а Ника.
   - Вот именно,  - подхватила Рената. - Помните, он раз пятерку оторвал -
это было чепе...
   - А ну,  тихо! - Игорь несильно постучал по столу кулаком. - Я что хочу
сказать? Предки теперь, чуть что не так, начинают предаваться воспоминаниям.
Вот вы,  дескать, ничего не знаете, ничего не испытали, а мы были не такими,
мы верили,  мы не сомневались,  мы метро построили,  мы войну выиграли, - ну
прямо зло берет жуткое!  Да елки, думаю, палки, а кто ж строил Братскую ГЭС?
А  кто вот теперь на Доманском дрался,  ну?  Не наше поколение?  И  если мне
теперь начнут заливать, что Матросов или Космодемьянская не получали двоек и
во всем были образцово-показательными - то я в это ни фига не поверю. Потому
что показуха есть показуха, а жизнь есть жизнь. И ты, старик, тоже начинаешь
теперь крутить ту же волынку: "время молодости наших предков". Мы-то тут при
чем,  если на их молодость пришлась война, а на нашу не пришлась? Те парни с
Доманского,  пока  были дома,  тоже наверняка и  твистовали,  и  в  стильных
брючатах не прочь были прошвырнуться...
   - Чего ты ломишься в открытую дверь?  - сказал Андрей. - Кто с тобой на
эту тему спорит?  Уж  нам-то  ты можешь не доказывать,  что мы не все сплошь
стиляги и тунеядцы. Я хочу сказать другое: если предыдущему поколению нечего
особенно перед нами заноситься - по той простой причине, что мы еще ни в чем
не проявили себя менее стойкими,  чем они,  -  то и у нас, во всяком случае,
нет ровно никаких оснований заноситься перед ними. Ну, или сформулируем так:
пусть они не лучше нас,  но и  мы ничем не лучше их.  Люди не стали лучше за
эти  тридцать лет,  а  ведь  все  остальное изменилось черт  знает как  -  и
техника,  и...  вообще все.  Вот,  в космос стали летать. Тут несоответствие
какое-то,  понимаете? Поэтому я и говорю, что прав Петька, когда сомневается
в таком уж безоблачном будущем для человечества...
   - Слушайте, ну вы действительно нашли, о чем беседовать в такой день! -
решительно  вмешалась  Катя.  -  "Будущее  человечества"  -  просто  странно
слушать, честное слово! Девочки, ну почему вы молчите?
   - А если мне интересно, - сказала Ника.
   - Вруша бессовестная,  -  сказала Рена.  - Ей, видите ли, интересно. Ты
еще скажи,  что ты в этом что-то понимаешь!  Я вот,  например,  не понимаю и
понимать не хочу. И вообще, по-моему, пора отсюда уматывать. Такая погода, а
мы сидим в этой духоте,  как шесть кретов.  В самом деле, мальчики, кончайте
треп, и пошли проветриваться, а?
   - Вот разумная мысль,  -  сказал Андрей.  - Здесь и в самом деле душно.
Ты, Ника, как на это смотришь?
   - Можно, - задумчиво сказала та, глядя в окно.
   - Что "можно"?
   - Можно пойти. Можно погулять здесь или в Сокольники поехать...
   - Сокольники!  -  Игорь поморщился. - Это не место для белого человека.
Но что-нибудь придумаем, поэтому вставайте, братья и сестры, и организованно
хиляйте к выходу.
   - Надо не забыть расплатиться, - напомнила Катя.
   - Правда?  Ух ты,  моя радость,  какая же ты у  нас сознательная!  Пит,
можно ее поцеловать?
   - А по шее не хочешь? - спросил Пит.
