никогда   не   стану
злоупотреблять расположением, которое испытывает  ко  мне  Массимина,  и
сделаю все, что могу, дабы загладить свое недостойное поведение в  Вашем
доме.
   Искренне Ваш
   МОРРИС ДАКВОРТ.
   Господи, какая бездарная, пошлая, напыщенная чушь,  морщился  Моррис,
перечитывая письмо. Но таков уж хороший итальянский стиль (главное -  не
думать на английском, тогда точно не собьешься). К тому же  напыщенность
избавляла от необходимости выражать чувства менее общепринятым способом.
   На следующее утро Моррис бросил монетку у дверей веронского почтамта,
чтобы решить, отсылать ли ему письма. Орел - да, решка - нет.  Оба  раза
выпала решка. Он бросил еще раз - все равно решка. Ну и черт  с  ней!  С
тихим шорохом письма скользнули в чрево почтового ящика. Хуже все  равно
не будет!

***

   - Уму непостижимо, как грабители сумели добраться до третьего  этажа!
Вскарабкаться по глицинии...
   Моррис с Грегорио сидели за столиком в кафе. У  Морриса  образовалось
окно между уроками, и они  случайно  столкнулись  в  центре  города,  на
элегантной пьяцца Бра. Грегорио сказал, что полиция считает, будто в дом
забрался подросток или даже маленький ребенок, поскольку  верхние  ветви
не повреждены. Кроме того, в  этом  случае  становится  понятно,  почему
воришка взял вещь, которая ломаного гроша не стоит.
   - Хорошо, что вор  не  обратил  внимания  на  маленького  серебряного
Нептуна, ну, вы знаете, того, что стоит на полке в гостиной. Отец  сошел
бы с ума. Статуэтка тянет на целое состояние.
   Взмахом  руки,  словно  отгоняя   муху,   Моррис   прикрыл   гримасу,
перекосившую все лицо. На этой неделе он проходил с учениками  четвертую
главу из учебника "Английский - это просто", где нудно рассказывалось, в
каких местах люди хранят свои  ценности  ("на  кухне,  во  втором  шкафу
справа, на верхней полке, рядом с сахаром").  Развлечения  ради  и  дабы
придать уроку хоть какую-то живость, он спрашивал учеников, нет ли у них
дома скульптур,  а  если  есть,  где  они  их  хранят  (повторение,  как
известно, мать учения).
   "В гостиной.  Статуэтка  эпохи  Возрождения.  Юпитер  в  образе  быка
похищает Европу." - "А из чего она сделана?" - "Из серебра."
   Удивительно,  сколь  простодушны  могут  быть  люди.   Мария   Грация
рассказала,  что  ее  дедушка  разыскал  "Похищение  Европы"   в   лавке
старьевщика, а позже узнал, что фигурка стоит кучу денег.
   В конце июня надо платить за квартиру...
   Поверх  бокала  с   вином   Моррис   разглядывал   площадь,   праздно
разгуливающий народ, дорогие магазины. Именно  эта  сторона  итальянской
жизни  и  удерживала  его  здесь:  la  passeggiatta  <Гуляние  (итал.)>,
элегантно  выставляемое  напоказ   богатство;   безмятежность,   которая
переполняет тебя, когда любуешься всей этой красотой - площадью, залитой
чистым, прозрачным сиянием, под  которым  искрятся  фонтаны  и  плавятся
древние каменные фасады, богатыми и красивыми людьми, что унаследовали и
эти камни, и это солнечное сияние, и  эту  непринужденную  элегантность,
вот они, смеясь, неспешно проплывают по золотистым улицам...
   Но как влиться в  эту  толпу?  Моррису,  который  никогда  никуда  не
вливался, который сомневался в том, что такое  вообще  возможно.  Каждый
человек - остров...
   Однако  желание  раствориться  в  людской  толпе  было   невыносимым,
постыдно жгучим.  И  как  раз  сила  этого  желания,  размышлял  Моррис,
подтверждает недостижимость цели.
   Грегорио тем временем рассуждал о своих планах на лето. Он  собирался
пожить на Сардинии, где у них прекрасная вилла, прийти в себя после всех
этих мучений, через которые пришлось пройти,  готовясь  к  университету.
Если, конечно, он сдаст экзамены.
   Они сидели под палящим солнцем, потягивая вино.
   - А вы?
   - Я еще не решил,  Грегорио.  Все  зависит  от  того,  сколько  будет
работы.
   - Не собираетесь в одно из ваших долгих путешествий на край земли?
   Грегорио улыбнулся мягко, почти женственно. Моррису подумалось, что у
юноши довольно странная манера смотреть на  людей.  Слишком  пристально.
