уть солнечным лучам. Тусклый, слегка нереальный свет
наполнял красоту Массимины таинственностью. Моррис невольно отметил, что
девчонка сложена даже лучше, чем он считал.
   Едва заметно улыбнувшись, Массимина склонила голову набок.
   - В этом нет ничего  не  правильного  или  дурного,  Морри.  Ты  ведь
знаешь. Я люблю тебя, а все остальное неважно. Ты  такой  добрый,  такой
великодушный, так заботишься обо мне, даришь чудесные подарки... С тобой
мне так спокойно...
   Моррис почувствовал, что его качнуло, и на мгновение закрыл глаза.
   - Морри? - Она вскинула тонкие, золотистые от загара  руки,  вывернув
ладони наружу, словно преподнося себя.
   Ну еще бы, дурочка воображает, что все это  охренительно  романтично.
Начиталась всякого вздора в дешевых книжонках. Глаза Морриса наполнились
слезами. Где-то внутри мощной волной поднималось  желание,  унося  прочь
прежнее отвращение, все эти гнусные картинки: отец с Эйлин  на  кушетке,
их мерзкое кряхтение...
   - Иди ко мне, Морри. Vieni, vieni.  -  Она  переступила  через  юбку,
качнулась к нему, мягкая грудь прижалась к его телу.
   - Cara, - прошептал Моррис, обнимая ее, - cara Massimina.

***

   Атмосфера умирающего дня  была  такой  тягучей  и  сонной,  что  даже
полчища мух в комнате двигались лениво и бесшумно.
   - Кстати, - беззаботно сказала Массимина. Она уже сидела на  кровати,
весело пытаясь натянуть роскошную  соломенную  шляпку  на  свои  завитые
волосы. - Пока тебя не было, я позвонила домой...
   - Что... что ты сделала?
   - Домой позвонила.  Раза  четыре  или  пять.  Хозяйка  разрешила  мне
воспользоваться ее телефоном. Но я никого не застала.
   Моррис закрыл глаза, отдаваясь нахлынувшему облегчению. Должно  быть,
отправились на похороны старухи. А он ведь запросто мог задушить...

Глава тринадцатая

   Поезд отходил в восемь пятнадцать.  Моррис  хотел  ехать  скорым,  но
Массимина и слышать не желала о лишних тратах, и потому они оказались  в
купе, битком набитом "плебсом", как сказала бы дорогая Сандра. Массимина
сидела наискосок от Морриса и каждый раз, когда он бросал  взгляд  в  ее
сторону, посылала короткие ласковые улыбки, безмерно  раздражавшие  его.
Он изнывал от желания полистать газеты, но купить  утренние  выпуски  на
вокзале не посмел из опасения, что и Массимина  ими  заинтересуется.  Он
пытался  представить  слова,  которыми  репортеры  опишут   случившееся;
странно, но получается, что думать об убийстве (или о похищении, если на
то пошло) можно лишь  стандартными  газетными  клише,  пусть  ты  сам  и
совершил это убийство. Все равно  что  обсуждать  футбольный  матч,  или
дебаты  в  парламенте,  или  театральную  премьеру  -   только   почитав
критические обзоры, понимаешь, что же там действительно случилось.
   Утром к нему вернулось спокойствие, а вместе с ним и странная (или же
безумная?) беспечность. Ну и что, с того, что он  оставил  там  "Арену"?
Анализируя вчерашние события, Моррис  понял,  что  требуется  гениальное
озарение,  дабы  связать  убийство  с  похищением  Массимины.  А   затем
потребуется еще одно гениальное озарение,  чтобы  обвинить  в  похищении
его,  Морриса.  Чертов  карла  Джакомо  жил  в  Вероне,  и  нет   ничего
удивительного в том, что он купил "Арену", а на какой  странице  открыта
газета,  вряд  ли  кто  обратит  внимание.  Но  главное  -   Моррис   не
почувствовал  в  себе  никаких  кардинальных  перемен.  Он   скрупулезно
исследовал  все  закоулки  собственной  души,  отыскивая   там   крупицы
потрясения, ужаса или безумия, но так ничего  и  не  нашел.  Ни  единого
пятнышка сомнения. Сейчас ему не  давало  покоя  лишь  желание  поскорее
прочесть газеты. Нет, еще он ощущал легкий  зуд  в  голове,  потребность
написать отцу торжествующее письмо. Ведь он не собирался убивать. В  его
действиях не было ничего предумышленного, совсем  напротив.  К  убийству
его вынудил этот похотливый  кретин,  который  и  не  заслуживал  лучшей
участи, и будь Моррис проклят, если станет терзаться. (Убийство  следует
оценивать прежде всего с точки зрения личности жертвы, обоснованности ее
претензий  на  жизнь,  а  не  исходить  из  одних   лишь   теоретических
рассуждений: была ли эта смерть убийством,  и  если  была,  то  кто  его
совершил.)
