логика  истории.  Если  оценивать
коммуниста только по личным качествам, то партия  превратится  в  аморфную
массу прекраснодушных интеллигентов.
   Итак, кто же остается? Вадим Марасевич? Он по-прежнему приветлив, когда
встречаются на Арбате. Печатается в газетах и журналах, преуспевает, как и
вся его семейка, а ведь признали-то Советскую власть на  семнадцатом  году
ее существования.
   Варя стояла босиком на подоконнике,  в  коротком  вылинявшем  сарафане,
мыла окно. Темные капли сбегали по рукам, ползли по стеклу, скапливались в
лужицы между рамами.
   - Ты почему не пришла фотографироваться?
   - Забыла. А когда вспомнила, было уже поздно.
   - Слава богу, что ты помнишь хотя бы про другие свои дела.
   Варя бросила тряпку в таз с водой, спрыгнула на пол.
   - Не сфотографировалась, - она задвигала  ящиками,  вынула  фотографии,
положила на стол, - вот шестой класс, вот седьмой, восьмой. Кстати, вот  и
десятый, мы снимались осенью. Не слишком изменились за эти полгода. Можешь
убедиться.
   Нина, не взглянув на фотографии, холодно объявила:
   - Через два дня я уезжаю на семинар. Решай, что ты намерена  делать.  Я
могу помогать тебе только при условии, что ты будешь готовиться в  вуз.  В
ином случае тебе придется самой позаботиться о себе.
   - Я думаю, у тебя нет оснований для  больших  беспокойств,  -  ответила
Варя, - я поступаю на работу.


   Потрясение,  которое  испытала  Варя  на  вокзале,  увидев   Сашу,   не
проходило. Ее ужаснуло,  что  его  вели  под  конвоем,  ужаснуло,  как  он
выглядел, бледный, постаревший, обросший бородой. И как бежали  мимо  него
по перрону люди, озабоченные только одним - поскорее забраться в  вагон  и
занять места получше. И то, что молодые командиры,  веселые,  краснощекие,
даже не взглянули на человека,  которого  вели  под  конвоем,  уезжали  на
Дальний Восток, убежденные, что все устроено правильно.
   Еще больше потрясло ее,  как  _покорно_  шел  Саша,  _сам_  тащил  свой
чемодан, _своими ногами_ шел в ссылку.
   Почему он не дрался, не сопротивлялся, почему его не  несли  связанным?
Если бы он дрался, сопротивлялся, кричал, протестовал, если бы  его  несли
связанным по рукам и ногам, тогда бы не двое  конвойных,  а  целый  взвод,
тогда бы не в общий вагон, а в железный, с решетками,  тогда  бы  люди  не
бежали по перрону так бездумно. И эти Максимы и Серафимы в своих новеньких
военных формах  тоже,  может  быть,  не  были  бы  такими  самодовольными,
ограниченными, такими послушными.
   Саша покорился.
   Когда она носила ему передачи в Бутырки, ей казалось, что эти  высокие,
толстые, непробиваемые стены выстроены для  Саши  -  так  его  боятся  эти
вооруженные люди. Нет, они его не боятся, он  им  не  страшен,  _они_  ему
страшны. Поэтому так безропотно шел он между двух  молоденьких  конвоиров,
которых мог раскидать одной рукой. Не мог.
   Но Софью Александровну Варя жалела, по-прежнему  бывала  у  нее  каждый
день,  выкладывала  разные  новости,  старалась  развлечь.   Когда   Софья
Александровна поступила на работу в прачечную, ходила за нее  в  магазины,
отоваривала карточки.
   Софья Александровна хвалила Сашу, называла его  честным,  мужественным,
бесстрашным. Варя не  возражала,  но  сама  Сашу  мужественным  больше  не
считала. Если он позволил _так_ себя унизить, значит, он такой, как все. И
всегда был, как все, выполнял то, что приказывали. А теперь ему  приказали
ехать в ссылку, он и поехал  в  ссылку,  покорно  шел  по  перрону,  тащил
чемодан.
