Воздух насыщен запахами  перегноя,  сосны  и  полой  воды,  только  что
освободившейся ото льда, - бодрящий душу воздух. Но Сергея  Варфоломеевича
он уже не бодрит, не веселит, а скорее тревожит.
   Весна в его жизни давно уже связана не с весельем, а с огорчениями.
   Как стает снег, так и начинаются неприятности с севом, с инвентарем,  с
отстающими  колхозами.  И  по  каждому  случаю  надо  давать   объяснение,
выслушивать упреки, опасаться выговоров или еще чего-нибудь похуже...
   А потом приспеют лето, осень, связанные с новыми тревогами.
   Только зимой, пожалуй, и вздохнешь немножко. Но  тут  опять  же  вскоре
начинается подготовка к весне.
   Так вот и живет Сергей Варфоломеевич из года  в  год.  Конечно,  он  не
жалуется. И смешно было бы жаловаться: уж если взялся за гуж - не  говори,
что не дюж.
   Просто всякие мысли сейчас бродят в его голове.
   А Перекресов что-то пишет. Как переехали мост, он  сразу  же  вынул  из
кармана блокнот  и  что-то  записывает,  а  что  -  разобрать  со  стороны
невозможно. Будто он не буквы,  не  слова  записывает,  а  знаки  какие-то
ставит. Да Сергей Варфоломеевич и не сильно старается заглядывать к нему в
блокнот. Это, пожалуй, и неудобно. Пусть пишет.  Сергею  Варфоломеевичу-то
какое дело?..
   Хотя чем-то записи все-таки беспокоили его. И ему  все  более  казалось
странным, просто невероятным, что  вот  такой  важный  человек,  секретарь
обкома, вдруг решился поехать зачем-то, даже не на  машине,  в  эти  самые
Желтые Ручьи. Ну пусть оттуда, из Желтых Ручьев, пришла кляуза в обком. Но
можно было бы в таком случае послать инструктора туда  или  комиссию,  как
это водится. А он, секретарь обкома, для чего-то сам поехал. А для чего?
   И что он вывезет  оттуда?  Какая  польза  будет?  Ведь  даже  у  Сергея
Варфоломеевича, на что уж он небольшой работник  -  не  такой  большой,  -
все-таки скопится за сегодняшний день большая почта. Тут и  то,  что  надо
прочитать и понять, и то, что самому надо подписать и отправить.
   А  секретарю  обкома,  не  то  что  председателю  райисполкома,   пишут
отовсюду: и из Москвы, и со всей области. Это, наверно, вот такая пачка за
каждый день. А он поехал в Желтые Ручьи. А зачем?
   Виктор Иванович, бывало, тоже разъезжал, но у того была другая  хватка.
И что бы теперь ни говорили про него, Сергей  Варфоломеевич  всегда  будет
вспоминать  прежнего  секретаря  обкома  добрым   словом.   Всегда   будет
вспоминать, хотя и имел от него неприятности.
   Виктор Иванович любил, что называется, накачать работников. Бывало,  он
проедет, так  только  треск  стоит.  Этому,  тому  -  всем  раздаст,  если
задержались с уборкой или хлебозаготовками.  Зато  он  зла  не  помнил.  А
Перекресов еще не  известно,  что  за  человек.  Всего  про  него  еще  не
известно.
   Сергей Варфоломеевич улыбнулся, вообразив, как  повел  бы  себя  Виктор
Иванович, если б на его  пути  оказался  расшатанный  мост  и  к  тому  же
утопленный трактор. Да он бы душу вытряс и из председателя райисполкома, и
из того же Битюгова - директора МТС! Он бы уж его нашел!  А  этот  ничего.
Только записывает в блокнот. Может, про  это  как  раз  и  записывает.  Но
что-то больно много пишет, как резолюцию готовит для партактива.
