нушать.
   Дверь в избу была не заперта.  Володя,  мужчина  и  женщина  сидели  за
столом. Горела керосиновая лампа.
   - Это Панкратов и Соловейчик, - сказал Володя, - я вам про них говорил.
   Видно, говорил что-то хорошее, потому что мужчина улыбнулся.
   - Садитесь, товарищи, попейте с нами чайку.
   - Спасибо!
   Саша не сел, повернулся к Володе.
   - Что будем делать с Карцевым?
   - А что я должен делать?
   - Ты, по-видимому, собираешься здесь  ночевать.  Может  быть,  уступишь
свое место?
   Вместо Володи ответил мужчина:
   - До некоторой степени я решаю, кто будет ночевать у меня.
   - Может быть, вы знаете, к  кому  можно  устроиться  на  одну  ночь?  -
спросил Борис.
   - Здесь никто не берет проходящих. Тем более больных.
   Женщина обратилась к Володе:
   - Когда вы в последний раз видели Ильина?
   Уже на улице Саша с горечью сказал:
   - А вы говорите, я умею что-то внушать.
   - Дорогой мой, - ответил Борис, - здесь действуют политические страсти,
а они самые неистовые.



9

   К концу дня Поскребышев положил Сталину  на  стол  прочитанное  членами
Политбюро письмо о статье Энгельса. Все  согласились  с  тем,  что  статью
печатать  не  следует.  Проведенное  опросом  решение  об   изменениях   в
редколлегии "Большевика" также было единогласным.
   Сталин не сомневался,  что  оба  решения  пройдут:  ход  со  Стецким  -
правильный ход. Стецкий - человек Бухарина, а Бухарин  у  них  в  резерве.
Бухарина они пока не отдадут,  как  не  хотели  отдавать  в  прошлом  году
Смирнова, Толмачева и Эйсмонта, а в позапрошлом году Рютина.
   И все же все противники - прошлые,  настоящие  и  будущие  должны  быть
уничтожены и будут уничтожены. Единственная в мире социалистическая страна
может устоять, только будучи незыблемо устойчивой  внутри,  это  залог  ее
устойчивости и во внешнем мире. Государство должно быть могучим на  случай
войны, государство должно  быть  могучим,  если  хочет  мира,  его  должны
бояться.
   Чтобы  в  кратчайший  срок  страну  крестьянскую  превратить  в  страну
индустриальную, нужны неисчислимые  материальные  и  человеческие  жертвы.
Народ должен на них пойти. Но одним энтузиазмом этого не достигнешь. Народ
надо заставить пойти на жертвы. Для этого нужна сильная власть,  внушающая
народу  страх.  Страх  надо   поддерживать   любыми   средствами,   теория
непотухающей классовой борьбы дает для этого  все  возможности.  Если  при
этом погибнет несколько миллионов человек, история  простит  это  товарищу
Сталину. Если же он оставит государство беззащитным, обречет его на гибель
- история не простит ему никогда. Великая цель  требует  великой  энергии,
великая энергия отсталого народа добывается  только  великой  жестокостью.
Все великие правители были жестоки. Каменев, теперь директор  издательства
"Академия", не случайно выпустил Макиавелли. Для НЕГО выпустил, хочет  ЕМУ
показать, что методы, ИМ применяемые, были известны еще  в  пятнадцатом  и
шестнадцатом  веках.  Он  ошибается,  Каменев.   Рекомендации   Макиавелли
устарели. Впрочем, неизвестно, годились ли  они  и  в  пятнадцатом  веке?!
Хлестко, но поверхностно, не диалектично, схематично. "Власть,  основанная
на любви народа к диктатору, -  слабая  власть,  ибо  зависит  от  народа,
власть, основанная на страхе народа перед диктатором,  -  сильная  власть,
ибо она зависит только от самого  диктатора".  Это  положение  верно  лишь
частично: власть, основанная _только_ на любви народа,  -  слабая  власть,
это так. Но власть,  основанная  _только_  на  страхе,  тоже  неустойчивая
власть. Устойчива власть, основанная в на страхе перед  диктатором,  и  на
любви к нему. Великий правитель тот, кто через страх сумел внушить  любовь
к себе. Такую любовь, когда все жестокости его правления народ  и  история
приписывают не ему, а исполнителям.
