воспитал во мне все самое лучшее. - И прибавил еще
более неосторожно, дрогнувшим голосом:
   - Так же было, когда умерла Массимина.
   Антонелла подняла глаза. В ее взгляде промелькнуло понимание.
   - Sei molto dolce, Morrees, - тихо сказала она. - Ты  очень  добр.  Я
так рада, что ты пришел.  Бобо  сказал,  что  пока  не  сможет,  у  него
какие-то проблемы в офисе, но, по-моему, он не прав.  Мне  было  страшно
идти сюда одной. - Она вытерла слезы. - Ты поднимешься со мной?
   Взяв ее под руку на лестнице, Моррис снова почувствовал запах  духов,
как напоминание о прежней любви. Словно Мими дышала  ему  в  затылок.  -
Нежность переполняла его, но обострившийся разум  не  давал  забывать  о
главном.
   - Думаю, Бобо надо поскорей связаться с нотариусом насчет завещания и
всего прочего.
   - Завещания?
   - Я о фирме, -  солгал  Моррис.  -  Кажется,  по  закону  мы  обязаны
зарегистрировать смену владельца в определенный срок.
   - Завещание? -  переспросила  Антонелла.  Она  судорожно  сжала  руку
Морриса, очутившись у дверей спальни. - Не беспокойся, оно  у  Бобо.  Он
разберется со всеми делами.
   - Bene, - подытожил Моррис, разъяренный до отчаяния.
   Почему Паола ничего не знала? Какая беспечность, с ума сойти!  И  как
может ее добрая, чуткая сестра быть так слепа, чтобы не видеть махинаций
бессердечного, подлого мужа! Это непростительно! Равно как и то, что его
мать вышла за отца. Что хорошего могло из этого получиться? Только такой
вот  жалкий  неудачник.  Хотелось  грохнуть  об  пол  гипсовую  мадонну,
стоявшую  на  подоконнике  на  лестничной  площадке.   Идиотский   образ
фальшивого  смирения.  А  правда  в  том,  что   Бобо,   без   сомнения,
заграбастает себе все!
   - Grazie, - шепотом поблагодарила Антонелла. Непроизвольно  сжавшиеся
пальцы Морриса она сочла участливым откликом на свою  нервную  дрожь.  -
Grazie, Morrees...
   Плюнув на самоуважение, Моррис спросил напрямик:
   - Я полагаю, все делится поровну между обеими дочерями?
   Но Антонелла при мысли  о  том,  что  ей  предстояло  увидеть,  вновь
расплакалась. Моррис взялся за дверную ручку и повторил, как автомат:
   - Полагаю, все будет разделено поровну, vero?
   Антонелла непонимающе смотрела сквозь  слезы.  Ей,  казалось,  трудно
было не только понять, о чем речь, но даже сосредоточить взгляд.
   - Поровну? Ma si! - наконец выговорила она. - Si, certo.  Разумеется,
мама никогда не выделяла ни одну из нас. - Отвернувшись, она разрыдалась
в голос.
   Дверь распахнулась, они  вошли  и  увидели  омерзительный  профиль  с
нелепо торчавшим носом, словно его вытянули клещами из бледных  провалов
щек,  и  по-прежнему  зиявшим  ртом.  Зрелище  было  зловещим  и  жалким
одновременно.
   - Mamma! - вскрикнула Антонелла и припала  к  рукам  покойницы.  -  O
Mamma, cara!
   Сиделка деликатно отвернулась. Моррис утешал невестку нежными словами
и деликатными прикосновениями, пребывая на верху блаженства.