   Софья Александровна решила сдать Сашину комнату, Варя помогала  убирать
ее для новой жилички. В шкафу лежали Сашины коньки, "гагены" на изношенных
ботинках, с длинными шнурками,  завязанными  в  порванных  местах  узлами.
Софья Александровна взяла коньки и  заплакала,  она  напомнили  ей  Сашино
детство.
   А Варе они напомнили морозный запах  катка,  пятна  тусклого  света  на
льду, оркестр в раковине, горячий чай а буфете, сутолоку раздевалки.  И  у
нее порванные шнурки были завязаны такими же неуклюжими узлами.  Эти  узлы
мешали  протянуть  шнурки  сквозь  дырочки  ботинок,   приходилось   долго
возиться.
   И еще Варя вспомнила, как они были  в  "Арбатском  подвальчике"  и  она
пригласила Сашу пойти на  каток.  Тогда  казалось,  что  все  благополучно
кончилось, Саша всех победил.  Они  веселились,  танцевали  танго,  румбу,
оркестр играл "Мистера Брауна" и "Черные глаза", "Ах,  лимончики,  вы  мои
лимончики" и "Где б ни скитался  я  цветущею  весной"...  И  Саша  защитил
незнакомую девчонку, вел себя смело.
   Тогда, в "Арбатском подвальчике", он казался ей героем.
   Теперь она поняла, что он не герой. И вообще нет героев.
   Есть громадный дом без солнца,  без  воздуха,  выдыхающий  из  подвалов
запахи тухлой капусты  и  гниющей  картошки.  Перенаселенные  коммунальные
квартиры со склоками, судами.  Лестницы,  пропахшие  кошками.  Очереди  за
хлебом,  сахаром,  маргарином.  Неотоваренные   карточки.   Интеллигентные
мужчины в залатанных брюках. Интеллигентные женщины в замызганных кофтах.
   И рядом, на углу Арбата и Смоленской, магазин торгсина, где есть _все_,
но только для обладателей золота и иностранной валюты.  И  тоже  рядом,  в
Плотниковой переулке, закрытый распределитель,  где  тоже  есть  _все_.  И
здесь же на Арбате - "Арбатский подвальчик", где тоже есть _все_,  но  для
тех, у кого много денег. Нечестно, несправедливо!
   В шестом классе Варя ходила в драмкружок, его вела бывшая актриса Елена
Павловна. Активисты обвинили ее  в  том,  что  она  ставит  Островского  и
Грибоедова и не ставит агитационных пьес советских авторов. Елену Павловну
уволили, а на ее иждивении больная дочь.  Варя  поражалась  жестокости,  с
какой старого человека лишили куска хлеба. С  тех  пор  прошло  три  года,
драмкружок не возобновился, не могли найти руководителя на такую ничтожную
ставку. Все угробили. И никто за это не ответил. Варя удирала со  школьных
собраний, там все решалось заранее, а тянуть руки унизительно. И Нинка  их
защищает, Нинка дура, у нее готовый ответ на любой вопрос. Вопросы разные,
а ответы одинаковые.
   Варя  спасалась  во  дворе  среди  мальчишек  и  девчонок,   таких   же
неприкаянных, как она. Курить  нельзя  -  мальчики  курили,  красить  губы
предосудительно - девочки красили, пудрились,  отпускали  длинные  волосы,
носили ажурные чулки, яркие косынки.
   Но сейчас и это становилось неинтересным. Потрясение, которое  испытала
Варя на вокзале, толкало ее к поискам другой независимости.  Тем  более  к
этому времени двор заменился новой компанией.


   Как-то Варя встретила на Арбате Вику Марасевич с франтоватым  мужчиной,
лет сорока, очень противным.
