о убеждал ленинградских коммунистов в  том,  что  их
голосование  накануне  Четырнадцатого  съезда  партии  считает   случайным
эпизодом, не имеющим никаких  последствий,  что  их  недоверие  к  Сталину
безосновательно, политика Сталина единственно правильная. А убедить в этом
ленинградских   коммунистов   было    непросто.    Политический    уровень
ленинградских коммунистов высок. За  эти  годы  прошла  коллективизация  о
перехлестываниями раскулачивания, с неубедительными маневрами  Сталина  по
поводу "головокружения от успехов".  За  эти  годы  страна  прошла  сквозь
голод, жесткое нормирование продуктов и товаров, Киров сделал  все,  чтобы
ленинградцы были  сыты,  часто  вступая  по  этому  поводу  в  конфликт  с
московскими наркоматами. Но и Ленинград выполнял  свои  обязанности  перед
партией. Десятки тысяч коммунистов послал Ленинград за эти годы в  деревню
в счет двадцатипятитысячников, в политотделы МТС и совхозов, на  транспорт
и на ведущие стройки пятилетки. На  это  ушла  партийная  рабочая  гвардия
Ленинграда. Требуя  и  принимая  эти  жертвы,  партия  как  бы  возвращала
красному  Питеру  его  роль.  Значит,  инцидент   с   голосованием   перед
Четырнадцатым  съездом  и  связанное  с  этим  недоверие  к  ленинградским
коммунистам забыты прочно и навсегда.
   И  вот,  когда  рана  затянулась  и  перестала  болеть,  Сталин   решил
разбередить ее вновь, через восемь лет решил  напомнить  ленинградцам  тот
эпизод, покарать, отомстить, ибо за сталинским требованием  "ликвидировать
притаившихся  и  неразоружившихся"  стоит  стремление  разгромить   костяк
ленинградской партийной организации. Этого Киров  не  допустит.  Политбюро
его поддержит. Да и Сам Сталин не пойдет на открытый  конфликт  по  такому
вопросу, понимает, что Политбюро его  не  поддержит.  Сталину  не  удастся
превратить  Центральный  Комитет  партии  и  его  Политбюро  в   послушных
исполнителей своей воли. И это  гарантия  того,  что  Сталину  никогда  не
удастся стать над партией.
   Сталин много сделал для реконструкции  страны  и,  как  всякий  великий
исторический деятель, наложил на эпоху  отпечаток  своей  личности.  Ленин
осуществил бы эту реконструкцию более приемлемыми  средствами.  Но  Ленина
нет, есть  Сталин.  Ленин  ходил  в  ботинках,  Сталин  ходит  в  сапогах.
Бесспорно,  однако,  что  Россия  становится   одной   из   могущественных
индустриальных  стран  мира,  страной  передовой  науки,  мощной  техники,
высокой культуры. Управлять ею террором нельзя. Наука,  культура,  техника
требуют свободного  обмена  мыслями.  Насилие  станет  преградой  на  пути
развития страны. Марксизм учит, что  объективные  законы  истории  выше  и
могущественнее   отдельной   личности.   Логика   исторических   процессов
неумолима. Сталину придется подчиниться этой  логике.  Нужно  дать  дорогу
истории,   работать,   развивать    промышленность,    науку,    культуру,
противодействуя, конечно, всяким крайностям.
   Главное... Киров встал, лежать надоело, главное - это сохранять, беречь
партийные кадры. Пока живы и сильны основные большевистские кадры,  партия
несокрушима.
   - Вы немножко обгорели, - сказал Липман Кирову, - наденьте  рубашку,  а
потом надо будет...
   Он не успел договорить, в будке дежурного  зазвонил  телефон.  Киров  и
Липман обернулись на звонок.  Дежурный  подошел  к  Липману,  сказал,  что
доктора просят подняться на первую дачу.
