олком...
   - Вчера я  получила ее  письмо,  она  отправила его  в  субботу,  перед
отъездом.
   - Значит, она действительно... уехала? - охрипшим вдруг голосом спросил
Игнатьев. - Но почему? И куда?
   - Куда  -   я  еще  не  знаю,   но  это  можно  выяснить,   -   сказала
преподавательница.  - А вот что касается "почему"... как бы вам сказать. Ну,
в общем, Ника уехала по семейным делам.
   - Татьяна Викторовна,  -  помолчав, сказал Игнатьев. - Я понимаю, вы не
можете быть  слишком откровенны с  незнакомым человеком...  тем  более когда
речь идет о  чужих семейных делах.  Но  поверьте,  что все,  касающееся Ники
Ратмановой, для меня важно.
   - Я понимаю,  но...  Словом,  пока могу сказать вам только одно. У Ники
есть старший брат, который живет отдельно от семьи. К нему она и уехала.
   - Без ведома родителей?
   - Да. Но родителям я уже сообщила.
   Игнатьев помолчал, разглядывая пластиковое покрытие пола.
   - Вы можете мне показать ее письмо? - спросил он.
   - Я оставила его дома.  Оно совсем короткое:  Ника пишет,  что накануне
говорила по телефону с сестрой,  которая живет в Новосибирске,  и та дала ей
адрес брата...
   - Ч-черт!  -  воскликнул Игнатьев, ударив себя по лбу. - Ведь у меня же
есть ее телефон! Разумеется, она должна быть в курсе всего!
   - Вы знаете сестру Вероники?
   - Ну да, они же вместе были в Крыму... Но какой идиот - уже вчера утром
мог позвонить в Новосибирск, ведь я сутки болтаюсь в Москве...
   - Позвоните сегодня. Ну, а что вы намерены делать дальше?
   - Как - что? Узнаю адрес и поеду туда.
   - Прямо сразу? - подумав, спросила Татьяна Викторовна.
   - Конечно! А вы считаете...
   - Я бы,  пожалуй...  выждала день-другой. Мне кажется, так будет лучше,
Дмитрий Павлович.  Девочке нужно дать время в чем-то разобраться самой... вы
понимаете?  Тем более, если уж говорить откровенно, вряд ли ей будет приятно
ваше присутствие там... хотя бы в эти первые дни. Насколько я догадываюсь, у
Ники отношение к  вам не  просто дружеское...  а  в  таких случаях,  Дмитрий
Павлович, потребность в душевной откровенности часто сочетается с повышенной
ранимостью и...  ну,  условно назовем это стыдливостью.  Вы понимаете, что я
хочу сказать?  Выждите еще день-другой, а потом поезжайте. С родителями Ники
вы уже знакомы?
   - Нет.
   - Отложите и это.  Сейчас,  как вы понимаете,  просто не время.  Что вы
должны сделать в первую очередь,  так это позвонить в Новосибирск.  Вот если
бы  ее  сестра  смогла  немедленно вылететь  к  ней...  Или  пусть  хотя  бы
попытается связаться по телефону.
   Когда  они  вышли  из  пустого директорского кабинета,  где  происходил
разговор,  оглушительный звонок возвестил перемену. Захлопали двери, коридор
наполнился школьниками всех  возрастов.  Татьяна  Викторовна сделала кому-то
замечание строгим учительским голосом,  перехватила какую-то старшеклассницу
и напомнила ей о сегодняшнем факультативе.  У одной из дверей, откуда только
что начали выходить великовозрастные акселераты, она обернулась к Игнатьеву.
   - А вот и мои питомцы - Вероникин класс...
   Эти  шли несколько более чинно,  -  один парнишка,  правда,  по-модному
длинноволосый и  даже едва ли  не  подвитой,  дал  вдруг козла и  понесся по
коридору.  Другой,  белокурый,  в черном свитере,  проходя мимо них,  бросил
внимательный,  на  секунду  задержавшийся взгляд.  "Не  сын  ли,  -  подумал
Игнатьев,  -  что-то есть общее..." Он покосился на Татьяну Викторовну -  та
ничего не сказала,  юноша в  свитере прошел дальше с независимым видом.  Да,
пожалуй...  И  если это  он,  то  можно понять,  почему Ника так усердно его
"соблазняла":  интересный юноша  -  высокий,  широкоплечий,  с  умным и  уже
волевым лицом.  А  сходство определенно есть -  короткий прямой нос,  широко
расставленные глаза. Болховитинова - он дал бы ей лет сорок пять, не больше,
- была еще хороша собой,  несмотря на утомленный вид и довольно заметную уже
седину  в  каштановых,  бронзового отлива волосах.  Ранняя седина,  впрочем,
многим идет, если ее не пытаются замаскировать.