Словно ты действительно ему интересен. Возможно, именно поэтому парнишка
ему  нравится.  Под  этим  заинтересованным  взглядом  чувствуешь   себя
польщенным.
   - Подумываю поехать с компанией в Турцию. Хочешь с нами, Грегорио?
   Приглашай, чтобы пригласили тебя. Недурственная мысль.
   - Я бы  с  удовольствием,  -  вздохнул  Грегорио.  -  Если  б  только
проклятые предки отпустили. Но они  никогда  не  раскошелятся  на  такую
поездку. - Еще одна теплая улыбка.
   - Правда, есть сложности. (Это еще  мягко  говоря.)  Я  сам  пока  не
определился. Мои приятели собираются путешествовать в автофургоне, да  и
компания, боюсь, не ахти...
   Долгая, опустошающая бокал пауза.
   - Тогда, может, поедете со мной, а? Места в машине много. Хотя бы  на
несколько недель! Предки приедут на Сардинию  не  раньше  августа,  а  я
собираюсь рвануть туда в ближайшие дни.  Скорее  всего,  в  субботу.  Мы
могли бы неплохо провести время.
   Моррис затаил дыхание. Грегорио, словно доверчивый зверек, попался  в
ловушку, стоило ее только расставить. Часто ли его куда-либо приглашали?
Чтобы пересчитать, хватит пальцев одной руки.
   - Если бы все зависело от меня, с  удовольствием  прошвырнулся  бы  с
тобой на Сардинию. Но, понимаешь, Грегорио,  я  не  знаю,  как  будет  с
работой. Есть пара предложений, требуются переводчики на конференции.
   - Поступайте, как вам удобно, но там так здорово поплавать! К тому же
есть с кем познакомиться, - юноша лукаво улыбнулся, - да  и  на  катерах
можно погонять.
   Что может быть лучше? Умудрившись не подпрыгнуть от радости в  первый
момент,  Моррис  собрался  ответить  твердым  согласием,  что  было   бы
несколько преждевременно, поскольку уже  завтра  парень  мог  с  той  же
легкостью все отменить, и тогда бы он выглядел круглым  дураком.  Только
Моррис открыл рот, чтобы сдержанно принять приглашение, как над площадью
разнесся пронзительный крик. Он вздрогнул, разобрав свое имя.
   - Morrees! Eccoti qua! Che meraviglioso! <Морри-ис!  Вот  и  ты!  Как
чудесно! (итал.)> О, Морри, я должна с тобой поговорить. - Девушка  была
вся в слезах: то ли радости,  то  ли  боли.  -  Я  видела  твое  письмо,
Морри-и!
   Моррис во все глаза смотрел на  Массимину.  Вид  у  нее  был  ужасен.
Размазанная  по  лицу  тушь,  спутанные  волосы,  мешковатый  спортивный
костюм, отчего фигура казалась бесформенной. Да в придачу едва  дышит  -
ноздри ходят ходуном, глаза опухли. Жуть да и только.
   И как раз тогда, когда он почти договорился с Грегорио! Моррис  и  не
подумал встать.
   - Морри-и, - снова затянула Массимина, - слава богу,  я  тебя  нашла,
слава богу, если бы ты знал, если бы только знал... - Она замолчала,  не
в силах продолжать, и разразилась слезами.
   Вскочивший   Грегорио   смотрел   на   девушку   в    замешательстве,
приправленном любопытством.  Глаза  его  метнулись  к  Моррису,  длинные
тонкие пальцы нырнули в карман за бумажником.
   - Нет, нет, Грегорио, не беспокойся, - торопливо сказал Моррис.  -  А
по поводу Сардинии я тебе позвоню, хорошо?
   Грегорио снова перевел взгляд на  Массимину,  явно  ожидая,  что  его
представят, но Моррис сделал вид, что ничего не заметил.
   Познакомишь друзей - а они, глядь, уже  вовсю  встречаются  за  твоей
спиной. И вовсю судачат о тебе.
   - Вы уверены, что я могу идти? - спросил Грегорио.
   - Да, да, я заплачу, - и Моррис подмигнул парнишке с точно отмеренной
двусмысленностью.
   - Ну тогда  я  вас  покидаю,  -  весело  улыбнулся  Грегорио,  кивнув
заплаканной девушке. Судя по всему, он решил отнестись к происходящему с
юмором.
   Стройная  фигура  юноши  в  белых  бермудах  и  ярко-синей   футболке
двинулась через площадь.
