ходить на концерт Rolling  Stones.  Жанровую
сценку помню как сейчас: чистенький, незагаженный,  трамвай,  в  котором
добропорядочные   кельнские   фанаты-бюргеры   чинно,    молчаливо,    с
приличествующими случаю  ностальгическими  улыбками  разъезжаются  после
концерта, а четверо официально одетых русских, истерически, до  слез,  в
течение пятнадцати минут беспричинно хохочут от одного вида  поджопников
- круглых поролоновых сидений, которые раздавались на концерте. Нетрудно
себе представить ход  мыслей  престарелых  немецких  хиппи:  Ну,  все  в
порядке - русские ребята просто выкурили лишку, на хи-хи  пробило.  Они,
вероятно, удивились бы, и даже обиделись, если б узнали,  что  никто  из
нас в жизни не забил ни одного косяка.  Просто  на  круглых  поджопниках
оказалась  нарисована  символика  роллингов-ясное  дело:  колеса.  Какие
ассоциации возникали у нас при слове колеса - тоже  понятно:  такие  же,
как  и  у  престарелых  хиппи.  И  вот  четверо  серьезных   кремлевских
политических обозревателей, которым на следующее утро предстояло  писать
аналитические статьи об итогах  саммита,  начали  травить  анекдоты  про
наркоманов. А на хи-хи пробил всех Пинскер, вспомнив про то, как девочка
Оля использовала первый лепесток цветика-семицветика  на  то,  чтобы  ее
колбасило, второй - на то, чтобы ее перестало колбасить, третий - на то,
чтобы ее плющило, четвертый - на то, чтобы ее перестало плющить, пятый -
на то, чтобы ее торкало, шестой - на  то,  чтобы  перестало  торкать.  А
потом - увидела мальчика Витю на  костылях  и  думает:  Ой,  какая  ж  я
эгоистка! Все шесть лепестков на собственный кайф истратила! Ну  ничего,
у меня еще остался последний лепесток,  сейчас  я  все  исправлю:  Хочу,
чтобы мальчика Витю КОЛБАСИЛО!!!
   С тех пор фраза хочу, чтобы мальчика Витю колбасило была у нас вместо
приветствия, когда мы встречались с Пинскером на кремлевских  брифингах,
тематика которых становилась все более и  более  соответствующей.  Всего
через несколько месяцев путинская пресс-служба отрезала Дмитрия Пинскера
от всех кремлевских источников информации как  представителя  вражеского
оппозиционного медиа-холдинга Гусинского. Причем большинство журналистов
кремлевского  пула  кто  молчаливо,  а  кто  и  активно,  поддержал  эти
репрессивные действия по отношению к коллеге. А вскоре  Димка,  которому
исполнилось всего тридцать лет, трагически погиб.  Странно,  но  так  уж
получилось, что запомнила я его  именно  таким:  кельнский  вечер  после
саммита,  ярко  освещенный  трамвай.  И  мы  -  счастливые,   беззаботно
хохочущие над поролоновыми колесами, и не знающие своего будущего.

***

   Кстати о колесах: к зданию саммита Большой семерки  в  этом  вольном,
сибаритском рейнском городе я добиралась всегда не иначе как  верхом  на
взятом здесь же напрокат велосипеде. Под ненавидящими, и в то  же  время
несытыми взглядами тупо попивающих пивко кремлевских чиновников.
   Словом, курортная жизнь била ключом. Иногда нашему безбедному  отдыху
под  дедушкиной   десницей   мешали   только   уличные   антиглобалисты,
преследовавшие нас с Ельциным из города в город, с  саммита  на  саммит,
прямо как в бунюэлевском Смутном объекте желания. Из-за этих ребят любой
приличный город сразу же  начинал  вонять  жженой  помойкой:  они  с  не
правдоподобной быстротой сначала загаживали  все  центральные  улицы,  а
потом их же еще и поджигали.
   Никогда не прощу им  тот  помоечный  аромат,  что  во  время  саммита
Большой семерки в Бирмингеме  примешался  к  нежнейшей  курице  карри  в
местном индийском ресторане. Из распахнутых окон которого  нам  как  раз
хорошо были видны баррикады и зарево антиглобалистских пожарищ.

Глава 3. БОРИС ЕЛЬЦИН, ЖИВОЙ И МЕРТВЫЙ.

