ку, нашла ручку  и  бумагу  в
папке Морриса и, сосредоточенно насупившись, принялась писать.
   Моррис взял одежду девушки и скрылся в ванной. Там он плюхнул красный
костюм в холодную воду, для  вида  повозил  по  ткани  мылом  и  оставил
мокнуть на ночь. Утром Массимине нечего будет надеть,  и  большую  часть
дня она проторчит в пансионе, дожидаясь,  когда  высохнет  одежда,  а  к
четырем, в крайнем случае, к пяти он надеялся вернуться.

***

   - Морри? - Ее лицо замаячило над краем кровати, когда он уже засыпал.
- Морри, ты не спишь?
   Теперь-то он уж точно не спал! Лежал на спине, глядя вверх,  на  чуть
проступающий в темноте бледный овал лица.
   - Морри! - Массимина  почему-то  говорила  шепотом,  словно  ребенок,
который не хочет, чтобы родители услышали, что он  проснулся.  -  Ты  не
жалеешь, что поехал со мной, правда? Ты ведь не об этом думал  тогда,  в
церкви? У тебя был  такой  странный  вид...  Словно  тебе  нет  до  меня
никакого дела.
   Моррис неслышно вздохнул и закрыл глаза.
   -  Конечно,  не  жалею,  милая.  Это  самый  лучший,  самый  разумный
поступок, который я совершил в своей жизни.
   - Знаешь, Морри, у тебя такой чудесный голос, я  так  люблю,  как  ты
говоришь, твой акцент. Наверное,  именно  из-за  акцента  я  поначалу  и
влюбилась в тебя. В твои уроки...
   Моррис молчал.
   - А когда ты  вернешься,  мы  вправду  отправимся  в  путешествие,  в
какое-нибудь замечательное место?
   - Посмотрим. Мои приятели собираются на лето в Турцию. Хочешь, поедем
с ними?
   - Да! Давай так и сделаем, Морри. Давай!
   Массимина порывисто наклонилась  и  поцеловала  его  в  губы.  Моррис
испуганно замер.
   - Buona notte. <Спокойной ночи (итал.)>
   - Sogni d'oro. Золотых снов, любимый.
   А еще есть Грегорио  и  остров  Сардиния,  подумалось  ему.  Отличное
убежище в случае опасности.
   Ты же понимаешь, папа, что это похищение. Ты никогда  не  решался  на
такое со своими бабами, несмотря на все свое  бахвальство.  А  ведь  это
идеальный способ совместить классовую борьбу с тягой  к  женским  юбкам.
Тебе не кажется странным, что ты не додумался до этого?

***

   Моррис поднялся чуть свет и тихо оделся в  ванной.  Он  надел  чистую
белую рубашку и новые брюки, лежавшие на дне чемодана, с чуть  нарочитой
небрежностью повязал узкий  кожаный  галстук.  Затем  продел  в  манжеты
запонки и тщательно уложил волосы влажной расческой.  Было  шесть  часов
утра. Он написал короткую записку:  "Вернусь  в  четыре.  Моррис",  -  и
бесшумно открыл дверь. Всю  дорогу  он  удовлетворенно  прислушивался  к
своему глубокому, ровному дыханию.
   На вокзале Моррис купил четыре совершенно одинаковых на вид детектива
и билет до Вероны и обратно. День предстоял беспокойный. И  Моррис  тихо
радовался, что до сих пор не совершил ничего, за что его можно  было  бы
упрятать за решетку. Минимум риска до самого последнего  момента  -  вот
его девиз.
