.
     С расширением знания, я полагаю, придет переоценка того, чем этот винт
на самом деле является. Если сосредоточиться на нем, подумать о нем,
застрять на нем достаточно долго, то, наверное, со временем можно увидеть,
что винт -- это во все меньшей и меньшей степени объект, типичный для
своего класса, и в большей степени -- объект, уникальный сам по себе.
Потом, сосредоточившись сильнее, начнешь видеть винт как даже не объект
вообще, а как собрание функций. Заедание постепенно убирает схемы
традиционного разума.
     Теперь при вынимании винта нас не интересует то, чем он является. Чем
он является, перестало быть категорией мышления и есть продолжающийся
непосредственный опыт. Это уже больше не в вагонах, это -- впереди, и
способно изменяться. Нас не интересует, что оно делает, и почему оно это
делает. Тут начинаешь задавать функциональные вопросы. С твоими вопросами
будет связано подсознательное различение Качества, идентичное раличению
Качества, которое привело Пуанкаре к Фуксианским уравнениям.
     Каким окажется действительное решение -- не важно, коль скоро в нем
есть Качество. Представление о винте как о соединенных жесткости и
клейкости и о его особом спиралевидном запоре могут естественно привести к
решениям о применении силы и растворителей. Это один вид рельсов Качества.
Другие рельсы могут заставить сходить в библиотеку и посмотреть каталог
механических инструментов, в котором можно наткнуться на щипцы для
извлечения винтов, которые и сделают то, что нужно. Или позвать приятеля,
который кое-что соображает в механической работе. Или просто высверлить
этот винт, или просто выжечь его горелкой, или, может быть, в результате
приложения медитативного внимания к винту появится какой-нибудь новый
способ извлечения его, о котором никто никогда раньше не думал, и который
лучше всех остальных, и который можно запатентовать, и который через пять
лет сделает тебя миллионером. Нельзя предсказать, что может произойти на
этих рельсах Качества. Все решения просты -- после того, как к ним придешь.
Но они просты, только когда знаешь, каковы они.

     Шоссе 13 следует вдоль другого рукава нашей реки, но теперь оно уходит
вверх по течению, мимо старых лесопильных городов и сонных ландшафтов.
Иногда при переходе с федерального шоссе на шоссе штата кажется, будто
отлетел назад во времени -- как сейчас, например. Милые горы, милая речка,
ухабистая, но приятная асфальтовая дорога... старые здания, старые люди на
парадных крылечках... странно, что старые, уставшие дома, заводы и
мельницы, технология стапятидесятилетней давности, всегда кажутся гораздо
лучше на вид, чем новые. Сорняки, трава и дикие цветы растут там, где
потрескался старый бетон. Аккуратные, ровные, прямоугольные очертания
приобретают хаотичные прогибы. Единые массы ничем не нарушенного цвета
свежей краски видоизменяют пеструю, изношенную мягкость. У природы -- своя
неэвклидова геометрия, как бы смягчающая преднамеренную объективность этих
зданий некой случайной спонтанностью, которую архитекторам стоит хорошенько
изучить.
     Вскоре мы оставляем реку и старые сонные здания в стороне и начинаем
взбираться на сухое плато, покрытое лугами. На дороге так многог бугров,
ухабов и кочек, что приходится сбросить скорость до пятидесяти. В асфальте
попадается несколько гадких выбоин, и я внимательно смотрю на дорогу.
     Мы по-настоящему привыкли покрывать большие расстояния. Отрезки,
которые показались бы нам длинными в Дакотах, теперь кажутся короткими и
легкими. Быть на машине теперь естественнее, чем без нее. Мы в совершенно
незнакомой мне местности: я ее никогда раньше не видел, но все же не
чувствую себя здесь чужаком.
     Наверху, в Гранджвилле, Айдахо, мы вступаем из губительной жары в
кондиционированный ресторан. Там глубоко прохладно. Пока ждем шоколадного
напитка, я замечаю студента у стойки: он обменивается взглядами с девушкой,
сидящей рядом. Она великолепна, и я не единственны это замечаю. Девушка за
стойкой, обслуживающая их, тоже наблюдает -- со злостью, которую, она
думает, больше никто не видит. Какой-то треугольник. Мы продолжаем невидимо
проходить сквозь маленькие мгновения жизни других людей.
     Снова -- в жару, и неподалеку от Гранджвилля мы видим, что сухое
плато, которое почти походило на прерию, когда мы на него выехали, внезапно
обламывается в огромный каньон. Я вижу, что наша дорога будет вести все
дальше и дальше вниз через сотни булавочно-острых поворотов в разломанную и
раздробленную каменную пустыню, хлопаю Криса по коленке и показываю это
ему, пока мы проезжаем поворот, откуда все видно. Слышу, как он вопит:
     -- Ух ты!
     На кромке я переключаюсь на третью, а потом закрываю дроссель.
Двигатель ноет, немного давая обратное зажигание -- и мы опускаемся вниз.
     К тому времени, как наш мотоцикл достигает дна чего бы там ни было,
позади остается высота в тысячи футов. Я оглядываюсь и через плечо вижу
муравьеподобные машины далеко вверху. Теперь только вперед по этой
сковородке -- куда бы ни привела нас дорога.