   Массимина рухнула на стул и  достала  носовой  платок.  Тренировочный
костюм был ярко-алого цвета с белыми вставками на рукавах. Черные волосы
рассыпались спутанными прядями. Что ж, придется пустить в ход сочувствие
(в конце концов, он же предлагал этой девчонке руку  и  сердце).  Моррис
ласково коснулся запястья девушки.
   - Расскажи мне все, хорошо? И улыбнись, люди ведь смотрят.
   Моррис сделал знак официанту, хотя две порции мартини грозили сделать
его банкротом. Глаза его обшарили девушку с ног до головы:  ни  сумочки,
ни кошелька.
   - Ну давай же, милая, расскажи все.
   И  Массимина  мало-помалу,  хлюпая  мартини  и  ожесточенно  растирая
покрасневшие глаза то одной  ладонью,  то  другой,  рассказала.  С  того
вечера в доме всё переменилось, просто всё-всё-всё.
   Вот как? Нога Морриса отбивала дробь по  каменным  плиткам  тротуара.
После мартини на него снизошли спокойствие и отстраненность,  словно  он
наблюдал за Массиминой с другого конца площади.
   Бабушка  заболела,  всхлипывала  девушка,  с   этого   начались   все
несчастья. У бедной бабули прихватило сердце, по-настоящему  прихватило,
а все вокруг вели себя мерзко, так мерзко, твердили, что все к  лучшему,
пусть уж побыстрее умрет, чем  станет  изводить  домочадцев  старческими
капризами, решили  отправить  бедняжку  в  больницу.  А  сама  Массимина
провалила годовые экзамены, все до единого, и теперь до  конца  лета  ей
придется корпеть над учебниками, чтобы снова попытаться сдать экзамены в
сентябре. Но это так несправедливо, какой смысл в этой зубрежке, в  этой
учебе, у нее ведь нет никакой склонности к наукам.
   - Да, - охотно согласился Моррис.
   А потом она нашла его письмо, которое мама  спрятала,  и  теперь  она
знает, что Морри  любит  ее,  а  в  своих-то  чувствах  она  никогда  не
сомневалась, и противно слушать, как мама говорит все эти гадости о нем.
Паола среди ночи велела ей сбегать за таблетками для  бабушки,  таблетки
лежали в маминой сумочке, и она случайно наткнулась на  письмо.  Поэтому
после обеда она надела спортивный костюм и сказала,  что  хочет  немного
пробежаться, и она побежала, и всю дорогу до города бежала, бежала,  так
хотела найти его, и вообще она никогда-никогда не вернется домой.
   Моррис смотрел на разноцветные платья, плывшие через площадь в  косых
солнечных лучах. Если мамаша не хотела, чтобы Массимина увидела  письмо,
почему она его просто не уничтожила? Так было бы куда разумнее.
   - И что же ты намерена делать?
   - Я не вернусь назад, вот и все.  Не  стану  все  лето  готовиться  к
глупым экзаменам, и мама больше  не  сможет  мне  пить  кровь,  запрещая
встречаться с кем хочу. Не нужны мне экзамены!
   Через пять минут  она  передумает,  решил  Моррис.  В  конце  концов,
Массимина никогда не спала отдельно от матери. Он молчал, наблюдая,  как
девушка размазывает слезы по круглому  лицу,  забрызганному  веснушками.
Постепенно на щеки девушки вернулся нежный  румянец.  Кожа  у  нее  была
необычайно гладкой, куда  шелковистее  на  вид,  чем,  скажем,  у  юного
Грегорио.  Да,  ни  один  мальчишка  старше  пятнадцати  лет  не  сможет
соперничать гладкостью  кожи  с  Массиминой...  Именно  эту  шелковистую
нежность Моррис искал в девушках и не уставал поражаться, когда находил.
Его изумляло, что обычная человеческая кожа  может  быть  такой  тонкой,
такой нежной, а жизнь - казаться такой свежей...
   - Для чего же ты тогда создана?
   Справедливый вопрос. И не такой уж циничный.
   Массимина подняла на него доверчивые глаза, губы дрогнули  в  улыбке,
на персиковых щеках обозначились мягкие ямочки.
   - Может, для тебя, Морри-и...

***

   Массимина, как и  обещала,  терпеливо  ждала  Морриса  на  автобусной
остановке. Угодил в собственные  сети,  твердил  он  себе.  Какой  резон
изводить время на девчонку, если ее родные  против?  Пустая  трата  сил.
Кроме того,  нет  у  него  никакого  желания  впутываться  в  неприятную
историю, которая может закончиться только катастрофой.  Он  написал  это
письмо, чтобы его приняли в семью, а в  результате  его  вышвырнут  вон.