   Всю дорогу Перекресов называл Сергея Варфоломеевича уважительно на "вы"
и неизменно по имени-отчеству, чего  никогда  не  делал  Виктор  Иванович,
любящий всех называть только по фамилии и на "ты". Но мало кто обижался. А
этот, пожалуй, слишком вежливый, и от этой вежливости получается  какая-то
жесткость.
   Как-то все время неуютно Сергею Варфоломеевичу, когда  Перекресов  даже
молча сидит с ним рядом в пролетке на пружинной клеенчатой подушке.
   А Григорий Назарович вроде того что дремлет на козлах.
   Напрасно его, пожалуй, взял с  собой  Сергей  Варфоломеевич.  Напрасно:
болтливый он очень! Лезет,  куда  его  не  просят.  И  Перекресов  из  его
болтовни может составить совсем не то мнение.
   А вообще-то ничего не поделаешь, пусть составляет.
   На прошлой неделе какие-то корреспонденты приезжали. Тоже чего-то такое
расспрашивали. Может, уже  написали  статейку.  Может,  скоро  появится  в
газете. Ну и пусть.  Что  же  теперь  делать?  Перестройка  идет  по  всем
вопросам. На всех не угодишь.
   А  все-таки  немножко  обидно.   Похоже,   что   Сергей   Варфоломеевич
преждевременно состарился. Ужас как  заболела  вдруг  поясница,  когда  он
поднял плаху. Теперь уже не болит - прошло.
   А все-таки в чем же дело? Рано бы еще стариться. И  Терентьев,  пьяный,
на свадьбе вдруг  погладил  его  по  голове  и  захохотал:  "Мало  у  тебя
волосьев-то остается на голове. Как ветром сдуло. От умственного, что  ли,
труда?" Похоже, что и Терентьев посмеялся над ним. Пьяный,  конечно,  был,
осмелел. Не надо было гулять у  него  на  свадьбе.  Надо  было  поздравить
молодых и уйти.
   В  висках  опять  началось  покалывание,  и  затылок  заболел.   Сергей
Варфоломеевич потер затылок ладонью,  боль  как  будто  утихла,  но  зато,
кажется, сильнее стало покалывать в висках.
   "Хвораю, - жалостливо подумал Сергей Варфоломеевич. - Хвораю,  а  никто
этого, может, и не понимает. Все только требуют, строго спрашивают с тебя,
критикуют..."
   Он снова вспомнил этих двух  корреспондентов,  что  на  прошлой  неделе
заходили к нему. Из какой они газеты, он забыл. И лиц их не запомнил. Нет,
одного  запомнил  -  черненький  такой,  в  очках,  слишком  шустрый.  Все
допытывался, как идет составление планов в колхозах, участвует ли  в  этом
деле райисполком, как участвует. А что ему  ответишь?  Он  же  ищет,  этот
корреспондент, обязательно недостаток, хочет на чем-нибудь  тебя  поддеть,
чтобы потом описать во всех красках. И не знаешь, как ему лучше  ответить.
Боишься ошибиться в ответе.  Всего  боишься,  постоянно  волнуешься.  Ведь
живешь у всех на виду. И все предъявляют к тебе претензии. А если говорить
начистоту, так  что  это,  простое,  что  ли,  дело  -  составлять  планы?
Попробуй-ка ты сам, черненький корреспондент в очках, составить хоть  один
план, да так, чтобы к тебе потом не придирались.
   Сергей  Варфоломеевич  недавно  вмешался  в  один  такой  план  колхоза
"Красный пахарь" - предложил увеличить поголовье свиней и уменьшить  стадо
рогатого скота, - так его на очередном бюро райкома так трясли за это, что
он и костей, думал, не соберет.
   А между прочим, он и  сейчас  не  понимает,  за  что  его  трясли.  При
Капорове таких недоразумений не было. А ведь тоже составляли планы. И  все
было в порядке. И Сергей Варфоломеевич никого, кроме Виктора Ивановича, не
боялся. И корреспонденты ему были не страшны. По главным показателям район
был всегда на видном месте в области.
