в.  -  Мы  же  не  можем
схватить Бориса Абрамыча за руку! Дураку понятно, что сам он  на  рельсы
не ляжет!
   Шабдурасулов   заверил,   что   Юмашев   откомандирован   президентом
утихомиривать Березовского.
   Юмашевский заместитель попросил всех журналистов отразить в  статьях,
без ссылки на него, что в Кремле есть четкое понимание ситуации.
   Что я в этот же день, разумеется, и  сделала  на  страницах  Русского
Телеграфа, где в тот момент работала.

***

   Статья вызвала скандал. Скандальным было именно то, что,  констатируя
вторую серию войны, начатую Березовским и  Гусинским  при  поддержке  их
телеканалов и других СМИ против правительства и президента, я  ссылалась
на высокопоставленный кремлевский источник. До тех пор все рассуждали  о
подстрекательской  деятельности  НТВ  и  ОРТ  исключительно  исходя   из
собственных  наблюдений  за  телепередачами  или   со   слов   анонимных
источников в  противоположном  (чубайсовском  и  кириенковском)  военном
биваке.
   И именно эта публикация косвенно стала детонатором  раскола,  который
произошел в нашей Хартии журналистов.
   Через несколько дней мне позвонила растерянная Маша Слоним:
   - Ленка, только не падай в обморок: ты объявлена антисемитом!
   Я аж поперхнулась.
   - Да вот, хотела собрать Хартию в эту пятницу  -  обсудить,  что  нам
делать с этой новой информационной войной... - невесело пояснила  Машка,
-  а  Веник  (Алексей  Венедиктов,  глава  Эха   Москвы,   радиостанции,
принадлежавшей в тот момент Владимиру Гусинскому. - Е Т.) сказал, что он
ни с тобой, ни  с  Володькой  Корсунским  (начальником  отдела  политики
Русского  Телеграфа.  -Е.  Т.),  ни  с  Вовкой  Тодресом  (обозревателем
Русского Телеграфа, - Е. Т.), больше в одной Хартии состоять не намерен,
потому что вы работаете в антисемитской газете.
   -  Что  за  бред?!  Я  в  Русском  Телеграфе  -  вообще  единственное
русскоязычное меньшинство! -  засмеялась  я.  -  Володька  -  наполовину
еврей. А Тодрес - вообще на двести  процентов.  Да  если  бы  мы  начали
судить по национальности сотрудников, то  Русский  Телеграф  вообще  уже
давно надо было бы переименовать в Еврейский Телеграф!
   Но Машке уже было явно не до смеха:
   - Нет, Ленка, ты не понимаешь, там у них на Эхе - все серьезно. Ты не
представляешь, какой я только сейчас бой  выдержала  со  стороны  Бунтия
(Сергея Бунтмана. - Е.  Т.)  и  Сережи  Корзуна  -  они  тоже  абсолютно
убеждены в правоте Веника, и  все,  как  загипнотизированные,  повторяют
один и тот же бред про системный антисемитизм.  Там  против  вас  жестко
выстроенное идеологическое обвинение: вы  работаете  в  газете  русского
олигарха Потанина,  который  организовал  черносотенный  заговор  против
еврейских  олигархов  -  Гусинского  и  Березовского.  По-моему,  это  -
какая-то новая пропагандистская спецразработка Гусинского...
   - Ну хорошо, а  чем-нибудь  конкретным,  кроме  пятого  пункта,  меня
попрекают? - поинтересовалась я.
   - Да... Какой-то даже не  твоей  статьей,  которая  вышла  в  Русском
Телеграфе под заголовком Гусинский купил еврейскую Вечерку.
   Я тут же залезла в архив Телеграфа и  отыскала  там  эту  статью  про
покупку Гусинским израильской газеты Маарив. Я прекрасно знала по  своим
друзьям в Израиле, что люди там предпочитают  идентифицировать  себя  не
как евреи, а как израильтяне - но, разумеется,  совсем  не  потому,  что
считают слово еврей непечатным, а, наоборот - во избежание  обвинений  в
национализме. Поэтому в заголовке про  еврейскую  Вечерку  ничего  особо
криминального я не нашла.  Содержание  же  самой  статьи,  вопреки  всем
информационным войнам, было и  вовсе  сугубо  лояльным  по  отношению  к
Гусинскому.  Никаких  оценок  там  вообще  не   содержалось   -   только
информация.
   А когда я стала выяснять у коллег, кто скрывался под неизвестным  мне
женским псевдонимом, который стоял под заметкой,  то  и  вовсе  оказался
анекдот: статью написал  известный  журналист  Антон  Носик.  Безупречно
обрезанный со всех сторон, не волнуйся! - как  поспешили  заверить  меня
наши общие с ним друзья.