   Кроме того, отношения с  Массиминой  налаживались,  суля  надежду  на
лучший исход.  Похоже,  ему  удастся  совместить  полезное  с  приятным.
Массимина виделась ему чем-то вроде юной подопечной. В  ее  обществе  он
чувствовал себя счастливее. Словно одно переживание уравновесило другое.
Всю ночь они проспали рядом, и теплый запах  ее  тела  и  тяжелые  груди
напоминали ему о матери. Порой даже накатывало искушение  рассказать  ей
все. Кто знает, может, Массимина даже похвалит его.
   - Panino <Бутерброд (итал.)>, Морри?
   Поезд сделал остановку  в  Фано,  и  Массимина  попросила  купить  ей
сандвич  у  торговца,  катившего  вдоль   платформы   тележку.   Сначала
отказалась раскошелиться на скорый поезд, где ехала  бы  в  комфорте,  а
теперь свешивается из окна и жаждет  потратить  деньги  на  сомнительную
снедь какого-то немытого цыгана.
   - Нет, - твердо сказал Моррис.
   Подождать, пока ей не понадобится в туалет, попросить газету у  дамы,
что сидит рядом, и быстренько  пробежать  глазами  заголовки.  Он  успел
обратить внимание, что Массимина довольно часто отлучается в  туалет,  -
очень удобное свойство. Надо пичкать ее  водой,  и  тогда  у  него  хоть
немного будут развязаны руки.
   - Cara, у этих людей всегда несвежие продукты,  но,  если  хочешь,  я
куплю тебе баночку кока-колы. Баночка испортиться не может.
   - Нет, спасибо, - отказалась она, села и ласково улыбнулась.
   Ничего не оставалось, как ждать, и лишь за Сенигальей  природа  взяла
свое.
   КОШМАР В ГОСТИНИЦЕ В РИМИНИ! ЗАГАДОЧНОЕ УБИЙСТВО, -  пугал  читателей
заголовок, но дальше, как ни  странно,  следовала  отсылка  к  четвертой
странице. Моррис почувствовал, как адреналин  быстрее  погнал  кровь  по
венам.
   - Ужас, - томно вздохнула любезно одолжившая ему  газету  престарелая
дама. Это было хрупкое разлагающееся существо, кутавшееся,  несмотря  на
духоту и жару, в  шаль.  Моррис  грустно  улыбнулся,  приподняв  светлую
бровь.
   По признанию полиции, вчерашнее жестокое убийство мужчины и женщины в
гостинице "Под оливами" поставило ее в тупик. Тела нашли поздно вечером,
после того как  девушка-портье  забеспокоилась,  почему  синьор  Джакомо
Пеллегрини и его спутница, англичанка мисс Сандра Делафорс, не  отвечают
на телефонные звонки, хотя поднялись к себе в номер за  несколько  часов
до этого. Когда запасным ключом открыли дверь, в комнате обнаружили тела
двух человек, жестоко забитых до смерти.  Как  определили  криминалисты,
использовалось  несколько  орудий  преступления,  в  том  числе  тяжелый
цветочный горшок и неустановленный металлический предмет.
   Странно, что не упомянули про подушку.  Впрочем,  Моррис  никогда  не
доверял газетам.
   Возможна причина - супружеская измена.
   Хотя полиция затрудняется установить как число убийц,  так  и  мотивы
страшного  преступления,  она  придерживается  гипотезы,  что   убийство
совершено из мести в состоянии аффекта. (Как это по-итальянски!) Джакомо
Пеллегрини был женат, имел двух детей и лишь недавно разошелся с  женой.
По  сведениям   из   полицейских   источников,   возможно,   у   кого-то
действительно имелись причины для мести, хотя та жестокость,  с  которой
было совершено преступление, на первый взгляд  исключает  предумышленное
убийство.
   Полиция обнаружила отпечатки обуви со следами  крови  в  лифте  и  на
лестнице, из чего, по всей видимости, следует, что либо убийц было двое,
либо убийца вышел из номера, а затем вернулся. Если нападение  совершено
с целью  ограбления,  то  преступник,  возможно,  сообразил,  что  забыл
захватить сумочку мисс Делафорс, в которой находилось 600  000  лир.  По
мнению   полиции,   исчез   бумажник   синьора   Пеллегрини,   а   также
фотографические принадлежности.
   - Морри.
