за фотокорреспондентом, потом за  актером,  потом  актер
вернулся к жене, интересно, чем кончится авантюра с итальянцем, -  добавил
Виталий.
   Вика спровоцировала эти разоблачения. Теперь, когда они  были  сделаны,
сочла нужным продемонстрировать такт.
   - Ну, знаете ли, вокруг хорошенькой женщины всегда сплетни.
   Притушили свет, прожекторы осветили фонтан, заиграл  оркестр.  На  Варю
смотрел мальчик небольшого  роста,  с  лицом  херувима,  правильный,  чуть
удлиненный овал лица, высокий лоб, аккуратно уложенные каштановые  волосы,
прямой  коротковатый  нос,  добрые  улыбающиеся  голубые  глаза.   Костюм,
рубашка, галстук, ботинки - все безукоризненно, безупречно, даже чересчур,
ни морщинки, ни пылинки, мальчик с пасхальной открытки. Варя  решила,  что
он актер. Таким красивым и элегантным мог быть только актер.  Танцевал  он
просто, без фигур, выкрутасов - это и  есть  последний  стиль.  А  Виталий
танцевал по-старому, Варе было стыдно танцевать с таким пожилым кавалером.
Херувим улыбнулся ей не нахально,  а  так,  по-компанейски,  мол,  хорошо,
танцуем в "Метрополе", видно, свой парень, никакой не иностранец,  немного
пижон и ресторанный завсегдатай.
   Музыка смолкла, все пошли к своим местам. Херувим прошел рядом с Варей,
опять улыбнулся ей,  усадил  даму,  поблагодарил  и  отправился  к  своему
столику, на той же стороне, где сидела Варя, только ближе к фонтану.  Было
не совсем понятно, сколько человек и кто именно сидит  с  ним  за  столом,
подходили молодые люди, присаживались, одни оставались,  другие  отходили,
подходили новые. Херувим и  единственная  девица  за  столом,  хорошенькая
веснушчатая толстушка из тех, на кого весело смотреть,  не  пропускали  ни
одного танца, толстушка танцевала с кем-нибудь  из  их  компании,  херувим
приглашал разных девушек. И, когда  оркестр  заиграл  румбу,  он  очутился
возле столика Вари, сделал общий поклон и, обращаясь к  Виталию,  попросил
разрешения пригласить его даму. Эту просьбу Варя сочла простой ресторанной
формальностью - она сама вправе решать, с кем ей  танцевать.  Поднялась  и
пошла впереди херувима в круг.
   Румбу он танцевал тем же шагом, что и фокстрот, шаг -  глиссад,  шаг  -
глиссад. Варя и с плохими партнерами танцевала прекрасно, а уж с таким...
   - А я вас знаю, - сказал он, улыбаясь. У него были белые-белые зубы, но
при улыбке видно, что один зуб скошен.
   Способ знакомства  _интригой_:  задают  наводящие  вопросы  и  получают
желаемые ответы. Примитивно! Варя сделала легкую гримасу, мол,  знаете,  и
прекрасно.
   - Вашу подругу зовут Вика.
   Варя ответила той же гримасой: почему ему  не  знать  Вику?  Здесь  ее,
наверное, все знают.
   - Вы живете на Арбате, - продолжал  он,  улыбаясь  и  опять  обнажая  в
улыбке косой зуб, отчего его улыбка становилась еще милее. И голос у  него
был красивый.
   - Зная, что Вика живет на Арбате, об этом нетрудно догадаться.
   - А другую вашу подругу зовут Зоя.
   Херувим торжествующе улыбался: играли, играли, а вот он и выиграл.
   Варя отстранилась, посмотрела ему в лицо. Значит, это  не  интрига,  не
игра. Где же он видел ее с Зоей?
   - Откуда вы ее знаете?
   Его загадочная улыбка означала, что он много знает, но  просто  так  не
скажет, теперь ее очередь открываться.
   - Меня зовут Лева, а вас?
   - Варя.
   - Позволите пригласить вас на следующий танец?
   - Пожалуйста.
   Она вернулась к столику одновременно с Викой и Эриком.  Виталий  сидел,
не танцевал.
   Вика насмешливо помахала ему рукой.
   - Варя, прогуляемся, - позвала ее Вика.
   Женщины мазали губы, пудрились, причесывались  -  уборная  походила  на
филиал парикмахерской. Какая-то женщина пришивала пуговку на кушак. Иголки
и нитки были у служительницы, раздававшей салфетки, ей бросали мелочь.
   - Как же так? - спросила Вика. - Ты пришла с нами,  а  танцуешь  с  кем
попало. Неужели не понимаешь?
