с дороги, это понятно; но все-таки, что
это за манера -  спросить: "Как ты поживаешь?" - и тут же перевести разговор
на другое:  "Ах,  какое платьице Миленькое.  Колется?  Ну,  прекрасно!" Что,
спрашивается,  в  этом  прекрасного?  Ника поежилась -  платье действительно
кололось,  -  потом,  вздохнув еще печальнее,  встала и отправилась помогать
матери и  сестре.  Очень  важно  было,  проходя через столовую,  постараться
как-нибудь не взглянуть ненароком на этого - ну, как его - Дона Артуро...
   За  обедом он,  как  назло,  оказался сидящим напротив.  Ника  ела,  не
подымая глаз от  тарелки,  но  все  время слышала его  голос -  кажется,  он
говорил больше всех за столом. Юрка вообще был не из разговорчивых, Светлана
казалась то ли усталой,  то ли чем-то подавленной,  зато Адамян был в ударе,
болтал без умолку. О чем только не успел он рассказать за какой-нибудь час -
и  о  своей  туристской поездке на  Байкал,  и  о  встречах с  американскими
физиками в  Штатах (зимой они с  Кострецовым были там в командировке),  и об
особенностях исполнительской манеры Святослава Рихтера,  и как ловят форель,
и  как однажды ему пришлось выступать в  концерте под чужим именем,  выручая
запьянствовавшего приятеля-пианиста.
   Собеседник он,  надо сказать,  был  не  из  тех,  с  которыми скучно за
столом;  но  Ника  не  могла  подавить растущего раздражения.  "Что  же  мне
прикажете делать,  -  казалось,  говорил Адамян всем своим видом,  -  если я
красив и  знаю об  этом,  потому что  вижу,  какими глазами смотрят на  меня
женщины;  что же мне прикажете делать, если я талантлив и во всех отношениях
незауряден, если я сумел почти одновременно окончить физмат и консерваторию,
если я  за роялем отдыхал от работы над диссертацией,  -  что же мне теперь,
скромности ради изображать из себя этакого серенького иван-иваныча?" Все это
было так,  Юрка по сравнению с Доном Артуро выглядел вахлак вахлаком,  и все
же  этот  блестящий и  заслуженно упивающийся своим блеском физик-тореадор с
модными  бачками  и   обольстительной  улыбкой  был  ей  чем-то  удивительно
неприятен...
   Это  очень огорчало ее,  потому что им  предстояло вместе ехать на  Юг,
пробыть вместе почти полтора месяца.  Ника до  сих пор никуда не  ездила без
родителей  и  автомобильное путешествие этого  года  предвкушала еще  и  как
первую свою вылазку в заманчивый мир взрослых,  обладателей священных прав -
ходить в  кино когда угодно и вообще располагать собою по своему усмотрению.
Разумеется,  такую  поездку желательно было  бы  совершить в  обществе людей
приятных и интересных -  таких, во всяком случае, которые бы по меньшей мере
не вызывали к себе чувства безотчетной неприязни...
   А если говорить об Адамяне, то ее внезапно вспыхнувшая неприязнь к нему
была,  если разобраться, не такой уж и безотчетной. Перед обедом, когда стол
был  уже накрыт,  а  Светлана с  мамой еще возились на  кухне,  отец и  Юрка
спустились вниз, чтобы взять что-то из машины; Ника, таким образом, осталась
наедине с Доном Артуро, который немедленно усадил ее в кресло у балкона, сам
сел напротив и принялся расспрашивать о школьных делах,  -  видно было,  что
дела  эти  нужны ему,  как  кошке гитара,  а  Ника  всегда ужасно глупо себя
чувствовала,  когда  ей  приходилось вести с  кем-нибудь из  взрослых пустой
разговор из вежливости.
   Но  совсем возмутительным оказалось то,  что он смотрел на нее при этом
какими-то такими глазами -  ну,  в  общем,  так смотрел,  что ей сразу стало
стыдно сидеть перед  ним  в  своем модном,  слишком коротком платье,  и  она
поняла,  что он догадывается об этом и это доставляет ему удовольствие.  Она
не поняла даже,  почему ее так смутил его взгляд, - с весны, когда она стала
носить мини-юбки,  многие посматривали на  ее  колени,  и  это  не  особенно
возмущало ее,  а  иногда было  даже приятно.  Андрей,  например,  тот  прямо
говорил,  что у нее красивые ноги,  и, когда они накануне его отъезда ездили
вдвоем купаться в Останкино,  он рисовал ее в купальном костюме, на пляже, и
ей тоже было приятно и ни капельки не стыдно.  А сейчас, с Адамяном, ей было
стыдно и нехорошо.
