одной купли-продажи которой он боролся.
   А у Ельцина оказалось ровно такое же шаловливое настроение, как  и  у
меня.
   - В Орловской области?... -  переспросил  он,  лукаво  улыбнувшись  и
покосившись на губернатора.
   И потом уже жестким, президентским голосом добавил:
   -  Здесь,  на  Орловской  земле,  линия  на  свободную  куплю-продажу
тве-о-ордо держится!
   Строев молчал как орловский партизан, но факт  уже  был  зафиксирован
телекамерами ведущих телеканалов страны:  Ельцин  отменил  на  Орловщине
колхозное крепостное право при молчаливом согласии красного губернатора.
   Свидетели этой сценки просто слезы вытирали от хохота.

***

   Вот за такие моменты, я считаю,  Дедушке  можно  было  простить  все.
Потому что он всегда, не важно - вменяемый или  невменяемый,  живой  или
мертвый, - оставался крутым. Жаль вот только, что мертвым он бывал  куда
чаще, и никакой свободной купли-продажи в результате так и не ввел. Хотя
мог бы...
   А в  той  самой  Орловщине,  поверив  типичной  потемкинской  деревне
Строева - колхозному рынку Орловская нива (где, например, по  откровенно
копеечным ценам были  выставлены  30  сортов  колбасы),  Ельцин  тут  же
распорядился выдать губернатору кредит на поддержку сельского хозяйства.
   - Разумеется, мы не дадим ни  копейки  из  этих  денег  преуспевающим
предприятиям! А зачем?! Лучше мы будем поддерживать  и  вытягивать  тех,
кто похуже... - с идиотской прямотой  признался  мне  тут  же  чиновник,
назвавшийся нам помощником Строева по финансам.
   Было дико жаль, что Ельцин не увидел погрома,  который  происходил  в
потемкинской Орловской ниве сразу же после отъезда президента! Зато  мы,
московские журналисты, с ужасом наблюдали, как голодные и  нищие  жители
Орла, клявшиеся нам, что такого изобилия никогда раньше не видели, смели
всю еду с показушных прилавков за полчаса, подчистую.

***

   И все- таки кто еще, кроме нашего Дедушки, мог хотя бы понарошку
- не только строевские колхозы  раскулачить,  но  и  Курильские  острова
Японии подарить?
   Я и раньше подозревала что-то подобное, когда Немцов  с  Ястржембским
на все мои кулуарные расспросы о содержании неформальных  переговоров  с
японцами реагировали какими-то нездоровыми смешками.
   А потом, уже после отставки Ельцина, Немцов все-таки раскололся:
   - В Красноярске, во время дружеской встречи с  другом  Рю,  наш  царь
вдруг совсем почувствовал себя царем и с  глазу  на  глаз  пообещал  ему
отдать острова.  После  этого  к  нам  подбегают  совершенно  обалдевшие
японские чиновники и, не веря своему  счастью,  говорят:  Ваш  -  нашему
острова подарил! Мы теперь не  знаем,  что  с  этим  делать!  Он  что  -
серьезно?! Тут мы с Серегой кинулись к Ельцину и  оба  просто  буквально
упали перед ним на колени, говорим: Борис Николасвич, не делайте  этого,
умоляем!. А он нам в ответ: А почему я не могу этого  сделать?!  Я  хочу
сделать приятное своему другу! Мы оба предложили ему лучше отправить нас
в отставку, если ему так хочется, но острова не отдавать. В  результате,
президент хитро улыбнулся и говорит нам: Ну хорошо, не  волнуйтесь...  Я
их обману...
   Вот так два ельцинских чиновника разом испортили жизнь  всем  жителям
Курил. Сама я на спорных территориях ни разу не была, но все,  кто  туда
съездил, в один голос  уверяют:  даже  колхозно-крепостная  Орловщина  в
сравнении с этим местом - рай земной. И  почему  замерзающие,  голодные,
спивающиеся  курильчане,   которыми   наше   правительство   вообще   не
интересуется, должны расплачиваться за абстрактные  государственнические
интересы, а не  начать  новую  жизнь  под  протекторатом  маленькой,  но
заботящейся о собственных гражданах страны, - не вполне понятно.
   Так что я  даже  удивляюсь  тому,  насколько  верно  поется  в  одной
популярной песенке: Наш президент не пьет и не курит - лучше  бы  пил  и
курил! Возможно, от этого стало бы лучше жителям Южных Курил! Похоже,  к
группе Сплин тоже попала конфиденциальная информация об этой истории.
   А  что  же  касается  нынешнего   российского   президента,   который
действительно не пьет и не курит - то вот уж кто действительно лучше  бы
пил и курил! Ну посудите сами: разве можно сравнить  нынешние  путинские
афоризмы - почему-то все как один какие-то кровожадные или садистские  -
с незабвенными добродушными ельцинскими загогулинами?

