. Я
не смел еще признаться себе в этом, но верил, что мои испытания подходят к
концу.



37. ОЦЕНКА ДРУЗЕЙ

   Я скоро обнаружил,  что  одна  удача  влечет  за  собой  другие.  Перед
перерывом на лето один из родственников Чарльза Марча  поручил  мне  самое
крупное дело, какое мне приходилось до сих пор вести, и почти одновременно
я узнал, что скоро получу еще  одно  -  от  Энрикеса.  Настроение  у  меня
поднялось и, считая, что  надо  закрепить  наметившийся  перелом,  я  стал
усиленно нажимать на Гетлифа. Я решил сыграть на его лучших чувствах и  на
этот раз не дать ему уклониться от своих обещаний; все складывалось в  мою
пользу, и я намеревался заставить Гетлифа мне помочь, У нас было несколько
вполне откровенных и даже трогательных бесед. Я  сказал  Гетлифу,  что  не
могу уйти в отпуск, если у меня не будет уверенности, что в будущем году я
сумею заработать триста фунтов.
   - Вы же знаете, Л.С., что в нашем деле никогда нельзя  быть  ни  в  чем
уверенным, - заметил в ответ на это Гетлиф. - Каков, по-вашему, доход,  на
который я могу твердо рассчитывать? Каких-нибудь две-три сотни  фунтов.  А
вы сами понимаете, что  этого  хватает  лишь  на  питание.  Мне,  конечно,
удается наскрести еще немного  благодаря  случайным  делам.  Но  в  смысле
твердого  дохода  я  не  могу  рассчитывать  даже  на  то,  что   получает
джентльмен,  устанавливающий  сумму  моего  подоходного  налога.   -   Это
сопоставление повергло Гетлифа в великое расстройство, и он  помрачнел.  -
Кроме того, я подумываю о том, чтобы стать королевским  адвокатом.  А  это
значит выбросить верный кусок хлеба в  окно.  И  все  же  когда-нибудь  я,
видимо, так и поступлю! Человек не  дорожит  тем,  что  имеет.  Во  всяком
случае, скажу вам одно: если я стану королевским адвокатом, в  конторе  не
будет недостатка в делах для таких людей, как вы.
   - Но мне хотелось бы иметь их побольше уже сейчас, - заметил я.
   - Нам всем этого хотелось бы, Л.С., - укоризненно произнес Гетлиф.
   Но теперь я уже знал, как с ним вести себя.
   - Послушайте, - сказал я. - На днях я  получаю  несколько  дел.  Чарльз
Марч очень много сделал для меня - гораздо больше, чем  я  вправе  был  от
него ожидать. Не меньше сделал и Энрикес. Теперь, мне кажется, пора  бы  и
вам мне помочь. Ведь вы обещали выделить для меня несколько дел. По-моему,
настало время сдержать обещание.
   Гетлиф вдруг тепло улыбнулся и с искренней  признательностью  посмотрел
на меня.
   - Я очень рад, что вы так  ставите  вопрос,  Л.С.!  Я  уверен,  что  вы
говорите как  друг.  Люди  называют  меня  подчас  эгоистом,  и  это  меня
беспокоит. Ведь если я и поступаю как эгоист, то бессознательно. Я  пришел
бы в отчаяние, если бы это было в самом деле так. И я хочу,  чтобы  друзья
одергивали меня, когда я, по их мнению, поступаю неправильно!
   Однако на следующий день он мог рассуждать совсем иначе. Ходили упорные
слухи, - насколько они были достоверны, не знаю, - что перед  отпуском  он
обычно отказывался от дел, которые могли его задержать. Но он  отказывался
от них не в пользу способной молодежи,  а  в  пользу  пожилых  и  довольно
посредственных адвокатов, работающих помощниками у каких-нибудь светил.  Я
предполагал, что эти слухи могут соответствовать истине: Гетлиф  не  желал
уступать дорогу молодежи, стучавшейся к нему в дверь. И  все  же  я  решил
заставить его сдержать обещание!
   Я сказал Гетлифу, что не могу уйти в отпуск, и все же провел  неделю  в
родном городе, с друзьями. Переехав в Лондон, я продолжал  поддерживать  с
ними связь. Джордж Пассант раз в квартал регулярно навещал меня; сам же  я
ездил на родину только однажды, на несколько дней, в связи с одним  мелким
делом в Мидлендском судебном округе, которое предложил  мне  Иден.  Многим
мое  поведение  казалось  необъяснимым,  и  они  считали   меня   черствым
человеком.