   Вероятно,  нужно было просто встать -  выйти на балкон,  например,  или
сесть за  стол;  но  Ника знала,  что  Адамян тотчас же  поймет,  почему она
встала,  и  получится еще хуже;  кроме того,  мама не  раз говорила ей,  что
воспитанный человек должен уметь  оставаться невозмутимым в  самой  неловкой
ситуации, делая вид, будто ничего не случилось. Скажем, если кто-то в гостях
опрокинул на себя тарелку,  то нужно держаться так, словно для тебя человек,
облитый супом, - самое обычное из зрелищ.
   Поэтому Ника и  продолжала сидеть с Доном Артуро,  делая вид,  будто не
замечает или  не  понимает его  "раздевающих",  как это называлось в  старых
романах,  взглядов, пока не вернулись остальные и стали усаживаться за стол.
И вот с таким-то человеком ей предстояло теперь ехать на море - наслаждаться
самостоятельностью!
   Почти с  ненавистью уже слушала она его застольные разглагольствования,
его  бархатный  голос,  которому  едва  уловимый  акцент  придавал  какую-то
особенную манерность,  и думала о том,  как здорово было бы поехать вместе с
Андреем.  Просто так,  совершенно по-товарищески. Она была искренна сегодня,
когда  сказала матери,  что  Андрей  нравился ей  только  "просто так";  но,
конечно,  попутешествовать по  Югу с  ним вдвоем было бы  великолепно.  Ника
вспомнила,   каким   взрослым  и   мужественным  выглядел  Андрей  в   форме
строительного отряда,  похожей на мундир кубинского милисиано,  и вздохнула,
представив,  как на  привале варила бы  что-нибудь на костре и  поддерживала
огонь, ожидая его возвращения с охоты...
   - Лягушонок,  не  спи за столом!  -  повысив голос,  сказала Светлана с
другого конца стола.
   Ника подняла голову и посмотрела на нее долгим отсутствующим взглядом.
   - Папа спрашивает, когда мы намерены выезжать.
   Ника перевела глаза на отца и рассеянно Пожала плечами.
   - Не знаю...  мне,  в общем,  все равно,  -  сказала она.  - Можно хоть
завтра.
   - Я бы лишнего не просидел,  -  сказал Иван Афанасьевич. - Завидую вам,
мне-то раньше осени не вырваться... А у нас еще, понимаете, в министерстве -
черти бестолковые -  здание заселили,  а  вентиляция до сих пор не работает.
Жарища  -   сдохнуть  можно.  И  окна,  главное,  ведь  не  открываются!  Не
предусмотрено, говорят, чтобы не портили вид фасада. А какой там вид... - он
не договорил и досадливо махнул рукой.
   Начали обсуждать застройку проспекта Калинина,  потом новую архитектуру
вообще,  потом Дон Артуро вспомнил своего дядюшку,  архитектора, убитого под
Сталинградом.  Света сказала что-то о  вышедших недавно воспоминаниях одного
из видных наших военачальников,  Иван Афанасьевич с нею не согласился,  Юрка
возразил и жене,  и тестю.  Начался довольно бестолковый спор,  который Ника
слушала со скукой и недовольством.
   - Можно собирать тарелки? - спросила она наконец, решительно поднимаясь
из-за стола.
   - Собирайте,  девочки, - обрадовалась Елена Львовна - Собирайте, сейчас
будем подавать сладкое...
   - Лягушонок,  похозяйничай сама,  я что-то устала,  - сказала Светлана,
закуривая сигарету из Юркиной пачки. - Ты ведь давно уже бездельничаешь? Вам
теперь благодать - никаких экзаменов...
   - Ничего себе "бездельничаю",  весь июнь перебирала картошку! И вообще,
не думай,  пожалуйста,  у нас тоже есть свои проблемы,  - загадочно добавила
Ника,  принимая тарелку из рук Адамяна и сдерживаясь, чтобы не посмотреть на
него.
   Она вынесла стопку грязных тарелок на  кухню,  сложила их в  раковину и
задумчиво уставилась на кран, из которого капало, очень скоро блеск никеля и
равномерные щелчки  падающих капель  навели на  нее  какую-то  сонную одурь.
Подцепив  пяткой,  Ника  выдвинула из-под  стола  треногий табурет  и  села,
принявшись считать капли.
   За этим занятием и застал ее Дон Артуро, неслышно - как на мягких лапах
- вошедший в кухню с новой порцией грязной посуды.