***

   В общем,  вот  так,  из-за  правоверного  Носика,  я  вдруг  и  стала
антисемитом.
   Этой пропагандистской второй мировой наша журналистская Хартия уже не
пережила. Партком в квартире у Маши Слоним был временно заколочен доской
Все ушли на фронт. Мы не собиралась в полном составе несколько  месяцев.
Вернее, - Лешка Венедиктов к нам не приходил. А Машка просто собирала  у
себя выпить и закусить оставшуюся, интернациональную часть,  которая  не
принимала настолько близко к сердцу  ни  разборки  воюющих  между  собой
олигархов, ни их национальности.
   Но, к счастью, очнуться от гипнотического  сна,  навеянного  чересчур
близким общением с олигархами, моим коллегам оказалось очень просто. Как
только в стране грянул полномасштабный финансовый и политический кризис,
приближение которого так активно готовили олигархи, никому уже  мало  не
показалось. И когда мы, журналисты, оказались перед  лицом  новой  общей
угрозы - примаковского реванша, - нам стало уже  не  до  разборок  между
собой, точно как же как Грегори Пэку в хичкоковском фильме Завороженный,
для того чтобы прийти в себя,  достаточно  было  просто  вспомнить,  что
профессора убил не он, а совсем  чужой  дядя  или,  точнее,  как  гласит
русско-еврейский фольклор: А я Дедушку не бил, а я Дедушку любил.
   А с Алексеем  Алексеевичем  Венедиктовым,  которого  я  считаю  своим
близким другом и очень уважаю как профессионала, мы с  тех  пор  так  ни
разу об  этой  истории  даже  и  не  вспоминали.  Потому  что  тут  я  с
Кальдероном категорически не согласна: сон - он и есть сон. Прошел  -  и
нет его больше.
   Кстати, спустя два года именно Венедиктов стал единственным  из  всех
моих российских коллег, кто не побоялся  заступиться  за  меня  в  эфире
своей радиостанции, когда после  прихода  Путина  к  власти  кремлевская
пресс-служба устроила на меня травлю.

Кострома, mon amour!

