и  в  том,  что
ельцинский режим просуществует хотя бы  отпущенный  ему  по  конституции
срок.
   - Что касается слухов о моей отставке, - говорил, например, Путин,  -
то  сам  факт  ясен:  президент  четко  заявил,  что  он  не  собирается
баллотироваться на третий срок. Значит, мы с вами понимаем, что  будущий
президент, конечно, на этом месте захочет иметь  квалифицированного,  но
преданного ему человека. Ясно, что мне придется уйти.  Борис  Николасвич
знает, что я к этому  отношусь  совершенно  спокойно.  Для  меня  это  -
интересная  и  почетная  страница  в  жизни,  которая   когда-то   будет
перевернута... Что для России необычайно важно: ФСБ  должна  сохраниться
как единая, мощная, исключительно федеральная и  вертикально  образуемая
система. Таких структур сейчас немного... После того как  его  ответ  на
мой первый вопрос занял почти полчаса (при том что я  точно  знала,  что
все эти полчаса пошлейших рассуждений  о  роли  доблестных  органов  мне
придется выбросить как абсолютно несъедобные для публикации), я  всерьез
заволновалась. Я четко знала, что в оставшиеся на моей  кассете  полчаса
мне надо раскрутить Путина на разговор о том, кто в реальности руководит
страной -  Ельцин  или  премьер  Примаков,  на  которого  из-за  болезни
президента возлагалось все больше полномочий главы государства.
   Пришлось перейти к делу безо всяких прелюдий.
   Я резко прервала поток чекистского сознания:
   - Как часто вы сейчас лично общаетесь с президентом?
   - Примерно раз в месяц... - честно сознался в чудовищном  для  страны
факте шеф главной спецслужбы государства.
   - А с премьером Примаковым - чаще, чем с президентом?
   - Да, чаще, - с искренностью Павлика  Морозова  ответил  Путин.  -  В
неделю раза четыре бывает. Иногда чуть пореже - раз в неделю. А бывает -
и через день...
   - То есть все текущие оперативные вопросы вы решаете с Примаковым?  -
безмятежным тоном уточнила я.
   Путин с готовностью подтвердил:
   - Да, текущих оперативных вопросов так много  бывает  -  и  по  линии
МИДа, и  по  линии  Министерства  экономики,  и  по  линии  Министерства
обороны, и по линии  внешнеэкономических  связей,  и  по  линии  военной
контрразведки. Поэтому Евгений Максимович звонит  мне  и  на  работу,  и
домой, а если у меня есть необходимость, то я тоже всегда ему звоню...
   И тут я, наконец, задала главный вопрос, очевидно вытекавший  из  его
предыдущих ответов:
   -  Таким  образом,  вы  сейчас   напрямую   подчиняетесь   Примакову?
Получается, все президентские функции оперативного управления силовиками
переданы главе правительства?
   Поняв, что сам загнал себя в угол, Путин попытался запутать следы:
   - У нас никаких сложностей  здесь  нет!  Мы  замыкаемся  напрямую  на
президента. Это никак не мешает главе правительства работать  с  нами  в
оперативном режиме...
   Но  после  его  предыдущей  откровенности  насчет  месячного   лимита
контактов  с  президентом  Ельциным  все  эти   слова   звучали   вполне
бессмысленно.
   Путин признался в главном: Примаков,  пользуясь  слабостью  Кремля  и
болезнью президента, уже совершил в стране ползучий переворот и де-факто
получил президентскую власть. И главное - власть над спецслужбами. И то,
что Путин так спокойно в этом признавался, свидетельствовало либо о  его
глубоко пораженческих настроениях, либо о надежде  найти  общий  язык  с
новой  властью  -  например,  на  почве  возрождения  спецслужб.   Благо
ведомства,  выходцами  из  которых  они  с  Примаковым  являлись,   были
родственными.

***

   Ответ Путина на мой вопрос о скандальной пресс-конференции Литвиненко
и других офицеров ФСБ, заявивших, что прежнее руководство ФСБ заставляло
их готовить покушение на Березовского, был тоже предельно любопытен:
   - Лично я для себя не исключаю, что эти люди  действительно  запугали
Бориса Абрамовича Березовского. На  него  ведь  уже  было  покушение.  И
поверить в то, что готовится  еще  одно  покушение,  ему  было  легко  и
просто. Но лично я считаю, что с помощью этого скандала  офицеры  просто
обеспечивали себе рынок труда на будущее. Ведь кое-кто  из  них  даже  в
охране у него подвизался.
   Чуть подумав, он добавил:
   -  А  история  с  пресс-конференцией,   о   которой   вы   вспомнили,
свидетельствует о внутреннем  нездоровье  нашей  системы.  Поэтому  я  и
ликвидировал целиком это подразделение, в котором возник скандал...
   На этом интервью, по идее, можно было бы и заканчивать.

