едной раз заверил меня Игорь.

***

   Проблемы начались часа через два.
   Шабдурасулов перезвонил мне в абсолютной истерике:
   - Лена, я знаю, что  ты  меня  сейчас  убьешь,  но  интервью  ставить
нельзя! Валя только что прочитал его и сказал: Не время. Срочно снимайте
текст!
   - Да ты что, Игорь, издеваешься?! Я же тебя предупреждала! Номер  уже
заверстан!
   - Но я же не виноват, что Валя только  что  освободился  и  смог  его
просмотреть... - оправдывался Шабдурасулов.
   Но я еще раз объяснила, что снять интервью уже просто не в состоянии,
- это значило бы сорвать весь тираж:
   - Единственное,  что  я  могу  тебе  предложить,  -  это  попробовать
позвонить моему главному редактору, -  сказала  я  уже  просто  с  одной
целью: избавиться от необходимости наблюдать агонию на том конце трубки.
   К счастью, я успела добежать до кабинета главного  редактора  раньше,
чем туда дозвонился Шабдурасулов.
   Главный редактор Русского Телеграфа Леонид Злотин  задал  мне  только
один вопрос:
   - Лена, у вас есть пленка с записью разговора? Получив утвердительный
ответ, он крикнул секретарше:
   - Если позвонит Шабдурасулов: меня нет, и не будет!
   И в эту секунду раздался звонок.
   Дозвониться Злотину в тот вечер пытались не только из Кремля.  Юмашев
поставил на уши  всех,  в  тот  числе  и  инвестора  Русского  Телеграфа
Владимира Потанина. Но главный редактор придумал гениальное ноу-хау. Его
просто не было в городе, он отключил  мобилу  и  невозмутимо  отправился
гулять с любимым псом.

***

   Именно так 9 июля 1998 года на страницах Русского Телеграфа появилось
сенсационное интервью Игоря Шабдурасулова, максимально  живо  отразившее
кремлевскую драму того времени: тяжелобольной Ельцин, собирающийся  идти
на третий срок, и его немногим более здоровая на  голову  администрация,
тайком пытающаяся его туда не пустить.
   Мировые агентства пестрели заголовками: Помощник президента заявляет,
что Ельцин слишком слаб, чтобы идти на третий срок!. Мы с Шабдурасуловым
чуть не обвалили биржу -  на  финансовых  рынках  моментально  появились
слухи о резком ухудшении состояния здоровья Бориса Ельцина.
   Я не успевала  снимать  трубку  для  комментариев.  В  тот  день  мне
позвонили целых шесть японцев (которые всегда почему-то были больше всех
озабочены  здоровьем  Ельцина,  видимо,  из-за   обещанных   по   дружбе
островов), три немца, француз,  по  одному  представителю  прочих  малых
народностей, а также добрая сотня русских.
   Иностранные журналисты и дипломаты, в  основном,  спрашивали:  Правда
ли, что ваш Ельцин  так  плох?  Зато  совершенно  обалдевшие  российские
политики и журналисты в один голос задавали мне  совсем  другой  вопрос:
Слушай, а на фиг Шаб тебе все это сказал?! Как ты думаешь, а?
   Газета Коммерсантъ в тот день даже обвинила Шабдурасулова в том,  что
он, по заданию юмашевского и своего покровителя Бориса  Березовского,  с
помощью этого интервью специально хотел девальвировать рубль. Это версия
подкреплялась тем, что примерно за месяц до  шабдурасуловского  интервью
Березовский почти слово в слово заявил все то же самое о нулевых  шансах
Ельцина в 2000 году. Но одно дело - когда такое говорит олигарх, хоть  и
самый  околокремлевский,  а  другое  дело  -   один   из   руководителей
президентской  администрации.  Да  еще  и  ссылаясь  на   мнение   главы
ельцинского аппарата Валентина Юмашева.
   Но я- то на сто процентов знала, что  ни  за  какую  девальвацию
бедняга Шабдурасулов не боролся! А просто  под  влиянием  разнеживающего
июльского солнышка рассказал мне правду о том, что происходит в  Кремле.
Видимо, в тот момент  для  Юмашева  стало  уже  настолько  общим  местом
рассуждать со своими  приближенными,  что  Ельцина  пора  отправлять  на
пенсию, что Шабдурасулов в первый момент даже и предположить не мог, что
его, абсолютно созвучные юмашевским, речи будут криминалом.