   - Потом кожу надо будет смазать  спиртом,  тогда  не  будет  болеть,  -
торопливо одеваясь, сказал Липман Кирову.



17

   Липман осмотрел десну, сообщил Сталину, что заживление  идет  хорошо  и
дня через два он приступит к протезированию.
   - Может быть, завтра? - спросил Сталин.
   - Можно и завтра, - улыбнулся Липман, - но лучше послезавтра.
   - Делайте как знаете, -  нахмурился  Сталин,  -  как  подвигается  ваша
работа?
   - Работать начнем, когда сделаем слепок.
   - Я имею в виду вашу книгу, - раздраженно пояснил Сталин.
   - Извините, не сразу сообразил... Спасибо, работаю.
   Сталин встал.
   - Всего хорошего.


   Не врач раздражал Сталина, раздражало  поведение  Кирова.  Столкновений
больше не было, Киров  аккуратно  появлялся  на  обсуждении  замечаний  по
конспекту истории, молча со всем соглашался,  но  вел  себя  как  человек,
которого заставляют заниматься неинтересным  и  ненужным  ему  делом.  Эти
свидания становились тягостными. Сталин мог  бы  отослать  Кирова,  но  не
хотел открытого разрыва. Надо терпеть, и Сталин терпел. Но нервы его  были
напряжены. Только он  один  знал,  чего  ему  стоит  внешнее  спокойствие,
хладнокровие и невозмутимость. Он умел держаться наедине с собой, иначе он
не сумел бы держаться на людях. И если все-таки срывался, то  не  на  том,
кто был предметом его раздражения. На этот раз он сорвался на враче.
   Липман явился в назначенное  время  и  начал  делать  гипсовый  слепок.
Сталин не любил эту процедуру, не любил, когда врач  выламывает  гипс  изо
рта и кажется, что имеете с гипсом он выломает оставшиеся зубы,  не  любил
ощущения гипсовых крошек во рту...
   - Все как будто хорошо, - сказал Липман наконец, - получилось как будто
неплохо. Только, Иосиф Виссарионович,  может  быть,  нам  все  же  сделать
простой протез?
   Сталин ударил кулакам по подлокотнику кресла.
   - Вам русским языком было сказано: я хочу золотой!
   - Хорошо, хорошо, - поспешно  проговорил  Липман,  -  сделаем,  как  вы
сказали, к утру будет готово.
   Сталин  молча  наблюдал,  как   Липман   дрожащими   руками   складывал
инструменты. Испугался, болван! Что за народ?!
   Липман вдруг перестал собирать инструменты, попросил робко:
   - Иосиф Виссарионович,  мне  нужно  подобрать  цвет  зуба,  пожалуйста,
присядьте еще на минутку.
   Сталин снова откинул голову на подголовник, открыл  рот.  Липман  долго
примерял зубы, один, другой, третий, вид  у  него  был  озабоченный,  даже
испуганный, возился долго, Сталину надоело сидеть с открытым ртом.
   - Скоро вы с этим управитесь?
   - Сейчас, сейчас, - тянул  Липман,  снова  прикладывая  разные  образцы
зубов. Потом, видимо, принял какое-то  решение.  -  Можете  встать,  Иосиф
Виссарионович. Я постараюсь к  утру  все  сделать,  -  озабоченно  говорил
Липман, закрывая свой чемодан.
   На следующее утро Сталин приказал вызвать врача.
   - Товарищ Сталин, - сказал Товстуха, - он еще не кончил, сказал,  будет
готово завтра.
   Сталин помрачнел.
   - Вызовите его ко мне.
   Через несколько минут явился запыхавшийся Липман.
   - Вы мне обещали сделать сегодня протез. Почему не выполнили обещания?
   - Не получилось, Иосиф Виссарионович.
   - Что задерживает? - Сталин смотрел на врача своим  особенным,  тяжелым
взглядом, которого все боялись.
   Липман развел руками.
