призраках или
духах, он считается невеждой -- или же чокнутым. Почти невозможно
представить себе мир, где могут действительно существовать привидения.
     Джон утвердительно кивает, и я продолжаю:
     -- Мое личное мнение: интеллект современного человека -- не такое уж
совершенство. Интеллектуальные коэффициенты не слишком отличаются. Те
индейцы и средневековые люди были так же умны, как и мы, но контекст, в
котором они мыслили, был совершенно иным. В том контексте мышления
привидения и духи настолько же реальны, насколько для современного человека
реальны атомы, частицы, протоны и кванты. В этом смысле в привидения я
верю. Знаете, у современного человека ведь тоже есть свои призраки и духи.
     -- Что?
     -- О, законы физики и логики... система чисел... принцип
алгебраической подстановки. Все это призраки. Просто мы верим в них так
тщательно, что они кажутся реальными.
     -- Мне они кажутся реальными, -- говорит Джон.
     -- Не улавливаю, -- говорит Крис.
     Поэтому я продолжаю.
     -- Например, кажется абсолютно естественным подразумевать, что
гравитация и закон тяготения существовали до Исаака Ньютона. Только
чокнутый, наверное, будет думать, что до семнадцатого века гравитации не
было.
     -- Конечно.
     -- А значит, когда начался этот закон? Он существовал всегда?
     Джон хмурится, пытаясь понять, к чему я клоню.
     -- А веду я вот к чему, -- говорю я. -- До начала земли, до того, как
образовались солнце и звезды, до самого первоначального поколения всего
закон тяготения существовал.
     -- Еще бы.
     -- Сидя там, не имея ни своей массы, ни собственной энергии, не
находясь ни в чьем мозгу, потому что никого просто еще не было, ни в
пространстве, потому что и пространства тоже не существовало, нигде -- этот
закон тяготения все-таки существовал?
     Вот теперь Джон, кажется, уже не так уверен.
     -- Если этот закон тяготения существовал, -- говорю я, -- то, честное
слово, я не знаю, что вещь должна сделать, чтобы не существовать. Мне
кажется, закон тяготения прошел все испытания на несуществуемость, которые
только есть. Вы не придумаете ни единого качества несуществования, которое
бы не нашлось у закона тяготения. И ни одного-единственного научного
определения существования, которым бы он обладал. И все-таки по-прежнему
"здравый смысл" заставляет верить в то, что он существовал.
     Джон говорит:
     -- Кажется, мне надо будет над этим подумать.
     -- Ну, тогда я предсказываю, что ты будешь думать над этим достаточно
долго и в конце концов поймаешь себя на том, что снова и снова
возвращаешься назад -- пока не придешь к единственно возможному,
рациональному, разумному заключению. Закона тяготения и самой гравитация не
существовало до Исаака Ньютона. И ни одно другое заключение не имеет
смысла.
     А это означает, - продолжаю я, не дав ему перебить, -- это означает,
что закон тяготения не существует нигде, кроме как в головах людей! Это
призрак! Мы все очень заносчивы и самонадеянны, третируя призраки других,
но сами становимся столь же невежественными и суеверными варварами, когда
дело доходит до наших собственных.
     -- Почему же тогда все верят в закон тяготения?
     -- Массовый гипноз. В своей очень ортодоксальной форме, называемой
"образование".
     -- В смысле, учитель гипнотизирует детей, чтобы те верили в закон
тяготения?
     -- Конечно.
     -- Это абсурд.
     -- Вы слышали о важности зрительного контакта в школьном классе?
Каждый педагог подчеркивает это. Ни один педагог этого не объясняет.
     Джон качает головой и наливает мне еще. Он подносит руку ко рту и
театральным шепотом говорит Сильвии:
     -- Знаешь, он всегда производил впечатление такого нормального парня.
     Я парирую:
     -- Это первая нормальная вещь, которую я сказал за последние недели.
Остальное время я прикидываюсь безумцем двадцатого века -- таким, как вы.
Чтобы не привлекать внимания.
     Но повторю -- для тебя. Мы верим, что лишенные оболочки слова сэра
Исаака Ньютона сидели в самой середине ничто за миллиарды лет до того, как
он родился, и что он эти слова магически открыл. Они существовали всегда,
даже когда ни к чему не применялись. Постепенно появился мир, и они стали
применяться к нему. Фактически, сами эти слова и были тем, что образовало
мир. Это, Джон, смешно.
     Проблема, противоречие, на котором застряли ученые, -- разум. Разум не
обладает ни материей, ни энергией, но его господства над всем, что они
делают, не избежать. Логика существует в умах. Числа существуют только в
умах. Я не расстраиваюсь, когда ученые говорят, что привидения существуют в
умах. Меня достает лишь вот это "только". Наука тоже -- только в твоем уме,
и именно это ее не портит.
     Они просто смотрят на меня, поэтому я продолжаю:
     -- Законы природы -- человеческие изобретения, вроде привидений.