   - Но Виталик разрешил.
   - Он разрешил тебя _пригласить_, а ты должна  была  отказать.  В  какое
положение ты поставила меня, что подумает  Эрик?  Все  будут  подходить  к
нашему столику - увидели девочку, которая никому не отказывает.
   - А если я не хочу танцевать с Виталиком?
   - Тогда приходи с теми, с кем ты хочешь танцевать. Но, раз ты пришла  с
нами, танцуй с Виталием, с Эриком, с  нашими  общими  знакомыми,  в  конце
концов. Но танцевать с кем попало?!
   - Он, между прочим, не _кто попало_, он между прочим, тебя знает.
   - Да, он меня знает. По имени. И я его знаю.  _Левочка_!  Все  его  тут
знают,  -  она  поразительно  скривила  губы,  -  чертежник  из  проектной
мастерской.
   Вот откуда он знает Зою, Зоя тоже работает в проектной мастерской.  Там
он ее и видел, она заходила к Зое. Запомнил, а она думала -  актер.  Ну  и
что ж, тем лучше, что чертежник, она сама собирается стать чертежницей.
   - Ресторанный танцевальный мальчик, - продолжала Вика, - прилипала  при
одном бильярдисте, пьет и ест за его счет. Если он тебе нравится, можешь в
следующий раз прийти с ним, танцевать с ним и с его друзьями, но  сегодня,
будь добра, не ставь меня в идиотское положение.
   Они вернулись в зал, Эрик  и  Виталий  поднялись,  пододвинули  стулья,
помогли сесть.
   Лева сидел за своим столом, но уже не спиной к Варе, как сидел  раньше,
а лицом к ней, и, когда заиграла музыка, вопросительно посмотрел  на  нее.
Варя чуть заметно отрицательно качнула головой. Лева направился к  другому
столику. Вика пошла с Эриком в круг.  Варя  сказала  Виталию,  что  ей  не
хочется танцевать.
   Вечер был испорчен. Виталий дулся  на  Вику:  он  честно  _организовал_
Эрика, а ему что подсунули? Туманно рассуждал  об  эгоистах,  использующих
порядочных людей в своих интересах. Вика делала вид, что не  понимает  его
намеков, а Варе на этого Виталика было ровным счетом наплевать.
   Из ресторана вышли около трех ночи.  Виталий  предложил  ехать  к  нему
послушать пластинки. Вика объявила, что устала и поздно.
   - Ты как? - спросила она Варю.
   - Мне давно пора быть дома.
   Эрик сказал, что он шофер и готов выполнить любое приказание. Виталий в
машину не сел. Он живет рядом,  на  улице  Горького,  и  прекрасно  дойдет
пешком. Большое спасибо за приятный вечер!
   Вика насмешливо помахала ему рукой.
   В общем, Вика осталась довольна Варей. На такую  можно  положиться,  не
дешевка, не пустышка, хорошая, чистая девчонка, отсвет ее наивности  будет
падать и на Вику, именно такая спутница ей нужна. Они и смотрятся  в  паре
классически: блондинка и брюнетка, одного роста, обе красивые,  ее  только
приодеть, причесать, привить хорошие манеры.
   С Эриком они договорились встретиться завтра в "Национале".
   Она  придет  с  Варей  и  еще  с  одним  своим   приятелем,   известным
архитектором, получившим недавно первую премию на каком-то конкурсе.  Эрик
обрадовался, имя было ему знакомо.
   Собиралась ли Вика выйти замуж за иностранца и уехать с ним, как к тому
стремились другие "метропольские" девицы? Она еще не решила. Она выросла в
неприятии всего _этого_.  С  детства  был  невыносим  хам,  поселенный  за
стеной, в их комнате, устанавливающий свои порядки в коридоре и на  кухне,
замызганный рабочий, являющийся под  утро  с  ночной  смены,  превращающий
ванную в грязную лужу и видящий в ее отце, владельце  квартиры,  недобитую
контру. А ее отец, профессор  с  мировым  именем,  вынужден  был  получать
гонорары мукой, повидлом, слипшимся монпансье,  -  даже  это  скрывали  от
соседей, чтобы не прослыть буржуями. Незабываемая пора детства...
   Теперь все изменилось. Квартиру вернули, гонорары у отца  баснословные,
снабжение по высшей категории, в доме собираются знаменитости, все  у  нее
есть, туалеты, косметика. И здесь неплохо ей,  одной  из  первых  красавиц
Москвы.