   Для начала он прочитал письмо Массимины,  которое  она  запечатала  в
конверт, взяв с него обещание не читать, - "иначе пусть твоя  голова  не
пролезет ни в одну дверь". Он отметил, что почерк у девушки -  такой  же
округлый и мягкий, как ее пышные груди, трогательный в своей невинности,
каждый  штрих,  залезавший   ниже   строки,   заканчивался   причудливым
кокетливым завитком. Cara Mamma, я знаю, что поступила ужасно, но  иначе
я не могла. Я уже достаточно взрослая, чтобы самой решать, как мне жить,
и я очень, очень люблю Морриса.  Очень,  очень,  очень  люблю.  Мне  все
равно, что ты скажешь о нем, я считаю его самым замечательным  человеком
на свете, пусть и немного ленивым. Может быть, он иногда и лжет, как  ты
говоришь. Но мне кажется, он поступает так только потому,  что  страдает
от своего более низкого положения, чем наше. Думаю, Моррис  боится,  что
другие станут смотреть на него сверху вниз. Я ему  ужасно  сочувствую  и
постараюсь помочь, так что не  волнуйся  и  не  думай,  будто  он  хочет
содрать с нас деньги или что-то в этом роде (знай, он не попросил у меня
ни единой лиры).  Как  бы  то  ни  было,  мы  отправляемся  в  небольшое
путешествие, примерно на месяц, чтобы решить,  насколько  подходим  друг
другу. Я по-прежнему очень люблю всех вас и страшно  рада,  что  бабушка
поправляется. Un caro abbraccio a tutte, <Крепко всех обнимаю (итал.)>
   МАССИМИНА.
   Так, значит, он ленив? И лжет, потому что страдает от своего  низкого
положения! Это он-то, Моррис  -  низкого  положения!  И  это  называется
любовью. Месяц на то, чтобы убедиться, подходят ли они друг другу! Иными
словами, подходит ли он этой малолетней дуре. Словно его можно взвесить,
как мешок  картошки,  и  оценить  по  брачной  шкале,  дав  этак  баллов
пять-шесть из десяти... Что ж, теперь все решено. Он  пойдет  до  конца.
Этим негодяям надо указать их место!
   Раздраженно помахивая пластиковым пакетом, Моррис сошел  на  Северном
вокзале Вероны, купил местную газету "Арена", сел  на  восьмой  автобус,
идущий в Монторио, и в начале десятого уже входил в свою квартиру. Еще в
автобусе он нашел в газете то, что искал.
   КРАСАВИЦА МАССИМИНА ВСЕ ЕЩЕ НЕ НАЙДЕНА, - гласил заголовок.  -  ПОБЕГ
ИЛИ ПОХИЩЕНИЕ?
   Далее следовали скудные подробности внезапного исчезновения Массимины
-  девушка  испарилась,  не  взяв  никаких  вещей,  кроме  ярко-красного
спортивного костюма, что был на ней. Однако до тех пор, пока полиции  не
удастся связаться с синьором Моррисом Даквортом, отвергнутым  семьей  il
findanzato,  остается  надежда,  что  речь  идет  всего  лишь  о  побеге
влюбленных, хотя вероятность, что  случилось  нечто  ужасное,  с  каждым
часом возрастает.
   Что ж, так оно и есть!
   Инспектор Марангони, которому  поручили  это  дело,  сказал,  что  не
исключает ни похищения, ни  убийства,  ни  даже  самоубийства.  Директор
Нельсоновской школы английского языка Хорас Роландсон в  своем  интервью
назвал Морриса Дакворта сдержанным и добросовестным  преподавателем,  не
склонным к опрометчивым поступкам; он не сомневается, что синьор Дакворт
появится на следующей неделе, чтобы получить чек (старый пердун;  да  он
удавится за свои  гроши).  То  обстоятельство,  что  Моррис  Дакворт  не
получил зарплату за последние две недели, серьезное свидетельство против
побега (ну что за циничный мир!).
   Загадка, - с энтузиазмом заключала "Арена", - остается неразгаданной,
тогда  как  тревога  родственников  растет.  Синьора   Тревизан   твердо
убеждена, что даже если бы Массимина сбежала, она  непременно  связалась
бы с родными, чтобы избавить их от мучительной неопределенности.
   "Массимина  -  добрая  и  милая  девушка,   получившая   традиционное
воспитание, - сообщила нам синьора  Тревизан,  -  она  не  наркоманка  и
совсем не похожа на современных избалованных детей. Массимина  не  могла
оставить дом, зная, что ее любимая бабушка лежит в больнице."