   И двух минут не прошло, а она уже  тут  как  тут.  Не  могла  же  она
успеть...
   - Анкона. Нам выходить. - Оказывается, они подъехали к станции, а  он
даже не заметил, как  промелькнуло  почти  полчаса.  -  Было  занято,  -
прошептала Массимина, когда он стаскивал с багажной полки их чемодан.
   - Verramente orrendo  <Просто  ужасно  (итал.)>,  -  заметил  Моррис,
возвращая старушке газету (сегодня он больше  обычного  чувствовал  себя
актером). Та спросила, не будет ли  он  так  любезен  помочь,  и  Моррис
охотно спустил на платформу сумку, а затем и ее хозяйку. В пожилых людях
есть  свое   очарование   -   они   всегда   такие   церемонные,   такие
благовоспитанные. С ними себя чувствуешь в полной безопасности.

***

   Первоначальная идея состояла в том, чтобы просто пересечь Апеннины  с
востока на запад и послать письмо  с  требованием  выкупа,  отъехав  как
можно дальше от Римини. Поскольку они оба  никогда  не  бывали  в  Риме,
Моррис предложил воспользоваться случаем: бог знает,  когда  они  найдут
время побывать в Вечном  городе  после  того,  как  поженятся  и  у  них
начнется семейная жизнь и все  такое.  Поэтому  они  первым  же  поездом
покинули Римини, чтобы после получасового ожидания в Анконе пересесть на
экспресс до Рима. Массимина прямиком  устремилась  в  туалет,  а  Моррис
доволок чемодан до скамейки, сел  и  задумался.  Он  не  любил  подобные
поездки, вагонную пыль и грязь, непонятно откуда  взявшуюся  черноту  на
руках,  под  ногтями,  на  локтях;  ожидание  поездов,  опаздывающих  по
неведомым причинам; тесноту и давку. Если уж отправляешься  в  путь,  то
лучше с комфортом, тоскливо думал Моррис, когда можно  вытянуть  ноги  и
без проблем купить бутылочку холодной воды. Вот пусть только  закончатся
нынешние мучения, пусть только начнется нормальная, обеспеченная  жизнь,
и тогда он непременно отправится в настоящее путешествие.
   Странно, но Моррис никак не мог вспомнить, какой  же  была  жизнь  до
того, как все это началось.
   Моррис-убийца...
   На четырех крытых платформах  вокзала  Анконы  толпились  курортники;
напрягая слух, они ловили бормотание  диктора  о  задержках  поездов,  а
между платформами раскаленными добела лентами поблескивали рельсы.  Мимо
прогрохотал товарняк, и неизменные путевые работяги, устало  опершись  о
лопаты, проводили  его  глазами.  Моррис  попытался  взглянуть  на  свое
положение с логической точки  зрения.  Надо  обдумать  каждый  поступок,
каждое действие,  что  следует  предпринять,  шаг  за  шагом.  Но  разум
бунтовал.  Моррису  казалось,  что  он  вдруг  лишился  своей   чудесной
способности  планировать  все  до  мелочей,  находить  выход  из   любой
заварушки -  а  ведь  сейчас  ему  предстояло  выбраться  не  просто  из
заварушки, а из самого центра урагана, который завертел  его,  закружил,
но где-то вдали маячит беззаботная и  обеспеченная  жизнь  -  ладно  уж,
можно даже оставить при себе уродливое плебейское имя - в уютной римской
квартирке,  или  же  в  Неаполе,  или  даже  в  Вероне  (зачем  покидать
насиженное место, если он выйдет сухим из воды)...
   Сидя на раскаленной скамье, Моррис с  наслаждением  перебирал  детали
своей будущей прекрасной жизни: он обязательно  напишет  книгу,  а  если
удастся   выгодно   вложить   деньги,   то   непременно   возьмет    под
покровительство какого-нибудь юношу из бедной семьи, конечно, в  случае,
ежели у того будет сходный с ним образ мыслей. Почему бы и нет? (Годовая
стипендия Дакворта; для одаренного молодого писателя - это  великолепная
возможность узнать мир  получше.)  Мечты  ласкали  Морриса,  как  нежный
прохладный  ветерок  ласкает  кожу,   но   разум   наотрез   отказывался
сосредоточиться на ближайших днях и неделях,  в  течение  которых  он  и
должен заработать на будущую счастливую  жизнь.  (Господи,  да  ведь  от
каждого   его   поступка   зависит   карьера    будущих    даквортовских
стипендиатов!)
   Моррис наклонился, расстегнул чемодан и достал диктофон.