Протоколы сиамских близнецов.

   Как ни удивительно, до самой отставки Ельцина я ни разу не слышала  в
Кремле ни одной сплетни про то, что политический тандем Татьяны Дьяченко
и Валентина Юмашева скреплен не только узами клана Семьи (в смысле,  как
Коза Ностра), но и здоровыми семейными отношениями.
   - Понимаешь, на самом деле Таня и Валя -  это  просто  один  человек,
сиамские  близнецы!  -  объясняли  мне  на  полном  серьезе  кремлевские
старожилы.
   При том что одна часть этих кремлевских близнецов  мужская  -  вообще
никогда не вылезала на свет Божий из-под  замшелой  кремлевской  коряги,
вторая, женская, все-таки время от времени показывалась на людях.
   С Татьяной (тогда еще Дьяченко) я познакомилась в начале  1997  года,
когда она пришла к нам на встречу Хартии к Маше Слоним на Тверскую.
   В личном общении Таня производила впечатление необычайно женственной,
мягкой и беззащитной простушки. Меня, правда, несколько шокировало, что,
делясь с  нами  впечатлениями  от  вышедшей  незадолго  до  этого  книги
Александра Коржакова (бывшего ельцинского денщика, вылившего  на  своего
прежнего хозяина все имевшиеся в  запасе  ушаты  дерьма),  президентская
дочка заявила, что она и сейчас  по-прежнему  хорошо  относится  к  дяде
Саше... Впрочем, в образ беззащитной простушки такое странное  заявление
как раз вписывалось.
   А дальше случилось невероятное:  Татьяна  сумела  до  глубины  сердца
растрогать  собравшихся  в  тот  день  у  Слоним  матерых   политических
обозревателей.
   Потому что она вдруг, ни с того ни с сего, в ответ  на  наши  жесткие
вопросы о политике принялась по-женски плакаться нам, что в коржаковскои
книжке рассказано про то, что Боря - не родной  сын  ее  теперешнего  (в
смысле, тогдашнего) мужа. Причем плакалась Таня в  буквальном  смысле  -
пустила слезу, моментально смутив и покорив меня  и  всех  моих  друзей.
Достигнув этого эффекта, президентская дочка быстренько собрала вещи  и,
скомкано, всхлипывая, попрощавшись, выбежала на лестничную клетку.
   Проводить ее выскочил  Леша  Венедиктов,  который  через  пять  минут
вернулся к нам просто с перевернутым лицом:
   - Ребята, она сейчас там так расплакалась...
   - Крокодиловы слезы.  Плохо  сыграно,  -  цинично  парировала  Танька
Малкина. Она оказалась единственной среди всех  нас,  кого  ранимость  и
беззащитность ее тезки Татьяны оставили холодной как лед.
   Все накинулись на Малкину с упреками в излишнем  цинизме  и  доводами
типа такие глаза не могут обмануть.
   - Могут! Еще как могут! Вы просто не ездили  с  Елкиным  (так  старый
состав кремлевского пула  называл  между  собой  Ельцина.  -  Е.  Т.)  в
предвыборную  кампанию!  Вы  бы  только  видели,  как   они   полуживого
синюшного, как труп, Ельцина выпихнули к журналистам объявлять,  что  он
отправляет в отставку Чубайса - так вот, вы бы только  видели,  с  каким
лицом эта ваша беззащитная и женственная Таня  в  тот  момент  выглянула
из-за угла и радостно потерла ручки!... Я просто случайно  оглянулась  и
увидела ее: никогда в жизни не забуду этого ее выражения лица!
   В общем, мнения экспертов радикально разошлись. Но  девяносто  девять
процентов против одного голосовали за искренность президентской дочки.