   - Да,  -  сказал он,  -  взрослые у вас питомцы. Интересно, наверное, с
такими работать?
   - Интересно,  -  согласилась Татьяна  Викторовна  и  добавила,  подавив
вздох: - Но как иногда бывает трудно...

   Андрей тоже с первого взгляда догадался, кто этот загорелый незнакомец,
стоящий рядом  с  матерью у  дверей класса.  Догадался сразу,  по  какому-то
наитию.  Впрочем,  не совсем наитие:  помогла наблюдательность. Загар! Такой
загар  может  быть  только  у  человека,  который много  времени проводит на
солнце,  и  не здесь,  в  умеренных широтах,  а  где-нибудь там...  в Крыму,
скажем. На раскопках.
   Он прошел мимо -  мать не сочла нужным их познакомить,  ей виднее. Да и
права  она.   К  чему?   Подумаешь,  радость.  Но  любопытно,  чего  это  он
примчался...
   Из-за Ники - это понятно. Что все-таки случилось? Вчера, когда он вынул
из почтового ящика конверт,  надписанный знакомым почерком,  его сразу,  как
током,  ударило неосознанной тревогой. Почему Ника пишет матери, если завтра
они увидятся в школе?
   - Тебе,  - сказал он матери, протягивая конверт. - Если не ошибаюсь, от
Ратмановой.
   Не  проявляя больше интереса к  письму,  он вышел в  коридор и  занялся
полкой,  которую давно обещал закончить.  Но, проработав несколько минут, не
выдержал  и  вернулся в  комнату  -  мать  стояла  у  окна  с  расстроенным,
испуганным даже,  как  ему  показалось,  лицом.  Порывшись для вида в  ящике
письменного стола, где держал инструменты, Андрей, не оборачиваясь, спросил:
   - Да, так о чем она - если не секрет?
   - Что?  -  не  сразу отозвалась мать.  -  А,  ты о  письме...  Вероника
некоторое время не будет ходить в школу. Ей пришлось уехать... ненадолго.
   - Уехать? Как - уехать? Куда?
   - По семейным делам, насколько я поняла...
   Больше он  ничего не  узнал.  Действительно ли  Ника в  своем письме не
назвала причин внезапного отъезда,  или  просто мать не  сочла нужным о  них
сказать -  он больше не расспрашивал,  делая вид, что вся эта история его не
интересует.  Позже,  входя в  комнату,  Андрей услышал,  как  мать  негромко
говорила отцу:  "...Позвоню завтра же  с  утра  -  там  должны знать,  каким
теплоходом они  уехали,  -  если дать радиограмму..."  При его появлении они
заговорили о  другом,  он  обиделся,  но  чувство обиды тут  же  заглушилось
страхом -  страхом за Нику.  Что случилось, если нужно сообщать родителям? И
что это за "семейные дела", о которых они не знают?
   А  теперь  появился  этот.   Он  сразу  догадался,   когда  увидел.  "Я
действительно влюбилась в одного человека там,  в экспедиции,  я даже думаю,
что я его люблю..." Неужели она уехала к нему -  но тогда почему он здесь? А
что,  если...  Приехала,  а ему это и не нужно, теперь явился сюда - просить
повлиять, уговорить... Или еще хуже - но что? Да что угодно!
   Мать с загорелым археологом уже ушли, Андрей клял себя, что не подошел,
не заговорил,  не спросил прямо. Дурак, тряпка, не нашелся сразу! Если он...
если он  что-нибудь себе позволил...  если Ника из-за  него...  Тогда он его
убьет. Приедет в Ленинград, разыщет этот его проклятый институт и убьет его,
убьет как собаку,  такие мерзавцы не должны жить...  Но чего он ждал сейчас?
Ехать в Ленинград, когда он только что стоял здесь, перед ним?
   Андрей бросился вниз по  лестнице,  прыгая через три  ступени,  едва не
сбив с  ног какую-то мелюзгу.  В  коридоре второго этажа ему навстречу вышла
мать.
   - Где он? - спросил Андрей сдавленным голосом. - Это он был? Ника из-за
него... уехала?
   - Андрей,  опомнись,  -  негромко сказала Татьяна Викторовна.  - Как ты
себя ведешь!
   - Ты должна мне сказать - я не мальчишка уже, чтобы от меня скрывали...
   - От тебя ничего не скрывают, - мягче сказала мать и устало улыбнулась.