   И никто не смел кричать Сергею Варфоломеевичу на бюро райкома,  что  он
не читает новую  сельскохозяйственную  литературу.  А  когда  ему  читать?
Акатьев заставил этой литературой  всю  этажерку  в  его  кабинете.  Часть
брошюр Сергей Варфоломеевич перенес к себе на квартиру, сложил  в  спальне
на тумбочке у самой кровати. Однако читать - ну совершенно некогда. Газету
возьмешь перед сном - и то глаза сразу слипаются. И раньше никто за это не
придирался к нему. Не обращали на это внимания, не спрашивали,  читает  ли
он какие-нибудь там брошюры. Не школьник же он, в самом деле. И  никто  не
требовал, чтобы он ни с того ни с сего, без всякого смысла ехал вдруг  вот
так, на пролетке, куда-то к черту, в Желтые  Ручьи,  когда  это  никак  не
связано с его планами.



7

   Желтые Ручьи ничего не  определяли  и  сейчас  не  определяют  во  всем
районном масштабе.
   А чтобы там побывать, надо, вот как сегодня, целый  день  убить.  Целый
день! И никакой пользы району от этого не будет.
   Ведь там, в Желтых Ручьях,  все  равно  как  во  всех  колхозах,  сидят
районные уполномоченные. Они подают сигналы, делают  указания,  нацеливают
колхоз на определенные задачи. Чего же еще надо?
   Этот вопрос Сергей  Варфоломеевич  мысленно  адресовал  как  бы  самому
Перекресову. Ведь все равно Перекресов будет расспрашивать  его  о  Желтых
Ручьях. Будет,  конечно,  упрекать,  указывать,  обращать  внимание.  Все,
наверно, будет как водится. Но Сергей Варфоломеевич раньше всего хотел  бы
заметить секретарю обкома, что район этот не маленький:  в  районе  больше
тридцати колхозов, точнее сказать, тридцать два. Желтые Ручьи  и  вот  вся
эта сторона должны были бы  отойти  к  железнодорожной  станции,  где  мог
образоваться новый районный центр. Был уже года два назад такой проект, но
где-то его замариновали.
   Жеребец опять задрал голову на  бегу  и  заржал  с  такой  исступленной
страстью, что спутал все мысли Сергея Варфоломеевича.
   И Перекресов спрятал свой блокнот в карман.
   А кучер сказал, кивнув на жеребца:
   - Застоялся наш Эдуард. Давно не был на просторе.  Доволен.  Мечтает  о
своих делах...
   - И дорога хорошая, - сказал Перекресов. - Вот бы так все время.
   - Так теперь будет все время, - пообещал  кучер.  -  Это  уж  хозяйство
Тишкова начинается. Это уж он тут свирепствует...
   - Правда, что свирепствует, - поддержал разговор Сергей  Варфоломеевич.
- Я его знаю. Он с прошлой осени тут выбран председателем. Был он  у  меня
зимой.  Чего-то  такое  ругался,  даже  угрожал.  Я  его,  правда,  осадил
немножко. Больше не являлся...
   - Значит, вы с ним в конфликте? - спросил Перекресов и  с  любопытством
посмотрел  на  Сергея  Варфоломеевича.  -  Из-за   чего   же,   интересно,
поссорились?
   -  Да  не  поссорились  мы,  -  мотнул  головой  Сергей  Варфоломеевич,
отбиваясь от крупной мухи, неведомо откуда появившейся. - Просто  серьезно
поговорили, и, видать,  этот  Тишков  мужичонка,  заметно,  свирепый.  Или
нервный слишком. Не понял я его...
   - И больше не виделись?
   - Нет, виделись. У нас зимой конференция была.  Опять  он  мне  чего-то
дерзкое сказал. С трибуны. Но разве можно на все  обращать  внимание,  тем
более он здесь долго не продержится, этот  Тишков.  Это  ошибка  была  еще
товарища Капорова - рекомендовать Тишкова в председатели.  Хотя,  конечно,
мы должны были эту ошибку исправить...