   - Говорите правду.
   - Видите ли, - робко начал Липман, - изо всех искусственных зубов,  что
я привез с собой, ни один не подходит по цвету к вашим.
   - Почему не взяли тех, что подходят?
   - Я взял все, что у нас есть, в том числе и того цвета, который для вас
уже использовали раньше.
   - Ну и что?
   - У людей, особенно курящих,  меняется  цвет  зубов.  Те  зубы,  что  я
привез, близко подходят  по  цвету  к  вашим,  очень  близко,  но  все  же
некоторая разница в оттенке есть.
   - Очень заметная?
   - Не очень. Но специалист заметит.
   - Какое мне дело до специалистов?
   - Мне не хотелось бы, чтобы кто-то сказал,  что  я  плохо  сделал  вашу
работу.
   Сталин усмехнулся.
   - Из-за вашего самолюбия я должен ходить без зубов.  И  сколько  я  еще
буду ходить без зубов?
   - Я попросил позвонить в Москву и прислать мне еще  зубы  -  номера  по
каталогу указал.
   Сталин пристально смотрел на Липмана.
   - Но ведь вы привезли все, что есть в Москве?!
   - Достанут...
   - Где достанут?
   Липман, не поднимая глаз, проговорил:
   - В Берлине.
   - В Берлине?!
   - Я их выписал по немецкому каталогу.
   - Почему вы мне сразу не сказали?
   Липман молчал.
   - Запретили говорить? - усмехнулся Сталин.
   Липман молчал.
   - Кто запретил?
   Липман молчал.
   - Товстуха?
   Липман едва заметно кивнул головой.
   - Так вот, - внушительно сказал  Сталин,  -  имейте  в  виду:  товарищу
Сталину все МОЖНО  говорить,  товарищу  Сталину  все  НУЖНО  говорить,  от
товарища Сталина ничего НЕЛЬЗЯ скрывать. И еще: от товарища Сталина НИЧЕГО
НЕВОЗМОЖНО СКРЫТЬ. Рано или поздно товарищ Сталин будет знать правду.
   Задержка  с  протезом,  конечно,  неприятна,  но  это  в  конце  концов
образуется. Однако тот факт,  что  врача  заставили  врать,  возмутителен.
Никто из его окружения не имеет права  произносить  даже  слово  неправды.
Малая ложь влечет за собой большую ложь. Если его окружение  врет  ему  по
мелочам, это ненадежное окружение.  Все,  начиная  с  членов  Политбюро  и
кончая поваром на кухне, должны знать, что товарищу Сталину надо  говорить
правду, только правду, одну правду.
   Отпустив доктора, он вызвал Товстуху.
   - Зачем вы заставили доктора обманывать меня?
   - Дело в следующем, - сказал Товстуха.  -  Вчера  доктор  доложил,  что
зубов нужного цвета у него нет, такие зубы можно достать только в Берлине.
Я тут же позвонил Литвинову, передал ему все данные по каталогу,  Литвинов
позвонил Хинчуку...
   - Разве Хинчук еще в Берлине?
   - Да, Суриц только сегодня выезжает туда.
   - Так... Дальше?
   - Литвинов мне сообщил, что все  уже  куплено  и  сегодня,  доставят  в
Москву. Надеюсь, к вечеру материал будет здесь, доктор сказал, что за ночь
они сделают.
   - Ночью пусть спят, ночью они  ничего  толком  не  сделают.  Но  вопрос
такой; зачем вы заставили врача обманывать меня?
   Ответ был неожиданный:
   - Я боялся, что вы запретите выписывать материал из Берлина.
   Товстуха опасался его скромности. Тонкая лесть! А может быть, и в самом
деле так думал, решил все взять на себя, принять все на свой страх и риск?
Человек проверенный, преданный. И все равно лжи во спасение быть не может!