   Но что дальше? Профессор? Народный артист? Крупный начальник?  Разводы,
алименты... А молодые начинают с нуля, с четырехсот рублей,  не  ее  стиль
привести нахлебника в  дом.  Правда,  появилась  новая  элита  -  летчики,
авиационные конструкторы, их ласкает  правительство,  им  дают  прекрасные
квартиры,  пайки,  оклады,  часть  даже  бонами  на  торгсин.  Водопьянов,
Каманин, Доронин,  Ляпидевский,  Леваневский,  Молоков,  Слепнев  -  самые
знаменитые в Москве фамилии. Но где они, эти летчики? Наверно, женаты. Где
эти таинственные авиаконструкторы?
   В общем, ничего не  решено.  Во  всяком  случае,  не  японец,  даже  не
американец - слишком далеко, не немец-перец -  там  беспокойно.  Родовитый
англичанин, богатый француз, даже легкомысленный итальянец, то есть Париж,
Рим... Годится швед -  потомок  спичечного  короля,  голландец  -  потомок
нефтяного. Они только числятся шведами и голландцами, а живут в Лондоне  и
Париже. Стать женой Эрика - девчонки умрут от зависти,  для  них  турецкий
шашлычник - уже принц.
   Во всяком случае, в ресторан  можно  ходить  только  с  иностранцами  -
обслуживают, угождают, на валюту все есть, чувствуешь себя человеком.  Она
пойдет завтра днем в "Националь"). Не знает, поднимется ли потом к  Эрику,
можно отговориться присутствием Вари. Оберегая ее скромность, она  выкажет
собственную добродетель.


   И вот Вика и Варя сидят в ресторане "Националь" за маленьким  столиком,
с ними Эрик и известный  архитектор  Игорь  Владимирович,  худощавый,  лет
тридцати пяти, с нервным лицом и тихим голосом.  Варя  слышала  о  нем  по
радио. Вика называла его просто Игорь.
   Длинный зал  с  маленькими  столиками  на  четыре  персоны,  официантки
разносят чай.  На  подстаканниках  монограммы  ресторана  "Националь",  на
сахарницах и бисквитницах - тоже. Пирожные,  вино.  Все  чинно,  спокойно,
достойно.
   Варя увидела нескольких  вчерашних  посетителей  "Метрополя":  Ноэми  с
японцем, Нину Шереметеву с итальянцем, веснушчатую толстушку, но без Левы.
Женщины были не  в  длинных  платьях,  а  в  коротких  дневных,  многие  в
костюмах. На Ноэми был  костюм  цвета  "кардинал"  с  замшевым  кушаком  и
серебряной пряжкой, на плечиках жилета вставки вроде погончиков.
   Говорили о музыке и балете. Эрик рассказывал о  Стравинском,  Дягилеве,
Павловой, называл русских музыкантов и артистов, живущих за границей.
   Варя любила музыку, ходила с девочками в консерваторию, но, когда Игорь
Владимирович спросил, какую музыку она любит, ответила:
   - Громкую.
   Игорь Владимирович и Эрик засмеялись. Вика тоже засмеялась, потому  что
засмеялись они.
   Заиграл  оркестр:  скрипка,  виолончель,  пианино,  труба  и   ударник.
Танцевали на маленькой площадке перед оркестром.
   Игорь Владимирович танцевал не так  профессионально,  как  Левочка,  но
хорошо, на них обращали внимание - он был  известен,  его  знали  в  лицо.
Толстушка улыбнулась Варе, дала понять, что узнала, что в их  компании  ее
заметили.
   - Вы прекрасно танцуете, - сказал Игорь Владимирович, -  с  вами  очень
легко.
   - С вами тоже.
   Игорь  Владимирович  держался  так,  как  пожилой  воспитанный  человек
держится с юной девушкой. Но Варя чувствовала, что нравится ему.
   Вика танцевала с Эриком, он пригласил ее потом зайти к  нему  в  номер,
отказываться было нерасчетливо: видятся уже четвертый раз,  дальше  тянуть
нельзя.
   Немалую роль в этом решении сыграл и "кардинал" Ноэми. Такой костюм!  А
у Вики, кроме вечернего платья с бисером, ничего настоящего  нет.  Снимает
фасоны с туалетов, которые привозят из-за границы жены наших дипломатов, и
потом шьет у московских портных. А что они могут сшить?
   Надо решаться. Сегодня. Не ночью,  а  сейчас,  поддавшись  чувству.  Их
разговор  -  хорошее  начало,   кроме   увлечения   это   еще   тоска   по
интеллигентному человеку. А входить в номер днем никому не запрещается.
   Но как быть с Варей? Взять ее в  номер,  потом  отправить  -  неудобно,
ясно, для чего осталась. Отвезти домой, а самой вернуться - еще хуже.  Она
предложила обменяться кавалерами и, танцуя с Игорем,  попросила  проводить
Варю.