***

   Вскоре мне представился случай проверить, кто же из нас был прав.
   В октябре 1997 года я отправилась с Ельциным на Страсбургский  саммит
Совета Европы. Дико страдая  от  тошнотворной  эльзасской  кухни,  после
работы я тщетно бродила по городу, пытаясь найти хоть один ресторан, где
бы  мне  согласились  дать  просто  прожаренный   кусок   мяса.   А   не
замаринованный и протушенный перед этим по гадкому местному обычаю. Убив
на эти отчаянные поиски часа два и вконец потеряв надежду, я забилась  в
угол  какой-то  маленькой  харчевни   и   принялась   обреченно   жевать
гостеприимно предложенный мне омерзительный шукрут.
   Я и  так- то,  когда  мне  не  дают  нормально  поесть,  начинаю
беспричинно злиться  на  всех  окружающих,  а  тут  еще,  с  гадливостью
прожевав кусочек предложенной мне шеф-поваром промаринованной свинины, я
вдруг  обнаружила  прямо  рядом   с   собой,   за   соседним   столиком,
президентскую дочку Татьяну.
   Мало мне было того что еда здесь поганая... - злобно  подумала  я.  -
Так теперь еще и вообще поесть спокойно не дадут. Сейчас придется  вести
светские разговоры и задавать вымученные вопросы.
   И, забыв про все журналистские принципы, я  малодушно  отвернулась  в
другую сторону и прикинулась увлеченным эльзасским едоком.
   Через десять минут, домучив кусок свинины и расплатившись, я, уже  на
пути к выходу, из приличия все-таки подошла к Татьяне поздороваться. Она
женственно разулыбалась, сразу вспомнила  про  Хартию,  и  сказала,  что
мечтает еще раз как-нибудь зайти к нам попить чайку.
   На всякий случай  я  решила  спросить  ее  о  слухах,  которые  стали
настойчиво курсировать в кремлевских кулуарах сразу же после аукциона по
Связьинвесту:
   - Тань, а скажите: правду говорят, что Борис Николасвич разочаровался
в молодых реформаторах? И что в ближайшее время возможна их отставка  из
правительства? - специально  как  можно  более  проще  сформулировала  я
вопрос, - чтобы было доходчивее для неискушенной в политике простушки.
   Таня разохалась:
   - Ой, да ну что вы, Лена! Да нет, конечно! Папа их всех так любит!

***

   А через месяц кремлевский сиамский близнец начал решающую операцию по
зачистке младореформаторов из правительства.
   Кстати, о Таниных слезах как о фирменном приеме я потом много слышала
от кремлевских и правительственных чиновников.  Особенно  от  тех,  кого
близнецы внезапно вышвыривали с какого-нибудь поста.
   - Представляешь,  прихожу  я  к  Тане  в  ее  кремлевский  кабинет  -
выяснять, что за дела. А она - сразу в слезы... Пожалейте,  всхлипывает,
папу - и рыдать. Ну что ты с ней будешь  после  этого  делать...  -  так
звучало самое типичное описание секретного кремлевского оружия.
   Даже удивительно, насколько долгое  время  этому  сиамскому  близнецу
удавалось оставаться самым рукастым экспонатом кремлевской  кунсткамеры,
который умудрялся рулить (правда, с чужой подачи) не только страной,  но
и - что  было  куда  более  сложной  задачей,  -  стихийным  президентом
Ельциным.

Глава 4. ПОД ЗНАКОМ СВЯЗЬИНВЕСТА.

   Придя в Кремль, я сразу же оказалась на  войне.  Это  была  настоящая
третья мировая. Огонь на поражение  (даром,  что  информационный)  велся
между  окопами  двух  самых  влиятельных  в  том   момент   группировок:
Березовского-Гусинского  и  Чубайса-Потанина  за  25%   акций   компании
Связьинвест. Так же, как и  абсолютное  большинство  других  политически
озабоченных жителей столицы, я не вполне представляла  себе  в  деталях,
что же такое этот Связьинвест, и нафиг из-за  него  разносить  вдребезги
всю страну - чем,  собственно,  с  азартом  и  занимались  вышеописанные
группировки.
   В Кремле, на  передовой,  мне  оставалось  лишь  пригибать  голову  и
любопытствовать, из какого окопа вылетел очередной фаустпатрон.
   Теперь, по прошествии нескольких лет, мне кажется крайне символичным,
что никто уже об этом злосчастном, роковом для страны Связьинвесте  даже
и не вспоминает, а один из акционеров,  кажется,  уже  даже  добровольно
сдал свои акции государству - за ненадобностью.
   На самом деле никакого Связьинвеста в 1997-м наверняка и не было. Это
был миф, мираж,  соблазн,  которого  тогдашние  околовластные  элиты  не
выдержали. И, перегрызшись между собой, лишили как  собственную  страну,
так и себя самих такого реального в тот момент шанса  на  цивилизованный
выбор.