                                    25

     Сегодня утром обсуждалось решение проблемы заедания, классической
плохости, вызванной традиционным разумом. Теперь пора перейти к ее
романтической параллели, к безобразию технологии, которое произвел
традиционный разум.

     Извиваясь, дорога перекатилась через нагие холмы в маленькую узкую
полоску зелени, окружающую городок Уайт-Брд, а потом подошла к большой,
быстрой реке Салмон, текущей меж высоких стен каньона. Жара здесь зверская,
а яркость белых скал слепит глаза. Мы петляем все дальше и дальше по дну
узкого ущелья, нервничая из-за быстрого движения, подавленные невыносимой
жарой.

     Безобразие, от которого бежали Сазерленды, не свойственно технологии.
Им это только так казалось, потому что очень трудно выделить, что именно в
технологии столь безобразно. Но технология -- просто делание вещей, а
делание вещей не может по своей собственной природе быть безобразным, иначе
не будет возможности прекрасного в искусстве, которое тоже включает в себя
делание вещей. На самом деле, корень слова "технология" -- техне --
первоначально означал "искусство". Древние греки мысленно никогда не
отделяли искусство от ручной работы, и так и не выработали для них
отдельных слов.
     Безобразие также внутренне не присуще материалам современной
технологии, -- а такое заявление можно иногда услышать. Массово
производимые пластики и синтетики не плохи сами по себе. Они просто
приобретают плохие ассоциации. Человек, который бльшую часть своей жизни
прожил в каменных стенах тюрьмы, скорее всего, будет считать камень
внутренне безобразным материалом, -- даже несмотря на то, что он --
основной материал скульптуры; а человек, который жил в тюрьме безобразной
пластиковой технологии, начавшейся с его детских игрушек и продолжающейся
всю жизнь вместе с мусорными потребительскими товарами, скорее всего,
увидит внутренне безобразным этот материал. Но подлинного безобразия
современной технологии не обнаружено ни в материале, ни в форме, ни в
действии, ни в продукте. Есть просто объекты, в которых, видимо, существует
низкое Качество. Это впечатление создает наша привычка придавать Качество
субъектам или объектам.
     Подлинное безобразие -- не результат каких-либо объектов технологии.
И, если следовать метафизике Федра, не является оно и результатом
каких-либо субъектов технологии -- людей, которые ее производят или
используют. Качество -- или его отсутствие -- не пребывает ни в субъекте,
ни в объекте. Подлинное безобразие лежит в отношениях между людьми, которые
производят технологию, и вещами, которые они производят, -- в отношениях,
которые завершаются сходными отношениями между людьми, использующими
технологию, и вещами, которые они используют.
     Федр чувствовал, что в момент восприятия чистого Качества -- или даже
не восприятия, а просто в момент чистого Качества -- не существует субъекта
и не существует объекта. Есть только ощущение Качества, которое позднее
производит осознание субъектов и объектов. В момент чистого Качества
субъект и объект идентичны. Это -- истина Упанишад tat tvam asi, но она
отражена и в современном уличном жаргоне. "Тащиться", "врубаться",
"оттягиваться" -- все это слэнговые отражения такого тождества. Именно это
тождество -- основа мастерства во всех технических искусствах. И этого
тождества как раз не хватает современной, дуалистически задуманной
технологии. Создатель ее не чувствует никакого особенного тождества с ней.
Пользователь ее не чувствует никакого особенного тождества с ней.
Следовательно, по определению Федра, она не обладает Качеством.
     Та стена в Корее, которую видел Федр, была актом технологии. Она была
прекрасна -- но не из-за какого-то искусного интеллектуального
проектирования, или какого-то научного наблюдевия за работами, или каких-то
дополнительных затрат на то, чтобы "стилизовать" ее. Она была прекрасна,
потому что люди, работавшие над ней, обладали тем способом смотреть на
вещи, который лишал их смущения и каких бы то ни было оглядок. Они не
отделяли себя от работы таким образом, чтобы сделать эту работу
неправильно. Вот в чем центр всего решения.
     Способ разрешить конфликт между человеческими ценностями и
технологическими нуждами -- не в убегании от технологии. Это невозможно.
Способ разрешения конфликта -- в ломке барьеров дуалистической мысли,
предотвращающей подлинное понимание того, что такое технология: не
эксплуатация природы, а сплав природы и человеческого духа в новый вид
создания, превосходящего их обоих. Когда такое превосходство имеет место в
событиях вроде первого полета аэроплана через океан или первого шага по
луне, тогда имеет место некое публичное признание этой превосходящей
природы технологии. Но это превосходство также должно иметь место на
индивидуальном уровне, на личное основе, в чьей-то собственной жизни -- и
менее драматично.