***

   При первой же  возможности,  сразу  после  дефолта,  Юмашев  поспешил
избавиться от  своего  чересчур  искреннего  заместителя:  Шабдурасулова
отправили в Белый  дом  на  идеологическое  подкрепление  созданного  по
проекту Березовского и просуществовавшего всего несколько недель второго
кабинета Черномырдина.
   Надо отдать должное Игорю, он оказался вменяемым парнем, и даже после
этого скандала сохранил со мной прекрасные отношения. Он  вообще  всегда
предпочитал относиться к этой истории с юмором. Как-то раз, уже  в  1999
году, когда его вновь позвали на работу в Кремль, журналисты задали  ему
на  пресс-конференции  вопрос,  сколько  он  планирует   проработать   в
администрации.
   - Да никаких проблем! - ответил Игорь. - Как только надоест в  Кремле
работать, - сразу дам интервью Трегубовой, и вперед! В правительство!
   Так что фамилия Трегубова в  профессиональной  карьере  Шабдурасулова
(как и его - в моей) тоже навсегда осталась понятием нарицательным.

Глава 6. ДЕДУШКА СТАРЫЙ, ЕМУ ВСЕ РАВНО.

   Стыдно, конечно, для девушки в  этом  признаваться,  но  августовский
правительственный кризис 1998 года я пережила,  без  преувеличения,  как
личную трагедию.
   После дефолта, нарушив разом все нормы  журналистской  этики,  я  как
сумасшедшая бегала по  всем  доступным  мне  в  тот  момент  кремлевским
кабинетам, умоляя знакомых чиновников, имеющих доступ к президенту, хоть
как-то повлиять на Ельцина, чтобы он, вопреки давлению  ближнего  круга,
не принял самоубийственного для  страны  решения  об  отставке  кабинета
реформаторов. И уж тем более - чтобы не повелся на заведомо суицидальный
суперплан с эксгумацией политического трупа Черномырдина, который в  тот
момент, с подачи Березовского, подсовывал президенту Юмашев.
   Когда  Ельцин  все-таки  отправил  Кириенко  в  отставку  и  назначил
Черномырдина, даже мой циничный приятель Волин, сидя в своем кабинете  в
Белом доме, грустно сказал мне:
   - Я думаю, что теперь  Дедушка  быстро  умрет.  Или  скоро  подаст  в
отставку... Потому что зачем ему теперь жить?
   Все чувствовали, что это - не просто конец  Ельцина,  а  конец  всего
того, что этот великий  человек,  несмотря  на  всю  свою  периодическую
невменяемость, все-таки упорно пытался построить в стране на  протяжении
всех постсоветских лет.
   И именно в те августовские дни президентские  приближенные,  провалив
один за другим все свои идиотские мелочные суперпланы, предельно  сузили
для  страны  выбор  дальнейшего  пути.  После  чего  отдаться   мелкому,
выращенному  в  кремлевском  инкубаторе  квазидиктатору  показалось  уже
спасением.
   То есть, по сути, именно  в  те  дни  Кремль,  сам  еще  об  этом  не
подозревая, уже зачал гомункулус Путина.
   Странно, но каким-то  шестым  чувством  именно  в  те  дни  я  и  мои
друзья-журналисты почувствовали, что вскоре в стране может  не  стать  и
единственного бесспорного елъцинского завоевания - свободы слова. В 1998
году, 25 августа, мы с Машей Слоним, Юрой Ростом  и  Володей  Корсунским
совершили  какой-то  странный,  ребячливый,  совершенно   бессмысленный,
инстинктивный акт: ровно в полдень вышли на Красную площадь,  к  Лобному
месту и молча, под  накрапывавшим  дождем,  раскрыв  зонтики,  простояли
десять минут. В память о  тех  пятерых  диссидентах,  которые  ровно  за
тридцать лет до этого смели выйти на площадь, на то же  самое  место,  в
знак протеста против подавления советскими танками Пражской весны. Среди
тех пятерых в августе 1968-го на Красной площади был, кстати,  и  Машкин
брат Павел Литвинов. И теперь, в августе 1998-го, я невероятно гордилась
тем, что мои  взрослые,  серьезные  друзья,  достойно,  не  прогнувшись,
пережившие советские годы, взяли меня, салагу,  не  нюхавшую  пороха,  с
собой.
   Но уже через десять минут, распрощавшись с ними, я быстро прошла  сто
метров, нырнула под Спасскую  башню  и  опять  очутилась  в  кремлевском
застенке. И снова  почувствовала  себя  каким-то  несчастным,  проклятым
посредником между миром людей и подземельем монстров.
   Впрочем, вернувшись домой, я все-таки  нашла  выход  из  жесточайшей,
самой натуральной депрессии: села и с горя написала в  статье  все,  что
имела сказать и президенту, и его любимой Семье. А  заголовок  к  тексту
поставила из детского садистского стишка, которым мои  коллеги  пытались
хоть как-то меня развеселить:

   Дедушка в поле гранату нашел,
   Сунул в карман и к обкому пошел,
   Дернул чеку и бросил в окно -
   Дедушка старый, ему все равно...