   Может, со стороны кому-то это и покажется геронтофилией, но абсолютно
все, без исключения, девушки кремлевского  пула  любили  нашего  Дедушку
Ельцина нежнейшей, заботливой любовью.
   - Что-то у Бориса Николасвича появилась какая-то странная, неприятная
манера причмокивать.  В  чем  дело?  -  периодически  строго  спрашивала
президентского пресс-секретаря в кулуарах какая-нибудь из моих коллег.
   - Знаю... Спасибо, что подсказали. Ему просто  недавно  зуб  неудачно
вылечили... - отчитывался споуксмен.
   - А вы не могли бы все-таки вставить Ельцину в ухо  горошину?  Сейчас
же все-таки изобрели уже хорошие, совсем  маленькие  слуховые  аппараты.
Потому что иначе все думают, что проблемы у президента - не со слухом, а
с головой... - заботилась другая фрейлина.
   -  Мы  подумаем  об  этом...  Но  вы  учтите:  правое  ухо  у  Бориса
Николасвича  практически  совсем  не  слышит.  И  поэтому,   когда   все
потешаются, что я Борису Николасвичу якобы все время разъясняю  вопросы,
потому что президент якобы не адекватен или не понял - на самом-то  деле
Борис Николасвич просто-напросто вопроса не расслышал, а  я  элементарно
повторяю ему все в левое ухо, - трогательно объяснял нам в неофициальных
беседах Сергей Ястржембский.
   И мы доверчиво старались кричать президенту  свои  вопросы  именно  в
левое, действующее ухо.
   - Борис Николаич, а правда ли то, что вы вчера в Москве сказали,  что
уже договорились с  Кофи  Аннаном  о  поездке  в  Ирак?  Вы  можете  это
подтвердить? Ведь уже поступила противоположная  информация,  что  Аннан
отказался  от  поездки  из-за  отсутствия   мандата   ООН,   -   невинно
интересовались мы у Ельцина на церемонии встречи в президентском  дворце
в Риме.
   - Нет! Не правда! Я такого никогда не говорил! Это - дезинформация! -
возмущенно отпирался Ельцин. - Я?! В Ирак?! Не-е-ет! Я в Ирак не  поеду!
Я такого никогда не говорил!
   - Да не вы, а Ан-нан, Ан-нан! - хором по  слогам  кричали  журналисты
кремлевского пула, честно  стараясь,  как  нас  и  просил  Ястржембский,
заходить слева.
   Или  в  Бирмингеме,  на  саммите  G7  плюс  Россия,  Ельцин,  видимо,
исключительно из-за проблем со слухом,  начинал  вдруг  разговаривать  с
самим собой, да еще и через переводчика.
   - Вы опоздали! - упрекал он  лидеров  ведущих  индустриальных  стран,
придя на встречу раньше всех.
   Переводчик  транслировал  эту   фразу.   Однако   потом,   пока   все
рассаживались, английский толмач тоже начал работать. А наш  переводчик,
по чистой случайности, услышав фразу вы опоздали  на  английском,  решил
еще раз перевести ее на русский.
   - Я?! Я опоздал?! - негодовал Ельцин,  услышав  свою  же  собственную
фразу в наушнике. - Это вы все опоздали!!!
   Трудно передать на словах, как же мы все радовались, когда наш родной
Дедушка мог долгое время твердо держаться  на  ногах  и  не  говорил  на
публике  глупостей!  Потому  что,  когда   он   делал   наоборот,   нам,
сопровождавшим его в поездках, хотелось как минимум разреветься,  а  как
максимум - провалиться сквозь землю.

Стокгольмский кошмар.

   Когда кто-нибудь произносит слово Стокгольм, у меня до  сих  пор  все
холодеет внутри. И не у одной меня, а еще у трех десятков журналистов  и
политиков, которые в начале декабря 1997 года решили прокатиться  вместе
с российским президентом в Швецию.
   Началось все с того, что Ельцин чуть не  женил  Немцова  на  шведской
кронпринцессе Виктории. На  официальном  королевском  приеме  российский
президент, подняв бокал  шампанского,  вдруг  подозвал  к  себе  первого
вице-премьера, кивнул на дочку шведского монарха и потребовал:
   - Смотри, какая девушка симпатичная! Надо тебя на ней  женить.  Пойди
познакомься!
   - Борис Николасвич,  это  же  Швеция!  Здесь,  знаете,  какой  этикет
строгий! Она же - неприкосновенная особа, с ней  так  просто  нельзя!  -
попытался отговорить его от брачной авантюры Немцов. br"
   Но русскому царю шведский протокол был по колено:  Ельцин  немедленно
притянул к себе обезумевшую от ужаса Викторию и смачно поцеловал. br"
   -  Ну!  А  теперь  -  ты  давай!  -  потребовал  Ельцин   от   своего
нижегородского любимца. br"
   Чтобы спасти честь шведской принцессы, а заодно и собственной страны,
вице-премьер пустил в ход последнее секретное оружие:
   - Борис Николасвич, не могу, я женат. А здесь ведь такой закон:  если
кто до незамужней принцессы дотронется - все, сразу женись!
   - Э-эх ты-ы!... - остался недоволен Ельцин.