Глава четырнадцатая

   Спускаясь к площади, Моррис чуть не расцеловал  старого  крестьянина,
все еще выгружавшего  дрова  в  свой  подвал.  Ах,  это  синее,  как  на
веджвудском фарфоре, небо с безупречно четкими линиями холмов и  звонниц
на   горизонте,   отливающая   серебром   зелень   олив   и   домики   в
пастельно-розовой штукатурке! Эти красные  черепичные  крыши  и  древние
римские стены, небрежно разбросанные в пространстве!  Он  остановился  и
глубоко вздохнул. Во дворе ниже уровня дороги женщина в  платке  усердно
подметала веником мощеную тропинку, а кругом с кудахтаньем копошились  в
мусоре куры. "Buon giorno!"  -  крикнул  ей  Моррис.  "Добрый  день!"  -
повторил он дряхлому деду в войлочной шляпе, который ковылял с  палочкой
вверх по склону,  упрямо  сжимая  в  морщинистых  губах  давно  потухшую
сигарку. Бодро, несмотря на  свою  цепь,  залаял  пес;  звонко  прогудел
автобус на площади, возвещая о  прибытии.  Внезапный  шум  спугнул  стаю
воробьев  с  переплетенных  ветвей  хурмы.  Оранжевые   плоды   свисали,
покачиваясь, на фоне глянцевито-черной  коры.  Затем  воздух  наполнился
терпким  запахом  дровяного  дыма.  Воистину,  подумал  Моррис,  Господь
пребудет в Своем раю, и все в мире идет как надо.
   Сказать точнее, в раю пребывал  Моррис.  Или  он  сам  и  был  богом?
Казалось, он - часть окружающего мира, и все это было в  нем:  ароматный
дымок и здоровые неулыбчивые лица крестьян, и зимние  узоры  виноградной
лозы, и дороги в колдобинах. Он вбирал мир, и мир принимал его  в  себя.
Он отдавался без остатка, переполнялся через край и  вливался  в  каждый
предмет. Теперь он разбогател, а потому может быть счастливым и щедрым -
законным наследником всего сущего.
   - Мими? - едва усевшись в машину, он поднял трубку и набрал ее номер.
   321 - круги ада в  обратном  порядке,  789  -  неспешный,  прозаичный
подъем из чистилища, и, наконец, последний  ноль  -  мистический  символ
совершенства, корона, ускользающая от недостойных: венец души,  попавшей
в рай. Но также и  символ  поцелуя,  форма  ее  нежных  губ,  образующих
идеальную окружность.
   - Мими, - быстро заговорил  он,  -  нет-нет,  прости,  я  буду  очень
краток. Я только хотел поблагодарить тебя. Я знаю, ты мне помогла. Знаю,
что этим наследством обязан тебе - оно твое. Клянусь, эти  деньги,  твои
деньги, пойдут на то, чтобы сделать людей  счастливее.  Я  понимаю,  это
знак от тебя, что я должен оставаться  с  Паолой  и  руководить  фирмой,
чтобы наставить их на путь истинный. Спасибо тебе, Мими, спасибо.
   Откинувшись на сиденье, обтянутом белой кожей, Моррис  снисходительно
улыбнулся компании юнцов, шумно обсуждавших новости в спортивной  газете
за столиками уличного кафе,  опустил  стекло,  чтобы  проветрить  салон,
затем снова набрал номер, на этот раз с кодом Англии.
   - Папа? Да, папа, это я.
   Тут возникала проблема: старый хрыч  наверняка  захочет  ответить.  А
лучше бы он помалкивал, просто принял звонок сына как свершившийся факт.
   - Это я, Моррис!
   В трубке послышался сдавленный стон:
   - Боже, сколько сейчас  времени?  Ты  соображаешь,  который  час,  на
хрен?
   Моррис и забыл про разницу  во  времени.  Да,  ведь  там  еще  только
полдевятого. Он сокрушенно объяснил:
   - Прости, пап, я думал, ты рано встаешь. Хотел тебя застать, пока  ты
не упорхнул куда-нибудь.
   Последовала  долгая  и,  по   расценкам   мобильной   связи,   весьма
дорогостоящая пауза.
   - Да нет,  в  бога  душу,  просто,  знаешь  ли,  херово  срываться  с
похмелья. Ах, мать твою, как славно посидели-то!