Законы логики, математики -- тоже человеческие изобретения, вроде
привидений. Вся эта благословенная штука -- человеческое изобретение,
включая само представление о том, что это -- не есть человеческое
изобретение. Мир не имеет вообще никакого существования вне человеческого
воображения. Все это -- привидение, и в древности его таковым и признали:
весь этот благословенный мир, в котором мы живем. Он управляется
привидениями. Мы видим то, что видим, потому что привидения нам это
показывают: призраки Моисея, Христа, Будды, Платона, Декарта, Руссо,
Джефферсона, Линкольна -- снова, снова и снова. Исаак Ньютон -- очень
хорошее привидение. Одно из лучших. Ваш здравый смысл -- не больше, чем
голоса тысяч и тысяч таких привидений из прошлого. Призраки опять и опять.
Призраки, которые пытаются найти свое место среди живущих.
     Джон, видимо, слишком погружен в мысли, чтобы ответить что-то, но
Сильвия возбуждена:
     -- Откуда ты взял все эти идеи? -- спрашивает она.
     Я уже почти готов признаться, но потом передумываю. У меня такое
чувство, что я уже и так подтолкнул тему к самому пределу, а может -- и за
него, и пришло время отступить.
     Немного спустя Джон произносит:
     -- Хорошо будет снова увидеть горы.
     -- Да, хорошо, -- соглашаюсь я. -- За это по последней!
     Мы заканчиваем бутылку и расходимся по комнатам.
     Я вижу, что Крис чистит зубы, и на этот раз даю ему уйти безнаказанным
-- но с обещанием, что примет душ утром. Я утверждаю свое старшинство и
захватываю постель у окна. Когда свет уже погашен, он говорит:
     -- Теперь расскажи мне про привидение.
     -- Я же только что рассказал, во дворе.
     -- Нет, ты расскажи настоящую историю.
     -- Это была самая-пресамая настоящая история про привидение, которую
ты когда-либо услышишь.
     -- Ты знаешь, какую. Другую.
     Я пытаюсь вспомнить какую-нибудь из числа привычных.
     -- Когда я был мальчишкой, Крис, я знал множество, но теперь все
забыл. Пора спать. Нам всем завтра рано вставать.
     Тихо, если не считать ветра за жалюзи мотеля. Мысль об этом ветре,
несущемся к нам через открытые равнины прерий, успокаивает и убаюкивает
меня. Ветер поднимается и опускается, потом поднимается и вздыхает, и
опускается опять... с такого огромного расстояния.
     -- Ты когда-нибудь знал призрака? -- спрашивает Крис.
     Я уже почти сплю.
     -- Крис, -- отвечаю я, -- у меня однажды был приятель, который всю
свою жизнь потратил на то, чтобы ничего не делать, а только охотиться на
привидение, и это было пустой тратой времени. Поэтому спи.
     Я осознаю свою ошибку слишком поздно.
     -- Он его нашел?
     -- Да, Крис, он его нашел.
     Мне по-прежнему хочется, чтобы Крис только слушал ветер, а не задавал
вопросы.
     -- А потом он что сделал?
     -- Проучил его хорошенько.
     -- А потом?
     -- А потом сам стал привидением.
     У меня почему-то возникла мысль, что это убаюкает Криса, но ничего
подобного не происходит -- я только просыпаюсь еще больше сам.
     -- Как его зовут?
     -- Ты его не знаешь.
     -- Ну как?
     -- Не важно.
     -- Ну, все равно -- как?
     -- Поскольку, Ирис, это не важно, то его зовут Федр. Ты такого имени
не знаешь.
     -- Это ты его видел на мотоцикле под дождем?
     -- С чего ты это выдумал?
     -- Сильвия сказала, что ты увидел привидение.
     -- Это просто такое выражение.
     -- Пап?
     -- Крис, лучше, если это будет твой последний вопрос, а то я
рассержусь.
     -- Я просто хотел сказать, что ты правда разговариваешь так, как никто
больше не разговаривает.
     -- Да, Крис, я знаю, -- отвечаю я. -- В это-то и проблема. Теперь спи.
     -- Спокойной ночи, пап.
     -- Спокойной ночи.
     Через полчаса он уже сонно дышит, ветер силен, как всегда, а у меня
сна ни в одном глазу. Там, за окном, в темноте этот холодный ветер
пересекает дорогу, теряется в деревьях, листья -- посверкивающие блестки
лунного света: никакого сомнения быть не может, Федр все это видел. У меня
нет ни малейшего понятия, что он здесь делал. Я, вероятно, никогда не
узнаю, зачем он поехал по этой дороге, но он был здесь, направлял нас по
этому странному пути, был с нами все это время. Выхода нет.
     Я был бы рад, если б мог сказать, что не знаю, почему он здесь, но,
боюсь, должен признаться, что знаю. Все, что я говорил о науке и призраках,
и даже та мысль о заботе и технологии сегодня днем -- все они не мои. На
самом деле, у меня уже много лет как нет новых идей. Они украдены у него. И
он наблюдает. Вот почему он здесь.
     С таким признанием, надеюсь, он теперь позволит мне немного поспать.
     Бедный Крис. "Ты знаешь какие-нибудь истории о привидениях?" Я мог бы
рассказать ему одну, но даже сама мысль об этом пугает.
     Я действительно должен уснуть.