Есть разница, и отнюдь не теоретического толка.
   -  Я  должен  отвезти  тебя  домой.  (Единственный  способ  заслужить
одобрение родственников.) Пойдем поймаем такси.
   - Нет, Морри! - Массимина порывисто схватила его  за  руку.  -  Я  не
вернусь!
   Именно  это  мгновение  выбрал  Стэн,  чтобы,  мотаясь  вправо-влево,
проехать мимо на своем кривобоком велосипеде. Он притормозил под фонарем
на другой стороне  улицы,  волосато-бородатая  физиономия  расплылась  в
широченной ухмылке.
   - Эй, старик, не надумал еще насчет Турции? Учти, мы  через  недельку
сваливаем.
   Массимина испуганно отпрянула от Морриса.
   - И свою подружку можешь  прихватить!  -  расхохотался  Стэн.  -  Как
созреешь, дай знать, старик!
   Между ними прогромыхал автобус, и Стэн исчез.

Глава седьмая

   Эта  мысль  посетила  Морриса,  когда  выяснилось,  что  у  Массимины
все-таки есть деньги,  и  немало,  совсем  немало.  Следующим  утром  он
распинался, пытаясь подоходчивее объяснять, что она не может  оставаться
у него хотя бы из финансовых соображений, но Массимина молча расстегнула
свою спортивную красную куртку, запустила руку за  пазуху,  пару  секунд
пошарила там и извлекла небольшой рулончик купюр.
   - Я вчера сняла со счета все свои сбережения. Тут целая  куча  денег;
во всяком случае, месяца на два нам  хватит,  Морри.  А  потом  они  уже
ничего не смогут поделать, правда? Им придется разрешить нам пожениться,
потому что все будут думать, будто эту ночь мы провели в одной постели.
   Рот  Морриса,  непроизвольно  открывшийся  к  тому   моменту,   резко
захлопнулся.
   - В любом случае, в августе мне исполняется восемнадцать! - заключила
Массимина.

***

   Ту ночь они совершенно  точно  провели  в  разных  постелях.  Как  ни
странно, вечер  прошел  совсем  неплохо.  Массимина  приготовила  салат,
собрала на стол,  потом  вымыла  посуду  и  скрылась  в  ванной,  откуда
появилась в неизменном спортивном костюме, но уже - как несколько нервно
отметил Моррис - без лифчика. Груди девушки  оказались  куда  крупнее  и
тяжелее, чем он предполагал; впрочем, всякий бы  ошибся,  глядя  на  эту
хрупкую фигурку. Сидя за кухонным столом (который надежным щитом отделял
его от устроившейся напротив девушки), Моррис затеял хорошо знакомую  им
игру в вопросы-ответы, которую они  отлично  освоили,  поджидая  в  баре
автобус. Массимина непринужденно и  охотно  отвечала  на  вопросы:  Бобо
увильнул от армии благодаря одному доктору, другу его отца, тот  выписал
свидетельство, будто Бобо страдает язвой желудка; с бедной мамой однажды
произошел несчастный случай, и она оглохла на одно ухо; Антонелла учится
на юриста; дурочка Паола втюрилась в женатика и хочет уехать куда-нибудь
на год, чтобы развеяться и забыть о своей любви, но мама...
   Все оказалось проще простого, думал Моррис, вполуха  слушая  болтовню
девушки. Раз снятый лифчик вовсе  не  является  сигналом  к  решительным
действиям, то волноваться нет причин. В одиннадцать  часов  он  внезапно
объявил, что с утра пораньше уезжает в Виченцу.
   Тогда лучше лечь спать, покладисто отозвалась Массимина. Она нашла на
буфете его щетку и принялась расчесывать длинные черные волосы,  которые
в ярком электрическом свете отливали загадочной рыжиной.  Кто  ляжет  на
диване? - поинтересовалась девушка. Моррис объявил, что  он,  и  тут  же
испугался,  не  прозвучали  ли  его  слова  слишком  поспешно,   слишком
галантно...
   Разве сыщешь в Англии такую милую девушку? - вопрошал он, обращаясь к
украденной дриаде. От университетских вечеринок у него в памяти остались
лишь записные обольстительницы  и  потаскушки,  для  которых  ты  пустое
место, если не умеешь танцевать, но становишься  желанным  трофеем,  как
только выясняется, что остальные кавалеры либо разобраны, либо  пьяны  в
стельку, и тогда тебя  пытаются  затащить  к  себе  в  комнату  с  таким
рвением, будто только о  том  всю  жизнь  и  мечтали.  Все  познается  в
сравнении, и католическая  провинция  тут  явно  выигрывает.  Он  сделал
правильный выбор.