   Но это было не совсем верно.  Я,  конечно,  не  лишен  странностей,  но
способен на глубокую привязанность -  моя  дружба  с  Джорджем,  как  и  с
другими моими приятелями, окончится только со смертью. Я избегал приезжать
в родной город по  многим  причинам:  отчасти  -  из  экономии,  чтобы  не
тратиться на дорогу; отчасти - не желая создавать  впечатление,  будто  я,
как собачонка,  бегаю  за  Шейлой;  отчасти  -  инстинктивно  стремясь  не
показываться никому на глаза, пока не добьюсь успеха. Но главная  и  самая
простая причина заключалась в том,  что  ни  Джордж,  ни  остальные  члены
кружка не  стремились  видеть  меня.  Они  любили  меня,  гордились  мною,
радовались каждому моему успеху, но, увы, я оторвался от их жизни, не  был
в курсе их тайн, и теперь мое появление стесняло  их,  воспринималось  ими
чуть ли не как  вторжение  чужака.  Не  удивительно  поэтому,  что,  когда
августовским вечером поезд подходил к  вокзалу,  настроение  у  меня  было
крайне удрученное. Я смотрел из вагона на дома, четко вырисовывающиеся  на
фоне ясного вечернего неба; в  здании  вокзала,  среди  красных  кирпичных
стен, все так же пахло серой, как и тогда, когда я возвращался домой после
обедов в корпорации. Сердце у меня почему-то сжалось. Джордж, равно как  и
остальные члены кружка, приветствовал  меня  так,  словно  я  был  героем,
вернувшимся после победы. Но их чрезмерная убежденность  в  том,  что  мне
уготовано блестящее  будущее,  только  ухудшила  мое  и  без  того  унылое
настроение. Я начал сердито возражать. Мне просто повезло, сказал я, вот и
все, но я как был, так и остался безвестным молодым человеком. Правда, мне
посчастливилось найти  хороших  друзей,  а  в  установлении  отношений  со
стряпчими немного помогло то, что я выгляжу старше своих  лет.  Но  только
предстоящие два года покажут, на что  я  способен.  Поэтому  торжествовать
слишком рано. Однако Джордж не желал слушать мои возражения и тупо  кричал
свое. Нет, кричал он, его не проведешь: выпить все  равно  придется.  Пили
все охотно. Теперь члены кружка были менее стеснены в средствах  и  потому
вообще пили больше, чем прежде. Конечно, они предпочли бы кутить на ферме,
без посторонних, каким я уже стал для них, но они и здесь с  удовольствием
пили и веселились. Я тоже пил, но мне было грустно.
   По окончании, пиршества мы с Джорджем пошли к нему домой. Я начал  было
расспрашивать его о наших общих друзьях и вдруг  почувствовал,  что  между
нами возникла стена. Джордж легко и охотно болтал со мной обо всем,  кроме
кружка. Я спросил его о Джеке, который почему-то не пришел встретить меня.
   - О, дела у него идут великолепно, - ответил Джордж и поспешно  перевел
разговор на другую тему.
   Зато Джордж сам заговорил о моей  давнишней  приятельнице  Мэрион.  Она
была помолвлена и готовилась к свадьбе.  Джордж  не  знал  ни  жениха,  ни
подробностей их романа, он лишь мельком видел Мэрион, но слышал,  что  она
очень счастлива.
   Казалось бы, я  должен  был  порадоваться  за  нее.  Но  радости  я  не
почувствовал. Щемящая тоска, охватившая меня; когда я услышал эту новость,
показывала,  сколь  ненасытен  может  быть  человек.  И  как  тяжело   ему
расстаться с любовью, которая встретилась на его пути! Я не  видел  Мэрион
полтора года, сердце мое безраздельно принадлежало другой, и  все  же  мне
было больно терять ее. Это лишь усугубило грустное настроение,  овладевшее
мной по возвращении в родные края.
   Но вскоре меня немного развеселил забавный ленч у  Найтов.  В  то  лето
никакие бури не омрачали моих отношений с Шейлой: она  держалась  со  мной
хоть и без особой теплоты, но дружески и не  дразнила  меня  рассказами  о
своих поклонниках. Мой успех был ей приятен.  За  ленчем  она  подшучивала
надо  мной,  называя  астрономические  цифры  гонораров,  которые  я  буду
получать, и перечисляя  почести,  которыми  я  буду  осыпан.  Ей  все  это
казалось безумно смешным.
   Однако это вовсе не казалось смешным ее отцу и  матери.  Наоборот,  они
относились к таким вещам вполне серьезно. И во время ленча я заметил,  что
они стали смотреть на меня как на человека, заслуживающего уважения.
