а
сигарету. Окурок упал на бетон, подымил еще немного и, намокнув, погас.
  - Как живот? - спросил я.
  - Болит немного, - ответила она.
  - Ну, давай, посидим еще чуть-чуть. Не холодно?
  - Нормально. Я люблю под дождем мокнуть.
  Рыболовы маячили на дамбе, вглядываясь в воды Тихого океана. Что же
особенного они находят в своей рыбалке? - подумал я. Зачем этим людям так
нужно весь день торчать под дождем и глазеть на море? Хотя, конечно, дело
вкуса. В конце концов, мокнуть под дождем у моря с нервной
тринадцатилетней пигалицей - тоже дело личного вкуса, ничего более.
  - Этот твой друг... - сказала вдруг Юки. Тихо, но очень жестко.
  - Друг?
  - Который в кино играл.
  - По-настоящему его зовут Готанда, - сказал я. - Как станцию метро.
Знаешь, на кольцевой, между Мэгуро и Одзаки"Готанда, Мэгуро, Одзаки -
станции токийского метро"...
  - Он убил эту женщину.
  Я покосился на нее. Она выглядела страшно усталой. Сидела, ссутулившись,
вся перекрученная - одно плечо выше другого - и тяжело дышала. Словно
человек тонул, но его спасли в последнюю секунду. Что за бред она несет -
сам черт бы не понял.
  - Убил? Кого?
  - Эту женщину. С которой он спал утром в воскресенье.
  Я по-прежнему не понимал, что она хочет сказать. В голове началось что-то
странное. Казалось, к ощущению реальности в моем мозгу примешивается
чья-то чужая воля. И нарушает естественный ход вещей. Но я не мог ни
совладать с этой волей, ни даже уловить, откуда она возникла. И я невольно
улыбнулся.
  - В том фильме никто не умирает. Ты с каким-то другим кино перепутала.
  - Я не про кино говорю. Он на самом деле убил. В настоящем мире. Я это
поняла, - сказала Юки и стиснула мой локоть. - Так страшно. Будто в животе
что-то застряло и проворачивается. И дышать не могу. Воздух в горле
застревает от ужаса. Понимаешь - оно опять на меня навалилось... То, о чем
я рассказывала. Поэтому я знаю. Точно знаю, без дураков. Твой друг убил
эту женщину. Я не чушь болтаю. Это правда.
  Наконец до меня дошло, о чем она. Вмиг похолодела спина. Язык прилип к
н„бу, и спросить ничего больше не получалось. Каменея под дождем, я сидел
и смотрел на Юки, не в силах пошевелиться. Что же, черт возьми, теперь
делать? - думал я. Вся картина моей жизни фатально перекосилась. Все, что
я до сих пор держал под контролем, вывалилось из рук...
  - Прости. Наверно, я не должна была тебе это говорить, - вздохнула Юки и
отняла руку от моего локтя. - Если честно, я сама не понимаю. Чувствую это
как реальность. Но не уверена, настоящая это реальность или нет. Боюсь,
если начну тебе такое говорить - ты тоже станешь злиться, ненавидеть меня,
как и все остальные. С другой стороны, не сказать тоже нельзя. Но как бы
то ни было, правда или неправда - я-то действительно это вижу! И ощущение
внутри меня остается, и никуда от него не денешься! Очень страшно. Я одна
с этим не могу... Поэтому, пожалуйста, не сердись на меня. Если сильно
меня ругать, я просто не выдержу.
  - Никто тебя не ругает. Успокойся и говори, как чувствуешь. - Я взял ее за
руку. - Значит, ты это видишь?
  - Вижу. И очень ясно. В первый раз у меня такое... Как он душит ее. Ту
женщину, актрису из фильма. А потом кладет ее труп в машину и куда-то
увозит. Куда-то далеко-далеко. На той самой машине, итальянской. На
которой мы с тобой однажды катались. Ведь это его машина, верно?
  - Верно. Его машина, - кивнул я. - А что еще ты чувствуешь? Не спеши,
подумай как следует. Любые мелочи. Какие угодно детали. Что происходит -
то и рассказывай.
  Юки оторвалась от моего плеча и повертела головой, разминая шею. Вдохнула
носом, набрала в грудь побольше воздуха. И наконец сообщила:
  - Да, в общем, немного... Землей пахнет. Лопата. Ночь. Птицы поют. Вот и
все, наверное. Задушил, увез на машине и в землю закопал. И больше ничего.