***

   Но оставалась еще одна  важная  тема  (которая  сегодня,  кстати,  не
потеряла  актуальности,  а  даже  приобрела  еще  большую):  откровенное
покровительство со стороны  российских  спецслужб  и  правоохранительных
структур русских фашистов. То есть в открытую их, разумеется,  никто  из
госчиновников  не  поддерживал.  Однако  Генпрокуратура,   МВД   и   ФСБ
откровенно саботировали все  попытки  возбудить  уголовные  дела  против
политиков-антисемитов, по сути, открыто призывавших к погромам.
   Во время недолгого царствования Примакова и его левого  правительства
они, как нетрудно вспомнить,  оживились  чрезвычайно.  Первым  отличился
Макашов, выступивший с тошнотворным призывом мочиться  в  окошко  жидам.
При этом Генпрокуратура во главе  со  Скуратовым,  игравшая  на  стороне
Примакова,  делала  все,  чтобы  не  дать  ход  уголовному  делу  против
шовинистов.  Она  умудрилась  возбудить  против  Макашова  дело  не   за
откровенно антисемитские заявления и призывы, а  по  совершенно  другой,
заведомо недоказуемой  статье  -  Призывы  к  насильственному  свержению
строя.
   Я спросила Путина, не считает ли он это прямым саботажем.
   Ответ его был крайне осторожным, но там содержался, хоть и трусливый,
но намек на правду:
   - Я не думаю,  что  в  позиции  Генпрокуратуры  как  государственного
института  есть  хотя  бы  намек   на   то,   чтобы   противодействовать
расследованию   по   конкретным   уголовным   делам.    Но    во    всех
правоохранительных органах - и МВД, и прокуратуре, и  ФСБ  -  тоже  люди
работают. И у всех этих людей есть какая-то позиция...
   - Какая-то позиция - это антисемитская? - поинтересовалась я.
   - Нет-нет, я сказал какая-то, - испугался сам себя Путин. И  принялся
долго и многословно защищать Генеральную прокуратуру от всех  обвинений,
оправдывая ее процессуальными и законодательными сложностями.

***

   Самое обидное, что делал он  это,  ничуть  не  жалея  места  на  моей
пленке, которая стремительно и  неумолимо  летела  к  концу!  Быстренько
взвесив в уме приоритеты, я цинично перевернула кассету и  стала  писать
Путина на Немцова. В смысле - затирая последнего.
   Матеря себя мысленно за непрофессионализм (ну могла же в конце концов
попросить у кого-нибудь из коллег запасную кассету!), вслух  я  отчаянно
пыталась спровоцировать Путина хоть на какие-то яркие заявления, которые
могли бы стать ньюсом интервью. Причем - поскорее, чтобы уцелел хотя  бы
кусочек Немцова!
   - Если вы не в силах наказать  человека,  который  перед  телекамерой
говорит: Бей жидов, - может быть, тогда вам лучше прямо признаться,  что
у вас нет власти, и уйти?! - переспросила я.
   Этим вопросом я его, наконец, достала. Провокация сработала блестяще.
Путин от обиды прямо-таки надулся, его глаза засверкали, челюсть  нервно
задвигалась и он едва не стукнул кулаком по столу:
   - Что вы хотите?  Чтобы  мы  действовали  вне  рамок  закона?!  Тогда
верните Железного Феликса на площадь! Только не пищите  тогда  потом!  И
давайте тогда вернемся к тридцать седьмому году!