   В страдальческих охах Моррису послышался намек: я, мол, и  на  пенсии
еще живу на всю катушку, как тебе, молодому тюфяку, не  снилось.  Прежде
эти приступы бестолковой бравады раздражали и  унижали  его,  но  новый,
зрелый Моррис счел ее даже трогательной. Будто это верный пес развилялся
хвостом от гордости, что приволок палку, которую хозяин забросил в лужу.
   - Папа, - кротко сказал он. - Я всего лишь хотел сообщить, что  скоро
мы с Паолой переедем в новый... хм, гораздо более  просторный  дом,  так
что если захочешь навестить нас, скажем, через месяц-полтора,  мы  будем
очень рады.
   Да, трудненько будет старому  мистеру  Д.  по-прежнему  считать  сына
никудышным, потягивая виски на увитой  глициниями  веранде  в  фамильном
замке Тревизанов.
   - И еще, - отчего-то всегда,  обращаясь  к  отцу,  Моррис  форсировал
аристократический тон, словно старался сгладить природный дефект, - если
тебе вдруг станет не хватать пенсии, не стесняйся обращаться к нам.
   Трубка молчала, лишь тихо потрескивали радиоволны. Моррис продолжал:
   - Мы как раз на днях говорили с Паолой, что ты достаточно  потрудился
в жизни и заработал обеспеченную старость.
   - Фу ты ну ты! - немедля  откликнулся  папочка.  -  Глянь,  какие  мы
цацы-ляли!
   Моррис вспомнил, что ремарки родителя никогда  не  отличались  особым
разнообразием. Даже в его вульгарности  не  было  ничего  оригинального.
Возможно, в этом тоже проявлялось их сходство с Паолой.
   - Пардон?.. - только б не переиграть; приближаемся к кульминации. Еще
одна разорительная пауза: похоже, папочку замучила икота.
   - Я всю дорогу говорил, - просипел отец, - и  обратно  повторю:  твоя
погибель началась с того дня,  как  мать  настояла,  чтоб  тебя  назвали
Моррисом. Погибель, вот  именно.  Нельзя  всерьез  относиться  к  парню,
которого зовут Моррис.
   Как  же  он  всегда   стремился   подчеркнуть   мягкотелость,   якобы
унаследованную сыном от матери!  Но  сегодня  Морриса  не  могли  задеть
подобные нападки. Он потрогал округлый, приятный  на  ощупь  набалдашник
рычага передач, затем погладил его почти с нежностью, но сохраняя полный
контроль над собой.
   - Папа, мое приглашение вполне серьезно, поверь,  как  и  предложение
помочь, если у тебя возникнут трудности. Мне бы просто не хотелось, чтоб
ты думал, - ввернул он точно в нужный момент, - будто сын тебя бросил на
старости лет. - Затем, пока  отец  не  успел  отреагировать  на  гвоздь,
элегантно забитый в крышку его гроба, Моррис перешел к финалу:
   - Но сейчас, боюсь, вынужден оставить  тебя  наедине  с  аспирином  и
сырыми яйцами. Мне предстоит довольно тяжелый  день.  -  Нажав  овальную
кнопку, восхитительно лиловую на белом фоне трубки, он оборвал разговор,
возвращая собеседника в актонскую преисподнюю - как минимум второй круг,
если не дальше.
   И тут же телефон зазвонил. Моррис взглянул на него и решил, что Паола
может еще подождать хороших новостей. Он  вылез  из  машины,  позвякивая
ключами в кармане, вальяжно побрел к кафе, уселся за столик под  навесом
и, изо всех сил стараясь  не  замечать  издыхающего  уродца  на  мрачной
стеле, заказал капуччино с рогаликом. И немножко  шоколада  сверху,  per
favore.