   - Вы все сделали  вчера  без  моего  ведома,  -  сказал  Сталин,  -  и,
следовательно, поставили меня  перед  свершившимся  фактом.  Если  я  даже
недоволен вашими действиями, то отменять сегодня их поздно.  Но  зачем  вы
заставили врача говорить неправду?
   - Опасался, что он вам все расскажет и вы запретите.
   Сталин прошелся по веранде, остановился, подумал вдруг, что неплохо  бы
снова попринимать бром. После этой подлой статьи  Енукидзе  он  стал  хуже
спать, Киров не оправдал его  надежд,  устранился  от  отповеди  Енукидзе,
пребывание Кирова в Сочи не укрепляет нервную систему.  Но  надо  отделять
серьезное от мелочей. Не надо  выходить  из  себя  из-за  пустяков.  Зубы,
выписанные в Берлине, - пустяк, мелочь! Товстуха  искренне  говорит,  даже
убедительно. И все же ложь надо пресечь в самом зародыше, раз и навсегда!
   Сталин снова помрачнел, подошел к Товстухе почти  вплотную,  просверлил
его взглядом. Товстуха покраснел, отступил на шаг.
   - Я  не  желаю,  чтобы  меня  окружали  лжецы  и  обманщики,  я  должен
_абсолютно_ верить людям, меня окружающим! Люди, меня окружающие, не могут
соврать даже в мелочи, у них не может даже возникнуть мысли об этом.
   Товстухе показалось, что последнюю  фразу  Сталин  произнес  уже  более
миролюбивым тоном.
   - Извините меня, я поступил необдуманно.
   Но Товстуха ошибся. Сталин снова смерил его грозным взглядом.
   - За малейшую ложь я буду строго наказывать. Особенно строго  тех,  кто
вынуждает ко лжи обслуживающий персонал. Вы поняли, надеюсь?
   - Да, товарищ Сталин, больше это не повторится.
   На следующий день после обеда Товстуха доложил, что у врача все готово.
   - Пусть придет.
   Липман явился, виновато улыбаясь, поздоровался, открыл чемодан.
   Прохаживаясь по кабинету и наблюдая за действиями врата, Сталин сказал:
   - Вы продумали наш вчерашний разговор?
   - Да, конечно, Иосиф Виссарионович.
   - Я беседовал но этому поводу с товарищем Товстухой, это,  оказывается,
он вынудил вас говорить неправду.
   Липман приложил руку к сердцу.
   - Товарищ  Сталин,  мы  не  хотели  говорить  вам  _неправду_.  Товарищ
Товстуха просил меня _не беспокоить_ вас,  не  хотел  огорчать  вас  таким
мелким осложнением. Боже упаси говорить неправду.
   - Беспокоить, огорчать  -  какое-то  детский  разговор,  а  мы  с  вами
взрослые люди.
   Сталин сел в кресло, откинул голову на  подголовник,  Липман  ополоснул
новый бюгель в стакане, стряхнул с него капли, осторожно, мягким движением
поставил на место. Бюгель был на золотой дужке.
   Потом началась обычная процедура  подгонки  протеза  карандашом,  синей
бумажкой... Сомкните зубы. Разомкните зубы...  Впрочем,  продолжалась  она
недолго, бюгель сидел хорошо.
   - Как будто все в порядке, - сказал Сталин.
   Уходя, Липман попросил не снимать протез до завтрашнего  утра,  а  если
что-то будет мешать, вызвать его.
   Вызывать не пришлось, протез сидел хорошо, Сталин был доволен и,  когда
через два дня Липман явился, сказал ему:
   - Бюгель очень удобный, нигде не жмет, не  беспокоит.  Ощущение  такое,
будто я ношу его уже давно.
   Липман все же попросил его сесть, снял протез,  осмотрел  десну,  снова
надел протез.
   - Да, - подтвердил он, - получилось как будто хорошо.
   - Ну вот, - сказал Сталин, - а возражали против золотого.
