчастный случай"...
  Не удивлюсь, если через какие-то три недели Амэ напрочь забудет, что в ее
жизни существовал Дик Норт. Слишком легко все забывает эта женщина - да и
такого мужчину, в принципе, слишком легко забыть.
  - Могу ли я вам чем-нибудь помочь? - спросил я ее.
  Амэ скользнула взглядом по моему лицу и уставилась в пол. Ее взгляд был
пустым, как у рыбы - без желания проникнуть куда-либо. Она задумалась. И
думала довольно долго. Глаза ее оживали все больше - и наконец в них
забрезжила мысль. Так, забывшись, человек уходит куда-нибудь, но на
полпути вспоминает о чем-то - и поворачивает обратно.
  - Вещи Дика, - сказала она с трудом, словно откашливаясь. - Которые я
обещала вернуть жене. Я вам, кажется, уже говорила?
  - Да, говорили.
  - Я вчера вечером собрала это все. Рукописи, печатную машинку, книги,
одежду. Сложила в его чемодан. Там не очень много. Он вообще не из тех, у
кого в жизни много вещей. Небольшой чемодан - и все. Может, вам будет
несложно отвезти это к нему домой?
  - Конечно, отвезу. Где это?
  - Готокудзи, - сказала она. - Я не знаю, где именно. Вы сами не проверите?
Там, в чемодане, были какие-то документы...
  Чемодан дожидался меня на втором этаже, в тесной комнатке прямо напротив
лестницы. На бирке значилось имя - "Дик Норт" - и адрес дома в Готокудзи,
написанный необычайно аккуратно, как и все, что делал этот человек. В
комнату меня привела Юки. Узкая и длинная каморка под самой крышей - но,
несмотря на тесноту, очень приятная. Когда-то давно здесь ночевала
прислуга, а потом поселился Дик Норт, сообщила Юки. Однорукий поэт
поддерживал в комнате безупречный порядок. Стаканчик с пятью идеально
заточенными карандашами и пара стирательных резинок под лампой на
деревянной столешнице напоминали неоклассический натюрморт. Календарь на
стене - весь испещрен пометками. Опершись о дверной косяк, Юки молча
разглядывала комнату. Воздух был тих и недвижен - лишь за окном щебетали
птицы. Я вспомнил коттедж Макаха. Там стояла такая же тишина. И точно так
же - ни звука, кроме пения птиц.

  * * *