                                     4

     В каждом Шатокуа где-то должен быть список ценных вещей, которые надо
не забыть; он должен храниться в каком-нибудь безопасном месте, чтобы
когда-нибудь при необходимости черпать из него вдохновение. Детали. И
теперь, пока остальны еще храпят, растрачивая это прекрасное утреннее
солнышко... что ж... убить время, что ли...
     У меня тут собственный список ценностей: их надо взять с собой в
следующую поездку на мотоцикле по Дакотам.
     Я проснулся на рассвете. На соседней кровати Крис еще крепко спит. Я
начал переворачиваться на другой бок поспать еще, но услышал, как
кукарекает петух, и вспомнил, что мы в отпуске, поэтому спать смысла нет.
Слышу, как прямо за перегородкой Джон издает звуки лесопилки... если это
только не Сильвия... нет, для нее слишком громко. Проклятая бензопила,
звучит как...
     Я так устал забывать брать в такие поездки вещи, что составил этот
список раз и навсегда и положил дома в папку, чтобы проверять перед каждым
выездом.
     Большинство пунктов обычны и не требуют особых пояснений. Некоторые
свойственны только мотоциклистам, поэтому нуждаются кое в каких
комментариях. Некоторые вообще специальны, поэтому их надо разъяснять
особо. Список делится на четыре части: Одежда, Личные Вещи, Кухонное и
Лагерное Оборудование и Мотоциклетные Принадлежности.
     Первая часть -- Одежда -- очень проста:

     1. Две смены белья.

     2. Теплое белье.
          3. Смена рубашки и брюк для каждого. Я пользуюсь списанной
     армейской формой. Она дешева, прочна и на ней не видно грязи. У меня
     сначала был еще пункт "парадная одежда", но Джон напротив него дописал
     карандашом: "смокинг". Я же думал лишь о том, что можно носить за
     пределами заправочной станции.
          4. Каждому по свитеру и куртке.
          5. Перчатки. Кожаные перчатки без подкладки -- лучше всего, они
     предохраняют от солнечных ожогов, впитывают пот и остужают руки. Когда
     выезжаешь на час-другой, такие мелочи не особенно важны, но когда
     едешь целый день -- и не один, -- они приобретают исключительное
     значение.
          6. Мотоциклетные сапоги.
          7. От дождя.
          8. Шлем и солнцезащитный козырек.
          9. Пузырь. От закрытого шлема у меня клаустрофобия, поэтому я
     пользуюсь им только в дождь; капли на большой скорости вонзаются в
     лицо, как иголки.
          10. Очки. Я не люблю ветровых стекол, потому что они тоже
     отгораживают от внешнего мира. У меня английские очки из многослойного
     стекла, которые действуют отлично. Под простые солнцезащитные
     забирается ветер. Пластиковые легко царапаются и сильно искажают.