   Высылка Троцкого за  границу  была  актом  гуманным  и,  следовательно,
ошибочным: Троцкий на свободе и действует.  Зиновьева  и  Каменева  он  за
границу не отправит, они лягут первыми камнями в бастионе страха,  который
необходимо возвести, чтобы защитить народ и страну. За ними  последуют  их
союзники. Бухарин - их союзник, бегал к Каменеву с заднего крыльца, вел  с
ним тайные переговоры, говорил, что предпочитает видеть в Политбюро вместо
Сталина Зиновьева и Каменева. Сам  нашел  себе  союзников  и  разделит  их
участь.
   В политике нет места жалости. Если он и жалеет о ком-либо, то только об
одном человеке - Каменеве. Жалеет в том смысле, что Каменев не с ним, а  с
Зиновьевым. "Уютный" человек, мягкий,  уступчивый,  к  тому  же  тифлисец,
окончил в Тифлисе гимназию, много лет жил в Тифлисе. Что-то  в  нем  и  от
еврейского, и от  грузинского  интеллигента  -  ласковость,  деликатность,
приветливость,   немного   циник,   но   циник   добродушный.   Образован,
ориентируется в политической обстановке, умеет точно и ясно  формулировать
выводы, за это его справедливо ценил Ленин. Не честолюбив,  не  претендует
на лидерство, традиционно _второй_ человек. Таким он был при Ленине, таким
мог бы остаться в при товарище Сталине. Не захотел! Предпочел ЕМУ  болтуна
Гришку! Когда-то они хорошо  действовали  вместе,  отлично  понимали  друг
друга.  Именно  Каменев  выдвинул  его,  Сталина,  кандидатуру   на   пост
Генерального  секретаря  партии.  Но  выдвинул  только  для  того,   чтобы
использовать против Троцкого, они придумали  это  вместе  с  Зиновьевым  -
сделать партаппарат  дубинкой  против  Троцкого,  привыкли  загребать  жар
чужими руками. Они не поняли главного: партийный  аппарат  -  не  дубинка,
партийный аппарат - это рычаг  власти.  Передав  ему  этот  рычаг,  они  и
вручили ему всю полноту власти. ЕГО гений в том, что он  единственный  это
понял. Впрочем, Ленин тоже понял, но не сразу, а спустя почти год,  поздно
понял! Но даже тогда, когда Ленин потребовал снятия ЕГО с  поста  Генсека,
даже тогда Каменев ничего не уразумел и предложил съезду не  принимать  во
внимание письмо  Ленина.  Сообразил  только  после  смерти  Ленина,  когда
отодвинутым от ленинского наследства оказался  не  только  Троцкий,  но  и
Каменев с Зиновьевым. Здесь  бы  ему  и  сделать  правильный  политический
выбор, здесь бы ему вместе со всей партией пойти  за  товарищем  Сталиным.
Пошел за ничтожеством Гришкой! Почему? Верил в великие  Гришкины  таланты?
Ерунда! Просчитался он потому, что никогда по-настоящему не  понимал  ЕГО,
не   понимал,   что   так   называемая   примитивность,   так   называемая
посредственность товарища Сталина  на  самом  деле  есть  простота  вождя,
который  не  только  читает  лекции  в  Комакадемии,   но   прежде   всего
разговаривает с массами, ведет за собой массы.
   Евреи никогда не понимали,  что  такое  ВОЖДЬ.  Они  никогда  не  умели
по-настоящему подчиняться, это у них  сложилось  исторически,  в  этом  их
национальная трагедия. Все народы подчинились Риму и  сохранили  себя  как
нации. Евреи единственные не подчинились. Во всех религиях бог воплощается
в человека: Христос, Магомет, Будда... Только у евреев нет обожествленного
вождя,  только  иудейская  религия  не  допускает  олицетворения  бога   в
человеке. Для них нет абсолютного авторитета, потому и не смогли сохранить
свою  государственность  -   верховная   власть   в   государстве   должна
олицетворяться в верховном  вожде.  Евреи  проспорили  всю  свою  историю,
демократия означает для них возможность  спорить,  мнению  большинства  им
надо противопоставить свое личное мнение.
   Есть, конечно,  и  евреи,  способные  признать  вождя  и  служить  ему,
Каганович, например. Именно Каганович первым, еще в 1929 году, выступая  в
Институте красной профессуры, назвал ЕГО вождем...  Но  Каменев  предпочел
чужую поверхностную эрудицию и краснобайство. И  просчитался.  Эрудиции  и
краснобайства мало для вождя. Куда девались все предреволюционные  "вожди"
из  интеллигентов  и  "литераторов"?  Все  эти  Луначарские,   Покровские,
Рожковы, Гольденберги, Богдановы, Красины? А Ногины, Ломовы,  Рыковы?  Нет
их, и ничего от них не осталось. Троцкий имел некоторые качества вождя. Но
интеллектуальное высокомерие делало его невыносимым для партийных  кадров.