   Раньше Вика не замечала Варю, а тут остановилась, даже  обняла  ее.  От
Вики пахло удивительными духами.
   - Виталий - мой приятель, Варя - моя школьная подруга...
   Варя отметила про себя эту легкую неточность, всего  каких-нибудь  пять
классов разницы...
   - Вот какие у нас красотки на Арбате,  -  продолжала  Вика.  -  А?  Что
скажешь, Виталик?
   Виталик поднял дурацкие брови, развел руками, не находя слов.
   - Совсем исчезла, не звонишь, не заходишь.
   Варя никогда не звонила Вике, никогда не бывала у нее.
   - Как Нина?
   - Ничего, работает.
   - Нина - ее сестра, - пояснила Вика своему спутнику, - звони, и я  тебе
буду звонить.
   Вика  вынула  из  сумочки  записную  книжку,  перелистала,  назвала  их
телефон.
   - Не изменился?
   - Нет.
   - Ну, не пропадай.


   Через два дня Вика позвонила и позвала к себе.
   Варя пришла.
   Вика, видимо, только встала, была еще в халате, чулки, шелковое  белье,
платье валялось на кресле, ничего ей эти тряпки не стоят, не трясется  над
ними.
   Вика показала свой гардероб: юбки, костюмы, плащи, туфли  -  пар  шесть
или семь. Маленьким ключиком открыла деревянную шкатулку - она  стояла  на
трельяже среди флакончиков и баночек, - там лежали серьги, бусы  и  броши.
Показывала не из чванства, а демонстрировала,  что  модно,  что  носят  за
границей, перебирала иностранные журналы: с  их  страниц  смотрели  зябкие
красотки, укутанные в меховые манто, в чулках телесного  цвета  и  лаковых
туфельках.
   Потом они сели за столик,  придвинутый  к  тахте,  пили  кофе  и  ликер
"Бенедиктин" из крошечных  рюмочек,  курили  длинные  сигареты  с  золотым
обрезом.
   Да, совсем другой мир! Там  стоят  в  очередях,  отоваривают  карточки.
Здесь пьют кофе, курят сигареты, любуются заграничными модами.
   - Нина знает, что ты пошла ко мне?
   - Нет.
   - Ты ей говорила, что встретила меня?
   - Я обязана докладывать?
   - Правильно сделала, - похвалила Вика. - Я уважаю твою сестру. Но у нее
мужской склад ума, ей безразлично все, чем живут  женщины,  она  презирает
меня, я знаю. Нина - синий чулок. Я не ставлю ей это  в  вину,  уважаю  ее
стремления, она общественница, это хорошо, прекрасно! Но  не  все  созданы
такими.
   - Нина хочет, чтобы все жили так, как живет она, - сказала Варя.
   - Ты  кого  любишь?  -  спросила  Вика,  заводя  патефон.  -  Мелехова?
"Скажите, девушки, подружке вашей..." Ну, сколько можно?..
   Она запустила Вертинского, потом Лещенко. "Край Прибалтийский объезжая,
я всем ужасно надоел"...
   - У Виталия замечательные пластинки. Как-нибудь зайдем послушать.
   Варя рассмеялась.
   - К нему?!
   - А что ты имеешь против?
   - Я, конечно, знаю, что человек произошел от обезьяны, но зачем к  нему
ходить?
   - Ты его недооцениваешь. Виталик - весьма влиятельный гражданин.
   - Пусть влияет на других.
   - Ты не собираешься в театральный?
   - В этом году я никуда не буду поступать. Пойду работать.
   - Куда?.
   - Куда-нибудь чертежницей.
   - Варя! - воскликнула Вика. - Виталий тебя моментально устроит. У  него
вся Москва друзья. Сейчас я ему позвоню.
   Она подтянула к тахте телефон на длинном шнуре и набрала номер.
   - Это Вика.
   В трубке слышалась джазовая музыка.