   Оглядев официантку, Моррис нашел ее вполне  милой,  хотя  узкая  юбка
чересчур  вызывающе  обтягивала  пухлые  ляжки.  Отлично.   Эта   пустое
времяпрепровождение и составляло самое  приятное,  хотя  на  самом  деле
нужно было спешить обезвредить Бобо, разобраться с  увольнениями.  Бобо,
которому даже не хватило такта отдать долг памяти покойной  теще.  М-да.
Моррис смаковал вкус сладкого кофе и медленно  тающие  минуты.  В  любом
случае мерзавец будет озадачен промедлением, он ведь наверняка ждет, что
свояк сломя голову примчится к нему в офис.
   Внутри рогалика обнаружился абрикосовый  джем  -  еще  один  приятный
сюрприз. Моррис вежливо взял предложенную ему местную газету.  Он  решил
вообще не думать о своем шелудивом зяте. Совершенно ни к чему изобретать
какую-то там стратегию, или даже размышлять о примечательном  совпадении
мерзкой выходки Бобо, выгнавшего его  ребят,  его  семью,  со  вчерашней
трапезой и со смертью синьоры Тревизан. Теперь он  был  в  своем  праве,
став благодаря Паоле совладельцем всего наследства, причем на  абсолютно
законных  основаниях.  Теперь,  если  правительство  в   очередной   раз
девальвирует лиру, что уже ясно из газет, ему будет до фени  (не  стоило
бы, правда, подражать папашиному лексикону).  Скажем  так,  ему  это  не
сможет повредить, поставки для "Доруэйз" даже сделаются еще  прибыльнее,
ведь суммы контрактов рассчитаны в фунтах. Сейчас, возможно, на глазах у
всей Италии  рождается  новая  финансовая  империя.  Ведь  любой  магнат
поначалу проворачивал сомнительные делишки, а затем постепенно набирался
респектабельности, деньги плыли к  деньгам,  следом  за  ними  прирастал
культурный слой.
   Моррис чувствовал, что он на финишной прямой. Скоро останется  только
выбирать соответствующие позы и верный тон, принимая поздравления.
   На обратном пути по северной объездной дороге  он  позвонил  Паоле  и
небрежным тоном сообщил ей отличную новость.
   - Все поровну? Ты уверен?
   - Уверен, уверен. Она  об  этом  сказала,  как  о  чем-то  очевидном.
Естественный ход вещей.
   - Мо... - Паола  умолкла  на  секунду,  потом  страстно  зашептала  в
трубку:
   - Я тебе сегодня устрою та-акую ночь,  клянусь!  Один  знакомый  член
будет платить и платить за то, что он такой толстый и богатый. Ох, какие
славные новости!
   Самым небрежным тоном Моррис спросил:
   - Да, а как насчет заняться любовью в ее постели?
   - Cosa! В чьей?
   - Твоей матери.
   - Мо!
   - Антонелла собирается до похорон поставить гроб в гостиной.  Кому-то
придется там ночевать. Думаю, нам  стоит  выказать  почтение.  Все,  что
нужно сделать - сменить простыни.
   Паола как будто даже заколебалась.
   - Знаешь, Мо, иногда ты такой странный. Я имею  в  виду,  какие  вещи
тебя заводят.
   -  Иногда  про  тебя  могу  сказать  то  же  самое,   -   невозмутимо
ответствовал Моррис. Но он помнил, как Мими записала очень похожие слова
на его диктофон незадолго до смерти: "Che cosa mai dici...  Morri...  До
чего же ты загадочный... "
   Он вдруг почувствовал невероятное возбуждение от мысли, что  займется
любовью на той самой постели, где всегда спала  Мими,  именно  там,  где
сильней всего чувствовалось ее присутствие.  Сунув  руку  в  карман,  он
нащупал белье, - скорее всего, принадлежавшее именно ей, и - крепко сжал
в кулаке.
   - Va bene, caro mio, - согласилась  Паола.  -  Идет,  дорогуша.  Мама
вечно разводила строгости насчет секса. Так что давай устроим что-нибудь
по-настоящему развратное. Это будет моя маленькая месть.