***

   Таким образом, в этом странном, случайном интервью, взятом  буквально
от нечего делать декабре  1998  года,  мне  удалось  совершить  короткое
путешествие в будущее и  подсмотреть  Путина  образца  2000-2003  годов,
мочащего в сортире чеченцев и дающего  по  башке  олигархам  и  их  СМИ.
Причем делающего это  от  собственного  же  бессилия.  Бессилия  сделать
что-то эволюционным путем.
   Уже тогда, на посту директора ФСБ, он хоть и для красного словца,  но
с явным удовольствием примерял железную шинель Феликса. Которая, правда,
пока, к счастью, оказалась ему слегка не по росту.
   Что же до фашистов и экстремистов, то президент Путин  не  только  не
справился  с  ними,  но  стал  достойным  правопреемником  той,  старой,
примаковско-скуратовской Генпрокуратуры, которую он так робко критиковал
в  моем  интервью.  Сегодня,  как  и  прежде,  представители   спецслужб
патронируют рассадники молодых фашистов, а не борются с  ними,  как  это
предписывает   закон.   Организованные    отряды    скинхедов    открыто
терроризируют столицу - не говоря уже  о  провинции.  А  мои  армянские,
азербайджанские  и  еврейские  друзья  жалуются  мне,  что  уже   боятся
отпускать своих детей в московское метро и переходы, где фашисты  только
за 2002 год убили нескольких  и  искалечили  несколько  десятков  черных
подростков. Так что власть, похоже, как и прежде, старается использовать
фашистов в своих целях - только теперь, видимо, чтобы напугать общество:
если не Путин - то бритоголовые.
   Возвращаюсь к моему драматическому интервью  с  директором  ФСБ.  Так
вот, главная драма заключалась не в его откровениях, а в том, что  очень
скоро все два часа пленки закончились. А раззадоренный  Путин,  которому
вдруг  стало  обидно,  что  его  уличили  в   безвластии   и   безволии,
остановиться уже  не  мог  и  все  говорил  и  говорил...  Мне  пришлось
поставить диктофон на паузу, чтобы мигающий  огонек  микрофона  создавал
для него уважительную иллюзию записи...
   В общем, Немцова мне тогда спасти так и не удалось.  Путин  съел  все
без остатка. В смысле, конечно, не самого Немцова, а его интервью.
   Изящный выход  из  неловкой  ситуации  с  бедным  Борисом  Ефимовичем
подсказала мне Маша Слоним. Когда она работала в Лондоне на  телевидении
Би-би-си, ей как-то раз пришлось  брать  интервью  у  министра  искусств
Великобритании. А камера сломалась. Настолько неожиданно, что после двух
часов беседы она обнаружила, что не записалось вообще  ни  слова.  Тогда
Слоним без обиняков заявила министру: Простите, но это была  генеральная
репетиция!
   Формула  генеральная  репетиция  Немцову  понравилась,  и  он  охотно
наговорил мне все свои мысли еще раз.
   Я до сих пор еще никогда не признавалась будущему лидеру Союза правых
сил, какому чудовищному политическому надругательству я его в тот момент
подвергла. Видимо, оправдаться я могла бы только тем,  что  моя  кассета
инстинктивно  предопределила*  тот  самый   исторический   выбор   между
либерализмом и авторитаризмом, который потом сделала и вся страна.

***

   Но самым забавным приключением, сопровождавшим мое тогдашнее интервью
с главным  чекистом  страны,  стало  все-таки  не  заочное  насилие  над
ростками демократии в лице Бориса Ефимовича, а обед, который после этого
мне предстояло провести наедине с Владимиром Владимировичем.

* Все же, вероятно, имелось в виду слово предвосхитила.; - )

Как Путин кормил меня суши.