Как я стала юмашевской совестью.

   Я так Вас любил, Лена!, - скажет мне Валя Юмашев в декабре 99 года, в
ночь после выборов, которую мы провели вместе в  Кремле.  И  как  всегда
соврет. Он никогда меня не любил. Скорее - боялся.
   Наше с Валей знакомство произошло при весьма драматических  для  всей
страны обстоятельствах - сразу после дефолта, в сентябре 1998 года.
   Разогнав  правительство  реформаторов,  Юмашев   попытался   провести
очередную суперкомбинацию с назначением в  премьеры  (а  заодно  -  и  в
президентские преемники) Виктора Черномырдина, который  пообещал  полную
лояльность  околокремлевским  олигархам  -  в  отличие  от  Кириенко   и
младореформаторов, которые именно за строптивость и поплатились.
   Даже сам Валя, составляя  последнюю  ельцинскую  книгу  Президентский
марафон, не удержался от того,  чтобы  прозрачно  намекнуть  на  причину
конфликта: Закладывая фундамент, молодые  экономисты  напрочь  забыли  о
крыше...
   Однако юмашевская операция Черномырдин, как и большинство  предыдущих
его политтехнологических экспериментов, провалилась. Причем на этот  раз
с таким грохотом, что на грани выживания оказались не только  ельцинская
Семья, но и все политические реформы, которые Ельцин  успел  провести  в
стране за посткоммунистический период.
   Дума  отказалась  утверждать  тяжеловеса  Черномырдина  и   пообещала
объявить импичмент Ельцину.  На  фоне  внешнего  и  внутреннего  дефолта
отсутствие легитимного  правительства  и  полная  дискредитация  Ельцина
неминуемо вели либо к силовой смене власти, либо к  силовой  же  попытке
эту власть удержать.
   Загнавший  сам  себя  в  угол  Кремль   принял   парадоксальное,   но
единственное в той  ситуации  спасительное  для  себя  решение:  сдаться
коммунистам. Вернее, сдать им власть в аренду, в  лизинг,  на  время.  И
уползти в берлогу  зализывать  раны.  Единственным  человеком,  которому
Ельцин согласился дать подержать  власть  под  честное  слово,  оказался
Евгений Примаков.
   Спрятавшись за примаковскую спину, Ельцин, с огромными (как оказалось
потом - невосполнимыми)  потерями  для  себя  и  для  страны,  на  время
урегулировал  политический  кризис,  заваренный   его   же   собственным
окружением.

***

   Если бы только Валя знал, как его в тот момент ненавидела вся страна!
По крайней мере - та часть политической элиты, которая понимала, что  же
произошло  на  самом  деле.  В  сентябре  1998  года  мне,  пожалуй,  не
приходилось разговаривать ни с одним человеком ни в Кремле, ни  в  Белом
доме, который, говоря о Юмашеве, обошелся бы без мата.
   Я обошлась. 11  сентября  я  написала  в  передовице  газеты  Русский
Телеграф:  Поверить  в  то,  что  Ельцин  действительно  не  хочет  быть
политическим трупом, можно будет только в том случае, если он сейчас же,
немедленно, уволит главу своей администрации Юмашева, дружба которого  с
великим комбинатором Березовским не имеет уже больше  никаких  приличных
объяснений. Неизвестно, что именно - недостаток образования или  разума,
- но что-то явно отбило у Юмашева способность понимать,  что  ценой  его
игр без всяких преувеличений является страна.  Если  же  отставки  этого
человека  (которого  во  властных  кругах  иначе  как   профессиональным
разводчиком   уже   и   не   называют)   не   произойдет,   то   цинично
спровоцированный друзьями  Семьи  политический  и  экономический  кризис
последних недель будет репродуцироваться снова и снова...