   Выйдя из  "Праги",  компания свернула направо и  потащилась по  Арбату,
лениво обсуждая планы дальнейшего времяпрепровождения;  однако,  несмотря на
оптимизм Игоря,  ничего достойного придумать не удалось,  и,  дотащившись до
Смоленской площади,  они  расстались под сенью МИДовского чертога,  пообещав
друг другу позванивать и вообще не терять контакта. Рената с Игорем побежали
на  троллейбусную остановку,  Пит с  Катей отправились разыскивать в  районе
Киевского вокзала какую-то комиссионку,  где,  по непроверенным слухам, были
дешевые японские транзисторы,  а  Ника  с  Андреем,  проводив их  до  моста,
побрели вниз по Ростовской набережной.
   - Это правда, что ты уезжаешь с отрядом на целину? - спросила Ника.
   - Правда и только правда, ничего кроме правды.
   - Странно...
   - Что странно?
   Ника  не  ответила,  заинтересовавшись вдруг  речным трамваем,  который
медленно отходил от причала "Киевский вокзал".
   - Странно,  что я узнала об этом только сегодня, - сказала она наконец.
- Тебе не кажется,  что ты мог бы и раньше поделиться со мной своими летними
планами?
   - А ты делилась со мной своими?
   - А у меня,  представь себе,  их вообще не было!  Все зависело от того,
получит ли Светка отпуск,  а  она не знала,  только вчера наконец позвонила:
отпуск у  них в  июле,  они с мужем собираются на Юг,  спрашивала,  будет ли
свободна машина. Зовет меня ехать вместе.
   - Поезжай, конечно.
   - Разумеется,  поеду,  но это выяснилось только вчера! А ты когда решил
насчет стройотряда?
   - Решил давно, но оформили меня тоже вот только что.
   - Решил - и молчал?
   - Последнюю неделю ты вообще не изволила меня замечать.
   - Ах вот что! Но у меня, согласись, на это были основания.
   - Например?
   - Не притворяйся, пожалуйста. Ты ходил в театр с Мариной?
   - Первой, если помнишь, я пригласил тебя.
   - А я не смогла пойти, меня не пустили.
   - Не пустили?
   - Да,  не пустили!  За то,  что я  тогда потеряла портфель и не пошла в
школу.
   - Первый раз слышу, - сказал Андрей, пожимая плечами. - Мне ты сказала,
что сама не хочешь идти.
   - Мало  ли  что  я  сказала!  Ты  все  равно не  должен был  приглашать
Марину...
   - Почему это?  Ты отказалась,  я предлагал билеты родителям - они в тот
вечер были заняты А Марина давно хотела побывать в "Современнике".
   - Все равно,  -  упрямо повторила Ника.  -  Я на тебя очень обижена. Ты
действительно уже оформился в стройотряд?
   - Да, уже. А что?
   - Да нет,  я  просто подумала...  Собственно,  я могла бы и не ехать со
Светкой,  -  неуверенно сказала Ника.  -  С  ними еще  будет какой-то  Юркин
сотрудник, я его совершенно не знаю...
   - Поезжай, что тебе делать летом в Москве.
   - Да,  наверное,  поеду,  -  вздохнула Ника.  -  Ты рад,  что перешел в
десятый класс?
   - Я не сомневался в этом, так что радоваться особенно нечему. А вообще,
конечно, хорошо - еще всего-навсего один год, и...
   - И?  -  насмешливо переспросила Ника. - В том-то и дело, что ты сам не
знаешь!
   - В каком смысле?
   - А  во  всех решительно.  Со  мной вдруг случилось что-то  непонятное.
Понимаешь...   Еще  недавно  я  так  хотела  поскорее  стать  взрослой.  Так
радовалась, когда весной получила паспорт! А сейчас я... сейчас мне... не то
чтобы расхотелось стать взрослой - мне вдруг стало страшно...
   - Но чего именно?
   - Не знаю, не знаю... Вдруг все получится вовсе не так, как ожидаешь, и
потом...   еще   эта   ответственность!   Я   вдруг   подумала:   какая  это
ответственность - быть взрослой...