     Сейчас стены каньона совершенно вертикальны. Во многих местах дорогу
приходилось выгрызать из них. Здесь нет других путей. Только туда, куда
течет река. Может быть, это всего-навсего мое воображение, но река кажется
немного уже, чем час назад.

     Такое личное превосхождение конфликта технологией, конечно, не
обязательно должно вовлекать мотоциклы. Оно может быть на уровне простого
натачивания кухонного ножа, зашивания платья или починки сломанного стула.
В основе лежат те же самые проблемы. В каждом случае есть прекрасный способ
сделать это и безобразный способ, и для того, чтобы прийти к
высококачественному, прекрасному способу, нужны и способность видеть то,
что "выглядит хорошо", и способность понимать методы, лежащие в основе
этого прихода к "хорошему". И классическое, и романтическое понимание
Качества должны сочетаться.
     Природа нашей культуры такова, что если пришлось бы искать объяснений,
как сделать любую из этих работ, то инструкция всегда будет выдавать только
одно понимание Качества -- классическое. Она подскажет, как держать лезвие
при заточке ножа, или пользоваться швейной машинкой, или смешивать и
намазывать клей -- с допущением, что раз эти лежащие в основе методы
применились, "хорошее" естественным образом воспоследует. Способность
непосредственно видеть то, что "выглядит хорошо", будет проигнорирована.
     Результат довольно типичен для современной технологии: всеобщая
тупость внешнего вида, настолько угнетающая, что ее сверху приходится
прикрывать лоском "стиля", чтобы она стала приемлемой. А это для любого,
чувствительного к романтическому Качеству, еще больше все усугубляет.
Теперь это не просто угнетающе тупо, это еще и липа. Сложи все вместе, и
получишь достаточно точное описание основ современной Американской
Технологии: стилизованные автомобили, стилизованные подвесные моторы,
стилизованные пишущие машинки, стилизованная одежда. Стилизованные
холодильники заполнены стилизованной едой в стилизованных кухнях
стилизованных домов. Пластиковые стилизованные игрушки для стилизованных
детей, которые на Рождества и дни рождения стилизуются под своих стильных
родителей. Сам должен быть до ужаса стильным, чтобы от всего этого
периодически не тошнило. Достает именно стиль: технологическое безобразие,
политое сиропом липового романтизма в попытке произвести на свет и
прекрасное, и выгоду, которые тщатся сделать люди, хотя и стильные, но не
знающие, откуда начать, поскольку никто никогда не говорил им, что в этом
мире существует такая штука, как Качество, и что оно -- реально, а не
стиль. Качество не положишь сверху на субъекты и объекты, как мишуру на
новогоднюю елку. Подлинное Качество должно быть источником субъектов и
объектов, шишкой, из которой эта елка должна вырасти.
     Чтобы прийти к такому Качеству, нужна процедура, несколько отличная от
инструкций "Шаг 1, Шаг 2, Шаг З", сопровождающих дуалистическую технологию;
вот в это я и пытаюсь сейчас углубиться.