   Сразу видно, что в провинции ничего не  происходит,  подумал  Моррис.
Лондонская "Телеграф" не удостоила бы это событие и двух строчек.
   Почти половину подвала газетного листа занимала фотография Массимины,
весьма лестная для девушки, но  совершенно  бесполезная  для  следствия,
поскольку опознать по ней беглянку было попросту невозможно. Даже  здесь
семейное тщеславие одержало верх над здравым смыслом.  Оставалась  всего
одна опасность: в пятницу вечером Стэн и Грегорио видели  его  вместе  с
Массиминой. Но Грегорио уже на пути в Сардинию, а вероятность того,  что
Стэн читает итальянские газеты, ничтожна. И все же риск остается. Может,
ему стоит признаться, что провел с нею час или около того. Прямо  сейчас
отправиться в полицию и рассказать...
   Моррис некоторое время мучился над этим вопросом, но так  и  не  смог
прийти к решению. Ладно, там будет видно.
   В квартире он в первую очередь занялся ежедневником. Завернул  его  в
бумагу и вложил письмо,  написанное  все  теми  же  мерзкими,  по-детски
угловатыми печатными буквами:
   СДАЮСЬ, КАРТУЧЧО! БОЛЬШОЕ СПАСИБО ЗА ТВОЕ ЛЮБЕЗНОЕ ПИСЬМО.  НЕ  ЖЕЛАЯ
ДОСТАВЛЯТЬ НЕУДОБСТВО ДАЖЕ СТОЛЬ ОТВРАТИТЕЛЬНОЙ ЧЕЛОВЕЧЕСКОЙ ОСОБИ,  КАК
ТЫ (ВСПОМНИ СВОЙ ЗАМУСОЛЕННЫЙ "ПЕНТХАУС"),  Я  ПРИЛАГАЮ  К  ПИСЬМУ  ТВОЙ
КОЖАНЫЙ ЕЖЕДНЕВНИК. ОДНАКО ПОМНИ, МОЙ ГНУСНЫЙ ДРУГ, ЧТО Я СНЯЛ  КОПИИ  С
СООТВЕТСТВУЮЩИХ СТРАНИЦ И ЕЩЕ НЕ ЗАКОНЧИЛ НАВОДИТЬ СПРАВКИ. ЕСЛИ У  ТЕБЯ
ЕСТЬ ОСНОВАНИЯ ЧЕГО-ТО  СТЫДИТЬСЯ,  ТО  ТЫ  ОБО  МНЕ  ЕЩЕ  УСЛЫШИШЬ.  UN
ABBRACCIO MORTALE,  IL  TUO  AMICO,  IL  DIPLOMATICO.  <С  убийственными
объятиями, твой друг, дипломат (итал.)>
   Несколько минут Моррис смотрел на  письмо.  Некоторые  фразы  ему  не
нравились.  Неуклюжий  стиль,  словно   из   какой-то   дурной   детской
телепередачи, но придумывать  по  новой  не  было  времени.  Впрочем,  с
отправкой придется подождать до возвращения в Виченцу. Не  стоит  давать
этому мерзавцу козырь, посылая оба письма из Вероны.
   Так, теперь детективы. Моррис  опустился  на  кушетку  в  гостиной  и
разложил перед собой четыре книжки. Но тут же вскочил и принялся  искать
ножницы. И липкую ленту. У него  где-то  должна  быть  липкая  лента.  И
перчатки, черт возьми! Потому что на  липкой  ленте  остаются  отпечатки
пальцев. Надо же, как вовремя вспомнил  о  перчатках.  А  он  не  дурак,
совсем не дурак.
   Проходя мимо ванной, Моррис задержался и посмотрел на себя в зеркало:
высокий, светловолосый, улыбчивый, чертовски элегантный в новых брюках и
белой рубашке. Само очарование. В Кембридже Моррису нравились  рауты  на
открытом воздухе. Вообще от светской жизни он получал мало удовольствия,
но  тут  другое  дело.  Несколько  секунд  Моррис   упивался   ощущением
собственной привлекательности. Плоть у него в брюках  была  тверда,  шея
поверх итальянского воротника - розовая и чистая. Господи,  чего  же  им
всем еще надо? И у кого язык повернется бросить  ему  упрек,  если  сами
довели его до этого? Он поспешил обратно в гостиную.