***

   Не стану оглашать почетный список имен, но в день выхода  статьи  мне
позвонили несколько высокопоставленных чиновников и произнесли  примерно
один и тот же текст:  Все  получили  огромное  удовольствие!  Но  вы  же
понимаете, что теперь вас к Кремлю на пушечный выстрел не подпустят?
   Однако на следующий день, в субботу, 12 сентября, я получила странное
сообщение на пейджер:  Лена,  позвоните  мне,  пожалуйста,  по  телефону
206-60-88. Юмашев.
   Я точно знала, что  Юмашев  никогда  не  общается  с  журналистами  и
никогда не дает интервью.
   Поэтому первое, что я сделала, - это позвонила Лешке Волину  (который
тогда возглавлял пиар-службу  в  правительстве).  Накануне  по  какой-то
технической  причине  он  не  успел  мне  дозвониться  и  отметиться   с
какой-нибудь остротой по поводу моей передовицы, поэтому я  заподозрила,
что теперь он решил таким образом отыграться.
   - Слушай, Волин, это твои дурацкие шуточки?! Нечего было меня  будить
в десять утра! - строго сказала я.
   Лешка поклялся, что ничего не знает.
   Он переспросил номер телефона, который был  написан  в  сообщении,  и
подтвердил:
   - Да, точно, это телефон валиной приемной. Слушай, никогда  не  знал,
что Валя - скрытый мазохист! Не могу поверить, что он захотел пообщаться
с тобой после этой статьи!
   Я набрала номер.
   Юмашевская секретарша засуетилась:
   - Ой, Леночка, у него сейчас совещание, но Валентин  Борисович  очень
просил сразу же соединить с вами, как только  мы  сможем  вас  отыскать!
Подождите секундочку...
   Валя моментально взял трубку:
   - Здравствуйте, Лена!
   -  Здравствуйте,  Валентин   Борисович!   Зачем   вы   просили   меня
перезвонить?
   - Я прочитал вашу статью. И очень хотел  бы  с  вами  поговорить.  Вы
могли бы приехать ко мне сегодня, в любое удобное для вас время?
   Часа через два я вошла в святая святых,  куда  до  этого  во  времена
Юмашева не ступала нога ни  одного  кремлевского  журналиста  -  кабинет
главы администрации президента в 1 корпусе Кремля.
   Я ожидала увидеть перед собой предельно  жесткого  человека,  этакого
главаря Коза  Ностра,  держащего  в  своих  руках  все  нити  управления
страной. Но вместо этого увидела испуганного  мальчишку,  которому  явно
очень хотелось спрятаться ото всех под стол и, суча ножками,  завизжать,
что он больше не играет.
   Валя  с  порога  кинулся  убеждать  меня,  что  это  не   он   уволил
правительство Кириенко, а сам премьер Кириенко чуть  ли  не  на  коленях
умолял отправить его в отставку.
   Усадив меня напротив, Юмашев принялся  по  дням,  и  даже  по  часам,
расписывать мне, как он, Валя, доблестно действовал  в  критические  для
Родины дни.  Причем  когда  я  пыталась  вставлять  какие-то  уточняющие
вопросы, он умоляюще причитал: Подождите, подождите,  пожалуйста,  дайте
мне дорассказать, а то я собьюсь... Было такое  впечатление,  что  он  и
впрямь  вызубрил  этот  свой  рассказ  назубок  и  действительно  боится
сбиться, если хоть на секундочку отступит от текста.
   - Двадцать первого  августа  Кириенко  вернулся  из  командировки.  Я
встретил его в аэропорту. И Сергей сам сказал мне: Я  чувствую,  что  мы
топим президента...
   Пересказывать всю версию, предложенную мне  Юмашевым,  не  стану.  Не
стану по очень смешной причине, которую я объясню  несколькими  абзацами
ниже.
   - Честно  говоря,  Лена,  я  уже  просто  устал  все  время  защищать
младореформаторов! - подытожил вдруг Валя. - Думаете, мне просто,  когда
ко мне, например, Куликов  прибегает  и  требует  немедленно  арестовать
Чубайса! (Здесь уже Валя заведомо смешивал временные пласты -  описанный
эпизод мог состояться только за много месяцев до этого.)
   - Что-то я не припомню,  Валентин  Борисович,  когда  это  вы  вообще
защищали младореформаторов?
   - Ну вот, например, хотя бы в том случае с Куликовым! Я же  тогда  не
дал Чубайса арестовать!
   - Ну еще бы вы его дали арестовать! Ведь это открыло  бы  возможность