   - Да никакой ошибки нет, - сердито дернул вожжи кучер.
   Но Сергей Варфоломеевич, как бы не услышав его слов, продолжал говорить
о Тишкове. Он что-то такое затеял, этот Тишков,  с  прежним  председателем
тамошнего колхоза Бескудниковым, что-то вроде  вымогательства.  И  все  на
почве пьянства...
   - Да он и не пьет, - опять сказал кучер.
   - Все они не пьют, - махнул рукой Сергей Варфоломеевич. - И брат у него
оказался ворюга. Мне начальник милиции рассказывал, Терентьев...
   Упомянув о Терентьеве, он невольно зажмурился. А кучер предложил:
   - Хотите, я об этом расскажу подробно?
   - После, - сделал строгое лицо Сергей Варфоломеевич,  желая  завести  с
секретарем обкома обстоятельный разговор. Дело ведь не  в  самом  Тишкове.
Тишкова, конечно, нужно освободить. Но как, очень важно выяснить, будет  с
разделением района? Вот главный вопрос.
   И Сергей Варфоломеевич начал  было  об  этом  говорить,  но  Перекресов
перебил его:
   - А этот Тишков тут, стало быть, с прошлой осени?
   - С осени.
   - А вы, - опять спросил Перекресов, - вы, Сергей  Варфоломеевич,  давно
уже председателем?
   - Да как сказать...
   - Давно, - чему-то усмехнулся кучер.
   И усмешка эта непонятная задела Сергея Варфоломеевича.
   - Ты, Григорий Назарыч, за меня не отвечай, - гневно попросил он.  -  Я
за себя сам способен ответить. - И повернулся к Перекресову. -  Я,  видите
ли, какое дело... Я до войны тут  секретарем  райкома  комсомола  работал.
Первым. Первым секретарем. Потом, после войны, когда я сюда вернулся, меня
взяли на работу в райком партии. Завотделом. Ну, и тут, как  видно,  массы
меня вспомнили и уже вскоре выбрали председателем райисполкома.
   - Так. Значит, вы человек популярный?
   - Можно и так считать, - скромно потупился Сергей Варфоломеевич.  -  Во
всяком случае, я не сам себя назначил на пост председателя...
   - Ну, это понятно, - кивнул Перекресов. - А до этого поста что делали?
   Сергей Варфоломеевич перечислил как будто все свои должности.
   - Ну, это, так сказать, руководящая деятельность, - улыбнулся секретарь
обкома. - А где вы работали, пока вас не узнали массы?
   -  Это  сейчас  вот,  вдруг,  и  не  вспомнишь,  -  затруднился  Сергей
Варфоломеевич. - Вообще-то трудно сказать...
   В разговор опять вмешался кучер.
   - Я так понимаю,  -  посмотрел  он  на  секретаря  обкома,  -  что  вас
интересует, где Сергей Варфоломеевич находился с молодых лет?
   - Ах, с молодых лет, - сказал Сергей Варфоломеевич. -  С  молодых  лет,
просто с детства, я учился в школе. И, по желанию родителей,  кроме  того,
проходил обучение у портного в сельской  местности.  Потом  я  поступил  в
столярную мастерскую и вскоре на маслозавод...
   - А портняжному-то ремеслу научились? - спросил Перекресов.
   - Как сказать...
   - Ну допустим, можете себе сами сшить рубашку? - поинтересовался  кучер
и опять усмехнулся.
   -  Не  вижу  пока  такой  надобности,   -   сверкнул   глазами   Сергей
Варфоломеевич.