На каждом шагу он  подчеркивал  свое  умственное  превосходство,  люди  не
любят, когда их считают глупцами. Люди признают умственное  превосходство,
когда оно сочетается с  превосходством  власти.  Умственное  превосходство
приемлемо для них только в _правителе_, это значит,  что  они  подчиняются
_умному_ правителю, это не унижает их, а, наоборот, возвышает, оправдывает
в их глазах безоговорочное подчинение,  они  утешают  себя  мыслью,  будто
подчиняются не силе, а уму. А пока вождь не достиг единоличной власти,  он
должен уметь убеждать,  создавать  в  людях  уверенность,  будто  они  его
добровольные  союзники,  будто  он  только   выразил,   сформулировал   их
собственные мысли. Троцкий этого не понимал, как  не  понимал  и  значения
аппарата. Почитая себя вождем, он думал, что сам,  один  может  увлечь  за
собой массы своим красноречием,  своим  интеллектом.  Нет!  Для  овладения
массами мало блестящих речей, нужен инструмент, этот инструмент - аппарат.
"Дайте нам организацию революционеров - и мы перевернем Россию!"  -  этого
главного ленинского положения Троцкий никогда не понимал. Это  и  был  его
"небольшевизм", о котором говорил Ленин в своем "завещании".
   Может быть, Ленин принимал всерьез мысль  о  коллективном  руководстве?
Нет! Ленин понимал значение вождя. "Советский социалистический демократизм
единоличию и диктатуре нисколько не  противоречит...  волю  класса  иногда
осуществляет диктатор, который иногда один более  сделает  и  часто  более
необходим..." И  еще...  "Договориться...  до  противоположения,  _вообще_
диктатуры масс диктатуре вождей есть смехотворная нелепость и глупость..."
Это Ленин понимал, но думал управлять Россией европейскими методами,  а  в
НЕМ, Сталине, видел азиата.
   Ленин  понимал  значение  аппарата.  Но  он  хотел  усиления   аппарата
государственного, на который опирался сам, как глава правительства,  и  не
хотел усиления аппарата партийного, на который  опирался  товарищ  Сталин.
Потому и предложил тогда снять его с поста Генсека. Где-то  в  перспективе
наряду с НЭПом он, видимо,  намечал  изменения  более  широкие,  ибо  если
установка на фермера, то фермер потребует своих прав. Для  таких  маневров
Ленин считал более подходящими Троцкого,  Зиновьева,  Каменева,  Бухарина,
даже Пятакова и неподходящим считал  ЕГО,  товарища  Сталина.  В  товарище
Сталине он видел главного "аппаратчика", а усиления аппарата он  опасался.
И правильно. Аппарат имеет свойство коснеть, аппарат,  сплоченный  долгими
многолетними  связями,  вместо  рычага  становится  тормозом,   становится
мумией. Канцелярия в громадной отсталой, крестьянской и  многонациональной
стране нужна для удержания завоеваний революции, но канцелярия таит в себе
угрозу  и  для  самой  революции  -  власть  этой  канцелярии   становится
всеобъемлющей  могущественной  и  бесконтрольной.  Ленин  правильно  этого
опасался и потому утверждал, что "мы  переняли  от  царской  России  самое
плохое, бюрократизм и обломовщину, от чего мы буквально  задыхаемся".  Это
так. Но это вовсе не значит, что аппарат надо уничтожить, что надо создать
политический  баланс.  Политический  баланс   означает   КОНЕЦ   диктатуре
пролетариата. Аппарат надо сохранить, аппарат надо укреплять,  но  надо  в
зародыше убить в нем самостоятельность, непрерывно менять людей, не давать
цементироваться взаимным связям, непрерывно сменяющийся аппарат  не  имеет
самостоятельной политической силы,  но  остается  могучей  силой  в  руках
вождя, в руках всесильного правителя. Этот аппарат как  инструмент  власти
должен внушать народу страх, но  перед  вождем  этот  аппарат  должен  сам
трепетать.
   Имеет ли он такой аппарат? Нет,  не  имеет.  Он  давно  хотел  изменить
состав ЦК, но не смог этого сделать даже на Семнадцатом, ЕГО  триумфальном
съезде. Не было, видите ли, оснований для отвода, пришлось оставить  в  ЦК
тех, кому там  уже  не  место,  действовала  _их_  круговая  порука,  _их_
сплоченность, _их_ устоявшиеся взаимные связи, он не смог  этого  одолеть.