   - А  чего ты,  собственно,  ожидаешь от  жизни?  -  спросил после паузы
внимательно слушавший Андрей.
   - Не знаю, но чего-то... настоящего, наверное.
   - Нет, но все-таки - более конкретно?
   - Не знаю, - беспомощно повторила Ника.
   - Послушай-ка. Ты Чехова любишь?
   - Чехова? Нет, не очень, а что?
   - Почему не любишь?
   Ника подумала и пожала плечами:
   - Ну...  мне скучно его читать.  Нет,  не потому, что он плохо пишет, -
пишет он хорошо, но просто... очень уж скучно то, что он описывает.
   - Скучно - или страшно?
   - Да, пожалуй, и страшно... если задуматься, - согласилась Ника.
   - Помнишь рассказ про человека, который всю жизнь мечтал купить усадьбу
и есть собственный крыжовник?
   - Да, помню Это действительно очень страшный рассказ...
   - Очень страшный, - подтвердил Андрей. - И знаешь чем? Самое страшное в
этом рассказе -  это то, что такие люди всегда были, есть и будут. Чеховский
герой  копил деньги на  усадьбу,  а  сегодня такой будет копить на  машину -
десять лет будет копить, потом получит и будет дрожать над каждой царапиной.
Представить себе такую жизнь...
   - Да, это страшно. Если нет ничего другого...
   - В  том-то и  дело.  Я ведь не против того,  чтобы что-то приобретать,
если есть возможность,  -  добавил Андрей.  -  От машины,  например, я бы не
отказался, но мечтать о ней считаю ниже своего достоинства.
   - Я понимаю... А о чем ты мечтаешь? Поступить в Строгановку?
   - Я  мечтаю стать художником.  Это  главное.  А  Строганова -  это  уже
деталь.  Рано или поздно я туда поступлю,  вероятно,  но даже если нет...  В
Ленинграде тоже есть хорошее училище - имени Мухиной, можно будет попытаться
туда Но это все детали, самое главное - хватит ли способностей...
   - У тебя есть способности, - твердо сказала Ника.
   - В обычном понимании - да. Но мне этого мало, мне нужно другое.
   - Талант?
   - Да, если хочешь, талант, - с вызовом подтвердил Андрей. - Я считаю, в
искусстве нельзя быть средним.  Где угодно можно,  а  в искусстве -  нельзя.
Понимаешь,  средний инженер или  средний закройщик -  они  все  равно делают
полезное дело,  пусть немного хуже, чем получается у других, но все равно. А
средний художник,  средний композитор, средний писатель - они приносят вред.
Понимаешь?  Человек не  имеет права быть средним,  если он  хочет заниматься
искусством. Первым - или никаким!
   - Не могут же все быть первыми, - рассудительно заметила Ника.
   - Ты права, я не так выразился. Не первым - в смысле единственным, - но
одним из первых. В первом разряде, скажем так.
   Ника долго молчала.
   - Это,   наверное,   трудно  определить...   в  каком  кто  разряде  Ты
рассказывал про импрессионистов -  их ведь никто не признавал, помнишь? Всем
они казались самыми что ни на есть последними...
   - Они опередили свою эпоху,  в этом все дело. Настоящий художник всегда
опережает эпоху, иначе и быть не может.
   - Поэтому  я  и  говорю:  кто  тогда  может  правильно  определить твой
"разряд"? Если другие тебя не понимают...
   - Другие, конечно, не поймут.
   - А ты сам?  Помнишь, в "Творчестве", этот художник, ну, главный герой,
- он сам был все время недоволен своей работой...
   - Да  это  совсем  другое дело!  Он  был  недоволен именно потому,  что
чувствовал себя  в  силах  писать лучше,  понимаешь?  Это  просто повышенная
требовательность к себе...
   - А-а, ну ясно. - Ника опять помолчала. - Я, конечно, мало что понимаю,
но ты, по-моему, будешь настоящим художником.