   Ему  хотелось  выругать  Григория  Назаровича,   поставить   его,   как
полагается, на место. "Это  уж  какая-то  комедия  получается,  -  сердито
подумал он. - Нечего из меня комедию строить. Заговорили о Тишкове и вдруг
на меня перешли". Но тут же у него мелькнула  тревожная  мысль:  может,  и
Григорию Назаровичу уже заметно,  что  под  него,  Сергея  Варфоломеевича,
где-то подводят мину. От  этого,  может,  и  осмелел.  Григорий  Назарович
вообще-то тихий мужик. Все может быть.  Однако  сдаваться  нельзя.  Нельзя
себя слишком низко ставить. И Сергей Варфоломеевич спросил:
   - А что это вы, товарищ  Перекресов,  решили  с  меня  анкету  снимать?
Вообще-то мое личное дело находится в обкоме...
   - Обиделись? - удивился Перекресов.
   - Не обиделся, но вообще говорили о деле...
   - А дело, как известно, делают  люди,  -  улыбнулся  Перекресов.  -  Я,
понятно, и интересуюсь людьми. И вы мне интересны. Вы сами из крестьян?
   Сергей Варфоломеевич уже  пожалел,  что  так  резко  ответил  секретарю
обкома, и старался теперь говорить мягко, деликатно. Да, так точно, он  из
крестьян, но в крестьянском хозяйстве,  к  сожалению,  долго  работать  не
пришлось, хотя он любит крестьянское дело. Ну как же! У него вся  родня  -
крестьяне. Колхоз "Авангард" - его, можно сказать, родина. Вспоминают  его
там. Как приедет в "Авангард",  сейчас  же  вокруг  него  народ,  земляки.
Вспоминают, как в детские годы в городки играли. И тогда  ведь  невозможно
еще было угадать, кто кем будет. Большинство его сверстников и по сей день
рядовыми колхозниками работают. Бывают забавные случаи. Бабка одна,  некая
Аграфена Понтрягина, недавно приехала по своим делам в райисполком,  зашла
в  приемную  председателя  и,  показав  на  двери  кабинета,  спросила   у
секретаря: "Серега-то здесь?"
   Перекресов улыбнулся.  И  Сергей  Варфоломеевич,  заметив  его  улыбку,
успокоился. Значит, секретарь обкома не обижается на него.



8

   - Вот они самые и есть, долгожданные Желтые Ручьи, - показал  кучер  на
незавидные избушки, расставленные неровно на краю  оврага  и  ползущие  на
облысевшую бурую гору, где совсем немного сохранилось елей и сосен, и  еще
каких-то деревьев - не то лип, не то дубов.
   А  внизу,  под  горой,  столпились  белоствольные  березки   и   яркой,
праздничной своей красотой как бы подчеркивают бедность жилищ.  И  недавно
побеленные  каменные  столбики  у  въезда  в  деревню  тоже  оттеняют  эту
бедность. Но они же, эти столбики, серьезному  наблюдателю  внушат,  может
быть, и ободряющее чувство. Кто-то же вкопал здесь эти столбики, и выбелил
их, и окаймил для большей красоты черной краской или, скорее всего, печной
сажей. Была, наверно, у того, кто это делал, какая-то веселая мысль.
   - Батюшки, Григорий Назарыч! -  всплеснула  руками  немолодая  женщина,
выглянувшая  в  распахнутое  окно  самой  крупной  избы,  где  над  дверью
прикреплена большая железная вывеска: "Правление колхоза "Желтые Ручьи". -
Батюшки! Да что же это такое? А Тихона Егорыча-то нет...
   - Где же он? - спросил Григорий Назарович.
   - В разбеге,  -  засмеялась  женщина,  завязывая  на  подбородке  белый
платок. - Я сама его жду. Беги, Никишка! - закричала она тут же  мальчику,
стоявшему у столба. - Беги на ферму. Может, там знают, где  Тихон  Егорыч.
Скажи,  что  Григорий  Назарыч  приехали.  И  с  ним,  скажи,  какие-то...
представители,  -  оглянулась  она  на  пролетку,  из  которой  уже  вышли
секретарь обкома и председатель райисполкома.