Все! Этот аппарат уже отслужил свою службу и больше в таком  виде  ему  не
нужен, ему нужен другой аппарат, не рассуждающий, для которого есть только
один закон - ЕГО воля. Нынешний аппарат -  это  уже  старье,  отработанный
пар, хлам. Однако, эти старые кадры и  наиболее  сцементированы,  наиболее
взаимосвязаны, они со своего  места  так  просто  не  уйдут,  их  придется
_убирать_.  Но  это  будут  навсегда  обиженные,   навсегда   затаившиеся,
потенциальные смертельные враги, готовые в любую минуту  присоединиться  к
тому, кто выступит против НЕГО. Их придется уничтожать. Среди них будут  и
заслуженные в прошлом люди - история простит это товарищу Сталину.  Теперь
их прошлые заслуги становятся вредными для  дела  партии,  они  мнят  себя
вершителями судеб государства. И потому их надо менять. Менять  -  значит,
уничтожать.
   Сталин снова прошелся  по  кабинету,  остановился  против  окна...  Да,
Октябрьской революцией руководил Ленин и свершил  ее  Ленин,  в  этом  его
историческая заслуга. Но, свершив революцию и отстояв новую власть в  огне
гражданской войны, он пошел, в сущности, путем, который подсказал ему опыт
ортодоксального   марксизма:   НЭП   -   начало   этого   пути.   Крайними
революционными средствами Ленин доделал  буржуазную  революцию,  расчистил
для нее путь, уничтожив все остатки феодально-помещичьего строя. Но  Ленин
умер. История - великий режиссер. Она вовремя увела Ленина и  дала  нового
вождя, который поведет Россию по истинно социалистическому пути. Для этого
потребуется еще не одна революция. Одну революцию, не менее  значительную,
чем Октябрьская, он уже свершил  -  ликвидировал  индивидуальное  сельское
хозяйство,  ликвидировал  кулачество,   ликвидировал   самую   возможность
фермерского пути развития деревни.  При  этом  погибли  миллионы  людей  -
история ему это простит. Он совершил и вторую революцию - поставил  Россию
на  путь  промышленного,  индустриального   развития,   превратил   ее   в
современное,  промышленное,  могучее  в  военном  отношении   государство.
Дорогой ценой превратил, много жизней на это ушло -  история  простит  это
товарищу Сталину, история не простила бы ему, если бы  он  оставил  Россию
слабой и беспомощной перед лицом ее врагов.  Теперь  надо  создать  новый,
особенный  аппарат  власти.  И  уничтожить  старый.  Уничтожение   старого
аппарата надо начинать с тех, кто уже выступил против НЕГО, - с Зиновьева,
Каменева, они более уязвимы, они боролись против партии и  они  так  много
признавались в своих ошибках,  что  будут  признаваться  и  дальше,  будут
признаваться в чем угодно. И никто не посмеет  их  защищать,  и  Киров  не
посмеет.
   Девять лет Киров в  Ленинграде.  Что  сделал  он  за  эти  годы,  чтобы
превратить ленинградскую партийную организацию не в показной, а в истинный
оплот Центрального Комитета  партии?  Он  решил  умиротворить  этот  вечно
фрондирующий город, вместо того чтобы сокрушить его. Сокрушить  -  значит,
заменить старый аппарат новым,  старые  кадры  -  новыми.  Умиротворить  -
значит, оставить старый  аппарат  нетронутым,  оставить  старые  кадры  на
месте, только перетянуть их на свою сторону. По этому пути и пошел товарищ
Киров. Почему пошел? Не понимал своей задачи? Хорошо понимал.  Но  понимал
именно свою задачу, а не партийную, превратил Ленинград не в оплот партии,
а в свой оплот. Не он их завоевал на сторону партии, а они  его  завоевали
на свою сторону, сотворили из него нового лидера.
   Сталин снова  подошел  к  столу,  снова  перечитал  доклад  Ягоды.  Да,
ставленник Ягоды - Запорожец не способен изменить обстановку в Ленинграде.
Беспомощный человек, ничтожество!
   Сталин открыл дверь приемной и приказал  Поскребышеву  вызвать  к  нему
назавтра наркома внутренних дел товарища Ягоду.



10

   На Ангару вышли в полдень. Нависшие над могучей рекой высоченные скалы,
прослоенные бурыми, желтыми, красными известняками, обнажали  первозданное
строение земли.