   - Мне надо к портнихе. Варя - прелестная девочка,  но  когда  возникает
портниха, то самым лучшим подругам следует держаться врозь.


   Они вышли из "Националя". Игорь Владимирович предложил:
   - Прогуляемся по Александровскому саду, если у вас есть время.
   Вход в сад почему-то загородили скамейкой, хотя было еще не поздно.
   - Преодолеем это препятствие.
   Игорь  Владимирович  отодвинул  край  скамейки,  и  они   пошли   вдоль
металлической решетки мимо высоких лип и подстриженных кустов,  по  мокрым
от дождя  дорожкам.  Вечер  был  теплый,  еще  не  стемнело,  на  выступах
Кремлевской стены светлели отблески заката.
   - Когда-то здесь протекала Неглинка, -  сказал  Игорь  Владимирович,  -
потом устроили пруды, а уж  потом  сады.  Их  проектировал  Бове,  великий
зодчий.
   - Был такой, - подтвердила Варя насмешливо.
   Помня ее ответ о музыке, он примолк.
   - Манеж, - продолжала Варя. - Малый театр построил, Большой театр после
пожара,  фасад  ГУМа...  Что  еще?  Триумфальную  арку,  Первую   Градскую
больницу, дом князей Гагариных на Новинском бульваре.
   - Откуда вы это так хорошо знаете?
   - Я училась в школе с чертежно-конструкторским уклоном. Мы проходили.
   Он сказал:
   - У вас необычный разрез глаз, они подняты к самым вискам.
   - Во мне есть татарская кровь.
   - Нет, - возразил он, - у вас не монгольский разрез, такие глаза, как у
вас, встречаются на персидских миниатюрах.
   - А татарских миниатюр не существует, - сказала Варя.
   Оба рассмеялись.
   Потом он сказал:
   - Мне жаль, что вы любите громкую музыку, я люблю тихую.
   - Я люблю хорошую музыку, - ответила Варя.
   Вдали возникла фигура сторожа.
   - Сейчас нас прогонят отсюда? - спросила Варя.
   - Объяснимся, - ответил он мужественно.
   - Лучше удерем.
   Перескакивая через лужи, они  побежали  к  выходу.  Вслед  им  раздался
свисток. Но они уже отодвинули скамейку и выскочили из сада.
   - Спасены, - объявил Игорь Владимирович.
   Она запрыгала на одной ноге, прислонилась к ограде, сняла туфлю.
   - Промочили? - он наклонился к ней.
   - Хуже. Чулок полез.
   Он стоял возле нее, не зная, что делать, огорченный  ее  огорчением.  А
она расстроилась: единственная пара приличных чулок.
   Он поднял ее туфельку, вынул  носовой  платок,  вытер  туфлю  внутри  и
снаружи. Она стояла, опираясь о решетку сада.
   - Какой у вас номер?
   - Тридцать пятый, - Варя надела туфлю, - все хорошо, можем идти.
   Они пошли к остановке.
   - Вы разрешите вам позвонить? - спросил он,  когда  Варя  поднялась  на
ступеньку трамвая.
   - Пожалуйста.



6

   Двадцать девятого июня открылся  Пленум  ЦК  партии,  а  тридцатого  из
Германии пришло сообщение об убийстве начальника штаба штурмовиков Рема  и
многих руководителей штурмовых отрядов. Акцией,  вошедшей  в  историю  под
названием "Ночь длинных ножей", руководил лично Гитлер.
   Уже первого июля "Правда" в другие газеты  опубликовали  статьи,  среди
них статьи Зиновьева и Радека, в которых  эти  события  расценивались  как
конвульсия фашистского режима, предвещающая его неизбежный крах.
   Сталин не возражал против подобной  трактовки:  слабость  чужой  власти
всегда подчеркивает силу власти собственной. Хотя  сам  хорошо  знал,  что
раскол не ослабляет политическое  движение,  а  расширяет  его  социальную
базу, привлекая  к  нему  _разных_  сторонников  и  укрепляя  в  борьбе  с
раскольниками основное течение. Нагляднейший пример тому - христианство.
   Ленин не боялся раскола _до_ захвата государственной власти, но раскола
внутри  правительственной  партии  опасался.  В  этом  причина   его   так
называемого  завещания.  Государственную  власть  Ленин  рассматривал  как
фактор, объединяющий людей, заинтересованных в ее сохранении в  упрочении.
На самом же деле власть разъединяет, ибо каждый  стремится  ее  захватить.