   И это поможет уговорить жену переехать туда, с благодарностью подумал
Моррис, кладя  трубку.  Возможно,  ему  даже  удастся  сегодня  заделать
ребенка. А почему бы нет? Все инстинкты обострились чрезвычайно; рука  в
кожаной перчатке словно орудовала мистическими ножницами, выкраивая  для
него кусочек будущего. Он будет стараться вовсю и уломает Паолу  на  что
угодно.
   На какой-то миг Моррису  даже  почудилось:  если  он  бросит  руль  и
закроет глаза, автомобиль все равно сам домчит его к месту назначения  -
так гармонично было его слияние со вселенной, со  звездами,  со  сферами
небесными.

Глава пятнадцатая

   Моррис проехал вверх по Вальпантене, повернул в Квинто и  остановился
у Вилла-Каритас. Теперь его подгоняла лихорадочная  спешка;  выслушивать
Форбсову латынь, сколь  бы  к  месту  она  ни  пришлась,  решительно  не
оставалось времени. По счастью, Кваме обнаружился у  дома  -  нежился  в
гамаке под лучами  холодного  солнца.  -  Моррис  велел  негру  затушить
сигарету и садиться в машину, и сразу выехал задним ходом за ворота.  Не
то чтобы ему требовалась компания - скорее даже наоборот,  но  казалось,
что молчаливое присутствие Кваме придаст весомости его словам.
   Почему же Бобо так поступил?
   Разливочный цех гудел. Враг сидел на цепи. Моррис преисполнился такой
уверенности, будто все ему дано  решить,  опираясь  на  простой  здравый
смысл, совершенно законным путем, что даже раздумал травить собаку.
   - Ко мне, Вульфи! - позвал он наугад, не имея понятия, какой  кличкой
окрестили пса на самом деле. - Волчок, Волчок... - он протянул руку, как
бы собираясь погладить животное.
   Но, видно,  было  в  безупречно  поставленном  голосе  и  дружелюбных
манерах  нечто,  раздражавшее  фальшью  даже  самую  безмозглую   тварь.
Несмотря на весь блондинистый шарм и  кроткую  обходительность,  Моррису
еще ни разу не удалось убедить кого-нибудь дать ему постоянную работу. В
ответ на увещевания пес рванулся, сколько  позволяла  цепь,  ощетинился,
встал на дыбы и разразился яростным лаем, разевая красную  пасть.  Кваме
попятился в испуге. Моррис улыбнулся с  безопасной  дистанции.  В  конце
концов, учитывая прочность цепи, это не та ссора,  из-за  которой  стоит
расстраиваться.
   - Дьявол, - угрюмо пробасил Кваме. - Это не собака, а злой дух.
   А может, и Бобо вот так же "ласково"  подлизывается  к  зверюге,  при
всех своих законных полномочиях? Нацепив на лицо выражение,  в  котором,
как - надеялся Моррис, были и понимание, и готовность пойти навстречу  -
и одновременно стаивать свои принципы, он без стука отворил дверь.
   Бобо  сидел  под  бутылкой  братьев  Руффоли,  зажатой   меж   ягодиц
фотомодели, в окружении аккуратно  подшитых  розовых  и  голубых  папок,
разложенных  веером  на  серой  крышке  стола.  Левой  рукой  он  держал
телефонную трубку, ухитряясь - яростно ковыряться пальцем в зажатом ухе,
а правая рука тупым карандашом строчила колонки  цифр.  На  Бобо  -  был
довольно приличный, но, по итальянским понятиям, неважно пошитый костюм.
Буднично мерцал монитор "Макинтоша". Ото  всей  сцены  за  версту  несло
вульгарной коммерцией. Довольно гнусный контраст с пафосом -  вчерашнего
обеда. Надо бы все офисы фирмы перенести  в  центр  города  и  прикупить
побольше комнатной зелени, чтобы было по-итальянски красиво и элегантно.