   Услышав  за   спиной   вкрадчивое  "разрешите",   Ника   от   испуга  и
неожиданности чуть не свалилась со своего неустойчивого сиденья.
   - Как вы меня напугали! - сказала она сердито. - Давайте я поставлю...
   - Вы не выдержали больше этого спора,  -  Адамян улыбнулся.  -  Понимаю
вас, я тоже с трудом переношу такие дискуссии.
   - Я не люблю, когда вспоминают войну, - сказала Ника. - И мама, я знаю,
совершенно не  переносит всяких  разговоров о  войне,  об  эвакуации...  мой
братик умер в эвакуации, ему не было и года. Да и к чему вообще спорить? Как
будто это имеет значение теперь, через тридцать лет...
   - Ну,  может  быть,  какое-то  значение это  имеет,  -  возразил Адамян
рассеянным тоном. Вскинув голову и щурясь, он разглядывал стоящую на полочке
старинную кофейную  мельницу с  ярко  начищенными медными  частями,  которую
Елена Львовна достала где-то  после того,  как  в  моду вошло украшать кухни
всякой старой утварью -  Может быть, это и важно... для историков... но меня
не интересуют проблемы такого рода...  и  еще меньше -  споры,  в которых ни
одна  сторона  заведомо  не  переубедит  другую.  Какая  отличная  вещь  эта
мельничка... с вашего позволения?
   Не дожидаясь ответа, он снял мельницу с полки и стал разглядывать.
   - Прекрасная вещь,  сейчас такую не достать... Правда, у меня дома есть
настоящая турецкая,  ручной работы прошлого века.  Но  и  эта хороша,  можно
получить очень тонкий помол. Вы пьете турецкий кофе?
   Ника понятия не имела о том,  что такое турецкий кофе,  но признаться в
своем невежестве постеснялась.
   - Нет, - сказала она. - Терпеть его не могу.
   - Жаль, - томно сказал Адамян, глядя на нее полуприкрытыми глазами. - Я
мог бы вам погадать... я это умею, у меня была няня-турчанка...
   - Как погадать? - спросила Ника, против воли заинтересовываясь.
   - Самым древним и самым безошибочным способом - на кофейной гуще...
   Секунду-другую Ника смотрела на  него большими глазами,  потом прыснула
от  подавленного  смеха,  как  пятиклассница.  Физик,  пианист,  тореадор  и
вдобавок ко  всему еще  и  гадалка!  Она представила себе своего элегантного
собеседника укутанным в  черную  шаль  и  почему-то  сидящим на  полу  перед
разложенным  колдовским  инвентарем  и,  не  в  силах  больше  сдерживаться,
закинула голову и расхохоталась во все горло. Засмеялся и Адамян.
   - Какая  трогательная,   жизнерадостная  сценка,  -  сказала  Светлана,
появляясь в дверях.  Руки у нее были заняты,  и зажатая в углу рта дымящаяся
сигарета заставляла ее  говорить сквозь зубы.  -  Адамян,  если ты вздумаешь
рассказывать девочке анекдоты из  своего  репертуара...  Возьми,  лягушонок!
Куда ты исчезла, мама ведь просила убрать со стола...
   - Вообрази,  Артур Александрович умеет гадать на кофейной гуще,  -  все
еще со смехом сказала Ника, принимая из рук сестры посуду.
   - Артур Александрович много чего умеет,  - холодно отозвалась Светлана.
- Где у вас чашки для компота?
   - Вон там, в правом отделении!
   Адамян,  полуулыбаясь,  перевел взгляд  со  старшей сестры на  младшую,
потом обратно.
   - Светлана Иванна, разрешите вам помочь, - произнес он нараспев.
   Светлана, не ответив ему, вышла из кухни с подносом.
   - Она на вас сердита? - с любопытством спросила Ника.
   - Не думаю. Просто плохое настроение, усталость.
   - Светка очень похудела за то время,  что я ее не видела. У нее опасная
работа?
   - Чепуха... это вы насмотрелись фильмов и начитались книг, - беззаботно
ответил Адамян.
   Ника помолчала.
   - А как вы гадаете на кофейной гуще?
   - О,  нет  ничего  проще.  Варится  крепкий  турецкий кофе  -  лучше  в
настоящей медной джезве,  но можно и просто в кастрюльке,  -  немного, всего
одна чашка...  да,  и еще чашка должна быть определенной формы... как бы вам
объяснить...   с   внутренней   поверхностью,   максимально  приближенной  к
полусферической, понимаете?
   - Круглая?  -  Ника  распахнула буфет  и  показала  маленькую  кофейную
чашечку. - Вот такая?