   Итак, в конце декабря 1998 года я отправилась на свидание с  Путиным.
Выйдя из здания Известий, я  обнаружила,  что,  конечно  же,  по  своему
обыкновению, опаздываю минут на  десять  (как  впоследствии  выяснилось,
патологическая страсть к опозданиям - это практически единственное,  что
у нас есть с Путиным общего).
   Но в тот момент меня гораздо больше тревожила  мысль  не  о  времени,
а... о деньгах. По дурацкой привычке я никогда не позволяю  ньюсмейкерам
платить за меня в ресторанах. А тут речь шла о главном чекисте страны. И
я всерьез подумывала о том, чтобы понта  ради  расплатиться  и  за  него
тоже. Я быстренько прикинула, во сколько может обойтись обед на двоих  в
ресторане Изуми: наверное, долларов в двести... Ни копейки русских денег
при себе не оказалось, так что надо было срочно искать обменник.
   Прибитые кризисом банки работали кое-как. По закону подлости  у  меня
не нашлось даже мелких денег на  такси,  так  что  от  одного  закрытого
обменника к другому я ковыляла через нечищеные сугробы и гололед.
   Если кто не знает, сообщаю: девушкам ходить зимой  пешком  по  Москве
строго противопоказано. Это доказал мой правый каблук,  с  омерзительным
хрустом отломившийся ровно у третьего  обменника.  Сердобольный  кассир,
обменяв мне деньги, выбежал из-за своей  стойки  и  с  помощью  каких-то
подручных средств  (кажется,  дырокола)  попытался  кое-как  присобачить
каблук на место. Причем из-за спешки делал он это прямо на мне, так  что
я в тот момент прекрасно поняла, что чувствует лошадь, когда ее пытаются
подковать. Но все муки оказались напрасными.
   Никакой обувной мастерской  поблизости  не  было.  Обувного  магазина
тоже. Я опаздывала уже на двадцать пять минут и  решила,  что  приличней
все же прискакать на одном каблуке, чем не явиться вовсе.
   Так, опоздав почти на полчаса, я - видимо, подсознательно  -  заранее
отомстила президенту Путину за будущие мучения ожидающих его  министров,
журналистов и глав государств.
   Таксист довез меня до Спиридоновки, и  я  опознала  нужное  место  по
выразительным людям в штатском, пасущимся вокруг Мерседеса  (всего  лишь
пятисотого).
   Меня встретил Игорь Сечин, которого я все время, раз за разом, упорно
принимала за охранника - из-за его характерного лица и прически.
   - Елена Викторовна! Владимир Владимирович уже внутри,  он  давно  вас
ждет...
   С  этими  словами  будущий  кремлевский  серый  кардинал  почтительно
пропустил меня внутрь, а сам остался снаружи стоять на карауле.