Мебель же лучше всего заказать в Милане.
   Бобо тем временем закончил деловой  разговор  и  теперь  оправдывался
перед Антонеллой, что не сможет подъехать к матери  по  крайней  мере  в
ближайшие два часа. В компании кризис,  сказал  он,  глянув  на  Морриса
из-под выцветших бровей (глаза у него точь-в-точь как пуговки  плюшевого
мишки, подумал тот). Нет, позже все объяснит. Он же не просто так где-то
шлялся полночи - кризис есть кризис.
   Нельзя - так  пристально  пялиться  на  Бобо,  -  призывая  побыстрее
закругляться - это унизительно. - Потому Моррис принялся  демонстративно
болтать с Кваме. По-английски.
   - Как на вилле, парни в порядке?
   Кваме взволнованно понизил - голос:
   - Ходят чернее тучи.
   Моррис решил не использовать этот материал для каламбура.
   - Форбс  разнервничался,  когда  я  с  ним  говорил  по  телефону,  -
продолжал он, игнорируя Бобо. - Но ты не волнуйся, все образуется.
   - Он просто с ума сходит от злости на Азедина.
   - На кого?
   - Ну, на старого араба.
   - Форбс зол на Азедина? С чего бы?
   - Я думал, вы знаете, босс.
   - Ничего не знаю.
   Только теперь Моррису пришло в голову, что за все десять минут,  пока
они с Кваме ехали на завод, он не задал  ни  одного  полезного  вопроса,
настолько его  ум  был  занят  осмыслением  привалившего  богатства.  Он
буквально истекал слюной в предвкушении денег - которых еще не держал  в
руках...
   - Ну, рассказывай, - произнес он отеческим тоном.
   - Значит, Азедин и тот молодой, Фарук... они были... близки...
   В этот момент Бобо швырнул трубку. Он свирепо посмотрел на Морриса  и
Кваме и пролаял:
   - Пусть этот грязный ниггер убирается вон. Maledetto! Черт бы их всех
побрал, психов чокнутых!
   Моррис был в шоке. Если ему порой и случалось подозревать, что другие
расы стоят ниже в  своем  развитии,  он  никогда  не  позволил  бы  себе
высказать подобные мысли вслух.
   - Вон отсюда! - повторил Бобо.
   - Но почему? Пусть остается. Вообще-то теперь, когда синьора Тревизан
скончалась, и я становлюсь, хм, полноправным партнером, я решил  сделать
Кваме своим личным помощником.
   Бобо так и вытаращился. Вот бы, подумал Моррис,  все  старшие  братья
уродца перемерли  в  одночасье,  и  мозгляк  отправился  бы  командовать
куриной империей предка. Он  бы  со  своими  птичьими  глазами-бусинками
очень недурственно гляделся в роли главного петуха.
   - По правде говоря, я считаю расизм дурным тоном.
   - Я сказал, чтобы этот негр выметался из офиса и вообще с завода!
   Кваме был в замешательстве.
   - Не волнуйся, просто обожди за дверью, - успокоил его  Моррис.  -  Я
скоро выйду.
   Как только долговязая фигура Кваме скрылась  с  глаз,  снаружи  снова
раздался истерический лай.
   - Прямо взбесился, - пробормотал Моррис, но если и была в его  словах
некая двусмысленность, то Бобо ее не заметил.
   - Ты тоже убирайся. Слышишь? Вы-ме-тай-ся!
   Сдается, сопляк постарался как следует накрутить себя перед встречей.
- Бобо весь кипел от ярости и в то  же  время  дрожал,  как  на  морозе.
Возможно, он был сконфужен  оттого,  что  не  ночевал  дома,  -  а  это,
интересно,  к  чему  бы?  Однако  прежде  всего  чертовски  странно.   С
решительным видом Моррис уселся за соседний стол и попробовал  собраться
с мыслями