     Множество поворотов каньона спустя, мы останавливаемся передохнуть в
чахлой рощице между скал. Трава вокруг деревьев выгорела и побурела,
разбросан мусор туристов.
     Я валюсь в тень и через некоторое время, прищурившись, смотрю на небо;
я ни разу не взглянул на него по-настоящему с тех пор, как мы въехали в
этот каньон. Оно там, над отвесными стенами -- прохладное, темно-синее и
далекое.
     Крис даже не идет смотреть реку -- обычно он это делает. Как и я, он
устал и хочет только посидеть под редкой тенью этих деревьев.
     Немного спустя, он говорит, что между нами и речкой -- старая железная
колонка -- похоже, во всяком случае. Он показывает, и я вижу, что он имеет
в виду. Он подходит к ней и качает воду себе на руку, а потом плескает в
лицо. Я иду и качаю ему, чтобы он умылся обеими руками, а затем делаю то же
самое. Холодная вода освежает руки и лицо. Закончив, мы снова идем к
мотоциклу, садимся и выезжаем обратно на дорогу.

     Вот это решение. Пока во всем Шатокуа проблема технологического
безобразия целиком рассматривалась отрицательно. Говорилось, что
романтические отношения к Качеству -- вроде тех, что у Сазерлендов -- сами
по себе безнадежны. Нельзя жить на одних оттяжных эмоциях. Нужно работать
еще и с формой, лежащей в основе вселенной, с законами природы, которые,
будучи поняты, могут облегчить работу, сократить болезни, а голод почти
совсем уничтожить. С другой стороны, технология, основанная на чистом
дуалистическом разуме, также забракована, поскольку добивается этих
материальных преимуществ, превращая мир в стилизованную помойку. Теперь
пора прекратить все забраковывать и получить какие-то ответы.
     Ответ -- утверждение Федра, что классическое понимание не следует
прикрывать сверху романтической приятностью; классическое и романтическое
понимания нужно объединить на уровне основ. В прошлом наша общая вселенная
разума находилась в процессе побега, отрицания романтического,
иррационального мира доисторического человека. С досократовских времен
существовала необходимость отрицать страсти, эмоции, чтобы освободить
рациональный ум на понимание порядка природы, еще пока неизвестного. Теперь
пришло время углубить понимание порядка природы, реассимилировав те
страсти, которых сначала бежали. Страсти, эмоции, царство аффектов
человеческого сознания -- тоже часть порядка природы. Центральная часть.
     В настоящее время мы похоронены иррациональным расширением слепого
собирания данных в науках, поскольку ни для одного понимания научного
творчества не существует рационального формата. Также мы похоронены под
огромным слоем стильности в искусствах -- в изящном искусстве -- потому,
что в форму, лежащую в основе, мало что ассимилируется или внедряется. У
нас есть художники, не обладающие научным знанием, и ученые, не обладающие
художественным знанием, а также те и другие, вообще не обладающие никаким
духовным чувством притяжения, и результат этого не просто плох, он ужасающ.
Время для подлинного нового объединения искусства и технологии уже давно
должно было наступить.
     У ДеВизов я начал говорить о спокойствии духа в связи с технической
работой, но был высмеян, поскольку извлек его вне контекста, в котором оно
мне первоначально явилось. Теперь, думаю, есть тот самый контекст, чтобы
вернуться к спокойствию духа и посмотреть, о чем я говорил.
     Спокойствие духа -- вовсе не наносное в технической работе. Оно -- вс
вместе. Производит его хорошая работа, а уничтожает -- плохая.