   Детективы, как  и  следовало  ожидать,  оказались  редкостно  тупыми.
Злодейство на почве страсти или замешанное на  политике,  убийство  ради
любви (ха!) и денег,  убийство  из-за  старой  семейной  вражды,  старых
долгов; пронырливые смышленые уродцы распутывают  преступления,  вежливо
расспрашивая всех подряд, и женщины штабелями валятся к их  ногам.  Чушь
собачья. Везде и всюду, даже в жалком  чтиве,  сплошная  гуманистическая
дрянь: дескать, мир - это отвратительное место, где хороших парней бьют,
но на последней странице  эти  хорошие  ребятишки  непостижимым  образом
оказываются победителями, и какая, к хрену,  разница,  как  их  зовут  -
Мегрэ, мисс Марпл или Джеймс Бонд. Барахло! А  штудировали  эти  книжные
уродцы объявления о вакансиях, пытались ли найти работу, бились они  как
рыба об лед, терпели неудачу за неудачей? Нет, конечно,  о  неудаче  они
даже не слышали. Впрочем, не так. В начале  книжонки  она  на  мгновение
появляется, маячит грозной тенью  на  заднем  плане,  но  стоит  немного
попотеть - и неудача благополучно испаряется.  В  общем,  без  труда  не
вытащишь и рыбку из пруда. А если неудача остается при тебе, значит,  ты
ее заслужил. Но не вздумай перейти к мерам радикальным и  решительным  -
тебя мигом объявят извращенцем. Кругом одна гуманность, куда  ни  плюнь.
Тошно становится, читая нынешние опусы. То ли дело несколько лет  назад,
когда вошел в  моду  правдивый  литературный  цинизм,  но  долго  он  не
продержался, наступили восьмидесятые,  а  вместе  с  ними  прихромала  и
неунывающая кляча Гуманность.
   Но хватит философствовать, время поджимает, а дел предстоит до хрена,
если он хочет к вечеру вернуться в Виченцу.
   Моррис послюнявил указательный палец и принялся листать  шедевр  осла
Сименона. Мрачные страсти-мордасти, темные  парижские  бары,  но  ничего
подходящего. Ничего... Ладно, возьмемся  за  Агату  Кристи,  эту  старую
маразматичку. Длинные платья и любовные письма, джентльмены курят трубки
и чешут за розовыми ушами, в крошках яблочного пирога следы  неизменного
мышьяка. Тоже ничего. Третья книга оказалась более перспективной, хотя и
совсем уж тупой. На тридцать пятой странице Моррис нашел, что искал.
   Шейх Шактиар,
   Ваше любимое чадо в руках Борцов за  свободу  бедуинов,  которые,  не
колеблясь, обрекут его на самую печальную судьбу, если Вы  не  выполните
наши требования! Еще до того, как в третий раз зайдет солнце, Вы  должны
положить тысячу динаров золотом, завернутых в верблюжью шкуру, на могилу
Жестокого Абдуллы в оазисе Уаджакуд. Но если Вы станете хитрить,  судьба
Вашего сына будет решена и он встретится со своими подлыми предками  еще
до того, как нынешняя луна сойдет на нет.
   Мстители ислама.
   Эта восхитительная по своей глупости записка привела Морриса в полный
восторг. Она идеально подходила в  качестве  первого  удара.  Вплоть  до
последнего верблюжьего волоска. Ничто так  не  пугает,  как  откровенный
фарс, когда не знаешь, верить  в  эти  бредни  или  расценивать  их  как
идиотскую шуточку.
   Моррис натянул резиновые перчатки и принялся кромсать книжные листы.