   Знаменитая ельцинская поездка в Кострому в июне  1998  года,  которую
многие приняли  за  его  новую  предвыборную  пробу  сил,  моим  друзьям
запомнилась под кодовым названием Ромашка.
   Ромашкой была я, а назвал меня так никто иной, как Ельцин.
   Я  давно  уже  была  наслышана  от  подруг,  прошедших   с   Ельциным
избирательную кампанию 1996  года,  о  его  доброй  традиции:  принимать
журналисток за доярок, да еще и в присутствии телекамер.
   - А что нам оставалось  делать?  Приходилось  подыгрывать.  Во  время
осмотра какой-нибудь фермы  он  к  нам  подходил,  жал  руки  и  начинал
интересоваться, сколько мы здесь получаем и хорошие  ли  у  нас  условия
труда. А на следующем объекте - на фабрике,  БЕН  нас  принимал  уже  за
каких-нибудь сборщиц... Он, видно, замечал знакомые лица, а понять кто -
не может. Вот и подходил здороваться...
   Но сама я, до поездки в Кострому, жертвой этих  ельцинских  чудачеств
никогда еще не становилась. И вот довелось...
   Едва мы вошли на территорию Костромской льняной мануфактуры, я  сразу
поняла, что мне лучше Ельцину на глаза не  попадаться.  Потому  что,  по
злосчастному совпадению, я в тот день оказалась одета в  длинный  белый,
просторный, сразу бросающийся в глаза  костюм  из  тонкого  французского
прессованного  хлопка,  который  по  стилю  очень  напоминал  модели  из
местного льна и кружев, показ которых специально  для  Ельцина  устроили
прямо на улице местные девушки-модели.
   Войдя в ворота мануфактуры, Ельцин сразу  заприметил  меня  и  прямой
наводкой пошел ко мне здороваться.
   Изображать костромскую модель мне почему-то не хотелось. И  я  быстро
шмыгнула за спины своих коллег, подальше с царских глаз.
   На этот раз - пронесло. Ельцин вместе со всей делегацией прошел мимо.
А потом наш гарант был так увлечен псевдопредвыборным трюком с  плакатом
Российскому льну - государственную  поддержку  (который,  по  требованию
Ельцина, и к ужасу местных чиновников, пришлось специально  отдирать  от
стены, чтобы президент  мог  вывести  на  нем  фломастером  Будет  Указ.
Ельцин. 19.06.98), что уже никого не замечал вокруг.
   Но как только мы пошли на следующий объект - плем-завод  Караваево  -
там-то меня Ельцин и прищучил.
   Сначала, пока  глава  государства,  по  щиколотку  в...  скажем  так,
колхозной  земле,  спорил  с  директором  хозяйства  о  предпочтительном
количестве лактации у коров, мне ничто не грозило. Потому что лактации у
местных буренок оказалось мало, и раздосадованному президенту было в тот
момент уже не до девушек в белом.
   Но потом, как только  пресс-служба  предложила  журналистам  зайти  в
маленький сельский  домик,  где  для  президента  были  выставлены  явно
закупленные в другом месте  образцы  сельскохозяйственной  продукции,  я
оказалась в ловушке. Потому что, когда через несколько минут туда  вслед
за нами вошел и президент, служба безопасности попросила нас  встать  за
столы с яствами, которые были расставлены квадратом по  всему  периметру
домика.  Таким  образом,  я  очутилась  как  раз  в  той  самой  опасной
предвыборной позитуре, от которой я так  старательно  пыталась  сбежать:
Ельцин шел вдоль  столов  и  разглядывал  угощения,  а  мы,  журналисты,
оказались как бы за прилавком, будто демонстрируя гостю свою продукцию.
   Дойдя до меня, Ельцин был чрезвычайно доволен, что наконец-то  нагнал
ускользавший объект.
   Он лукаво ухмыльнулся и прямо через стол ткнул мне пальцем в грудь:
   - Ага!!! Ромашка!!! - заявил мне Ельцин.
   Я-то из справочных проспектов, розданных  кремлевской  пресс-службой,
уже знала, что Ромашка это название как раз того  швейного  предприятия,
на котором в Костроме выпускают похожие на мои костюмы. Но  телезрители,
которые потом с интересом наблюдали  репортаж  о  знакомстве  Ельцина  с
костромской девушкой, этого, разумеется, не знали.
   -  Нет,  Борис  Николасвич.  Это  -  не  Ромашка,  поспешила  я   его
разочаровать.
   Но Ельцину такой скучный оборот событий явно не нравился.
   Он не отступал и принялся меня уговаривать:
   - Ну как же это не Ромашка-то?! Платье-то - Ромашка!
   -  Нет,  Борис  Николасвич.  -  наотрез   отказалась   я   поддержать
патриотическую игру в поддержку российского льна.
   Видя мою несгибаемость, сопровождающие  президента,  уже  прыская  от
хохота, начали подсказывать Ельцину, что я - журналистка из Москвы.
   - Я знаю, что журналистка, я вижу... - не  моргнув  глазом  парировал
Ельцин.
   Но тут же предпринял еще одну отчаянную попытку:
   - Хорошо, из Москвы... Но платье-то Вы здесь купили?! В Ромашке?
   - Слушай, да скажи уже ему ты, что ты с Ромашки! Пусть Дедушке  будет
приятно, жалко тебе,  что  ли!  -  зашептала  мне  в  ухо  коллега  Вера
Кузнецова.
   Но я держалась как Зоя Космодемьянская.
   - Платье я тоже в Москве купила, Борис Николасвич, -  возразила  я  с
вежливой улыбкой.
   Но Ельцин не отходил, желая еще раз перепроверить все детали  покупки
платья.  И  неизвестно,  на  какой  минуте  наших   препирательств   под
телекамерами я бы сломалась, сознавшись в связях с Ромашкой, если бы  не
находчивость Кузнецовой.
   В какой- то момент она бросилась грудью  на  амбразуру  и  ловко
ввернула:
   - Вот, Борис Николасвич, видите - платье  из  Москвы,  и  новости  из
Москвы только что пришли. Прокомментируйте,  пожалуйста,  будете  ли  вы
поддерживать пакет правительственных  антикризисных  мер,  разработанный
Сергеем Кириенко?
   И тут Ельцин, к счастью, переключился.