- Не  выдумывай себе  бог  знает  чего,  дурачок.  Дмитрий Павлович приезжал
узнать о Веронике, понимаешь? Она звонила ему, сообщила о своем отъезде... и
он,  естественно,  тоже волнуется.  А ты решил,  что...  он в чем-то виноват
перед ней?  Дурачок,  -  повторила она, вздохнув с той же усталой улыбкой. -
Это совсем не то, что ты думаешь. Ступай, Андрей, сейчас будет звонок...


ГЛАВА 2

   А  здесь была зима -  прочная,  обложная,  установившаяся,  как  видно,
всерьез,  с легким даже морозцем, непривычно ранним, по московским понятиям,
для середины октября.  Ника уже минут двадцать одиноко топталась на  стоянке
такси,  оглядывая привокзальную площадь и наблюдая, как на другой ее стороне
аборигены штурмуют  подкатывающие автобусы -  не  хуже,  чем  где-нибудь  на
Садовом кольце в час пик. Такси так и не было.
   Толпа  на  автобусной остановке между  тем  поредела.  "Да  пропади оно
пропадом,  это дурацкое такси",  -  с  отчаянием подумала Ника и,  подхватив
чемодан, побежала через площадь. Очередной автобус, и даже почти пустой, как
раз показался из-за угла.
   - Извините,  -  немного задыхаясь от бега, спросила она у дремлющего на
остановке гражданина.  -  На каком номере я доеду до улицы Новаторов,  вы не
скажете?
   - Ч-чего?  -  мрачно переспросил гражданин откуда-то из воротника. - А,
Новаторов.  До Новаторов доедешь, а Как же. На каком хошь, на том и доедешь.
Они туды...  все.  Как мост будет,  так сразу и на выход. Раньше-то "тройка"
через Соцгородок ходила,  а  теперь шоссейку снова перекопали,  так  они все
туды... через мост. Там увидишь, панельные дома, по праву руку.
   Автобус подкатил,  дребезжа и поскрипывая,  но кондукторша пронзительно
закричала:  "В парк!" -  и,  выпустив через переднюю дверь троих пассажиров,
так и не открыла заднюю. Сунувшийся было на посадку гражданин, пошатавшись и
восстановив равновесие,  забубнил что-то насчет стервей кондукторш и  насчет
шоссейки,  которую перекапывают уже  седьмой раз,  и  все под зиму,  все под
зиму, туды их родительницу...
   Он придвинулся ближе и, видимо, настроился обличать местные нравы долго
и обстоятельно, но тут подвалила новая компания, и через пять минут началась
посадка -  это было почище,  чем в Москве. Ника и охнуть не успела, как ноги
ее отделились от земли и,  уцепившись за чемодан,  как за спасательный круг,
она оказалась наконец в автобусе.  Ехать,  к счастью, было недалеко. Услышав
под колесами гул мостового настила,  Ника протолкалась поближе к  двери,  на
первой же остановке вывалилась наружу и действительно увидела по правую руку
новый  район,  застроенный типовыми  пятиэтажными домами.  Она  вытащила  из
кармана записную книжечку,  еще раз прочитала адрес - и почувствовала вдруг,
что не может сделать шагу от страха и волнения.
   Было  уже  темно,  двумя  параллельными цепочками огней сияли фонари на
мосту,  слева было разлито в небе тусклое красноватое зарево, и оттуда, если
прислушаться,   доносился  ровный,   непрерывный  гул,   вероятно,  там  был
расположен большой завод.  А широкие окна новых домов светились приветливо и
разноцветно,  и  весь  этот  район  ничем не  отличался на  первый взгляд от
какого-нибудь Тридцать седьмого квартала,  но  сходство было лишь кажущимся,
обманным;  больше двух тысяч километров пришлось ей  проехать,  чтобы стоять
теперь здесь,  на  улице захолустного городка,  где-то  между Свердловском и
Тюменью. Кругом была ночь, и Азия, и Сибирь, и плоский элегантный чемоданчик
сиротливо чернел у ее ног на этом азиатском,  сибирском снегу, а еще недавно
он пылился в продутой горячим ветром палатке на берегу Феодосийского залива.
Зачем она здесь? Что она здесь будет делать? Что она вообще наделала?
   Она  медленно  поднялась на  четвертый этаж,  останавливаясь на  каждой
площадке,  прислушиваясь  к  самой  себе,  осматриваясь  вокруг  боязливо  и
настороженно. Дом был сравнительно новый, но в плохом состоянии - с побитыми
метлахскими плитками  на  площадках,  с  погнутыми перилами,  с  исчирканной
детскими  каракулями штукатуркой.  На  двери  под  номером,  который  был  в
книжечке,  отсутствовала звонковая кнопка,  вместо нее торчало из  дырки два
провода с  оголенными концами.  Ника опустила чемодан на  пол,  нерешительно
взялась за провода кончиками пальцев,  стараясь не коснуться меди, и тронула
одной жилкой другую, вызвав к жизни слабенькую голубую искру и оглушительный
трезвон за дверью;  оттуда послышались голоса,  ребячий топот, перебранка, и
наконец дверь распахнулась.