***

   Но  вскоре  риск  обесчестить  кронпринцессу  показался  всем  просто
цветочками. На пресс-конференции в Стокгольмской ратуше Дедушку  понесло
по полной программе.
   Поток сознания, как обычно, начался с излюбленной темы: Боеголовки.
   - Я предложил Соединенным Штатам в два раза сократить ядерное оружие!
А  пока  что  -  я  принял  решение,  что  Россия  одна,  без  всех,   в
одностороннем порядке сократит боеголовки на треть... А  постепенно  нам
надо довести вопрос до конца, до полного уничтожения ядерного оружия!  -
провозгласил Ельцин, и многочисленные  репортеры  уже  начали  судорожно
строчить сенсационные сообщения в свои агентства.
   Казалось бы, западным дипломатам  уже  пора  было  радоваться  такому
беспрецедентному пацифизму главы российского государства. Но - не тут-то
было. Мирные инициативы Ельцина тут же оказались подпорчены: внезапно он
причислил к ядерным державам безъядерные страны -Японию и Германию.
   Тут же досталось и Швеции. Ельцин вдруг перепутал ее с  Финляндией  и
объявил, что в двадцатом веке  она  с  Россией  находилась  в  состоянии
войны. - Ну теперь-то это все  в  прошлом...  -  примирительно  заключил
российский лидер.
   Но,  едва  согласившись  простить  шведам  мифическую  войну,  Ельцин
принялся поучать местное правительство.
   - Правильно ваше население, ваши рабочие выражают недовольство  своим
правительством! - огорошил шведов гость.  -  Потому  что  вы  все  время
пользуетесь углем вместо газа! А нужен  газ!  И  Россия  его  вам  может
продать!
   Из каких народных сказок про шведские рудники  Ельцин  почерпнул  эти
сведения  -  так  навсегда  и  останется   великой   тайной   российской
дипломатии.
   Зато следом настал черед волноваться российской делегации.
   - Я дал им распоряжение! - кивнул Ельцин на свою свиту. -  Договор  о
газопроводе должен быть готов  не  к  какому-нибудь  девяносто  девятому
году, а к восьми часам завтрашнего утра!
   Взглянув этот момент на сопровождавшую Ельцина команду, я обнаружила,
что лица Немцова  и  Ястржембского,  которые,  по  шведскому  протоколу,
обязаны были стоять рядом с президентом навытяжку,  стали  уже  даже  не
бледного, а нехорошего, зеленого, обморочного цвета.
   Особо слабонервные российские журналистки, сидевшие  рядом  со  мной,
уже начали рыдать в голос. Одна за  другой  они  вскакивали  с  мест  и,
закрывая ладонями мокрое от слез лицо, выбегали из зала в проход.
   Я же просто не могла пошевельнуться от ужаса и  как  завороженная  не
отрывала глаз от президента.
   Тут в Ельцине постепенно стал как будто  кончаться  завод:  он  начал
запинаться,  отвечать  не  на  те  вопросы,  мимика   его   все   больше
расплывалась, и, под конец, запнувшись случайно  о  шнур  микрофона,  он
пошатнулся и прямо на трибуне начал падать.
   У меня было полное ощущение, что еще пару минут - и этот  бесконечный
ужас разрешится ужасным концом. Короче, что мой  президент  умрет  прямо
здесь и сейчас, у меня на глазах.
   Тут уже и в рядах президентской свиты началась истерика. Ястржембский
кинулся спасать президента - делая вид, что  передает  Ельцину  какие-то
важные бумажки, на самом деле пресс-секретарь как заботливая нянька,  по
возможности незаметно, физически не давал главе  государства  упасть.  А
потом и вовсе пододвинул ему стул и усадил за стол.
   Немцов же оказался впечатлительным, хуже чем  его  шведская  невеста:
первый вице-премьер вдруг зашатался, схватился  за  голову  и  опрометью
бросился прочь  с  трибуны  -  в  тот  самый,  левый  проход,  куда  уже
попряталась от  глаз  шведских  дипломатов  добрая  половина  российской
делегации и прессы.
   Не в силах больше наблюдать  это  душераздирающее  зрелище,  туда  же
вскоре эмигрировала и я.
   - Я почувствовал, что еще  секунду,  и  я  сам  упаду  в  обморок,  -
признался  мне  бледный  как  смерть  Немцов,  обмахивавшийся  сценарием
президентского визита как веером.
   А рядом с ним Вера Кузнецова, работавшая тогда в  Известиях,  дергала
за рукав Татьяну Дьяченко и громко, как контуженая, орала ей в лицо:
   - Но ведь это же - п...ц! Таня! Это же п...ц!!! Что же теперь с  этим
делать?!
   Выглядевшая  абсолютно  хладнокровной  президентская   дочь   Татьяна
предпочла не комментировать эту свежую мысль.