     Следующий список -- Личные Вещи:

     Расчески. Бумажник. Складной нож. Записная книжка. Ручка. Сигареты и
     спички. Фонарик. Мыло в пластиковой мыльнице. Зубные щетки и паста.
     Ножницы. Анальгин от головной боли. Средство для отпугивания
     насекомых. Дезодорант (в конце жаркого дня, проведенного на мотоцикле,
     твоим лучшим друзьям даже не придется намекать тебе про запах). Лосьон
     от загара (на мотоцикле не замечаешь солнечного ожога, пока не
     остановишься, а тогда уже будет поздно; лучше намазаться раньше).
     Пластырь. Туалетная бумага. Мочалка (можно класть в пластмассовую
     коробку, чтобы больше ничего не промокло). Полотенце.
          Книги. Не знаю ни одного мотоциклиста, который брал бы с собой
     книги. Занимают много места, но все равно сейчас у меня с собой их
     три. Внутрь вложены листки чистой бумаги для записей. Вот эти книги:

          а. Магазинная инструкция для этого мотоцикла.
               б. Общий справочник неисправностей, со всей технической
          информацией, которая не держится в голове. У меня "Чилтоновский
          справочник неисправностей мотоцикла", написанный Оси Ричем;
          продается в магазинах "Сиэрз, РЈбак".
               в. Томик "Уолдена" Торо... которого Крис еще никогда не
          слышал и которого можно читать сотни раз без устали. Я всегда
          стараюсь подобрать книгу намного выше его уровня и читаю ее
          больше как основу для вопросов и ответов, а не просто сплошняком.
          Читаю ему фразу или две, жду, пока он налетит с тучей своих
          обычных вопросов, отвечаю на них, потом читаю следующую пару
          предложений. Классика таким вот образом читается хорошо. Она
          должна быть написана именно так. Иногда мы проводим целый вечер
          за чтением и разговором, в конце обнаружив, что прочли всего
          две-три страницы. Так читали сто лет назад... когда были
          популярны Шатокуа. Если не пытался так делать, то не сможешь себе
          представить, насколько приятно это делать так.

     Я вижу, что Крис спит полностью расслабленный, без своего обычного
напряжения. Не стану его, наверное, пока будить.
     Лагерное Оборудование включает в себя:

     1. Два спальных мешка.
          2. Два пончо и одна подстилка. Они превращаются в палатку, а
     также защищают багаж от дождя при езде.
          3. Веревка.
          4. Геодезические карты района, по которому мы надеемся поездить.
          5. Мачете.
          6. Компас.
          7. Фляга. Когда мы уезжали, я не смог ее нигде найти. Наверное,
     дети куда-то задевали.
          8. Два списанных армейских столовых набора с ножом, вилкой и
     ложкой.
          9. Разборная печка "Стерно" с банкой топлива "Стерно" средних
     размеров. Экспериментальная покупка; я ею еще не пользовался. Когда
     идет дождь, или поднимаешься выше зоны лесов, дрова найти -- целая
     проблема.
          10. Несколько алюминиевых банок с притертыми крышками. Для жира,
     соли, масла, муки, сахара. Магазин по снабжению альпинистов продал их
     нам много лет назад.
          11. "Брилло", чистящая паста.
          12. Два рюкзака с алюминиевыми рамами.

     Мотоциклетные Принадлежности. Стандартный набор инструментов
прилагается к мотоциклу и спрятал под сиденьем. Дополняется следующим:

     Большой разводной ключ. Машинный молоток. Слесарное зубило. Конусный
     пробойник. Пара ободов. Набор для заклейки шин. Велосипедный насос.
     Аэрозольный баллон с дисульфидом молибдена для цепной передачи. (Очень
     хорошо проникает во внутренности каждого ролика, где это действительно
     имеет смысл, а преимущества дисульфида молибдена как смазочного
     средства всем хорошо известны. Тем не менее, когда он высыхает, его
     надо разводить машинным маслом САЕ-30.) Силовая отвертка. Остроносый
     напильник. Толщиномер. Контрольная лампа.