   - Посмотрим...
   - Я уверена.  Слушай,  если нас не отправят в совхоз на практику...  Ты
ведь через две недели уезжаешь?
   - Приблизительно. А что?
   - Нет,  я просто подумала...  -  Щурясь на солнце,  Ника отвела от щеки
волосы.  -  Пока ты еще будешь в Москве, мы могли бы куда-нибудь съездить...
вместе. В Останкино, например, там неплохой пляж. Конечно, если ты хочешь.
   - Можно, - сказал Андрей. - Это неплохая идея.


ГЛАВА 7

   Неистовое солнце полыхнуло ему навстречу,  едва он  перешагнул выгнутый
алюминиевый порог  и  ступил на  площадку трапа и  вместо профильтрованного,
пахнущего нагретой пластмассой,  кофе,  духами и  еще чем-то  синтетическим,
нежилого воздуха пассажирского салона полной грудью вдохнул горячий и свежий
степной ветер. Ветер дул спереди, вдоль фюзеляжа, и керосиновым чадом тянуло
от умолкших турбин -  видно было, как над их остывающими черными соплами еще
струятся зыбкие потоки раскаленного воздуха, - но еще сильнее над аэродромом
чисто и первозданно пахло степью,  чебрецом,  полынью,  пастушьими нагорьями
древней  Тавриды.  Щурясь"  он  поднял  глаза  к  слепящей бездонной синеве,
вспомнил  мокрые  тротуары Невского,  Московские ворота  за  туманной сеткой
мелкого косого дождя -  и  побежал вниз,  радуясь как  мальчишка,  волоча по
ступенькам трапа брезентовую дорожную сумку.
   Витенька Мамай появился, когда он получал багаж.
   - Привет,  командор!  -  заорал он  жизнерадостно,  размахивая руками и
вытыкиваясь на цыпочках из толпы. - Вы уже здесь! А я вас ищу там!
   Он протолкался к  Игнатьеву,  выхватил чемодан,  вскинул на плечо лямку
рюкзака.  Толпа медленно понесла их  к  выходу;  Мамай шумно расспрашивал об
институтских делах, о погоде в Питере и общих знакомых.
   - Ты  хоть скажи,  что в  отряде?  -  сказал Игнатьев,  прерывая своего
помощника. - С транспортом удалось что-нибудь придумать?
   - С транспортом?  - переспросил Витенька. - Ха! Пора бы вам, шеф, знать
мои  организаторские  способности.  Машина  у  нас  уже  есть  -  роскошная,
легковая. До осени в полном распоряжении! Правда, без шофера, но у меня есть
права.
   - Кто же это расщедрился?
   - Колхоз,  колхоз!  Сам Денисенко,  Роман Трофимович. Я с ним такую тут
баталию выдержал - хоть вторую "Илиаду" пиши...
   Тут  поднажавшая толпа  разделила их,  и  Игнатьев  так  и  не  услышал
подробностей эпической схватки с председателем колхоза. Выбравшись наружу из
душного павильона,  он огляделся -  Витенька махал ему, тыча рукой куда-то в
сторону.
   - Сюда,  сюда пробивайся! - закричал Мамай. - Вон она, на стоянке, наша
красавица! Та, что с краю!
   Они  подошли  к  стоянке,   и  Витенька  с  гордостью  распахнул  перед
Игнатьевым дверцу самой  странной из  собравшихся здесь разношерстных машин.
Это была облупленная, грязно-фиолетового цвета "Победа" без крыши, на нелепо
высоком шасси повышенной проходимости.
   - Ну что ж,  прекрасный автомобиль,  -  сказал Игнатьев одобрительно. -
Если не ошибаюсь,  это почти вездеход.  И цвет такой изысканный.  А... крыши
вообще не будет?