   Линией молчал, потом после некоторого колебания сказал:
   - Товарищ Сталин, раз вы довольны моей работой, хочу обратиться к вам с
маленькой просьбой.
   -  Пожалуйста,  -  нахмурился  Сталин,   не   любил,   когда   к   нему
непосредственно обращаются с просьбами. Для этого существует  определенный
порядок, есть люди, они готовят вопрос, знают,  какие  просьбы  нужно  ему
докладывать, какие нет. Обращаться с просьбами к нему лично нескромно.
   Просьба оказалась неожиданной.
   Липман вынул из  чемодана  пакет,  развернул,  там  лежал  пластинчатый
протез.
   - Я вас прошу, товарищ Сталин, походить  в  этом  протезе  только  один
день. Посмотрите, какой удобнее, и сама все решите.
   Сталин  в  изумлении  поднял  брови.  Ведь  он  ему  ясно  сказал,  что
предпочитает золотой, даже ударил кулаком по креслу, и у врача душа ушла в
пятки. И все же упорно настаивает на своем. Черт его  знает,  может  быть,
так и надо.
   - Хорошо, - нехотя согласился Сталин.
   Липман сменил протезы. Процедура подгонки, как и в прошлый раз,  прошла
быстро. Все как будто было хорошо.
   - Завтра вы меня, пожалуйста, вызовите, - сказал Липман, -  и  скажите,
какой вам удобнее. Какой будет удобнее, тот оставим.
   На следующий день перед обедом Сталин вызвал Липмана.
   - В порядке самокритики должен признаться, вы оказались нравы.  С  этим
протезом мне легче и удобнее. Но ведь он  может  сломаться.  Сделайте  мне
запасной.
   Липман радостно заулыбался.
   - Пожалуйста, хоть десять.
   - Завтракали?
   - Да, конечно.
   - Ну, ничего, перекусите еще раз со мной.
   Он провел его в соседнюю комнату. На столе стояли вина и закуски.
   - Водки и коньяка у меня нет, не пью и другим не советую.  Вот  вино  -
это совсем другое дело. Какое предпочитаете?
   - Я в винах плохо разбираюсь, - смутился Липман.
   - Напрасно, - сказал Сталин, - в винах надо разбираться. Кофе я  совсем
не пью, чай пью, но  редко.  Предпочитаю  вино.  Две,  три  рюмки  вина  и
взбодрят, и голову не затуманят.
   Он налил вино в две маленькие, почти ликерные рюмочки.
   - Пусть протез, который вы сделали, долго живет. Закусывайте.
   Липман взял бутерброд с паштетом.
   - Хотите еще немного отдохнуть в Сочи? - спросил Сталин.
   - Здесь прекрасно, но мне надо возвращаться в Москву, на  работу,  если
я, конечно, вам больше не нужен.
   - Я скажу вашему  начальству,  что  задержал  вас.  Живите,  купайтесь,
пишите свою книгу.
   - В Москве меня ждут мои больные. Некоторых я уже  начал  лечить,  снял
протезы, вырвал зубы, они сидят с открытым ртом и ждут меня. Как быть?
   - Это резонно, - согласился Сталин, - когда вы хотите лететь?
   - Как можно скорее. Хорошо бы завтра.
   Сталин открыл дверь в кабинет, позвал Товстуху.
   -  Отправьте  завтра  доктора  самолетом  в   Москву,   снабдите   всем
необходимым, - он показал на бутылки, - вот это вино, например...
   Он куда-то вышел и вернулся с большим решетом, наполненным  виноградом,
передал Липману.
   - Донесете? А не донесете, люди помогут, - он повернулся к Товстухе,  -
в Москве пусть встретят,  доставят  домой.  До  свидания,  доктор!  Будьте
здоровы!


   Проводив врача, Сталин распорядился пригласить к нему Кирова и Жданова.