     В запчасти входят:

     Свечи. Дроссельный клапан, муфта сцепления и тормозные кабели. Иглы,
     предохранители, лампочки к фаре и задним огням, звено цепи с
     держателем, шплинты, трос. Запасная цепь (старая, уже изношенная,
     когда я ее заменил, но хватит, чтобы добраться до мастерской, если
     полетит эта).

     Вот, пожалуй, и все. Никаких шнурков.
     Вероятно, естественно было бы уже поинтересоваться, в каком трейлере
все это помещается. На самом деле, все занимает не так много места, как
может показаться.

     Боюсь, остальные персонажи будут спать весь день, если им разрешить.
Небо снаружи сияет, просто стыдно тратить время зря.
     Наконец, решаюсь и трясу Криса. Глаза у него распахиваются, и он
подскакивает, ничего не соображая.
     -- Пора в душ, -- говорю я. И выхожу наружу.
     Воздух взбадривает. На самом же деле -- божже! -- там холодно. Я
колочу в дверь Сазерлендов.
     -- Йяап, -- доносится из-за двери сонный голос Джона. -- Умгммммхгм.
Йяп.
     Чувствуется осень. Мотоциклы мокры от росы. Дождя сегодня не будет. Но
какая холодина! Градусов сорок(3), должно быть.
     Пока остальные собираются, я проверяю уровень масла, шины, болты и
натяжение цепи. Тут немножко провисает, и я достаю инструменты и подтягиваю
ее. Мне в самом деле очень хочется выехать побыстрее.
     Я вижу, что Крис одевается потеплее, мы складываем вещи и выезжаем.
Определенно холодно. За несколько минут все тепло из одежды выдувает
ветром, и меня начинает трясти. Бодрит.
     Когда солнце поднимется повыше, должно потеплеть. Еще полчаса, и будем
завтракать в Эллендейле. По таким прямым дорогам сегодня надо успеть
проехать как можно больше.
     Если бы не этот чертовский дубак, прогулка была бы просто роскошной.
Лучи низкого утреннего солнца бьют по чему-то похожему на покрывший поля
иней, но это, по-моему, просто роса, блестящая и какая-то туманная. От
рассветных теней местность кажется на вид менее плоской, чем вчера. Вс --
для нас одних. Похоже, никто еще даже из проснулся. На моих часах шесть
тридцать. Старая перчатка над ними тоже, видать, покрылась инеем, но это
скорее соль после вчерашнего дождя. Старые добрые поношенные перчатки.
Сейчас такие жесткие от холода, что пальцы едва разгибаются.
     Вчера я говорил о заботе; я забочусь об этих ветхих мотоциклетных
перчатках. Я улыбаюсь им, летящим рядом со мной по ветерку, поскольку они
были со мной столько лет и так стары, так усталы, так гнилы, что в них
светится что-то юморное. Они пропитывались маслом, потом, грязью,
раздавленными жуками, и теперь, даже если они не замерзли, когда я кладу их
на стол, они не хотят лежать плоско. У них собственная память. Стоили они
всего три доллара, а штопались столько раз, что залатать их уже практически
невозможно, но все равно я трачу на починку много времени и усилий, потому
что не могу представить себе на их месте ни одну новую пару. Это
непрактично, но практичность -- еще не главное, когда имеешь дело с
перчатками или с чем-нибудь другим.
     Машине тоже достается толика этого чувства. С намотанными 27-ю
тысячами пробега она уже переходит в разряд долгоездящих стариков, хотя
множество машин постарше -- еще на ходу. Но чем больше миль -- и думаю,
большинство мотоциклистов согласится со мной -- тем больше распознаешь в
отдельной машине некие чувства, свойственные только этой, отдельной, машине
и никакой другой. Один мой друг, у которого мотоцикл -- того же
производства, модели и даже того же года выпуска, что и мой, привез его мне
на ремонт, и когда я потом опробовал его, трудно было поверить,