***

   Но больше всего в тот вечер меня  потрясло  хладнокровие  ельцинского
пресс-секретаря Ястржембского. Когда после ратуши, на ватных от волнения
ногах, я добежала до пресс-центра, то обнаружила его одного,  за  минуту
до входа в конференц-зал, уже переполненный возбужденными  журналистами.
И точно  как  актер  перед  выходом  на  сцену  из  кулис,  Ястржембский
несколько секунд, не  замечая  моего  присутствия,  тщательно  отлаживал
мимику, разминая губы, чтобы придать своему лицу обычное, гуттаперчевое,
жизнерадостное выражение.
   При нервно ходящем ходуном лице особенно пугающим было то,  что  руки
его, державшие пластиковую чашку с кофе, которую он  машинально  схватил
при входе на столике для журналистов, НЕ ДРОЖАЛИ. Он просто держал перед
собой эту несчастную чашку с кофе и даже ни разу из нее не  отхлебнул  -
похоже, что держал  как  раз  для  того,  чтобы  тактильно  убедиться  в
собственном равновесии.
   - Сереж, что происходит? Вы можете мне объяснить? - тихо спросила его
я.
   - Если б я сам только мог понять, Леночка, что  происходит...  Вы  не
поверите: я каждый раз, когда это с  ним  происходит,  испытываю  просто
настоящую физическую боль... - признался от неожиданности  Ястржембский,
еще   не   успевший   после   шока   перестроиться   на   свою   обычную
гуттаперчевость.
   Но тут же, через сотую долю секунды, он моментально взял себя в руки,
исправился и улыбнулся своей фирменной резиновой улыбкой:
   - Что происходит? Происходит - пресс-конференция!
   И, галантно распахнув передо мной дверь в  зал,  где  уже  гудели  от
нетерпения мои коллеги, пресс-секретарь ринулся в бой.
   Ни следа от того рефлексирующего Ястржембского, которого  я  случайно
подсмотрела в коридоре, здесь уже не было.
   Он,  как  в  жестком  теннисе,  беспощадно  и   точно   отбивал   все
журналистские  мячи,  на   ходу   изобретая   гениальные   формулировки,
объясняющие чудачества Ельцина:
   - Журналистам обычно неведомо, что происходит  за  закрытыми  дверями
переговоров. Дипломатическая кухня обычно находится вне поля их  зрения.
Но у российского президента - как известно, свой  стиль.  И  сегодня  на
ваших глазах он сделал то, чего обычно не  делают  дипломаты:  президент
слегка приоткрыл для журналистов форточку в  то  помещение,  где  обычно
ведутся закрытые дипломатические переговоры. В частности, - здесь уже я,
в свою очередь, открываю вам секрет, - он таким образом намекнул вам  на
будущие переговоры России и США по проблеме СНВ...
   А какого- то вечно  озабоченного  ельцинским  здоровьем  японца,
домогавшегося, как же быть с неадекватностью  президента,  причислившего
Японию к ядерным державам, Ястржембский и вовсе выставил дурачком:
   - Япония? Да? Он назвал Японию? Ну значит оговорился  -  вы  сами  не
понимаете, что ли? Замените Японию на... я и сам уже не помню:  какие  у
нас еще есть ядерные страны? А? Ага! Вот! Вы и сами не помните!  Значит,
замените на Великобританию! А Германию вообще опустите.
   Ястреб так профессионально на протяжении получаса втирал  нам  мозги,
что после окончания брифинга я и сама  чуть  было  не  засомневалась:  а
правда ли я за час до этого выслушивала предсмертный бред Ельцина, а  не
дипломатические секреты из приоткрытой форточки.