   - Кого  надо?   -   крикнула  маленькая  костлявая  женщина,  почему-то
подозрительно глядя на Нику.
   - Простите,  пожалуйста,  -  отозвалась та робко. - Здесь живет Ярослав
Иванович Ратманов?
   - Ну, - согласилась женщина, не приглашая гостью входить.
   - Мне хотелось бы его видеть, - еще тише сказала Ника.
   - А его нету! Жена придет скоро, за дитем в ясли пошла.
   - Как, - сказала Ника растерянно, - он разве женат?
   - А чего ж это ему,  интересно, не быть женатому, - воинственно заявила
женщина и  улыбнулась очень ехидно.  -  Небось не  признался,  а?  Так вас и
ловят, доверчивых-то...
   Ника  непонимающе  приоткрыла  рот,  потом  ей  вдруг  стало  жарко  от
негодования.
   - Меня мало интересуют ваши...  двусмысленные догадки,  -  заявила она,
раздувая ноздри.  -  Однако вы все-таки пропустите меня,  или я должна ждать
своего брата на лестнице?
   Женщина, опешив, посторонилась. Ника вошла и с независимым видом обвела
взглядом тесно заставленный хозяйственной утварью коридорчик.
   - Покажите мне его комнату, - сказала она высокомерно.
   - А чего показывать-то?  Вон она,  запертая стоит.  Говорю,  нет никого
дома!  А  хочешь ждать,  так ступай на кухню и жди,  -  уже более миролюбиво
предложила соседка. - Галина вот-вот подойдет. Ты что ж это, сестра ему?
   - Да, совершенно верно. Сестра!
   - Интересно получается.  Сроду не было никаких сестер,  а  тут вот вам,
нате.  То-то вы с ним такие похожие, - опять ехидным тоном заметила женщина.
- Ну,  мне-то  до  этого всего дела мало,  разбирайтесь там меж собой,  дело
ваше. А покудова посиди тут, куды тебя еще девать...
   - Спасибо, - независимо сказала Ника, усаживаясь на табурет в углу.
   В кухне было жарко, на газовой плите кипела огромная кастрюля, какие-то
тряпки  висели  на  протянутой наискось  веревке,  возле  раковины урчала  и
плескалась включенная стиральная машина.  Ника  расстегнула дубленку,  потом
совсем сняла и положила на колени.  Она чувствовала себя немного оглушенной.
Значит,  Ярослав женат;  странно, что эта возможность ни разу не пришла ей в
голову,  хотя по возрасту ему,  конечно, полагалось быть женатым. Ни один из
бесчисленных вариантов встречи с  братом,  которые она мысленно представляла
себе в дороге,  не предусматривал такой простой вещи -  присутствия третьего
лица.  А сейчас и вовсе плохо -  брата нет и встреча произойдет только с его
женой. Что она ей скажет? Как объяснит свой приезд?
   Ею  овладела внезапная слепая паника.  Убежать отсюда,  пока не поздно,
пока не вернулась эта неизвестно откуда взявшаяся и никому не нужная Галина;
поймать такси и прямо в Свердловск,  денег ей хватит, у нее ведь куча денег,
она в дороге почти ничего не истратила из своих трехсот пятидесяти рублей, -
а  в  Свердловске прямо в аэропорт.  Утром она будет в Ленинграде,  подумать
только -  снова там,  дома, в Европе, вдали от этого снега и мороза, от всей
этой Азии...  в  Ленинграде сейчас обычная осень,  дождь,  в мокром асфальте
отражаются разноцветные огни...
   Она  порывисто вскочила,  словно  и  в  самом  деле  собиралась бежать.
Женщина у плиты, отворачивая лицо от пара, глянула на нее вопросительно.
   - Простите, а... Ярослав когда возвращается с работы? - спросила Ника.
   - Ну,  с  работы-то они приходят рано,  сейчас он в техникум пошел.  На
вечернем учится.  Ты чего ж это -  говоришь, сестрой ему доводишься, а знать
ничего не  знаешь?  Техникум-то  он  уж скоро кончает,  и  женат скоро пятый
год...
   - Мы просто...  давно не,  виделись,  и вообще...  Скажите,  а этот его
техникум - это далеко?