   - Прикрути свою шарманку! - приказала Вика. - У меня Варя, - продолжала
она, - моя школьная подруга, с Арбата... Хорошо, -  она  кивнула  Варе,  -
тебе привет...
   - Мерси!
   - Слушай, она хочет устроиться чертежником-конструктором... В  школе...
был чертежно-конструкторский уклон, она прекрасно чертит.  Что?  А  кто  у
тебя?.. Нет, неинтересно... А где ты его  достанешь?  (Речь,  по-видимому,
шла о  человеке,  из-за  которого  Вика  согласилась  бы  приехать.)  Нет!
Договоримся на послезавтра, в субботу,  Эрик  будет  наверняка,  поедем  в
"Метрополь"... Сейчас спрошу... Варя, ты свободна послезавтра?
   - Да.
   - Она свободна. И будет Эрик... А я тебе говорю -  будет!  Иначе  мы  с
Варей не придем. Он должен быть обязательно, имей это в виду...
   Вика положила трубку.
   - С нами будет еще  один  человек,  его  зовут  Эрик.  Он  работает  по
оборудованию Магнитостроя.
   Она посмотрела на Варю.
   - Приходи ко мне послезавтра в шесть, от меня поедем. Обсудим и устроим
твои дела. Заодно развлечемся.
   Она улыбнулась, потрепала Варю по волосам.
   - Могу тебя сводить к Павлу Михайловичу, и он сделает тебе прическу.
   Павел Михайлович -  знаменитый  парикмахер,  его  парикмахерская  возле
"Праги" называлась "Поль". Клиентки так  в  свое  время  и  называли  его:
"Господин Поль". Назвав  его  по  имени-отчеству,  Вика  подчеркнула  свое
близкое с ним знакомство.



5

   Как оденется она завтра, в чем поедет в "Метрополь"?  Варя  представила
себя рядом с Викой - девочка в  вытертой  кофте.  Все,  что  у  нее  есть,
старомодно, уродливо. А чулки? А туфли? Она  рылась  в  шкафу,  одевалась,
раздевалась. Только старое синее платье сидело  прилично.  "Бульдожки"  на
высоком каблуке придется снова просить у Зои, ничего не поделаешь.
   Вика была в платье, сплошь расшитом бисером, впереди чуть ниже  колена,
сзади ниже икры, и один бок чуть  ниже  другого.  Платье  плотно  облегало
грудь и талию. Высокая, белокурая, эффектная, с гладкой кожей  и  большими
серыми глазами.
   Она сняла платье, осталась в белье цвета чайной розы, сидела  раздетая,
меняла прическу, не торопилась, хотя встреча назначалась на семь, а  время
приближалось к восьми.
   Звонил телефон, шли сложные переговоры с  Виталием.  Он  никак  не  мог
найти Эрика, предлагал приехать к нему. Вика  объявила,  что  им  и  здесь
прекрасно.
   - Было бы прекрасней с тобой, но, к сожалению,  ты  должен  дежурить  у
телефона.
   Вика все еще сидела перед трельяжем в одном белье.
   - Ленка Будягина бывает у вас?
   - Не была с Нового года.
   - К Юрке ходит?
   - Не видела, Юрка - легавый, терпеть его не могу!
   Вика повернулась на своем вращающемся пуфе, гневно посмотрела на Варю -
так в их доме не говорят. Вика, ее брат, их отец, весь  их  _круг_  принял
действительность как данность, как неизбежные условия существования. Форма
этого приятия проста: уважительная сдержанность, никаких двусмысленностей,
анекдотов, намеков - слишком хорошо известно, чем они кончаются.
   - Варя, запомни хорошенько! Я  познакомлю  тебя  с  людьми.  Положение,
которое они занимают, ко многому обязывает. Тебе придется взвешивать  свои
слова.
   - А что я такого сказала?
   Вика не хотела повторять слова "легавый", не она его произнесла.