Только знаешь, странно так... Ничьей злобы не чувствуется. То есть, нет
ощущения, что этот человек - преступник. Точно и не убийство, а церемония
какая-то, вроде похорон. Очень спокойно все. И убийца, и жертва такие
спокойные, аж жутко. От этого спокойствия очень жутко. Не могу
объяснить... Ну, как будто на край света попал - вот такое спокойствие.
  Я долго молчал, зажмурившись. И во мраке закрытых глаз пробовал собраться
с мыслями. Бесполезно. Я ступал в поток мыслей, как в реку, и пытался
удержаться на ногах - но у меня ни черта не получалось. Вещи, явления и
события этого мира - вс„, что хранилось в моем мозгу до сих пор, - вдруг
утратило всякую взаимосвязь. Картина Вселенной раскалывалась, и осколки
разлетались в разные стороны.
  Рассказ Юки я воспринял как информацию. Не то чтобы я поверил ей
полностью. Но и сомнений особых не испытал. Душа пропиталась ее словами,
как губка. Конечно, это всего лишь версия. Возможность, не более. Но
странное дело: энергия этой возможности оказалась просто сокрушительной.
Стоило какой-то малявке лишь намекнуть, что такое вообще может быть, - и
вся система причин и следствий, что я худо-бедно выстроил за несколько
месяцев, развалилась, словно карточный домик. Система эта, условная,
призрачная, вечно страдавшая нехваткой доказательств, все же была
достаточно стройной, чтобы тоже иметь право на существование. Вот только
места для альтернатив теперь оставалось все меньше.
  Возможность существует, подумал я. И тут же почувствовал: что-то
оборвалось. Что-то закончилось - едва уловимо, но бесповоротно. Что же
именно? Однако думать ни о чем не хотелось. Ладно, сказал я себе. Подумаем
позже. И ощутил, как к горлу вновь подкатывает одиночество. Здесь, на
бетонной дамбе у моря в обществе тринадцатилетней девчонки, я был
невыносимо, космически одинок.
  Юки легонько сжала мое запястье.
  Мы сидели так очень долго, а она все сжимала его. Маленькой, теплой, почти
нереальной ладонью. Будившей целый ворох воспоминаний. Воспоминания,
подумал я. От которых тепло. Но которыми уже ничего не исправишь.
  - Пойдем, - сказал я. - Отвезу тебя домой.
  Я отвез ее в Хаконэ. Всю дорогу мы оба молчали. Тишина была нестерпимой. Я
нашарил в бардачке кассету и сунул в магнитофон. Заиграла музыка, какая -
я и сам не понимал. Я вел машину, сосредоточившись на дороге. Координируя
движения рук и ног, аккуратно переключая скорости, бережно сжимая руль.
Перед глазами, мерно цокая, плясали дворники: тик-так, тик-так, тик-так...
  Мне не хотелось снова встречаться с Амэ, и я не стал заходить в дом.
  - Эй, - сказала Юки на прощанье. Выйдя из машины, она остановилась и
говорила со мной, обнимая себя за плечи, словно ей было очень холодно. -
Только не вздумай глотать, как утка, все, что я говорю. Просто я так вижу,
и все. Говорю тебе - я сама не понимаю, что там правда, что нет. И не
злись на меня из-за этого, слышишь? Если еще ты на меня будешь злиться -
вообще не знаю, что со мной будет...
  - Вовсе я на тебя не злюсь, - улыбнулся я. - И ничего не глотаю, как утка.
Когда-нибудь мы поймем, как все было на самом деле. Туман уйдет, истина
останется. Это я точно знаю. Если все действительно так, как ты говоришь -
значит, истина иногда проясняется через тебя, вот и все. Ты не виновата, я
знаю. Я должен пойти и сам все проверить. Иначе проблемы не решить.
  - Ты встретишься с ним?
  - Конечно, встречусь. И спрошу обо всем напрямую. Другого выхода нет.
  Юки поежилась.
  - Значит, ты на меня не злишься?
  - Конечно, не злюсь, - сказал я. - С чего мне на тебя злиться? Ты же
ничего дурного не сделала.
  - Ты был очень хороший, - сказала Юки. Почему-то в прошедшем времени. - Я
никогда не встречала такого человека, как ты.
  - Я тоже никогда не встречал такую девчонку, как ты.
  - Прощай, - сказала она. И пристально посмотрела на меня. Было видно: она
сомневается. И явно хочет сделать что-то еще: то ли добавить еще пару
слов, то ли руку пожать, то ли поцеловать меня в щеку. Но ничего этого
она, конечно, делать не стала.