   Перекресов засмеялся. А Сергей Варфоломеевич  опять  помрачнел.  Почет,
выказанный женщиной Григорию  Назаровичу,  был  явно  не  по  душе  Сергею
Варфоломеевичу.  "Вот  комедия!  -  подумал  он.  Почти   все   неприятное
определялось им этим словом. - И еще чего-то будет. Не иначе  чего-то  еще
будет. И зачем я только взял с собой  этого  вредного  щелконога  Григория
Назарыча?"
   У правления стали собираться люди, в  большинстве  старики  и  старухи,
несколько подростков. И нельзя  сказать,  чтобы  они  совсем  не  обращали
внимания  на  секретаря  обкома  и  председателя  райисполкома.  Нет,  их,
конечно, интересовали эти степенные люди, как всегда везде всех интересуют
приезжие. Однако разговаривали и здоровались за руку колхозники  только  с
Григорием  Назаровичем.  Видимо,  он  им  был  известен  давно,  а  Сергея
Варфоломеевича они не знают. А когда он сам  узнал  и  назвал  по  фамилии
одного старика, старик обрадовался, заморгал и засуетился:
   - Ну да, я тоже тебя сразу признал. Только немножко  усомнился.  Больно
полный ты из себя-то сделался. Раздобрел...
   Замечание это нельзя было признать  приятным.  И  Сергей  Варфоломеевич
уклонился от разговора со стариком.  Да  и  на  площади  вскоре  появился,
видимо, сам председатель колхоза. Большой, сутулый, в выцветшей солдатской
фуражке и в солдатских же старых штанах и гимнастерке, он тяжело  опирался
на суковатую палку, но шел все-таки довольно быстро, с сердитым выражением
лица, точно стремился кого-то поскорее наказать. Но вот  он  поравнялся  с
пролеткой, увидел  Григория  Назаровича,  и  на  буром  грубом  его  лице,
иссеченном морщинами, вдруг засияли молодые глаза.
   - Григорий Назарыч! А я уж тебя и не ждал. Вот, скажи на милость, какая
радость! А я думал, ты очень занятой.  Не  можешь  вырваться  к  нам.  Ну,
смотри, как ты меня обрадовал...
   Он пожал ему руку прямо-таки  с  хрустом  и  поглядел  на  председателя
райисполкома.
   - О, глядите, и Варфоломей Сергеич...
   - Сергей Варфоломеевич, - поправил Григорий Назарович.
   - Ну, это я извиняюсь, - не сильно  смутился  председатель  колхоза.  -
Редко видимся. А вы, наверно, и фамилию мою не помните?
   - Почему же? - улыбнулся Сергей Варфоломеевич. - Тишков. Встречались.
   - Тишков, вот именно встречались, - подтвердил  Тишков  и  взглянул  на
секретаря обкома. - А вас я, кажется, знаю. Вы,  наверно,  будете  товарищ
Перекресов. Ну да, я вас видел в прошлом году на областном  совещании.  Вы
речь говорили... - И опять повернулся к Григорию Назаровичу, точно  боясь,
что тот вдруг уйдет. - А тебя я, имей в виду, сегодня не  отпущу.  Я  тебя
арестовываю  прямо  на  сутки.  Ты  у  меня  должен  будешь  тут   кое-что
поглядеть...
   - Я погляжу, - пообещал Григорий Назарович. - Мне самому  интересно  на
твои яблони посмотреть.
   - Да что яблони! Ты погляди, что мы в Темном Углу делаем. Мы  там  весь
кустарник, всю эту бузину свели. Сейчас будем сеять...
   - Я погляжу, - еще пообещал Григорий Назарович и пошел через площадь.
   - Должно быть, толковый человек, - кивнул в его сторону Перекресов.
   - Толковый - это мало сказать. Первый агроном в районе, если не во всей
области, - просиял Тишков. - Я у него учусь. Всю зиму, с моими ногами,  по
два раза в неделю к нему ез