   - Вот  чего  нет,  того  нет,  -  признал Витенька.  -  "Победы" первых
выпусков имели вместо жесткой крыши брезентовый тент,  но в данном случае он
пришел в негодность и был вообще снят. В здешних климатических условиях это,
я  бы  сказал,  преимущество.  В  Америке,  например,  в  южных штатах,  все
поголовно ездят только в открытых машинах. Там это называется "конвертибль"-
машина с опускающейся крышей. Миллионеры других просто не признают!
   - Здесь,  насколько я понимаю,  опускаться нечему,  а?  Ладно, дареному
коню в зубы не смотрят.  Меня удивляет одно:  в прошлом году мне приходилось
встречаться с этим председателем, и у меня сложилось впечатление, что у него
снега зимой не выпросишь, не то что машину...
   - В прошлом году!  - Витенька засмеялся, заталкивая чемодан в багажник.
- С прошлого года здесь многое изменилось. Я всегда считал, что руководитель
экспедиции должен внимательно читать местные газеты...  Ну давай, забирайся.
В  город  заезжать не  будем?  Ты  дверцу только поплотнее захлопни,  иногда
отскакивает...
   Игнатьев уселся на продавленное сиденье,  кустарно обтянутое горячим от
солнца дерматином, прихлопнул дверцу и подергал ее для верности.
   - Что  ж,  трогай свой "конвертибль".  Надеюсь,  его  не  нужно крутить
ручкой или толкать?
   - Иди  к  черту,  это  абсолютно  надежная  машина,  месяц  как  прошла
техосмотр. Через три часа будем в отряде, можешь засечь время.
   - Ох, Витя, не искушал бы ты судьбу...
   Фиолетовый  "конвертибль"  заскрежетал,   зафыркал,  взревел  и,  круто
вывернувшись со стоянки,  резво побежал по шоссе,  поскрипывая и  побрякивая
чем-то внутри.  Сразу уплотнившись,  туго ударил в лицо ветер, перехлестывая
через  лобовое  стекло.  Игнатьев  достал  из  нагрудного  кармана  ковбойки
дымчатые очки, подышал на них и тщательно протер обрывком бумажной салфетки.
   - Ну вот, - произнес он удовлетворенно, окидывая взглядом обесцвеченный
солнечным маревом горизонт и  синевато-сиреневые,  словно подернутые дымком,
массивы Бабуган-Яйлы  на  юге,  за  курящимися в  ложбине фабричными трубами
Симферополя. - Так расскажи, что произошло с председателем?
   - Произошло прежде всего  то,  что  прошлой осенью,  уже  после  нашего
отъезда,  колхоз  этот  вышел  в  передовые.  Что-то  они  там  выполнили  и
перевыполнили.  Словом,  раззвонили о  них на  всю Украину,  а  председателя
объявили маяком и  дали ему  Героя.  Я  обо всем этом узнал от  аборигенов в
первый же день,  как только приехали.  Ну, и у меня сразу сработало! Я решил
бить на тщеславие.  Ибо тщеславие,  командор,  -  это незаконное дитя славы.
Между  прочим,  почти афоризм,  хотя  придумал я  сам,  только что.  Словом,
приехал я к Денисенке,  добился приема,  -  между прочим,  это теперь не так
просто!  -  ну, и пустил в ход красноречие. Послушайте, говорю, к вам теперь
делегации ездят, еще, глядишь, из-за границы навалятся, - ну, говорю, овцы и
виноград дело  хорошее,  однако  французов каких-нибудь или  австралийцев вы
этим,  пожалуй,  не удивите,  вам,  говорю,  о другом пора думать. Культура,
говорю,  новый быт,  стирание граней! Он мне на это - что ж, говорит, мы вон
какой Дом культуры отгрохали,  еще и кинотеатр широкоэкранный будем строить.
Господи, говорю, да где их теперь нет, широкоэкранных... Дворцами культуры и
кинотеатрами,  говорю я Денисенке,  вы теперь никого не поразите. А вот если
колхоз  вложит свою,  так  сказать,  лепту  в  научные изыскания -  вот  это
действительно примета нового,  да еще какая!  Этак и  во всесоюзном масштабе
можно прославиться...