   - Твои эпитеты отдают улицей.
   Варя вспыхнула.
   - А я на улице выросла.
   - Ты меня не поняла. Я не о вульгарности, у меня такой мысли  не  было.
Но от некоторых вещей и от некоторых слов лучше подальше.  Юра  занимается
своим делом, а мы с тобой в этом не разбираемся.
   Варя молчала. Где уж ей разобраться?.. Разве что в тюремных очередях...
Но Вика права: здесь новый, незнакомый мир и надо держаться по-другому.
   - Просто я не люблю Шарока, он так смотрит, противно.
   Вика обняла ее.
   - Ты умница. "Жизнь коротка" - банальные слова, но доля  истины  в  них
есть. А остальное нас не касается. Правда?
   Когда Варя пришла к Вике, в квартире стояла тишина. Часов в девять  дом
ожил, послышались голоса, шаги  в  коридоре,  хлопанье  дверьми.  Вика  не
обратила на это никакого внимания: здесь каждый живет своей жизнью, никому
нет дела до другого, даже Вадим ни разу  не  заглянул  к  сестре.  И  Варя
сравнивала это со своей коммунальной квартирой, с комнатой, где  она  жила
вместе с Ниной, под ее нудным обременительным контролем.
   В десять часов позвонил Виталий и попросил их через  пятнадцать  минут,
не позже, спуститься к подъезду.
   Вика неторопливо поправила прическу, снова подмазала губы, надела  свое
платье, расшитое бисером.


   Эрик оказался высоким стройным молодым человеком с  гладко  зачесанными
назад блестящими черными волосами. По костюму и по тому, как костюм  сидел
на нем, было видно, что иностранец. Он вышел из машины, открыл Вике и Варе
дверцу с галантностью принца, приглашающего пастушек войти в карету. Затем
сел за руль и всю  дорогу  не  проронил  ни  слова.  У  "Метрополя"  помог
девушкам выйти из машины.
   Очередь у входа в ресторан расступилась, швейцар  в  форме  с  галунами
открыл  перед  ними  дверь,  возник  метрдотель  в   черном   костюме,   в
переполненном зале сразу  нашелся  свободный  столик,  официант  расставил
приборы. Со швейцаром, гардеробщиком, метрдотелем, официантом разговаривал
Виталий, но Варя видела, что все стараются ради Эрика, и больше  всех  сам
Виталий. Как свой здесь человек, Виталий просмотрел меню, посоветовал, что
заказать, официант с блокнотом и карандашом в руках записывал.
   Вика  преобразилась.  Очередь  у   ресторана,   швейцар,   гардеробщик,
отсутствие мест, внимание метрдотеля, услужливость официанта - ничто ее не
касалось. Из своего короткого прохода по залу  она  устроила  триумфальное
шествие, направленные на нее взгляды должны свидетельствовать о ее красоте
и тем усилить впечатление, которое она хотела  произвести  на  Эрика.  Она
шла, глядя прямо  перед  собой,  -  никаких  знакомых,  которые  могли  бы
скомпрометировать ее фамильярностью, сегодня она сама решит, с  кем  будет
общаться.
   Сев за стол и обведя зал равнодушным, ничего не пропускающим  взглядом,
она кивнула миниатюрной блондинке, сидевшей с плотным низкорослым  японцем
в темных очках.
   - Узнаешь Ноэми?
   Как и тогда, на Арбате, она держалась с Варей, как с близкой  подругой.
Варя понятия не  имела  о  Ноэми,  слышала  только,  как  час  назад  Вика
договаривалась с пей встретиться в "Метрополе".
   Потом показала на хорошенькую китаяночку.
   - Смотрите, и Сибилла здесь!