   - Да, да, приблизительно такая... лучше чуть побольше. Вы пьете кофе не
торопясь,  маленькими глотками и думаете о чем хотите.  Естественно - о том,
что вас в данный момент заботит, беспокоит или, напротив, радует... Затем вы
пустую чашку быстро переворачиваете от  себя  -  вот  так,  непременно левой
рукой, это очень важно - и ставите вверх дном на блюдце. И все!
   - Как - все? - разочарованно спросила Ника.
   - В  том смысле,  что от вас больше ничего не требуется.  Потом начинаю
действовать я!  Гуща, когда вы переворачиваете чашку, со дна расплескивается
на  стенки и  образует определенный узор,  истолковать который и  есть  дело
гадальщика.  В  этом  узоре  -  в  этих  коричневых  разводах,  образованных
застывшей кофейной гущей, - мне видна вся ваша судьба...
   Ника смотрела на него разинув рот. К сожалению, никаких оккультных тайн
узнать больше не  удалось,  потому что в  этот момент их позвали и  пришлось
вернуться в столовую. Там все уже было мирно, спорщики наконец угомонились и
теперь обсуждали сроки и маршрут поездки.
   - У  Артура тоже есть права,  так  что мы  можем меняться за  рулем,  -
говорил Юрка.  -  Я бы ехал без ночевки. Подменяя друг друга, можно запросто
отмахать за сутки полторы тысячи километров.  Я  в  прошлом году в  одиночку
делал девятьсот без особой усталости.
   - Зачем лететь сломя голову?  - возразила Елена Львовна. - Ну, приедете
на море днем позже - не такая уж потеря...
   - Правильно,  -  поддержал Иван Афанасьевич. - Доедете в первый день до
Белгорода,  заночуете в  тамошнем кемпинге,  как раз будет полпути.  А утром
спокойненько,  не торопясь двинете дальше,  и вечером вы уже в Крыму. Это же
опасная штука,  ребята, сколько я видел несчастий на дорогах... и сам бился,
и видел, как другие бьются... Первую свою машину - отличнейшая была "Татра",
восьмицилиндровая, с воздушным охлаждением, - я расшиб вдребезги, в Германии
еще дело было.  Не знаю,  как жив остался...  "Татра" эта по автобану давала
полтораста в час без всякой перегрузки -  красота,  идет, бывало, как зверь,
только свист слышен в воздухозаборниках, будто у нее сзади турбина...
   - Вы так вкусно рассказываете о скорости,  - засмеялся Адамян, - и в то
же время уговариваете нас ехать потихоньку...
   - Э,  сравнили!  -  Иван Афанасьевич грузно поднялся из-за стола. - Мне
тогда терять нечего было:  молодой,  без семьи...  то  есть я  хочу сказать,
семья была не со мной, - быстро поправился он, на мгновение смешавшись. - Да
и  оставалась еще  этакая,  знаете ли,  фронтовая лихость -  двум смертям не
бывать, а одной не миновать, сегодня ты жив, завтра тебя нет, тут уж было не
до осторожности. У вас дело другое, я вам обеих дочек своих доверяю!
   Он шутливо погрозил пальцем и посмотрел на часы.
   Ну,  пойду вздремну,  вы извините,  мне вечером поработать придется.  А
насчет отъезда решайте уж сами,  можете хоть завтра с  утра ехать,  если все
готово...


ГЛАВА 9

   На  следующий день  старт не  состоялся,  потому что  утром у  Светланы
начался приступ мигрени -  обычно это бывало как минимум на сутки.  Родители
уехали на работу, Юрка возился с машиной, Светлана лежала в темной комнате с
грелкой  на  голове,  Адамян  засел  за  рояль  и  негромко наигрывал что-то
элегическое -  возможно, Грига, Ника не была уверена. Самой ей заняться было
нечем, а читать не хотелось.
   Томясь бездельем,  она  побродила по  комнатам,  потом  натянула старый
тренировочный костюм, спустилась во двор и заползла к Юрке под машину. Здесь
было прохладно.
   - Тебе помочь чем-нибудь? - спросила она.
   - Чем же ты мне поможешь,  только измажешься... Ну, хочешь, так подавай
инструменты.  Не  простудись смотри на  асфальте -  а  то  подстелила бы,  в
багажнике есть брезент.
   - Ничего, асфальт не холодный...
   Некоторое время  работали  молча.  Ника  послушно  вкладывала в  Юркину
черную от масла и грязи руку то ключ на четырнадцать, то ключ на семнадцать,
то шприц,  то еще что-нибудь такое же грязное и железное.  Потом, набравшись
храбрости, спросила небрежным тоном:
   - Послушай, а тебе нравится Адамян?