   Надо лишь заменить "сына" на "дочь" (на первой странице Агаты  Кристи
имелась какая-то дочь) и "его" - на  "ее".  Вместо  "Борцов  за  свободу
бедуинов" Моррис наклеил  несколько  вопросительных  знаков,  а  "тысячу
динаров золотом" пересекла по диагонали  реплика  комиссара  Мегрэ:  "Мы
уточним этот вопрос, когда до него дойдет очередь". Вот так. Конверт  он
купит в городе, возьмет его  через  носовой  платок,  а  адрес  надпишет
печатными  буквами,  прямо  там,  на  почте,  устроившись  за  свободной
конторкой. Современная наука,  конечно,  творит  чудеса,  но  при  таком
скрупулезном подходе его невозможно будет уличить. Полиция ведь  понятия
не имеет, что похитители - не итальянцы, скорее всего карабинеры  решат,
что это дело рук одной из местных уголовных шаек. Бог свидетель, таких в
благословенной Италии хватает.
   Оставался один маленький вопрос. Моррис от возбуждения даже  прикусил
губу. (Наконец-то он ведет  яркую  жизнь,  для  которой  создан!)  Нужно
представить неоспоримое доказательство, что  Массимина  действительно  у
него. Какую-нибудь мелочь, тонко намекающую на это, и тогда  письмо,  на
первый взгляд грубый розыгрыш, превратится в угрозу. Он вскочил, подошел
к книжной полке  и  нашел  в  англо-итальянском  словаре  сначала  слово
"родинка", а затем "подмышка".
   Он уже взялся за ножницы, когда до него дошло  его  безрассудство.  А
что,  если  полиция  вычислит   издание,   установит,   что   похититель
воспользовался английским словарем? Нет! Он  быстро  прошел  в  спальню,
забрался на стул и принялся рыться в вещах прежнего жильца, сваленных на
антресолях.  Моррис  помнил,  что  ему   как-то   попадался   на   глаза
орфографический словарь итальянского языка,  и  вскоре  пальцы  нащупали
увесистый  том.  Отлично!  Потребовалось  всего  две-три  минуты,  чтобы
отыскать нужные существительные, вырезать их и соединить  с  глаголом  и
парой предлогов, взятых из  романов.  Lei  ha  un  neo  sotto  l'ascella
sinistra.
   У нее слева под мышкой родинка. Блестяще!
   Моррис вложил письмо в газету и начал методично прибирать.  Детективы
отправятся вместе с  мусором  в  помойку;  одежду  и  всякие  мелочи  он
упаковал во второй свой чемодан и  три  картонные  коробки,  после  чего
отволок скарб на чердак. В квартире из его вещей осталась  лишь  дешевая
бронзовая статуэтка из дома Грегорио, с привычной  грацией  изгибавшаяся
на книжной  полке  в  гостиной.  Оставлять  ее  здесь  было  откровенной
глупостью, даже безумием. Правда, с самого начала этой авантюры  Морриса
не покидало смутное ощущение, будто боги благоволят безумцам, отдавшимся
воображению, а вовсе не тем осторожным умникам, что не  способны  играть
ва-банк. И пусть папочка сколько влезет называет его теперь  маргариткой
и педрилой! Моррис улыбнулся. Он пустил свой хлеб по водам (что  бы  это
ни значило) и отныне стал заложником судьбы.
   Час спустя Моррис вышел на автобусной остановке в Квиндзано, поднялся
по короткому, но крутому серпантину, вившемуся над маленькой площадью, и
позвонил в огромные чугунные ворота, перегораживавшие подъездную аллею к
дому семейства Тревизан.  В  объектив  маленькой  телекамеры  он  послал
честный и открытый взгляд.
   - Sono io, Morris. <Это я, Моррис (итал.)> Я прочел газеты и сразу же
поспешил к вам.
   Замок тихо  щелкнул,  и  ворота  автоматически  распахнулись.  Моррис
зашагал между цветущими магнолиями по дорожке  из  белого  камня.  Стоял
испепеляющий зной, так что ему простят капельки пота,  скатывающиеся  по
вискам.