***

   Я же переключилась на общение с гораздо больше интересовавшим меня  в
тот момент мелким президентским чиновником - Володей  Путиным,  которого
президент (точнее, Юмашев) по  не  известной  мне  причине  начал  всеми
силами тянуть из  грязи  в  князи.  Незадолго  до  этого  Путин  получил
почетный ранг первого зама главы администрации. Я  не  понимала,  в  чем
дело, и всячески старалась прощупать нового фаворита.
   Еще во время посещения костромской мануфактуры, заприметив  Путина  в
ельцинской свите, я подошла к нему поздороваться:
   - Ой, Володь, как хорошо, что вы, наконец,  приехали.  Представляете,
нам здесь больше суток пришлось торчать, пока мы  вас  ждали!  Мы  уж  с
Кузнецовой и на Волгу сходили, и воблы поели - скукотень,  делать  здесь
абсолютно нечего! Путин, разморенный на солнышке, за словом в карман  не
полез:
   - Ну, если бы я знал, что вы здесь, - я бы раньше приехал...
   Прогуливавшийся   рядом   со    мной    ельцинский    пресс-секретарь
Ястржембский, ревниво  следивший  за  кругом  профессионального  общения
журналисток кремлевского пула, крякнул от недовольства.
   Но, несмотря на неусыпный пригляд президентского пресс-секретаря, мне
все-таки удалось получить от Путина эксклюзив.
   Как только выдался момент и он смог отойти от Ельцина, я стала пытать
его  на  самую  щекотливую  в  тот  момент  тему:  вероятность  третьего
президентского срока президента. Незадолго до этого  Борис  Березовский,
сразу же после встречи с Ельциным, публично объявил, что  президенту  не
следует  выставлять  свою  кандидатуру  в  2000  году.  Однако  тот   же
пресс-секретарь   президента   Ястржембский   на   все   мои   расспросы
категорически опровергал, что Ельцин санкционировал заявление олигарха.
   - В любом случае надо сначала дождаться решения Конституционного суда
по этому вопросу, - заверил Ястржембский.
   Однако Путин, во время поездки в Кострому, беседуя  со  мной,  развил
эту  тему  куда  более  нестандартно,  чем  было  принято  в   тогдашней
кремлевской политике:
   - Я вам скажу, что Конституционный суд примет  такое  решение,  какое
нужно.
   - То есть решение будет, - что Ельцину можно выдвигаться?
   - Если ему нужно будет выдвигаться,  значит  -  будет  принято  такое
решение.  -  заверил  меня   новый   любимец   руководства   кремлевской
администрации.

***

   Понятно, что очень скоро после описанного эпизода всякие разговоры  о
новом ельцинском сроке уже вообще потеряли актуальность. Ему бы  этот-то
срок уже  хоть  как-то  дожить  надо  было.  Более  того,  именно  после
возвращения из Костромы в  Москву  мои,  как  я  бы  сказала  в  статье,
источники в бизнес-элите, с хохотом обозвав меня Ромашкой, сообщили, что
в администрации разрабатывается сценарий досрочной  отставки  Ельцина  с
назначением  преемника.  Только  вот   имени   преемника   Путина,   как
окончательного варианта, тогда еще не существовало.
   Но зато теперь, в свете того что мой костромской собеседник Путин сам
стал гарантом Конституции, тогдашние его прогнозы  насчет  сговорчивости
Конституционного суда приобрели дополнительную изюминку.

Как я уволила из Кремля Шабдурасулова.