Аргентина - Ямайка.

   Летом 1997 года я временно ушла из беспартийной в тот  момент  газеты
КоммерсантЪ - создавать новое либеральное  ежедневное  издание:  Русский
Телеграф. Денег на выпуск этой  газеты  дал  олигарх  Владимир  Потанин.
Потанина я тогда еще в глаза не видела и толком не знала, кто он  такой.
На  мои  опасения,  что  нас  тоже  попытаются  поставить  в  ружье   на
информационных фронтах, главный редактор Телеграфа поклялся:
   - Потанин прямо пообещал: Я не буду вас использовать - потому что это
значило бы сразу поставить крест на репутации газеты. У меня  для  этого
есть масса других средств - Известия и Комсомолка, например...
   Так что, даже работая в олигархическом СМИ, я  могла  твердо  сказать
про Связьинвест: это - не моя война.

***

   Тем временем именно Связьинвест стал первым испытанием  на  прочность
для встречавшейся у  Маши  Слоним  Московской  Хартии  журналистов.  Мои
коллеги, до этого мирно  собиравшиеся  выпить  и  потрепаться  с  нашими
гостями-политиками, в одночасье разделились на два фронта:  по  принципу
принадлежности  к  двум  враждующим  олигархическим  кланам.  Я,  Володя
Корсунский,  Леша  Зуйченко  и  Володя  Тодрес,  работавшие  в   Русском
Телеграфе, вдруг номинально оказались в чубайсовско-потанинском  лагере.
А Леша Венедиктов, Сережа Пархоменко и Миша Бергер - вроде как по другую
сторону баррикад. Потому что финансировал их СМИ  Владимир  Гусинский  -
тогдашний однополчанин Березовского в борьбе против Чубайса, Потанина  и
правительственных   младореформаторов.   Остальные   журналисты   быстро
разделились на группы активно сочувствующих - той или другой стороне.
   Стычки на почве оценок подковерных олигархических баталий в гостях  у
Слоним происходили регулярно.
   - Борис  -  гениальный  мыслитель!  -  заходился  от  влюбленности  в
Березовского один из нас.
   - Да провокатор твой Борис! - брызгал слюной другой.
   В общем, это был период общего буйного помешательства,  когда  многие
из  моих  коллег-журналистов  начали  напрямую  ассоциировать   себя   с
хозяевами своих СМИ.
   А остальные превратились в  худшее  подобие  футбольных  болельщиков,
которые после матча громят витрины. А заодно - и морды своим обидчикам -
болельщикам конкурентов. Только вот политика все-таки поазартнее футбола
будет. Можно судить хотя бы по мне: к футболу я совершенно холодна.
   С одной стороны, наблюдая за коллегами, я чувствовала острую  радость
из-за того, что сама себе принадлежу: я не была повязана  дружбой  ни  с
одним олигархом, и если и разговаривала с кем-то из них,  то  только  до
того момента, пока они мне были  интересны.  И  кроме  того,  на  мне  в
отличие от многих моих старших товарищей не  лежала  ответственность  за
СМИ. С хозяином своей газеты я вообще не была в тот момент лично знакома
и могла в любой момент хлопнуть  дверью,  как  только  на  ее  страницах
появится хоть что-то оскорбляющее мой вкус.
   Но даже несмотря  на  это,  будучи  женщиной  страстной,  межклановые
олигархические войны я переживала с куда  б  ольшим  темпераментом,  чем
какой-нибудь болельщик Спартака -  победу  ЦСКА.  И  на  полном  серьезе
расстраивалась  из-за   несчастных   младореформаторов,   которых   гнал
Березовский.

***

   В позиции над схваткой оставалась  всегда,  пожалуй,  только  хозяйка
дома - Слоним. И именно ей время от времени приходилось кричать нам всем
брэк!.
   В какой- то момент мы вдруг почувствовали,  что  если  не  хотим
довести дело до братоубийства, то  о  политике  нам  лучше  между  собой
вообще не  разговаривать.  То  есть,  когда  к  нам  в  гости  приходили
участники политических схваток, мы пытали их  вопросами,  но  каждый  со
своей стороны. И, кстати, именно благодаря нашему расколу, общая картина
от этих вопросов получалась максимально объективной. А потом - все  пили
водку (ну, за исключением непьющих уродов вроде меня, поднимавшей  бокал
с газировкой Ginger Ale, и  Пархома,  который  вечно  был  за  рулем)  и
закусывали антиолигархической вареной колбасой.  И  это,  пожалуй,  было
единственное  ноу-хау,   позволившее   нашей   Хартии   пережить   эпоху
Связьинвеста.