Консолидирующим фактором власть становится тогда, когда она  сосредоточена
в _таких_ руках, из которых никто не только не способен ее вырвать,  но  и
не смеет помышлять об этом.
   Для этого нужно создать у народа убеждение в  несокрушимости  власти  и
уничтожить тех, кто способен на нее посягнуть.
   К революции Ленин привел свою партию, он ее  создал,  и  никто  на  его
руководство не покушался. Иное положение сейчас.  ОН,  Сталин,  утверждает
свою власть в условиях, когда на нее много претендентов,  убежденных,  что
имеют большее право на ленинское наследство, чем ОН. Даже поверженные, они
не теряют надежды. Тот же Зиновьев... Разве он не понимает,  что  убийство
Рема не ослабляет, а усиливает Гитлера? Не  новичок  в  политике.  И  плут
Радек тоже понимает. Но они  хотят  внушить  партийным  массам  убеждение,
будто  всякий  раскол  ослабляет  власть,  будто  физическое   уничтожение
противников присуще только фашизму, а большевизм,  мол,  наоборот,  всегда
стремился сплачивать свои ряды, свои силы. Они сила?! Давно должны были бы
уйти из политики. Не уходят. Пишут, выступают, напоминают  о  себе,  хотят
быть на виду, на поверхности, барахтаются, ждут своего  часа,  пугают  его
войной! Более того, они эту войну провоцируют. Как иначе  можно  расценить
намерение  редакции  журнала  "Большевик"  опубликовать  статью   Энгельса
"Внешняя политика русского царизма"? С чего вдруг? Через сорок  лет  после
ее написания? К двадцатой годовщине мировой войны, видите ли!  Примитивная
уловка Зиновьева - члена редколлегии  "Большевика",  на  которую,  однако,
поддался главный редактор болван Кнорин.
   В своей статье Энгельс утверждает, будто в период  наивысшего  военного
могущества России ею руководили  талантливые  иностранные  авантюристы,  в
основном, немцы: Екатерина Вторая, Нессельроде, Ливен,  Гире,  Бенкендорф,
Дубельт и другие. Зачем это подчеркивать именно сейчас? Зачем давать такую
карту  гитлеровской  пропаганде,   возвеличивая   немцев?   Зачем   вообще
подчеркивать роль нерусского элемента в руководстве Россией?  Не  есть  ли
это намек на _него_, на его грузинское происхождение? Зиновьев и Кнорин  -
тоже не русские. Но кто о них думает, кому  они  нужны?!  Такая  параллель
никому не придет на ум. На ум придет товарищ Сталин, на это и  рассчитано.
А весь тезис о нерусском элементе подбрасывается чисто русскому человеку -
Кирову, ему подкидывается этот приз, на него  теперь  делают  они  главную
свою ставку, так же как в свое время делали ставку  на  товарища  Сталина,
чтобы устранить Троцкого.
   Но идут они на этот раз дальше, гораздо дальше. Ибо не только  тезис  о
нерусском элементе в руководстве Россией увидели они  в  статье  Энгельса.
Энгельс называет Россию оплотом европейской реакции, обвиняет в экспансии,
будущую  войну  против  России   изображает   как   войну   чуть   ли   не
освободительную.  Так  и  пишет:  "Победа  Германии,  стало  быть,  победа
революции... Если Россия начнет войну - вперед на русских и их  союзников,
кто бы они ни были!" И ни слова о противоречиях между Англией и Германией,
а ведь это-то и оказалось главным фактором мировой войны. Не все,  видимо,
сумел предвидеть Энгельс.
   Таким образом, главный смысл публикации этой статьи таков: _они_  хотят
показать Гитлеру, что в СССР  есть  политические  силы,  ожидающие  войну,
возлагающие на войну все свои надежды, чтобы свалить нынешнее руководство,
в потому готовые сторговаться с Гитлером, уступить ему кое-что;  дать  ему
иллюзию внешнеполитической победы, нужную ему для оправдания идеи реванша,
а в этой идее вся сила Гитлера, ею он сплачивает нацию.
   Однако советскому народу не нужна война,  Советский  Союз  не  готов  к
войне - промышленная реконструкция страны еще не  завершена.  Война  нужна
_им_, и только _им_, ибо других путей свалить ЕГО у них нет, других  путей
к захвату власти они не видят. На словах Зиновьев и  Радек  выступают  как
непримиримые противники Гитлера,  а  пытаясь  сейчас  опубликовать  статью
Энгельса, они служат Гитлеру, подогревают  его  амбиции,  подкидывают  ему
идейки для сговора с Западом, готовят сделку за ЕГО спиной