  Всю дорогу домой в салоне машины я ощущал ее сожаление о чем-то
несделанном. Слушая музыку, буравя глазами шоссе и сжимая руль, я вернулся
в Токио. На съезде с магистрали Токио-Нагоя кончился дождь. Но о том, что
нужно выключить дворники, я вспомнил, лишь подъезжая к стоянке на Сибуя.
То есть, я сразу заметил, что дождь перестал, - но мысль о том, чтобы
выключить дворники, почему-то не возникла. В голове была полная каша.
Что-то нужно со всем этим делать... Уже выключив двигатель, я долго сидел
в "субару", сжимая баранку и глядя перед собой. Прошла уйма времени,
прежде чем я наконец оторвал пальцы от руля.

  39.

  Но чтобы собраться с мыслями, времени понадобилось еще больше.
  Проблема номер один: стоит ли верить Юки? Я попытался проанализировать,
насколько вообще возможно то, что она сказала, по мере сил, отключив
эмоциональные факторы. Это оказалось нетрудно. Душа уже онемела так, будто
ее искусали пчелы. Возможность существует, подумал я. Но чем дольше я
думал, тем больше возможность походила на вероятность, сомневаться в
которой становилось все сложней и сложней. Я зашел на кухню, вскипятил
воды, смолол кофейные зерна и не спеша, с расстановкой сварил себе кофе.
Достал из буфета чашку, налил туда дымящейся черной жижи. Принес кофе в
комнату, сел на кровать и принялся пить. Когда чашка опустела, вероятность
очень сильно начала смахивать на очевидность. Похоже, это действительно
так, подумал я. То, что увидела Юки, случилось на самом деле. Готанда убил
Кики, а потом увез ее на машине и то ли закопал, то ли сделал с ней что-то
еще.
  Чудеса. Ни улик, ни доказательств. Тринадцатилетняя девчонка с обнаженными
нервами смотрела кино и почувствовала убийство. А я почему-то не испытал к
этому ни малейшего недоверия. Шок - испытал, это да. Но в саму сцену, что
ей привиделась, поверил почти интуитивно. Почему? Откуда у меня такая
уверенность? Черт его знает.
  Хорошо. Отложим непонятное в сторону. Попробуем двигаться дальше.
  Следующий вопрос. Какого черта Готанде убивать Кики?
  Не понимаю. Следующий вопрос. А Мэй убил тоже он? Если да - то, опять же,
зачем? Какого черта Готанде убивать Мэй?
  Не понимаю, хоть тресни. Сколько я ни ломал себе голову - никаких, пусть
даже самых нелепых мотивов убийства у Готанды я не находил.
  Слишком много непонятного.
  Оставалось одно: как я и сказал Юки, встретиться с ним и спросить
напрямую. Только как, интересно, спрашивать? Представляю себе эту картину.
Я смотрю на Готанду и говорю: "Ну что, старик, это ты убил Кики?"
Полнейший идиотизм, не сказать - абсурд. И слишком уж пахнет дерьмом. От
одной мысли, что я могу такое сказать, меня чуть не стошнило.
  Ясно как день: в мое понимание ситуации затесался какой-то ошибочный
фактор. Какой? Если не спросить об этом в лоб у самого Готанды - ничего не
сдвинется с места. Хватит уже плыть бог знает куда в мутной воде. Я не
могу больше привередничать, выбирая, что нравится. Абсурд, дерьмо,
ошибочный фактор - неважно. Я должен сделать то, что должен.
  Я попробовал позвонить Готанде - несколько раз подряд. И ни разу не смог.
Cидя с телефоном на коленях, я медленно, цифру за цифрой, проворачивал
диск. Но так и не решился набрать весь номер до конца. В итоге я сдался:
повесил трубку и, растянувшись на кровати, принялся разглядывать потолок.
Не могу. Бесполезно. Готанда играет в моей жизни куда бoльшую роль, чем я
думал. Мы - друзья. Даже если он убил Кики - мы все равно друзья. Я все
равно не хочу его потерять. Слишком много я уже потерял. Бесполезно. Не
могу позвонить - и баста.
  Я переключил телефон на автоответчик и решил ни при каких обстоятельствах
не брать трубку. Позвони мне сейчас Готанда - я даже не представляю, что
скажу ему.
  На следующий день звонили несколько раз. Кто - не знаю. Может, Юки. Может,
Юми„си-сан. Я не подходил к телефону. У меня просто не было сил
разговаривать. Телефон издавал семь или восемь трелей и умолкал. И с
каждым звонком я вспоминал свою бывшую подругу из телефонной компании.
"Эй, ты! Возвращайся к себе на Луну!" - говорила она. Да, - отвечал я ей
мысленно, - ты права. Наверное, мне и правда лучше вернуться к себе на
Луну. Здесь для меня слишком плотный воздух. И слишком сильное притяжение.
