теряет смысл, и остается  только  задрать
лапки кверху.
   Гипотеза  о  том,  что  Бобо,  сбежавший  с  любовницей,  может  быть
виновником гибели Паолы и Кваме, вызвала  на  лице  Мими  нечто  гораздо
большее, чем простую  усмешку.  Ну,  а  почерк  этих  любовных  посланий
кто-нибудь потрудился сравнить с почерком  его  жены?  Смог  бы  он  сам
узнать руку Паолы, ведь она почти ничего не писала?
   С некоторой натяжкой вполне резонно было предположить, что  анонимный
звонок - дело Паолы. Например, она успела узнать от Кваме, что  совершил
Моррис, и захотела его прикрыть. Да только ему так и не удалось выяснить
у полицейских, кто звонил, женщина или мужчина.
   А может, это он сам позвонил, впав после убийства в прострацию, в  ту
смесь ликования и ужаса, что поселилась  в  королевстве  кривых  зеркал,
именуемых разумом Морриса Дакворта? Веселенькая идея, ничего не скажешь.
   Наконец, уже под утро, Моррис понял, что пора сдаваться. Никогда  ему
не выстроить правдоподобную теорию. Он  побежден.  Ну  и  что?  В  конце
концов, большинство людей, подводя итоги своей жизни,  приходит  к  тому
же. Поражение потерпел и некто Фендштейг, и  теперь  обречен  переживать
его долгие годы. Да-да. Он же примет свою участь со  смирением  и  будет
перебиваться со дня на день, как говорится, с грядки прямо в рот: только
так и можно жить.
   - С твоей грядки в мой рот, - сказал он портрету.
   Свеча догорала. Умирающее пламя ярко  вспыхнуло  напоследок.  Девичья
рука,  казавшаяся  белоснежной  на   синем   бархате   платья,   заметно
шевельнулась. Уголки губ приподнялись в улыбке.
   - Морри, - позвала она. - Морри!
   Моррис знал: этого  довольно.  Он  достиг  тихой  гавани.  Его  труды
завершились.