   Юрка ответил не сразу -  ключ в его руке, которым он затягивал какую-то
гайку,  сорвался в  этот момент,  с силой ударив в днище;  Нике на лицо упал
кусочек сухой грязи, что-то посыпалось, едва не запорошив глаза.
   - А,  ч-черт,  -  с  болезненной  гримасой  прошипел  Юрка  и  подобрал
звякнувший об асфальт ключ.  Лишь кончив затягивать гайку и  попросив у Ники
плоскогубцы, он сказал: - Арт хороший экспериментатор...
   Ника подождала продолжения и спросила:
   - Нет, а как человек?
   - В  этом смысле я  ведь его не очень знаю,  -  опять помолчав и как бы
нехотя ответил Юрка. - Мы работаем в разных отделах, он в экспериментальном,
я в теоретическом...  Но вообще-то он парень вполне... Черт, все-таки руку я
себе расшиб порядочно. Есть у вас в машине аптечка?
   - А что? - испуганно спросила Ника.
   Юрка показал ей кровоточащую ссадину на суставе.
   - Ой,  это же  нужно сразу промыть и  продезинфицировать -  беги быстро
домой, я тут все уберу!
   - Погоди ты,  не мельтешись.  Если есть аптечка,  дай мне йод и немного
ваты...
   Ника торопливо выбралась из-под машины,  достала аптечку.  Юрка,  к  ее
ужасу,  обтер пострадавшую руку тряпкой,  намоченной в бензине, потом прижег
ссадины йодом.
   - О'кэй,  -  сказал он.  -  Знаешь, водители-профессионалы уверяют, что
бензин - отличный дезинфектант... И ведь в самом деле, никто из них не возит
с  собой  аптечек,  а  руки  они  калечат постоянно.  Бензинчиком,  говорят,
промоешь -  и  заживает как на  собаке...  А  почему он  тебя заинтересовал,
Адамян?
   - Ну,  просто...  Мы ведь едем вместе, и... просто хочется знать; кто с
тобой едет!
   - Это Светка решила его пригласить.  Пожалуй, идея оказалась удачной, с
таким попутчиком не соскучишься, - Юрка коротко улыбнулся ей и стал собирать
инструменты. - Ты иди, я тут сам закончу...
   - А ты что сейчас собираешься делать?
   - Мыться!
   - Не-е-ет, а потом?
   - Потом? Поваляюсь, почитаю, может и подремлю. А что?
   - Да нет,  ничего, - Ника мотнула головой, отбрасывая от щеки волосы. -
Просто  я  подумала,   что,  может  быть,  стоит  организовать  какое-нибудь
мероприятие. Если, конечно, Светка оживет.
   - Честно говоря,  я не особенно рвусь, - сказал Юрка, перетирая тряпкой
ключи и укладывая их в инструментальный ящик.
   - Тогда ты просто байбак! - сказала Ника и показала ему язык.
   Юрка сказал,  что язычище у нее что надо,  собрал свое хозяйство,  снял
комбинезон,  оставшись в  шортах и майке,  потом хлопнул крышкой багажника и
ушел в подъезд, насвистывая "летку-енку".
   Нике  вдруг  захотелось потанцевать,  а  потом  стало грустно Все  было
как-то не так.  Она забралась в беседку,  где по вечерам старички-пенсионеры
читали свои  газеты,  и  сидела,  раскачиваясь взад-вперед,  поджав ноги под
скамейку,  держась за  ее  края  и  без  слов  мурлыкая тот  же  привязчивый
мотивчик,  что  свистел Юрка.  Возможно,  ей  стало  грустно именно от  этой
мелодии - несмотря на легкий, беззаботный по первому впечатлению ритмический
рисунок,  она всегда казалась ей  исполненной какой-то  пронзительной тоски.
Итальянский фильм,  где  эта  безысходно-веселая "летка-енка"  проходила как
лейтмотив,  кончался  самоубийством  героини,  -  возможно,  именно  поэтому
праздничная мелодия звучала теперь так тоскливо.
   Ника сидела пригорюнившись, перестав даже раскачиваться, и очень жалела
себя.  Действительно -  вся  компания разъехалась,  Андрея  вообще унесло за
тридевять земель,  еще влюбится в  кого-нибудь там на целине.  В  романах на
целине  всегда влюбляются.  И  неизвестно еще,  что  получится из  этого  ее
путешествия, - может вообще не получиться ровно ничего хорошего.
   В  нескольких  шагах  от  беседки,  за  оградой  из  тоненьких  молодых
топольков,  на  игровой  пло