   Хотя к дивану, надо сказать, это не относится. Восемь  часов  в  позе
скрюченного вопросительного знака - не самый лучший отдых, особенно если
то и дело просыпаешься  от  собачьего  лая  за  окном,  саднящим  языком
облизываешь пересохшие губы и стискиваешь зубы от ненависти к  проклятой
псине.
   И вот первый утренний свет излился на красную обивку дивана  упругим,
раскаленным добела столбом. Вращая головой, чтобы размять затекшую  шею,
Моррис спросил:
   - Сколько здесь?
   Он понимал, что не следует этого делать, но мысль уже завладела им. А
если мысль засела в голове, она рано или поздно сработает -  как  ружье,
висящее на стене. Кстати об  оружии.  У  Морриса  была  досадная,  почти
болезненная, на его взгляд, привычка: видеть оружие везде и всюду.  Даже
намазывая поутру масло на  хлеб,  он  уважительно  проводил  пальцем  по
рукоятке ножа, не в силах отрешиться от разрушительной силы, таящейся  в
истонченном от старости кухонном лезвии.
   - Два миллиона. Все, что было у меня на счету. Но если экономить,  то
можно протянуть на них какое-то  время,  пока  один  из  нас  не  найдет
работу. - Массимина замолчала. - Морри, а тебе обязательно ехать сегодня
в Виченцу?
   - Послушай, Мими (он впервые назвал ее уменьшительным именем),  твоим
родным понадобится не больше часа, чтобы обзвонить всех твоих  подруг  и
догадаться, что ты со мной. Согласна? Затем еще час, чтобы связаться  со
школой и получить мой адрес,  после  чего  они  примчатся  сюда,  полные
решимости забрать тебя с собой.
   Массимина испуганно молчала.
   - Так что, если ты хочешь со мной остаться, нам  придется  поехать  в
Виченцу вместе. Иначе они силой вернут тебя домой.  Кстати,  твоя  родня
может появиться здесь с минуту на минуту.
   - Да, конечно, - растерянно прошептала девушка. - Но как же  бабушка?
Вдруг ей станет хуже? Я не могу уехать из Вероны, Морри.
   Он залпом проглотил кофе, сваренный Массиминой, и искоса взглянул  на
девушку - убедиться, не шутит ли она.
   - Либо одно, либо другое, - нежно сказал он. - Либо ты  возвращаешься
домой, либо мы едем в Виченцу. Тебе нельзя здесь оставаться. Больна твоя
бабушка или нет...
   Если Массимина выберет  возвращение  домой,  тогда  все  прекрасно  и
замечательно. Но если она решит ехать... Моррис  внезапно  почувствовал,
что от прилившей крови у него  зашумело  в  голове,  по  спине  пробежал
озноб, а брюки в паху внезапно стали тесны.
   - Ты ведь всегда  можешь  позвонить  из  Виченцы  и  вернуться,  если
бабушке станет совсем худо.
   - Да! - Массимина обрадованно улыбнулась. - Да, Морри! - Она  шагнула
вперед, остановившись  у  столика,  на  котором  стояли  фото  матери  и
бронзовая  дриада,  наклонилась  и  ласково  взъерошила  светлые  волосы
Морриса. - Тогда поехали, Морри... Поехали! Это будет чудесно. -  И  она
поцеловала его в губы.
   - Хорошо! - Моррис встал.
   Хорошо хорошо хорошо хорошо...
   - Но сначала позволь мне позвонить домой. Я только скажу, что со мной
все в порядке. Вообще-то немного нечестно с моей стороны  заставлять  их
так волноваться.
   Стоп! Если они узнают, что она с самого начала была  с  ним,  то  его
план летит к чертям. Моррис еще не разобрался, принято решение или  нет,
но в одном он не сомневался: сдержать столь феерическую идею будет очень
сложно, почти невозможно, но он справится,  непременно  справится  и  не
допустит ни единого ложного шага.
   Он положил руки на плечи девушки и притянул ее к себе (в телесериалах
так поступают сплошь и  рядом),  ласково  провел  пальцами  по  атласной
шейке, такой прохладной,  такой...  Нет,  нельзя  отвлекаться!  В  конце
концов, красота -  очень  несправедливая  вещь.  Почему  одним  выпадает
столько очарования? За какие такие заслуги?
   - Давай лучше я позвоню, милая. И спрошу  про  самочувствие  бабушки.
Они же на тебя сразу накинутся и станут угрожать. Ты  ведь  знаешь  свою
маму. И глазом не успеешь моргнуть, как она скрутит тебя, вернет домой и
заставит все