   Шейла начинала тревожить их. Миссис Найт не обладала интуицией и потому
не могла догадаться, что же неладно с  дочерью.  Весь  ее  жизненный  опыт
сводился к прозаическим фактам  супружества.  Шейле  исполнилось  двадцать
четыре года, но, как и  мне,  ей  часто  давали  все  тридцать.  Однако  о
замужестве, несмотря на ее бесконечные флирты, не было и речи. Никто к ней
последнее время не заходил - вот только я пришел на этот  ленч.  В  глазах
миссис Найт положение создавалось угрожающее. А ее супруга  судьба  дочери
волновала уже давно - с тех пор, как Шейла стала взрослеть, но он подавлял
в себе тревогу, ибо был слишком эгоистичен и самовлюблен  и  прежде  всего
заботился о своем покое.
   Вследствие этого родители Шейлы склонны были принять меня если и  не  с
распростертыми   объятиями,   то,   во   всяком   случае,   без    особого
неудовольствия. Мистер Найт пошел даже дальше. После ленча он повел меня в
розарий, предложил сигару и, когда мы сели на складные стулья, завел  речь
о знаменитых адвокатах. Придвинувшись  поближе,  мистер  Найт  то  и  дело
искоса  поглядывал  на,  меня  из-под  полуопущенных   век.   Он   проявил
удивительную  осведомленность  и  поистине  гетлифовскую  напористость   в
вопросе  об  адвокатских  гонорарах.  Мне  еще  не  приходилось  встречать
человека, который так хорошо разбирался бы в  финансовых  проблемах  чужой
для  него  профессии.  Не  задавая  мне  прямых  вопросов,  он  высказывал
предположения о том, как  будет  расти  мой  доход  и  из  чего  он  будет
складываться - какую часть составят гонорары за  выступления  в  Верховном
суде, какую - в других судах Лондона и на выездных сессиях. Так, незаметно
мистер Найт продвигался к своей цели.
   - Ведь вам, наверно, придется выступать на выездных сессиях?
   - Да, если появятся такие дела.
   - Э, всему _свое время_! Всему свое! - заметил мистер  Найт,  задумчиво
глядя куда-то в сторону, на одну из роз. - Значит, вам, вероятно, придется
выступать на выездных сессиях и в наших краях?
   Я согласился, что такая перспектива вполне возможна.
   - Если это случится, - как бы невзначай заметил мистер Найт, -  и  если
вам понадобится  укромный  уголок,  чтобы  спокойно  посидеть  над  своими
бумагами, приезжайте без стеснения к нам.
   Я понял, к чему он клонит. Во всяком случае, я надеялся, что  это  так.
Но дальнейшие слова мистера Найта посеяли во мне сомнение. Бросив на  меня
очередной взгляд исподтишка, он продолжал!
   - Вам тут никто не помешает. Никто. Жена и  дочь  на  это  время  могут
поехать погостить к родственникам. А я уж никак вам не  помешаю.  Я  очень
устаю. И сплю целыми днями и ночами.
   Почему вдруг он сказал, что Шейла  с  матерью  отправятся  погостить  к
родственникам, спрашивал я себя, когда  мы  возвращались  к  дамам.  Может
быть, не успев одной рукой мне что-то дать,  он  другой  рукой  уже  хотел
отнять это? А может быть, он сказал это просто так, без всякого умысла?
   Шейла в этот день была очень оживлена и покладиста, и я  был  счастлив.
Перед моим уходом мы погуляли с ней по дорожкам. Я впервые познавал  науку
респектабельного ухаживания.
   Осенняя судебная сессия 1929 года  принесла  мне  даже  больше,  чем  я
надеялся. Я  проиграл  дело,  которое  мне  подсунул  Перси,  но  заставил
противную сторону как следует попотеть, чтобы одержать победу,  и  добился
того, что мой клиент понес лишь незначительный урон. Оценивая исход  дела,
Перси признал, что клиент мой понес даже меньший урон, чем он ожидал, да и
вообще при подобном нарушении контракта  вряд  ли  можно  достичь  лучшего
результата.  Второе  дело,  предложенное  мне  Энрикесом,  было  столь  же
бесспорным, как и первое, и я выиграл его.  Однако  в  денежном  отношении
самым выгодным оказалось дело, по которому мне даже не пришлось  выступать
в суде. Попало оно мне в руки от одного  из  знакомых  Марча  перед  самым
перерывом на лето. Защиту возглавлял королевский адвокат. Один из  агентов
строительной  фирмы  "Говард  и  Хэйзлхерст"  предъявил  ей  иск,   требуя
выплатить комиссионные, на которые формально он имел право, но  которые  с
точки зрения здравого смысла были совершенно неоправданны. Иск  так  и  не
дошел до суда, ибо стороны согласились на компромисс. Ввиду участия в деле
королевского адвоката гонорар был определен в сто пятьдесят  гиней,  и  по
существующему положению две трети этой суммы получил я.