для уголовных процессов против всех, кто имел отношение к  приватизации.
Вам не кажется, что это вы защищали себя самого и  своих  друзей,  а  не
Чубайса?
   - Все равно1 Вот вы  пишете,  что  я  все  время  отстаивал  интересы
Березовского! Но ведь я же не все время отстаивал интересы Березовского!
   Эта валина формулировка прозвучала прямо как анекдот. - А! Значит, не
все время? Хорошо, Валентин Борисович, тогда не  могли  бы  вы  привести
примеры, когда вы НЕ отстаивали интересы Березовского?
   - Смотрите, вот в прошлый раз, после Дела писателей, Борис  Абрамович
хотел, чтобы Немцова с Чубайсом вообще выкинули из правительства.  А  мы
только  лишили  их  министерских   портфелей   и   даже   сохранили   им
вице-премьерские посты А сейчас Березовский хотел отправить  Кириенко  в
отставку. Но он хотел, чтобы вместо Кириенко назначили  Черномырдина.  А
мы назначили Примакова! Вот видите: я не иду у Березовского на поводу!
   - Понятно, то есть вы хотите сказать,  что  начинаете  вы  комбинацию
обычно именно так,  как  хочет  Борис  Абрамович,  а  потом,  когда  она
проваливается,  заканчиваете  уже  по-своему?  -  съязвила   я.   -   Со
Связьинвестом такая же схема, по вашей логике,  получилась?  Березовский
добивался, чтобы Связьинвест достался Гусинскому, и поэтому они  сорвали
проведение дальнейших открытых аукционов. Но во второй части  комбинации
вы опять-таки не пошли на поводу у Березовского и разобрались с  крупной
собственностью по принципу не достанься же ты никому?  Я  вас  правильно
поняла? А вы не считаете, Валентин Борисович, что если  бы  в  девяносто
седьмом году вы не  выступали  бы  в  Кремле  как  прямой  представитель
коммерческих интересов одной из финансовых группировок, то сейчас, может
быть, страна не оказалась бы в таком тупике?
   Однако тему Связьинвеста Юмашев обсуждать наотрез отказался, попросив
встретиться как-нибудь попозже и подробно об этом поговорить.
   Я вернулась к кризису:
   -  Валь,  вот  сейчас,  отказавшись  от  идеи  внесения   кандидатуры
Черномырдина в Думу в третий раз, вы тем самым по сути  признались,  что
эта  комбинация  с  попыткой  его   назначения,   которая   окончательно
дискредитировала президента, была ошибочной с самого  начала.  А  вы  не
хотите признаться также, что порочной была не только эта комбинация,  но
и  предшествующая,  -  что  вы  не  должны  были  в  момент   острейшего
финансового кризиса усугублять  его  еще  и  политическим,  отправляя  в
отставку правительство реформаторов?
   Тут Валя растерянно  взглянул  на  меня  своими  честными  глазами  и
жалобным голоском пропел:
   - Хорошо, Лена, я сейчас вам все  объясню.  Сейчас  вы  все  поймете,
только умоляю вас: эта информация -  уже  совсем  конфиденциальная,  уже
совсем не для печати!
   Я приготовилась слушать страшную правду.
   В изложении Юмашева она звучала так:
   -  Дело  в  том,  что  мы  получили  секретную  информацию  по  линии
спецслужб, что страна находится накануне массовых бунтов, по сути  -  на
грани революции. И дело не в рельсовой войне, которую, как вы  правильно
писали, иногда подогревали заинтересованные лица. Поверьте - речь шла об
информации совершенно иного рода, о секретных докладах, которые делались
президенту! Мы просто не имели права рассказывать об этом прессе! И нам,
по  сути,  пришлось  принести  в  жертву  правительство,  чтобы   спасти
президента...

***

   Юмашеву, разумеется, не могло прийти в голову, что спустя  всего  три
месяца наличие такой секретной информации  категорически  опровергнет  в
конфиденциальной беседе со мной не  кто  иной,  как  будущий  российский
президент Путин, возглавлявший в  кризисный  период  главную  спецслужбу
страны.
   Но в тот момент Валя не мог не заметить, что этот  аргумент  произвел
на меня должное впечатление. Вернее сказать,  это  был  единственный  из
всех Валиных аргументов, который звучал хоть сколько-нибудь логично.
   - Вот, Лена... Теперь я рассказал вам всю правду, - поспешил  у