   Дорогой папа, наверное,  стоит  сравнить  наше  будущее.  Твоя  жизнь
катится по накатанной колее, состоящей из  работы,  телевизора,  пива  и
игры  в  дартс,  в  вечность,  в  забвение.  Смерть  окажется  для  тебя
недоразумением, некстати заглохшим мотором, а не итогом жизни. Напротив,
мое будущее - в том, чтобы творить каждое мгновение, жизнь  для  меня  -
это лабиринт, где сиюсекундное решение является самым важным, а  значит,
оно меняет мою личность (до чего ж хорошо сказано!). В этом несовпадении
кроется различие в нашем отношении  к  таким  понятиям,  как  свобода  и
смелость. Я могу потерпеть неудачу, но...
   - Documenti, per favore. <Документы, пожалуйста (итал.)>
   Голова Морриса дернулась, словно отфутболенный мяч. Над  соседкой  по
скамье, хиппушей, неотличимой от  тысяч  своих  сестер,  навис  огромный
карабинер.  Белая  рубашка,  насквозь  пропитавшаяся  потом,  обтягивала
толстое брюхо,  театральные  усы  выдавали  уроженца  Южной  Италии.  По
платформе бродили еще три-четыре человека в форме,  наугад  спрашивая  у
пассажиров документы (а он только-только размечтался!).
   Моррис  инстинктивно  отвернулся,  но  взгляд  его  уперся  в   конец
платформы, за которым начиналось хитросплетение рельсов. Делать  нечего,
только безумец в такой ситуации ударился бы в бега. Он сунул диктофон  в
портфель, открыл боковой кармашек и нащупал паспорт. А что, если  кто-то
видел его в вестибюле отеля и описал полиции внешность? Или, быть может,
кто-то заметил, как он швырнул  в  канал  пакет?  А  ужин  с  Джакомо  и
Сандрой? (У  карлика  в  кармане  нашли  счет  из  ресторана,  допросили
официантов, все очевидно).  Не  исключено,  что  полиция  уже  составила
фоторобот и теперь занимается самым разумным - прочесывает все поезда из
Римини и пересадочные узлы. Зачем он вообще поехал  поездом?  Все  равно
что самому напрашиваться на  облаву.  Вдруг  его  сейчас  опознают?  Что
тогда? Сдаться? Он же не идиот, чтобы сопротивляться, ведь  этот  жирный
усач наверняка откроет стрельбу. Моррис уже чувствовал  холодный  металл
наручников на запястьях, слышал свое выступление в суде: "Они были ничем
не лучше меня, ваша честь.  Синьор  Пеллегрини  сделал  моей  findanzata
несколько  непристойных  предложений,  которые..."   Господи,   да   его
findanzata - это же Массимина!
   Полицейский  недоверчиво  вертел  маленькую   пластиковую   карточку,
которую протянула ему девушка. Он осмотрел бродяжку  с  ног  до  головы,
попросил показать руки. Она подчинилась, и он хмыкнул, не найдя  к  чему
придраться.
   - Mio passaporto <Мой паспорт (итал.)>, - сказал Моррис с  самой  что
ни на есть открытой улыбкой и сильным английским акцентом.
   Усатое лицо карабинера смягчилось, недоверчивое  презрение  мгновенно
сменилось  подобострастной  учтивостью,  он  мельком  оглядел   прилично
одетого, коротковолосого,  ясноглазого  Морриса,  явно  не  знакомого  с
наркотиками, и отмахнулся от синей книжицы:
   - Niente bisogno, grazie. <Ничего не нужно, спасибо (итал.)>
   С  показным  спокойствием  Моррис  посмотрел  на  часы,  покопался  в
кармане, словно  разыскивая  монетки,  встал  и  направился  к  женскому
туалету, благо тот  находился  по  пути  к  зданию  вокзала.  Он  должен
перехватить ее, когда она выйдет из туалета, нужно помешать ей пройти на
платформу, где...
   Но он опоздал. Массимина уже бежала ему навстречу.
   - Морри, они ищут наркоманов! Они...
   - У тебя спрашивали документы? У тебя вообще они есть?
   - Я показала удостоверение личности. Они  осматривали  у  всех  руки,
проверяя, нет ли...
   Моррис притянул ее к себе и благодарно чмокнул  в  бархатистую  щеку,
словно она только что с блеском сдала труднейший экзамен: показала  свое
удостоверение карабинеру и осталась неопознанной!  Полиция  Анконы  явно
искала не жертву похищения из  Вероны,  во  всяком  случае  -  не  среди
одиноких девок, что ошиваются на вокзале. Вообще-то это было очевидно  с
самого начала, но Моррис не мог избавиться от ощущения чуда.