  Четверо суток подряд я сидел дома и думал. О том, почему у меня все так.
Четверо суток - почти без еды, без сна и без капли спиртного. Никуда не
выходил. С трудом заставляя тело выполнять даже самые элементарные
функции. Сколько я уже потерял в этой жизни, думал я. И продолжаю терять.
И всякий раз остаюсь в одиночестве. Всегда у меня так. Всегда только так и
не иначе. В каком-то смысле, мы с Готандой - одного поля ягоды. Даром что
у нас такие разные жизни, мысли и чувства. Несмотря ни на что - мы с ним
одной породы. Оба продолжаем терять. И вот-вот потеряем друг друга.
  Я думал о Кики. Вспоминал ее лицо. "Что происходит?" - спрашивала она. Она
была мертва, и лежала в яме, засыпанная землей. Как и моя Селедка. Мне
чудилась дикая вещь. Будто Кики умерла потому, что сама так решила. Будто
ей самой это было нужно - умереть. Меня охватило отчаяние. Тихое,
безнадежное отчаяние, с которым дождь проливается над морем. Мне даже не
было грустно. Только по душе словно пробегали чьи-то пальцы, вызывая
мурашки и желание съежиться. Вс„ когда-нибудь исчезает. Уходит в Ничто без
единого звука. Ветер заносит любые знаки, которые мы пытаемся нарисовать
на песке. И никто не в силах его остановить.
  В любом случае - одним трупом больше. Крыса, Мэй, Дик Норт, теперь - Кики.
Всего четыре. Осталось два. Кто еще может умереть? Хотя - что тут гадать?
Все когда-нибудь умирают. Раньше или позже. Превращаются в скелеты и
собираются в одной комнате. А все Странные Комнаты Моей Жизни мистическим
образом связаны между собой. Комната со скелетами в пригородах Гонолулу.
Мрачная и холодная каморка Человека-Овцы в отеле "Дельфин". Квартира, в
которой Готанда и Кики занимались любовью воскресным утром... До какой
степени вс„ это - реальность? Вс„ ли в порядке у меня с головой? Или я
давно уже ненормальный? Каких только событий не случалось в искаженной
реальности этих комнат. Какова же реальность в оригинале? Чем больше я
думал, тем дальше уходила от меня истина. Заснеженный Саппоро в марте -
реальность? Теперь он казался фантомом. Дикий пляж в Макахе, где мы сидели
бок о бок с Диком Нортом, - реальность? Тоже какой-то фантом. Очень похоже
- но вряд ли оригинал. Ну, ей-богу, - разве в нормальной реальности
однорукий мужчина может так ровно резать хлеб? Разве дала бы мне шлюха из
Гонолулу телефон комнаты со скелетами, куда привела меня Кики?
  И все же это - реальность и не что иное. Почему? Потому что я помню, что
это было со мной. И если я не признаю это - все мое восприятие мира
улетает в тартарары.
  А может, моя психика больна, и болезнь прогрессирует?
  Или это реальность моя больна, и болезнь прогрессирует?
  Не понимаю.
  Слишком много непонятного.
  Но независимо от того, кто болен, и что прогрессирует - я должен
упорядочить дикий хаос, в который меня занесло. И, сколько бы ни
накопилось в душе грусти, злости или отчаяния - прокомпостировать,
наконец, билет до конечной станции этого безумного путешествия. Такова моя
роль. Слишком многие вещи и события мне намекают об этом. Слишком со
многими людьми я пересекся, чтобы оказаться в этой ситуации случайно.
  Итак, сказал я себе. Верни шагам былую упругость. И танцуй дальше. Так
здорово, чтобы всем было интересно смотреть. Шаг в танце - вот твоя
единственная реальность. Отточи ее до совершенства, и все. Рассуждать тут
не о чем. Эта реальность на тысячу процентов выгравирована у тебя в мозгу.
Танцуй. И как можно лучше. Набери номер Готанды и спроси у него:
  - Послушай, старик. Это ты убил Кики?
  Бесполезно. Рука не поднимается. При одном взгляде на телефон сердце
начинает бешено колотиться. Вс„ тело трясет, дыхание перехватывает так,
словно я борюсь с ураганом. Я люблю Готанду. Это мой единственный друг, и
это - я сам. Готанда - часть моей жизни. Я хорошо понимаю его... Несколько
раз подряд я сбился, набирая номер. Пальцы не попадали на нужные цифры. На
пятой или шестой попытке я шваркнул телефоном об пол. Бесполезно. Я
физически неспособен на это. Шаг в танце не удался.