   Через час въехали в Богучаны. Здесь им предстояло жить.
   У  берега  черные  бани,  сети  на  подпорках,  лодки,  привязанные   к
столбикам. По обе стороны широкой улицы -  бревенчатые  черно-серые  избы.
Тесовые крыши заросли зеленым мхом. Между избами высокие  плотные  заборы.
Крыльцо во дворе. На улицу смотрят окна в резных  наличниках,  выкрашенных
синей или фиолетовой краской.
   Возчик въехал в большой двор с  хлевом,  сеновалом,  сараями,  открытым
загонам для скота. Скота, однако, не было, только куры рылись  в  навозной
куче. Возчик открыл дверь в просторную избу, в нос шибанул  кислый  запах,
они увидели грубый самодельный стол, лавки  вдоль  стен  -  убогое  вдовье
жилище.
   Хозяева: скрюченная  бабка  с  клюкой  сидела  на  скамье  и  провожала
тревожным взглядом каждое движение постояльцев,  ее  дочь  -  женщина  лет
сорока с впалой грудью и отвислым животом, перетянутым грязным передником,
молчала, точно немая; и, наконец, ее сын, маленький  некрасивый  мальчишка
лет шестнадцати.
   Сложили вещи и отправились к райуполномоченному НКВД. Им оказался некий
Баранов, толстый человек с сытым казенным лицом, на котором было написано,
что он проспал всю зиму, спал бы и дальше, да вот государственные дела  не
позволяют. Он вскрыл пакет, надулся, прочитал  и  каждому  назначил  место
жительства. Ивашкин оставался в  Богучанах,  Володя  Квачадзе  отправлялся
вниз по Ангаре, остальные вверх: Карцев в село Чадобец, а Борис и  Саша  в
другой район, в село Кежму, в распоряжение тамошнего уполномоченного.
   - Видите ли, - объяснил Борис, - у меня назначение в местное  отделение
"Заготпушнины". Есть распоряжение товарища Хохлова товарищу Косолапову.
   Хохлов был управляющим окружной конторой  "Заготпушнины",  Косолапов  -
богучанской. Но письмо Хохлова Борис не  показал,  опасался,  что  Баранов
заберет его.
   - Зря Хохлов вмешивается в  функции,  -  насупился  Баранов,  -  придет
почтовая лодка, отправляйтесь в Кежму.
   Володя пошел разыскивать своих.
   Ивашкин сразу посерьезнел, снова  проникся  сознанием  исключительности
своей профессии: в Богучанах затевалась типография, а наборщиков нет,  они
везде дефицит.
   - Откуда вы знаете про типографию? - удивился Саша.
   - В Канске слыхал, - уклончиво ответил Ивашкин и  побежал  искать  себе
квартиру.
   Было неприятно, что он всю дорогу молчал об этом, опасался, что  кто-то
займет его место.
   Борис выглядел  подавленным.  Далекая  Кежма,  еще  триста  километров,
неизвестно, есть ли  там  вакантная  должность,  дурак  он,  не  догадался
запастись письмом и туда.
   - Все же я схожу к  Косолапову,  -  сказал  Борис,  -  может  быть,  он
что-нибудь сделает. Баранов полностью оправдывает свою фамилию.
   Саша и Карцев пошли домой. Карцев совсем ослаб, едва добрался до  избы,
свалился на лавку, попросил попить, его бил озноб, Саша укрыл его, спросил
у старухи:
   - Есть у вас кипяченая вода?
   - Отварная? В котле вон.
   Она сидела в своем углу, как сова.
   - Зачичеревил в дороге. Никого. Оклемается, молодой. Ись будете?
   - Когда товарищи придут.
   Первым пришел Володя, забрал свой  мешок,  сказал,  что  остановился  у
знакомого, третий дом за школой, и ушел.
   Потом пришел Борис. Косолапов бессилен, все дело в Баранове - от такого
тупицы зависит жизнь! Ну и черт с ним!
   - Знаете, Саша, я даже рад. Я к вам привык. Вместе  мы  начали  дорогу,
вместе закончим.
   Он уже рассуждал о том, как устроится в Кежме, устроит Сашу,  вспоминал
какие-то  цифры  по  Кежемскому  району,  которыми  он  покорит  тамошнего
управляющего "Заготпушниной".
   Явился Ивашкин, сообщил, что нашел угол с харчами за  недорого,  оклады
здесь хорошие, с северной надбавкой, и он сум