   - Не,  недалеко,  тут до угла дойдешь -  и направо,  в самый конец, где
площадь. Ну, десять минут от силы.
   - Вы знаете,  я пойду туда,  -  заторопилась Ника,  не попадая в рукава
куртки. - Я все равно не знакома с его женой, так что лучше я там... Чемодан
вам здесь не помешает? Большое спасибо, простите за беспокойство...
   Она  вылетела  на  площадку,  прострекотала каблуками  по  всем  восьми
лестничным маршам и, застегиваясь, выбежала на улицу.
   Найти техникум оказалось совсем легко,  и  в  канцелярии Ника без труда
получила  все  нужные  сведения  -   молоденькая  секретарша,  почти  Никина
ровесница,  подробно объяснила ей,  в какой группе учится Ратманов,  в каком
кабинете занимается сегодня эта группа,  на каком этаже расположен кабинет и
через сколько минут кончится лекция...
   Ника стояла в  коридоре,  обмирая от страха,  то и дело посматривала на
часы и ужасалась стремительному бегу секундной стрелки.  Когда не нужно, как
оно тянется,  это время!  А сейчас -  хоть бы оно остановилось на полчасика,
чтобы дать ей возможность немного собраться с мыслями. Что она скажет ему? А
если он  не захочет вообще с  нею разговаривать?  Собственно,  зачем она ему
нужна...  и кому она теперь нужна,  это ведь тоже вопрос, - со своим прошлым
она покончила,  корабли все сожжены,  родителей у нее нет,  сестра оказалась
циничной и  бессердечной,  Дмитрий никогда не простит ей того прерванного ею
разговора.  Еще так недавно у нее было все - и вдруг все рассыпалось в прах.
Все - и вдруг ничего. Ужасно. Может быть, в конце концов, не так уж не правы
были все эти отшельники и пустынники и вообще все эти...  ну, монахи. Просто
они более трезво смотрели на жизнь, потому что...
   Ника не успела додумать этой мысли -  двери кабинета вдруг распахнулись
безо всякого звонка, и студенты толпою повалили мимо нее. Она всматривалась,
привстав на цыпочки и  закусив губу,  но ни в одном лице не могла обнаружить
ни капли фамильного сходства.  В самом деле,  как ей распознать брата?  Да и
здесь  ли  он,  может быть  секретарша напутала,  назвала не  ту  группу?  С
отчаянно заколотившимся сердцем Ника  шагнула вперед  и  остановила одну  из
студенток.
   - Пожалуйста,  извините,  вы не могли бы мне сказать,  Ратманов сегодня
здесь? - спросила она едва слышно, так как голоса вдруг не стало.
   - Ратманов?  -  спрошенная вытянула  шею,  оглядываясь,  и  указала  на
кого-то рукой. - Да вон он стоит! Славка, тебя спрашивают!
   Студентка убежала,  а Ника осталась стоять на ватных ногах,  не в силах
двинуться  с  места.   Наверное,  она  тоже  убежала  бы,  если  бы  не  эти
обессилевшие вдруг ноги,  убежала бы  без  оглядки,  потому что вместо брата
увидела  перед  собой  совершенно чужого  мужчину  -  самого  обыкновенного,
такого,  какие тысячами ходят по улицам,  молодого мужчину лет под тридцать,
среднего  роста,  коренастого,  с  довольно  светлыми волосами,  мужчину,  в
котором не  было ничего не  только родного,  но  и  просто...  хоть капельку
знакомого!
   - Вы меня спрашивали?  -  осведомился он,  подойдя ближе и глядя на нее
вопросительно, но без особого интереса.
   Ника сделала судорожное усилие и кивнула.
   - Вы - Ярослав Иванович Ратманов? - спросила она строго.
   - Он самый, - подтвердил он. - А вы кто же будете?
   - А я буду ваша сестра,  -  сказала Ника ледяным тоном, вдруг почему-то
ужасно разозлившись на брата,  который явно не принимал ее всерьез и уж,  во
всяком случае, не догадывался, что с нею происходит.
   - Во  как,  -  чуть озадаченно сказал Ярослав,  очевидно не  зная,  как
отнестись к  неожиданному заявлению незнакомки.  -  Это  какая  же  такая...
сестра?
   - Самая обыкновенная.  Младшая.  Из Москвы.  Разве Светлана не говорила
вам, что у вас есть еще одна сестра?
   - Постой,  постой,  -  он  приблизился и  осторожно взял ее  за  плечо,
поворачивая лицом к свету. - Так ты что, действительно Вероника, что ли?
   Ника собралась было ответить е