   - Поезд на четвертой платформе. Займи  нам  пару  мест,  а  я  быстро
сбегаю позвонить.
   До чего ж удобно иметь сообщника!  Если  его  все-таки  арестуют,  он
заявит, что она с самого начала была с ним заодно. В  наши  дни  хватает
способов доказать факт соития. Ох как задергается синьора мамаша,  когда
узнает, что вытворяла ее благовоспитанная дочка.
   - Но...
   - Вдруг вспомнил, что у моего друга в Риме есть дом, где мы могли  бы
остановиться. Хочу позвонить  ему  до  нашего  приезда.  Сэкономим  кучу
денег.
   Моррис нашел переговорный пункт неподалеку от кассы. Он плотно закрыл
дверь кабинки, достал записную книжку и без раздумий набрал номер.  Если
разум молчит,  надо  дать  волю  интуиции.  Главное  -  всегда  бить  по
восходящему мячу. Пока тот еще не начал опускаться. Это и есть жизнь.
   - Signora Trevisan?
   - Si, chi parla?
   - Sono io, Signora, Моррис.
   - Ah, dove sei? <- Синьора Тревизан? - Да,  кто  говорит?  -  Это  я,
синьора... - А, где вы? (итал.)>
   В голосе мамаши  не  было  ни  раздражения,  ни  радости,  одно  лишь
безразличие.
   - В А... в Бари, -  опомнился  Моррис.  -  Синьора,  я  просто  хотел
узнать, нет ли каких-либо известий о Массимине, то есть от нее...  -  Он
дал своему голосу стихнуть, словно в благоговейном страхе.
   - Нет, - коротко ответила синьора Тревизан.
   Она изо всех сил старается не заплакать, подумал Моррис, и ему  вдруг
захотелось утешить матрону. Бог свидетель, она сама виновата. Если бы  с
самого начала не обошлась с ним  так  грубо,  когда  он-то  был  добр  и
вежлив, то всего  этого  просто  не  случилось  бы.  Он  бы  женился  на
Массимине, привнес бы в это провинциальное семейство  вкус  и  стиль.  И
свежую кровь. И здоровые гены.
   - Есть ли надежда, что это все-таки не похищение? Я хочу сказать...
   -  Полиция  говорит,  что  такое  возможно!  -  Голос  ее   прозвучал
неожиданно резко.
   - Я мог бы вернуться в Верону и чем-то  помочь...  Мне  действительно
хотелось бы...
   Синьора Тревизан считала, что  в  этом  нет  нужды.  Полиция  изучает
всевозможные версии, а к ней на время переехали ее брат и Бобо, так  что
она всегда может рассчитывать на их поддержку и совет.
   - Понимаю.
   - Но если хотите  быть  в  курсе  новостей,  звоните,  прошу  вас,  -
добавила синьора, на взгляд Морриса, не слишком охотно.
   - Премного благодарен,  -  сердечно  сказал  он  и,  осведомившись  о
здоровье остальных членов семьи, с довольной улыбкой повесил трубку.
   Затем он позвонил Грегорио. Если случится катастрофа и  придется-таки
бежать, то что может быть лучше, чем золотистые пляжи Сардинии?
   После бесконечно долгих  гудков  трубку  снял  какой-то  юнец.  Через
несколько секунд в трубке зазвучал голос Грегорио. Мальчишка беспрерывно
хихикал и нес ахинею. Пьян! Раздосадованный Моррис (ну конечно,  сопляки
напились в полдень, да небось еще на открытой террасе, где солнце так  и
жарит) торопливо описал  свою  ситуацию,  стараясь,  чтобы  в  голос  не
проникли просительные нотки. Он в Бари, но решил не ехать  в  Турцию  по
причинам, в  которые  не  хочет  вдаваться.  Нельзя  ли  воспользоваться
давешним предложением Грегорио и навестить  его  на  Сардинии?  Примерно
через неделю.
   - Но меня тут уже не будет, - сказал Грегорио.
   Первого июля его  отцу  предстоит  операция  по  удалению  камней  из
желчного пузыря, и мама настаивает, чтобы он к тому времени  вернулся  в
Верону, мол, надо навещать отца, да и ей самой страшно  оставаться  дома
одной, особенно после того глупого происшествия, когда вор проник в  дом
и похитил бронзовую статуэтку. Старушку можно понять.
   Вот досада!
   - Что ж, ничего не попишешь... Дело в том, что я сдал  свою  квартиру
на все лето. Наверное, глупо с моей стороны, но теперь...
   Моррис глянул на часы. Три минуты до отхода поезда.
   - Так вы всегда можете о