   - Ты что, поддал в тот день для храбрости?
   - Циник ты,  Димка. Не можешь себе представить вдохновения без поддачи?
Я  по системе Станиславского работал -  вошел в образ,  вжился.  И вот тебе,
пожалуйста,  результат,  -  он  нежно погладил растрескавшийся обод  руля  и
победоносно покосился на  шефа.  -  И  учти,  Денисенко не такой простофиля,
чтобы ему можно было легко заморочить голову Как он  спорил!  Это была битва
титанов,  гигантомахия!  Когда я  сказал о  науке,  он  тут же  меня срезал,
заявив,  что  колхоз уже "до биса грошей" всадил в  селекционные работы и  в
изыскания по борьбе с филоксерой;  что ж филоксера, говорю я ему, она вас по
карману бьет,  еще  бы  вы  с  ней  не  боролись!  Это  и  на  Западе  любой
дальновидный хозяин вкладывает средства в  выгодные для  него  исследования,
нанимает себе ученых. Вы, говорю, пожертвуйте на чистую науку - бескорыстно,
понимаете  ли,   из  высоких  побуждений...   Сидит  мой  Роман  Трофимович,
набычился, глаза хитрые, маленькие... А я вам, говорит, не меценат, не Савва
Морозов  какой-нибудь!   Представляешь?   Знает  же,  стервец,  тоже  читал.
Помилуйте, говорю, не о меценатах речь, от меценатов мы, слава тебе господи,
еще в  семнадцатом году избавились вполне радикально,  -  но вы,  спрашиваю,
отдаете себе отчет в том,  что на территории вашего колхоза может быть скрыт
второй Херсонес или еще один Неаполь Скифский?
   Он рассмеялся и ловко закурил, придерживая руль коленом.
   - Угробишь  ты  нас,   -  сказал  Игнатьев.  -  Мне  всю  зиму  снились
автомобильные кошмары - начинаю понимать, к чему.
   - Не угроблю,  -  возразил Мамай. - Напротив, командор, я вас спасаю. В
смысле - всех нас, весь отряд. Я этого куркуля Денисенку обрабатывал два дня
подряд,  охрип,  честное слово,  -  тут  уж  у  меня  все  пошло  в  ход:  и
крито-микенская культура,  и черные полковники, и хитроумный царь Одиссей, и
Микис Теодоракис...  Короче,  раскололся мой председатель! Денег, правда, не
дал -  да я на них и не рассчитывал, - но машину предоставил в безвозмездное
пользование,   продукты  распорядился  отпускать  по  себестоимости,  словом
частично взял нас  на  свое иждивение.  Ничего,  мужик он  хороший.  Второго
Херсонеса мы  ему,  конечно,  не  раскопаем,  но насчет материала в  местную
прессу можно  будет  сообразить.  Что-нибудь вроде:  "Колхозный руководитель
нового типа"!
   - Все это хорошо,  Витя,  но ты скоро превратишься в  настоящего арапа.
Устанавливать контакты и  достигать взаимопонимания с местным руководством -
дело, конечно, полезное. И все же...
   - Что вы хотите, командор, в каждой экспедиции должен быть свой штатный
арап!  Меня Денисенко спрашивает с подковыркой:  "Вон у вас бумаги какие - с
печатями Академии наук,  так что ж она,  ваша Академия, грошей-то не дает на
эту самую "чистую науку"?.."
   Они замолчали.  Игнатьев,  пригнувшись от ветра, тоже закурил и спрятал
папиросу в  кулаке.  Впереди,  в солнечной дымке,  уже угадывались очертания
мелового плато над Карасубазаром.
   - Да,  нашего брата нынче не  балуют,  -  сказал Игнатьев.  -  Немодная
наука,  что