Спецификации, измерительные инструменты, контроль качества, окончательная
проверка -- все это средства для достижения конечной цели: удовлетворения
спокойствия духа тех, кто несет ответственность за работу. В
действительности в конце имеет значение только их спокойствие духа -- и
больше ничего. Причина -- в том, что спокойствие духа -- необходимое
условие, предшествующее восприятию Качества за пределами и романтического,
и классического Качества -- того Качества, которое объединяет их оба, и
которое должно сопутствовать работе при ее выполнении. Способ видеть то,
что выглядит хорошо, понимать причины, почему оно выглядит хорошо, и быть
заодно с этой хорошестью при выполнении работы -- значит воспитывать
внутреннее спокойствие, умиротворение духа с тем, чтобы могла сиять эта
хорошесть.
     Я сказал: "внутреннее спокойствие духа". Оно не имеет прямого
отношения к внешним обстоятельствам. Оно может прийти к монаху в медитации,
к солдату в тяжелом бою или к слесарю, срезающему последнюю десятитысячную
дюйма. Оно уничтожает любое смятение и оглядки назад и влечет за собой
полное отождествление с обстоятельствами, и в этом отождествлении уровни
следуют за уровнями так же, как и в этом спокойствии -- столь же глубоком и
трудном в постижении, как и более знакомые уровни деятельности. Горы
достижений -- это Качество, открытое только в одном направлении; они
относительно бессмысленны и часто недоступны, если их не брать вместе с
океанскими впадинами само-осознания -- так отличающегося от самосознания,
-- которое суть результат внутреннего спокойствия духа.
     Это внутреннее спокойствие духа приходит на трех уровнях понимания.
Физическое спокойствие кажется самым легким в достижении, хотя и оно
обладает многими и многими уровнями, что удостоверяет способность индусских
мистиков жить погребенными заживо многие годы. Умственное спокойствие, при
котором совсем нет случайных мыслей, кажется более трудным, но тоже
достижимо. Спокойствие же ценностей, при котором нет случайных желаний, а
есть лишь простое выполнение жизненных актов без желания, кажется самым
трудным.
     Я иногда думал, что эта внутренняя умиротворенность, это спокойствие
духа сходно, если не идентично, с тем успокоением, которого иногда
добиваешься, идя на рыбалку, которое и способствует популярности этого
занятия. Просто сидеть, опустив леску в воду, не двигаясь, ни о чем
по-настоящему не думая и ни о чем по-настоящему не заботясь, -- это,
повидимому, снимает все внутренние напряжения и фрустрации, которые не
давали тебе до этого решить свои проблемы и несли в твои мысли и действия
безобразия и неуклюжесть.
     Конечно, не стоит идти на рыбалку, чтобы починить мотоцикл. Выпить
чашку кофе, прогуляться вокруг дома, а иногда просто отложить работу ради
пяти минут тишины -- этого достаточно. Лишь только сделаешь это, как сам
почти почувствуешь, что дорастаешь до этого внутреннего спокойствия духа,
которое все открывает. К этому внутреннему спокойствию и к Качеству,
которое оно проявляет, спиной поворачивается плохой уход. То, что обращает
к нему, -- хорошо. Формы обращения и отвращения бесконечны, но цель всегда
одна.
     Думаю, когда эта концепция спокойствия духа вводится и делается
центральной в акте технической работы, на основном уровне внутри
практического рабочего контекста может иметь место сплавление классического
и романтического Качества. Я говорил, что это сплавление можно
действительно увидеть у опытных механиков и слесарей определенного типа и