   После этого, еще до  окончания  осенней  сессии,  мне  удалось  наконец
одержать одну победу в своей длительной борьбе с Гетлифом. Я не переставал
напоминать ему о том, что  он  обещал  передать  мне  некоторые  дела;  то
решительным, то дружеским, то укоризненным тоном я твердил ему о том,  что
до сих пор не заработал при его содействии ни одного фунта.  Вообще  я  не
люблю быть назойливым, но мне доставляло удовольствие быть  назойливым  по
отношению к Гетлифу. В этой борьбе чаша весов склонялась то в одну,  то  в
другую сторону. Гетлиф давал новые  обещания;  затем  выяснялось,  что  он
слишком занят и не может разобраться в делах; потом он чуть не со  слезами
на глазах ссылался на свой  долг  перед  клиентами;  в  следующий  раз  он
предлагал мне ничтожный гонорар  за  работу  по  подготовке  какого-нибудь
очень крупного дела. Наконец в один прекрасный день, в декабре, физиономия
его вдруг расплылась в блаженной улыбке.
   - А вы знаете, скоро к нам  приедет  старик  Хертон-Джонс!  (Так  звали
одного стряпчего.) Это значит, что у Герберта  прибавится  работенки.  Так
вот, Л.С., я намерен кое-что сделать для вас. Я скажу Х.-Д., что у меня  в
конторе есть человек, способный справиться с делом  не  хуже  меня.  Вы  и
представить себе не можете, Л.С., как я  рад,  что  могу  что-то  для  вас
сделать! Вы заслужили это, Л.С., вполне заслужили!
   Он посмотрел мне прямо в глаза и крепко пожал руку.
   Обещание было выполнено.  Стряпчий  Хертон-Джонс  поручил  мне  дело  с
гонораром в двадцать гиней, которое должно было слушаться в суде Западного
Лондона,  -  первоначально  оно   было,   конечно,   предложено   Гетлифу.
Впоследствии, когда я подружился с Хертон-Джонсом, он пересказал мне  свой
тогдашний разговор с Гетлифом, который выглядел приблизительно так:
   - Послушайте, Х.-Д., вы непременно хотите, чтобы я взялся за это  дело?
Не поймите меня неправильно. Я вовсе не гнушаюсь делами, которые слушаются
в суде графства. Чья бы вода ни лилась, лишь бы на нашу мельницу,  а  ведь
вы знаете не хуже меня, Х.-Д., что я беден. Но у меня в конторе есть  один
славный малый... Не скажу, чтобы он мог хорошо  справиться  с  делом,  но,
пожалуй, вытянет. Должен признаться, Элиот мне по душе! Он, правда, еще не
проявил себя должным образом. И я вовсе не утверждаю, что  он  созрел  Для
такого дела, но...
   Хертон-Джонс неплохо знал Гетлифа и потому  безбоязненно  передал  дело
мне. Я день повоевал в суде, и стороны пришли к соглашению,  в  результате
которого мои  клиенты  сэкономили  изрядную  сумму.  Гетлиф  чистосердечно
поздравил меня.
   Прошло немало времени, прежде чем я получил от него новое дело. Но, так
или иначе, к весне 1930 года я сумел многого добиться. Перси решил, что на
меня можно делать ставку; Энрикес и Харт одобрительно отзывались обо мне в
кругу  друзей  Марча;  Хертон-Джонс  прибег  к  моим  услугам  по   одному
уголовному  делу,  довольно  скучному  в  плане  юридическом,  но   крайне
интересному в плане  психологическом.  Работа  начала  поглощать  все  мое
время. У меня  было  так  много  дел,  что  в  начале  лета  я  даже  стал
отказываться от приглашений на званые обеды.
   Летом неожиданно пришло письмо от Мэрион. В свое время я поздравил ее с
помолвкой, а потом слышал, что она вышла замуж. Сейчас Мэрион писала,  что
ей хотелось бы повидаться со мной. У  меня  мелькнула  мысль,  польстившая
моему самолюбию, что с Мэрией что-то стряслось и она решила обратиться  ко
мне за помощью. Но при первом же взгляде на нее, когда  она  вошла  в  мою
квартиру, я вынужден был отбросить эту  мысль.  Она  прекрасно  выглядела,
глаза у нее сияли, она похорошела и была великолепно одета, хотя на  плече
ее жакета, как и следовало ожидать, белело пятнышко - не то пудра,  не  то
перхоть.