***

   На следующий день, зачитывая  по  бумажке  длинную  речь  в  шведском
парламенте, Ельцин говорил с подозрительной хрипотцой, но зато уже  явно
понимал что. И сбивался редко. А  сидевшие  в  ложе  гостей  Дьяченко  с
Ястржембским уже спокойно  и  весело  хихикали  над  мелкими  оговорками
президента. И я еще раз подивилась железным нервам этой парочки.
   Куда более эмоциональный Немцов  признался  мне  потом,  что  считает
причиной стокгольмского скандала тот самый  бокал  шампанского,  который
Ельцин лишь слегка пригубил на приеме у шведского короля.
   - Понимаешь, когда у него проблемы со здоровьем, чтобы поддержать его
в  нормальном,  дееспособном  с  виду  состоянии,  они   его,   кажется,
накачивают какими-то очень сильнодействующими лекарствами,  при  которых
алкоголь потреблять категорически запрещается. Потому что это сразу дает
по шарам, так и загнуться можно. И ему, действительно, в таком состоянии
достаточно только слегка пригубить  даже  самого  слабенького  вина  или
шампанского, как начинается этот кошмар...

***

   Через  два  с  половиной  года  я  получила  неожиданный  привет   из
Стокгольма - города, само название которого я хотела бы навсегда забыть.
24 мая 2000 года Немцов именно из шведской столицы  позвонил  поздравить
меня с днем рожденья:
   - Вот вспоминаю тут, как Дедушка умирал...Сейчас  вылетаю  в  Москву.
Что тебе привести из Швеции?
   Я  попросила  что-нибудь  шведское,  но  не  семью  и  не  стенку.  В
результате,  Борька,  заявившись  ко  мне  на  день  рожденья  прямо  из
аэропорта, к восторгу гостей (среди  которых  были  и  журналисты,  тоже
пережившие вместе с Ельциным стокгольмский  кошмар  в  декабре  1997-го)
подарил мне роскошный шведский национальный костюм. И это, наконец, хоть
как-то примирило меня со злосчастным городом, где рабочие, вероятно,  до
сих пор негодуют на свое правительство за то, что оно топит углем, а  не
русским газом.

Лучше бы пил и курил.

   Честно говоря, иногда мне даже нравились ельцинские закидоны. До  тех
пор, конечно, пока они не угрожали его жизни.
   Одно из таких невинных чудачеств мы с ним даже как-то раз  провернули
на пару - во время его визита в Орел в сентябре 1997 года.
   Губернатор  этой  области  Строев,  как  известно,  сильно   озабочен
колхозно-совхозным строем. Как-то раз, сто лет назад, когда я  попросила
у него интервью для газеты Сегодня, бывший секретарь  орловского  обкома
Строев настолько испугался, что даже потребовал, чтобы во время интервью
рядом со мной на всякий случай сидел еще и  тогдашний  главный  редактор
этой газеты Дмитрий Остальский.
   А теперь я заявилась к Строеву в логово еще и с Ельциным...
   Настроение у меня было самое хулиганское.
   И,  выждав  момент,  пока  Ельцин  вместе  со  Строевым   подошли   к
журналистам, я громко (так, чтобы у орловского губернатора не было потом
ни малейшего шанса прикинуться, что он не расслышал) спросила Дедушку:
   - Борис Николасвич, считаете ли вы, что должен быть принят  Земельный
кодекс,   гарантирующий   право   на   свободную   куплю-продажу   земли
сельскохозяйственного назначения?
   Лицо Строева налилось как перезревший помидор.
   Зато вот Ельцин, как я и рассчитывала, сразу оживился и чуть опять не
полез на танк:
   - Бе-е-езусловно! -  рубанул  президент.  -  Крестьянин  должен  быть
хозяином своей земли с правом купли и продажи! И пока такого положения в
Земельном кодексе не будет, я его не подпишу! Это - моя твердая позиция:
свободная купля-продажа земли - это будущее России!
   Насладившись  параллельным  видеорядом  немых  адских  мук  апологета
колхозно-совхозного строя, стоящего рядом с президентом-реформатором,  я
решила, что если уж шкодить, то  по  большому.  И  продолжила  беседу  с
Ельциным в еще более провокационном ключе.
   - А как  вы  считаете,  Борис  Николасвич,  должна  ли  быть  введена
свободная купля-продажа земли здесь, в Орловской области? -  уточнила  я
елейным голоском, одновременно полукивнув Ельцину на Строева.
   Тут Строев от напряжения уже совсем, казалось, вжался в землю, против
своб