   Менее чем через две минуты синьора Тревизан  уже  звонила  инспектору
Марангони. Инспектор хотел,  что  Моррис  немедленно  явился  к  нему  в
квестуру, но синьора Тревизан настаивала, чтобы  инспектор  пришел  сам.
Нет, у нее еще не было возможности поговорить с молодым человеком. После
недолгого спора инспектор согласился приехать.
   - Я вчера был в Милане, - объяснил Моррис, - ездил послушать оперу  и
опоздал на последний поезд. Пришлось провести ночь  на  вокзале,  потому
что денег на  гостиницу  не  было,  и  только  сегодня  утром,  прочитав
"Арену",  я  узнал,  что  случилось.  -  Скажи  он,  что  остановился  в
гостинице, его тут же поймали бы на лжи. Он прочел рецензию на вчерашнюю
премьеру "Мадам Баттерфляй" в Ла-Скала, а потому был готов к расспросам.
   Синьора Тревизан внимательно разглядывала отвергнутого жениха дочери.
Лицо ее посерело от тревоги, глаза опухли и покраснели.
   - Приготовь нам кофе, - торопливо велела она Паоле.  -  Боже,  я  так
надеялась,  что  она  убежала  с  вами  или  выкинула  еще  какую-нибудь
глупость.
   - Боюсь, что это  не  так,  -  вежливо  ответил  Моррис  и  попытался
изобразить  подобие  улыбки,  но   синьора   Тревизан   отвернулась.   С
объяснениями покончено, у нее, ясное дело, нет на него времени.  Он  был
всего  лишь  "какой-то  глупостью",  безобидной  гипотезой,  которую,  к
сожалению, пришлось отвергнуть.
   - Так вы говорите, что вообще ее не видели? - отрывисто спросил Бобо.
   Наступил самый трудный момент. Моррис повернулся к Бобо:  тот  взирал
на него с  угрюмой  суровостью.  Поскольку  других  мужчин  в  семействе
Тревизан не было, роль представителя семьи, естественно, перешла к этому
уродливому мозгляку без подбородка.
   - Совершенно верно, -  ответил  Моррис,  решительно  отрезая  пути  к
отступлению. - Точнее, с того дня, как я обедал здесь.
   Если бы чертова девчонка удрала из  дому  не  в  дурацком  спортивном
костюме, не о чем было бы  беспокоиться.  Только  слабоумному  придет  в
голову пуститься в бега, облачившись в ярко-красный  спортивный  костюм.
Зла на нее не хватает!
   Бобо  обменялся  взглядом  с  синьорой  Тревизан.  Зазвонил  телефон,
Моррис, пребывавший в сильнейшем напряжении, от неожиданности вздрогнул,
правая рука его судорожно дернулись.
   Если это Массимина...
   Но это была Антонелла, которая просила  подменить  ее  в  больнице  у
постели бабушки. Она не в силах больше этого выносить.
   - Как старушка? - уважительным тоном тихо спросил Моррис у Бобо.
   - В коме, - буркнул тот. - Умирает.
   - Мне очень жаль... - прошептал Моррис (эх, будь бы у него шляпа,  он
бы сейчас горестно вертел ее в руках).  -  Столько  несчастий  сразу,  -
посочувствовал он. - Даже не знаю, что сказать.
   Синьора Тревизан положила трубку и, едва сдерживая рыдания, отправила
Паолу на смену Антонелле. Глядя на ее  красные  от  слез  глаза,  Моррис
внезапно ощутил искреннее сочувствие. Но они сами виноваты - если  б  не
совали палки в колеса и позволили  ухаживать  за  девчонкой,  ничего  не
случилось бы.
   Инспектор  Марангони  оказался  грузным   и   напористым   человеком.
Преодолев путь  до  Квиндзано  под  палящим  солнцем,  он  не  собирался
стелиться перед семейством Тревизан,  несмотря  на  свалившиеся  на  них
беды. Инспектор тяжело опустился на стул с прямой спинкой и, не удостоив
домочадцев ни единым  словом,  обратился  к