   - Лучше бы спросили о  чем-нибудь!  -  проворчала  она,  когда  я  стал
счищать это пятнышко.
   - Пожалуй, нет смысла спрашивать, счастливы ли вы, - заметил я.
   - Думаю, что нет, - согласилась она.
   Ей не терпелось рассказать о себе,  и  прежде,  чем  мы  отправились  в
ресторан обедать, она подробно описала, как все произошло.  Она  встретила
Эрика на театральном фестивале и тотчас безумно влюбилась в него: по  уши,
как выразилась она. А Эрик влюбился в нее. Они так  полюбили  друг  друга,
что решили пожениться. По словам Мэрион, Эрик был скромный, стеснительный,
но очень энергичный. О том, что он очень богат, она  узнала  только  после
помолвки.
   - Прекрасный пример того, как реалистично женщины смотрят  на  вещи,  -
пошутил я.
   Мэрион запустила в меня книгой.
   Живут они у себя в имении, в Саффолке. Все  идет  превосходно,  заявила
Мэрион, и скоро у нее будет ребенок.
   - Чего тянуть? - задорно заключила она.
   - Должен признаться, я вам завидую, - сказал я.
   Мэрион улыбнулась.
   - Вам тоже надо бы жениться, мой мальчик!
   - Возможно, - уклончиво ответил я.
   - Неужели вы собираетесь жениться на этой  женщине?  -  вдруг  спросила
она.
   Я ответил не сразу.
   - По крайней мере надеюсь, - сказал я наконец.
   - Это будет трагедия, - заметила Мэрион. - Поймите сами.  Вы  же  умный
человек! Неужели вы не видите, что из этого получится?  Она  погубит  вас!
Поверьте мне, Льюис, она ведь уже не девчонка!
   Я покачал головой.
   - Ненавижу ее! - вдруг взорвалась Мэрион. - Если бы я знала,  что  могу
отравить ее и это сойдет мне с рук, я бы не задумываясь это сделала!
   - Вы не знаете о ней того, что знаю я.
   - Зато я вижу, что она с вами сделала! Не  подумайте,  дорогой,  что  я
сама имею на вас какие-то виды. Эрика я никогда не  разлюблю.  Но  в  моем
сердце остался уголок и для вас. - Она улыбнулась мне почти с  материнской
нежностью. - Эрик, конечно, превосходный муж, каким вы никогда бы не были,
- заметила она. - И все же я едва ли встречу другого такого человека,  как
вы!
   На прощание она нежно поцеловала меня.
   "Приехала, чтобы показать, как она счастлива, - подумал я. - Что ж, это
ее право!" Я не  сердился  на  нее.  Просто  я  лишь  острее  ощутил  свое
одиночество. И стал подумывать о том, что пора и мне жениться.
   Как я  честно  признался  Мэрион,  меня  никогда  не  покидала  надежда
жениться на Шейле. Правда, с того дня, когда я сделал ей предложение, я ни
разу больше не заговаривал о браке. Но она, конечно, знала, что  намерение
мое неизменно, хотя  гордость  и  не  позволяет  мне  докучать  ей  своими
домогательствами, и что для нашего брака  требуется  только  ее  согласие.
Собственно говоря, в последнее  время  мы  не  раз  толковали  о  будущем.
Казалось, Шейла все больше и больше уделяла мне внимания в  своих  мыслях,
письма ее бывали порой теплыми и задушевными. Однажды она призналась мне -
это было признание, вырвавшееся из глубины ее скованного сердца: "С  тобой
я не чувствую себя счастливой. Но ты даешь мне надежду, и  я  не  уйду  от
тебя!"
   Эти слова Шейлы привели меня в такой восторг, какого не вызвало бы даже
откровенное признание в любви, входящее от  другой  женщины.  Я  надеялся,
верил и надеялся, что узы, связывающие нас, достаточно сильные, что  Шейла
не сбежит от меня и выйдет за меня замуж. Теперь брак  наш  стал  реальной
возможностью. В начале июля 1930 года  я,  как  всегда,  произвел  подсчет
своих доходов. За минувший год я  заработал  около  четырехсот  пятидесяти
фунтов. А дела  все  поступали  и  поступали.  Теперь  я  уже  твердо  мог
рассчитывать на вполне приличный заработок. Более  того:  даже