Ну все, ребята, вам п...ц!

   Если  даже  нас,  почти  сторонних  наблюдателей  -  журналистов,  от
ядовитого связьинвестовского дурмана так колбасило, то уж у олигархов  и
младореформаторов крышу и подавно снесло начисто.
   Вот как  вспоминал  последние  предвоенные  дни  заслуженный  ветеран
связьинвестовских сражений Борис Немцов:
   - В июле Чубайс уехал с женой Машей в Париж. Перед этим мы с ним  уже
твердо договорились: аукцион по Связьинвесту будем проводить по  закону.
И вдруг Толик среди ночи звонит мне из Франции и говорит: Слушай,  Борь,
а может, все-таки нужно по совести, а не по закону? А то меня тут Береза
с Гусем достали уже совсем...
   Призыв делить госимущество не по закону, а по совести, действительно,
был очень популярен в тот момент в тандеме Березовского-Гусинского.
   Вот как объяснял мне тогдашнюю диспозицию один из приближенных Бориса
Абрамовича:
   - Понимаешь, у Гуся  тогда  объективно  мало  собственности  было.  А
Потанин  уже  много  набрал.  Вот  БАБ  и   предлагал   Чубайсу   разные
альтернативные варианты, если Потан откажется от участия в конкурсе...
   В общем, социализм с олигархическим лицом.

***

   Продолжение знаменитого ночного разговора с  Чубайсом,  звонившим  из
Парижа, Немцов описывал мне так:
   - Я ему говорю: Толя! Ни в коем случае! Если ты пойдешь с Гусем  и  с
Березой на сделку, я немедленно подаю в отставку!  Если  хотят  получить
Связьинвест - пусть платят на аукционе реальные бабки! Нам зарплаты  уже
стране платить нечем, бюджет пустой!

***

   25 июля аукцион по Связьинвесту состоялся. А сразу  после  подведения
его  результатов,  когда  стало  известно,  что  победил   международный
консорциум  Mustcom  (с  участием  потанинского  Онэксим-банка  и  фонда
Джорджа  Сороса  Quantum),  состоялся  другой  исторический   телефонный
разговор - только уже Березовского с Немцовым.
   - Береза позвонил мне и в ярости, сказал только одну фразу:  Ну  все,
ребята! Вам п...ц теперь! - вспоминает Немцов. -  Я  тут  же  перезвонил
Чубайсу: Толь, тебе Березовский, случайно, сейчас не звонил? - Звонил...
- Ну и что сказал? - Сказал, что нам - п...ц.

***

   Следующим эпическим шагом в развязке  кровавой  информационной  войны
был обед Чубайса и Немцова на даче у Вали Юмашева.
   - Там у него сидела еще Таня, - рассказывает Немцов. -  Мы  приехали,
потому что ждали,  что  Валя  нам  хоть  что-то  скажет  обо  всей  этой
ситуации. Но он нам ничего не сказал. И это было хуже  всего.  Атмосфера
там у них, надо сказать, была гнетущая. Валя  с  Таней  молча  сидели  и
злобно ели шашлыки. Которые готовил и  подавал  им  какой-то  мальчишка,
которого я тогда и не знал. Я думал - это повар. Но потом  мне  сказали,
что это - Роман Абрамович...

***

   Так началась Великая  Олигархиада.  Глава  кремлевской  администрации
Юмашев,  который  до  того  считался  главным  посредником  между  всеми
олигархами, теперь, как свидетельствовали все мои кремлевские источники,
превратился  уже  в  откровенного  проводника   воли   лишь   одной   из
конкурирующих  финансово-промышленных  группировок  -   своего   давнего
покровителя Бориса Березовского. При больном президенте, с учетом тесной
дружбы Юмашева с ельцинской дочкой  Татьяной,  манипулировать  ситуацией
было не слишком трудно. А уж при том что у Березовского и  Гусинского  в
тот момент были в руках два крупнейших телеканала страны - ОРТ и НТВ,  -
и подавно.
   - Механизм у  них  безотказный,  -  объяснял  мне  тогдашний  теневой
кремлевский пиарщик Алексей  Волин.  -  Дружественному  телеканалу  ОРТ,
допустим,  заказывается  какая-нибудь  передача  про  то,  какой  Чубайс
злобный кровопийца и взяточник, и как его  ненавидит  народ,  и