   Жданов доложил замечания, разработанные референтами по очередной  главе
курса истории. Сталин слушал его, прохаживаясь по комнате, Киров сидел  за
журнальным столиком,  что-то  рисовал  на  листе  бумаги.  Это  раздражало
Сталина, хотя у него у самого была такая же привычка, слушая, чертить  или
рисовать. Но у него это был способ сосредоточиться,  у  Кирова,  наоборот,
способ отвлечься, показать, что все это его мало интересует, чуждо ему.
   Своего раздражения Сталин ничем  не  выказал,  наоборот,  когда  Жданов
кончил докладывать, сказал:
   - Замечания мне кажутся дельными, думаю, можно  принять.  Твое  мнение,
Сергей Миронович?
   - У меня нет возражений, - не отрывая глаз от рисунка, ответил Киров.
   Сталин взял со стола сводку хлебозаготовок, протянул ее Кирову.
   - Посмотри!
   В сводке  красным  карандашом  был  подчеркнут  Казахстан  -  семьдесят
процентов выполнения плана, в общем, средний показатель.
   -  Отстает  Мирзоян,  -  сказал  Сталин,  -  наши  опасения   оказались
правильными.
   - У него не самое  худшее  положение,  -  ответил  Киров,  -  семьдесят
процентов... Но, конечно, надо подтянуть.
   - За этими _средними_ процентами скрывается глубокий прорыв в отдельных
областях,  -  возразил  Сталин,  доставая  со  стола  еще  один  листок  и
просматривая его, -  например,  Восточно-Казахстанская  область  выполнила
план заготовок всего на  тридцать  восемь  процентов.  И  это  в  условиях
прекрасного урожая. Но этот прекрасный урожай  застал  руководителей  края
врасплох, внес, как мы  и  предполагали,  настроение  самоуспокоенности  и
благодушия. В донесении  из  Казахстана  отмечается  плохое  использование
машин,  антимеханизаторские  настроения,   разбазаривание   и   расхищение
государственных средств, проникновение в аппарат земельных органов чуждых,
преступных  элементов  и  жуликов  с  партбилетами  в  кармане.  Положение
необходимо срочно исправить, иначе потом будет поздно. Казахстан  провалит
заготовки, это может тяжело сказаться на хлебном балансе страны,  особенно
сейчас, когда мы отменяем нормирование хлеба.  Я  думаю,  следует  кого-то
послать в помощь товарищу Мирзояну.
   - А не обидится? - усомнился Киров. - Выходит, не  верим  в  его  силы.
Может, написать ему,  пусть  подтянет  кадры,  предложить  помощь  людьми,
транспортом?
   - Зачем обижаться? - усмехнулся Сталин. - На партию  нельзя  обижаться.
Если каждый из нас будет обижаться на партию, то что от партии  останется?
Конечно,  такт  нужно  соблюдать,  не  инструктора  пошлем,  секретаря  ЦК
пошлем... Слушай,  Сергей  Миронович,  может  быть,  тебе  самому  к  нему
съездить. Отношения у вас дружеские, к тому же член  Политбюро  приехал  -
почетно!
   Такого поворота Киров никак не ожидал. Уехать в  Казахстан,  оторваться
от Ленинграда, самое меньшее, на месяц... Впрочем, здесь, в  Сочи,  Сталин
может продержать его весь сентябрь. Но здесь Сталин держать его не  хочет,
отношения у  них  натянуты,  и  самое  лучшее,  конечно,  разъехаться.  Не
пользуется ли Сталин Казахстаном для отправки его отсюда? Просто вернуть в
Ленинград  означало  бы,  что  их  совместная  работа  не  состоялась,  не
получилась. А так есть благовидный  предлог  -  нужно  срочно  вытаскивать
Казахстан и но целому ряду соображений лучше всего послать Кирова,  в  том
числе и из соображений его личной дружбы с Мирзояном. В  эт