  Тишина в квартире сводила меня с ума. Раздайся в этой тишине звонок
телефона - я бы, наверное, закричал. Я вышел из дому и отправился
слоняться по городу, аккуратно ступая и осторожно пересекая улицы, как
пациент, проходящий курс реабилитации. Людской поток вынес меня к
какому-то садику; я присел на скамейку и начал глазеть на прохожих. Я был
бесконечно один. Очень хотелось за что-нибудь ухватиться, но ничего
подходящего вокруг не нашлось. Я оказался в скользком ледяном лабиринте -
абсолютно не на что опереться. Темнота была белой, а звуки проваливались в
пустоту. Хотелось заплакать. Но даже этого не получалось. Да, Готанда -
это я сам. Теряя его, я терял часть себя.
  Я так и не смог ему позвонить.
  Прежде, чем я что-либо смог, Готанда пришел ко мне сам.
  Как и в прошлый раз, весь вечер шел дождь. На Готанде был тот же белый
плащ, в котором он ездил со мной в Иокогаму, шляпа под цвет плаща, на носу
- очки. Несмотря на сильный дождь, он пришел без зонта, и со шляпы капало.
Когда я открыл дверь, Готанда широко улыбнулся. Я машинально улыбнулся в
ответ.
  - Ну и видок у тебя, - сказал он. - Звоню тебе, звоню - никто трубку не
берет. Вот и решил зайти. Ты в порядке?
  - Если честно, то не совсем, - ответил я, тщательно подбирая слова.
  Прищурившись, он несколько секунд изучал мое лицо.
  - Ну, что ж... Может, я в другой раз зайду? Так, наверное, лучше будет. Я
сам виноват - заявился без приглашения... А поправишь здоровье - тогда и
встретимся, идет?
  Я покачал головой. Вздохнул, подыскивая слова. Но нужных слов на ум не
приходило. Готанда стоял, не двигаясь, и терпеливо ждал, что я скажу.
  - Да нет... Здоровье ни при чем, - произнес я наконец. - Просто долго не
спал, долго не ел - вот и выгляжу усталым. Но, во-первых, уже все в
порядке. А во-вторых, у меня к тебе разговор. Давай сходим куда-нибудь.
Тысячу лет не ужинал по-человечески.
  Мы поехали в город на его "мазерати". В проклятом "мазерати" мне снова
стало не по себе. Какое-то время Готанда вел машину сквозь размытый дождем
неон. Просто ехал вперед, никуда в особенности не направляясь. Переключая
скорости настолько мягко и точно, что я ни разу не ощутил ни дрожи, ни
слабенького толчка. Осторожно разгоняясь - и плавно тормозя на поворотах.
Небоскребы нависали над нами, как горы над путниками в ущелье.
  - Куда поедем? - спросил Готанда и бросил взгляд на меня. - Чтобы не
встречать типов с "ролексами", спокойно поговорить и отлично поесть, я так
понимаю?
  Ничего не ответив, я продолжал разглядывать небоскребы. Мы покрутились по
улицам еще с полчаса - и он наконец не выдержал.
  - О'кей. Тогда давай действовать от противного, - сказал он легко, без
малейшего раздражения в голосе.
  - От противного?
  - Поедем в самое шумное заведение. Там-то и сможем поговорить с глазу на
глаз. Как тебе такая идея?
  - Неплохо, но... Куда, например?
  - Ну, скажем, в "Шейкиз", - предложил он. - Если ты, конечно, не против
пиццы.
  - Да ради бога. Никогда не имел ничего против пиццы. Только... Как же твой
имидж? Что, если в таком месте тебя узнают?
  Готанда улыбнулся - совсем слабой улыбкой. Силы в этой улыбке было не
больше, чем в последних лучах заката, пробивающихся сквозь густую листву.
  - Ты когда-нибудь видел, чтобы знаменитости трескали пиццу в "Шейкиз"?
  Как всегда в выходные, в пиццерии было громко и людно - яблоку негде
упасть. Джазовый квартет - все в одинаковых полосатых рубашках - наяривал
на сцене "Tiger Rag", а студентики за столиками, вдохновленные пивом,
надсадно его перекрикивали. В зале царил полумрак, никто не обращал на нас
внимания. Пряный запах жареного теста растекался волнами по воздуху. Мы
заказали пиццу, купили пива и уселись в самом укромном углу за столик с
пижонской лампой-"тиффани".
  - Ну, вот видишь? Вс„ как я говорил, - сказал Готанда. - И уютн