   Следя за тем, как официант расставляет приборы, Виталий объяснил Варе и
Эрику,  что  Сибилла  Чен,  дочь  китайского  министра  иностранных   дел,
знаменитая танцовщица, начинает завтра гастроли в Москве, продолжит  их  в
Ленинграде, затем отправится в турне по Европе и  Соединенным  Штатам.  Он
назвал еще несколько артистов. Главный съезд через полчаса, когда кончатся
спектакли. С  одиннадцати  начнет  играть  теа-джаз  Утесова,  без  самого
Утесова, он в ресторанах не поет.
   Многие девушки были с иностранцами. Варя знала,  они  дарят  им  модные
тряпки, катают на автомобилях, женятся на них и увозят  за  границу.  Варю
иностранцы  не  интересовали,  но  этот   ресторан,   фонтан   и   музыка,
знаменитости кругом - не  к  тому  ли  стремилась  она  из  своей  тусклой
коммунальной жизни?
   Накрахмаленные  скатерти  и   салфетки,   сверкание   люстр,   серебро,
хрусталь... "Метрополь", "Савой", "Националь",  "Гранд-отель"...  Коренная
москвичка, она только  слышала  эти  названия,  теперь  наступил  ее  час.
Девочка с арбатского двора, цепкая, наблюдательная, она все заметила  -  и
как смотрят на нее мужчины, и  как  скользят  мимо  взглядом  женщины.  Не
принимают  всерьез  потому,  что  плохо  одета.  Ничего,  они   по-другому
посмотрят на нее, когда она придет сюда, одетая пошикарнее  многих.  Каким
способом удастся ей добыть наряды,  Варя  не  задумывалась  Она  не  будет
продаваться иностранцам, она не проститутка. И не  все  здесь  такие.  Вон
через  столик  компания  -  одна  бутылка  на  всех,  денег  нет,   пришли
потанцевать, найдет и она _свою_ компанию.
   Обсуждали вина. Виталий  советовал  "Шато-икем",  но  Вика  потребовала
"Барзак", о таком вине Варя слышала впервые. Эрик предпочел рюмку водки  и
икру.  Вежливая  улыбка  не  сходила  с  его  лица,  он  прилично  говорил
по-русски, хотя и с легким акцентом, иногда напрягался,  вспоминая  слова.
Его отец  -  швед,  владелец  известной  телефонной  фирмы,  устанавливает
какие-то особенные средства связи на наших заводах, и вот Эрик -  инженер,
представитель фирмы отца.  Его  мать  родилась  в  России,  в  Прибалтике,
научила Эрика русскому языку, даже отец знает русский - их  фирма  еще  до
революции  устанавливала  первые  в  России  телефоны.  Варя   улыбнулась,
сказала, что скандинаву полагается быть  голубоглазым  блондином.  Так  же
серьезно Эрик объяснил, что его бабушка по материнской линии -  грузинская
княжна, вышедшая замуж за остзейского барона, генерала русской службы.  Он
назвал его фамилию, что-то из виктории, которые любила отгадывать Варя.  В
ее классе учились потомки старинных дворянских фамилий, это были мальчишки
и девчонки с  Сивцева  Вражка,  Гагаринского,  Староконюшенного  и  других
арбатских переулков. А родословная Эрика проходила не только  через  века,
но и через страны, она была  причудлива,  как  сама  история,  разбивающая
старинные роды и раскидывающая по свету их осколки.
   - Вы сразу не оборачивайтесь, - наклоняясь к  столу,  тихо  проговорила
Вика, - потом посмотрите. Сзади нас, справа, второй столик, сидят  двое  -
итальянец и с ним девушка...
   Все по очереди,  как  бы  между  прочим,  оглядели  столик.  Там  сидел
итальянец и с ним высокая худая девушка с марсианским  лицом  -  громадные
глаза и очень белая кожа.
   - Нина Шереметева, - объявила Вика.
   - Из тех? - поднял брови Эрик.
   Заметив интерес Эрика к графине, Вика ответила:
   - Из тех, но не из главных, из захудалые.
   - Была замужем