***

   Как только я вошла в ресторан, то сразу  поняла:  это  место  создано
специально для меня! То есть специально для девушки,  у  которой  правый
каблук аккуратно лежит в правом кармане пальто. Дело в том, что в  Изуми
тогда было принято снимать обувь. Так что в отдельный кабинет, где  меня
поджидал директор ФСБ, я вошла уже в полном порядке. То есть босиком.
   Он (разумеется, тоже босиком) сидел за низеньким, настоящим  японским
столиком с небольшой нишей в полу для ног, на специальной  низенькой  же
скамеечке. Путин каким-то непостижимым для меня образом умудрился  очень
компактненько там уместиться. Я же  себя  чувствовала  как  Гулливер  на
мебели для лилипутов: пристроить коленки было катастрофически некуда,  а
уж о том, чтобы удобно поесть в такой позе, не могло быть и речи.
   Кое-как угнездившись боком, я принялась пытать Путина:
   - Слушайте, я заметила, что в ресторане, кроме нас  с  вами,  нет  ни
одного посетителя. А снаружи что-то слишком мало охраны.  Признавайтесь,
вы что, здесь весь район, что ли, зачистили ради этого обеда?
   - Да ну что вы! - стал оправдываться Путин. - Я  просто  заказал  нам
столик, и все... Имею же я право хоть иногда,  как  нормальный  человек,
просто  пойти   пообедать   с   интересной   девушкой,   с   талантливым
журналистом... Или вы думаете, что раз я директор ФСБ, то со мной  такое
никогда не случается?
   - И часто с вами  такое  случается?  -  полюбопытствовала  я.  Тут  я
почувствовала, что мой вполне шутливый вопрос Путин понял как-то слишком
лично - по его губам пробежала  какая-то  стеснительная  полуулыбка,  он
лукаво опустил глаза и с выражением кающейся Марии Магдалины проронил:
   - Да нет... Не очень...
   С нарочитой поспешностью я постаралась направить разговор  в  деловое
русло.
   - Я вот все пыталась у вас спросить во  время  интервью,  но  вы  все
время уходили от ответа...  Понимаю,  что  вы  считаете  некорректным  в
официальном интервью ругать Генпрокуратуру, но сейчас, не для печати, вы
можете мне объяснить, что происходит? Они, по нашей информации,  готовят
какое-то уголовное дело против  института  Гайдара  и  против  остальных
людей, проводивших приватизацию...
   - Егор Тимурович - наш друг.  Мы  его  очень  уважаем.  И  ценим  его
заслуги. Так что я считаю вообще  недопустимым  такие  вещи...  -  начал
вдруг Путин выспренно говорить от лица какого-то сообщества мы.
   Я решила ставить вопросы максимально примитивно, чтобы заставить  его
все-таки дать четкий ответ.
   - Хорошо. Но если Гайдар -  ваш  друг,  а  Генпрокуратура  собирается
возбуждать против него и его соратников уголовные дела, получается,  что
в Генпрокуратуре засели ваши враги?
   - Получается, что так, - спокойно ответил Путин.
   - И что вы будете с этим делать?
   - Работать, - с особым нажимом проговорил он.
   Принесли саке.
   Путин оживился:
   - Леночка, ну что вы все о политике  да  о  политике!  Давайте  лучше
выпьем!
   Когда я честно объяснила, что вообще  никогда  ничего  не  пью  из-за
аллергии на алкоголь и что  мой  папа  в  шутку  называет  меня  за  это
абстинентом, Путин явно не поверил и слегка обиделся.
   Натужно улыбнувшись, он обратился к прислуживавшей нам  официантке  и
подмигнул:
   - Боится, что сейчас ка-а-ак напьется пьяной!
   Меня  просто  передернуло  от  этой  идиотской  шуточки  подзаборного
пошиба.
   Путин это явно сразу заметил и виртуозно  сменил  тему,  постаравшись
заговорить о чем-то близком мне:
   - Вот вы сказали про своего папу. А кто ваш папа по профессии, где он
работает?
   - Какой прокол! Неужели вам не  дали  объективку  на  журналистку,  с
которой вы встречаетесь?! - засмеялась я.
   Директор ФСБ довольно улыбнулся и ничего не ответил.
   -   Мой   папа   работает   в   институте   со   сложным    названием
Союзморниипроект, - начала было объяснять я. - Они разрабатывают...
   - Знаю-знаю, - перебил меня Путин. - У них есть сильный  конкурент  в
Ленинграде - Ленморпроект. Вот вы спросите вашего папу, он знает! У  них
там сейчас непростая ситуация...
   Я просто- таки опешила  от  такой  внезапной  осведомленности  о
довольно узкой профессиональной сфере моего отца.
   - А мой отец живет в Питере...  -  с  какой-то  неожиданной  теплотой
сказал Путин. - Я вот переживаю, что редко к нему езжу...
   (Разговор происходил еще когда отец Путина был жив.)
   - У вас с ним близкие отношения?
   - Да, очень...
   С беседы про отцов сразу свора чивать обратно  на  политическую  тему
мне было  как-то  неловко.  Я  решила  поговорить  с  директором  ФСБ  о
литературе. Разговор вышел коротким.
   - Володь, интересно, а что вы читаете в свободное время?
   - Да сейчас практически ничего, - честно признался он. -  Когда  есть
свободное   время,   я   стараюсь   заниматься    спортом.    Восточными
единоборствами. Не хочу терять форму, я же  ведь  этим  раньше  серьезно
занимался...
   Трундит, - подумала я, с недоверием оглядывая его щупленькую фигурку.
   - Не верите? У меня даже пояс есть...
   Мне это все показалось каким-то мальчишеским хвастовством, и я  опять
свернула на политику:
   - Не обижайтесь, но я опять о своем,  о  девичьем.  Меня  мучит  одна
загадка, которую только вы как директор ФСБ можете разгадать. Но  только
- если захотите ответить откровенно. Обещаю - это не для  газеты.  После
августовского  кризиса,  сразу  после  того  как   Примакова   назначили
премьером, у меня был разговор с Валей Юмашевым, который  поклялся  мне,
что он вынужден был уволить правительство  реформаторов  только  потому,
что у него якобы были какие-то данные от спецслужб, что иначе  в  стране
начнутся  массовые  беспорядки,  бунты  и  чуть  ли  не  революция.  ФСБ
действительно давала президенту такие сведения?
   - Да  ничего  подобного!  Никаких  таких  сведений  у  нас  не  было!
Наоборот, были данные, что ситуация абсолютно контролируемая и  довольно
спокойная. А те несколько инцидентов, когда людей выводили на  рельсы  с
политическими лозунгами, - мы ведь точно знали, кто это организовывал  и
кто проплачивал. Вы же сами  видели:  им,  наоборот,  приходилось  людей
сначала долго разогревать, в том числе и  с  помощью  телевизора,  чтобы
подбить хоть на какие-то акции...
   - А могло быть так, что у Юмашева,  и  соответственно  у  президента,
были на этот счет какие-то другие секретные сведения, поступа