   Так случилось, что в моей журналистской карьере фамилия  Шабдурасулов
стала нарицательной. Смотри! А-то опять будет как  с  Шабдурасуловым!  -
периодически подшучивают надо мной коллеги, когда я публикую  чье-нибудь
резкое интервью. Или: Ай-яй-яй, как нехорошо ты с ним обошлась  -  прямо
как с бедным Шабдурасуловым! -  ругают  меня  родители  за  какую-нибудь
очередную жертву моей публикации.
   А с бедным Шабдурасуловым было, собственно, вот как.
   Жарким  полуднем  прекрасного  июльского  дня  1998  года   я   вдруг
обнаружила, что газетную полосу Русского Телеграфа, где я в  тот  момент
работала, забивать абсолютно нечем. Добыв список кремлевских чиновников,
которые в этот день были не в отпуске, я просто наобум ткнула в перечень
пальцем и отправилась к Шабу, как его называли в Кремле. Дай-ка,  думаю,
попробую его уговорить: может, он под  диктофон  мне  хоть  часть  своих
обычных кулуарных откровений согласиться повторить. Благо что  незадолго
до этого замглавы президентской администрации Шабдурасулов  как  раз  не
для печати делился со мной сенсационными подробностями  о  том,  кто  из
олигархов проплатил рельсовую войну.
   В общем, как в добрых русских сказках, шла  я  туда,  не  знаю  куда,
чтобы принести то, не знаю что. Вернее, куда идти - я как раз  знала:  в
Кремль. А принести нужно было буквально хоть что-нибудь.
   Заявившись к Игорю, тоже откровенно скучавшему  в  своем  кремлевском
кабинете, я с порога спросила его:
   - Слушай, Игорь, тебе есть что сказать для  интервью?  Нам  абсолютно
нечем затыкать дыры в газете!
   - Без проблем, - плево отвел Игорь. - Поехали, записывай.
   Я, признаться, всегда сразу  начинала  подозревать  какой-то  подвох,
если в работе мне что-то вдруг давалось слишком легко.
   Поэтому решила, на всякий случай, все-таки уточнить:
   - Игорь, дорогой, только это не будет обычное фиго-маго,  которым  вы
кормите информагентства? Ты же знаешь: у нас дэд-лайн, и если  я  сейчас
потрачу время на интервью, там хоть какое-то мясо должно быть, чтоб  мне
вернуться в редакцию не с пустыми руками.
   Но Шабдурасулов опять, в своей обычной вальяжной манере, повторил:
   - Без проблем!
   Я включила диктофон, и полетели...
   Я:  Игорь   Владимирович,   когда   вы   общаетесь   с   руководством
администрации, вам дают ответ на вопрос, хочет ли  Ельцин  сохранить  за
собой президентский пост после двухтысячного года?
   Шаб: Внутри администрации есть самые разные суждения. Кто-то  считает
правильным стремление президента идти на третий срок. А кто-то  считает,
что Борис Николасвич должен быть президентом до  двухтысячного  года,  а
дальше передать власть в чьи-то руки.
   Я: Вы принадлежите к числу поклонников последнего сценария?
   Шаб: Пожалуй, да.
   Я: То есть, вы считаете, что Ельцину не  следует  баллотироваться  на
следующий срок?
   Шаб: Лично я думаю - да. С моей точки зрения, следующий президентский
срок - это вообще не юридическая проблема. Это скорее проблема  реальной
управляемости страной, способности, желания, возможности того или  иного
человека управлять страной.
   Я: А Ельцин, вы считаете, к этому больше не способен?
   Шаб: Нет, я бы сказал по-другому. То, что он сегодня может совершенно
спокойно поставить на место любого, тут никаких сомнений нет. Он слишком
опытен, слишком хитер. Другое  дело,  нельзя  говорить,  что  физическое
состояние Ельцина идеально, что он абсолютно полон сил и активности  для
круглосуточной работы. Все эти  годы  в  политике  дорогого  стоят.  Мне
кажется, что и у него самого накопился такой груз усталости - физической
и психологической, которая может перевесить извечное  стремление  любого
политика  к  власти.  Единожды  получив  власть,  очень  трудно  от  нее
отказаться. Для многих это превращается в личную трагедию. И если Ельцин
примет для себя решение, что еще два года он достраивает страну, а потом
передает власть, - это было бы оптимальным.
   Я: По вашим ощущениям, Ельцин уже принял для себя такое решение?
   Шаб: Мне кажется, что нет.
   Я: А Юмашев разделяет мнение, что Ельцину не следует идти еще на один
срок?
   Шаб: Зная характер Валентина, я думаю, что его позиция близка к моей.
   Эти слова стоили Игорю Шабдурасулову карьеры: именно последний пассаж
о Юмашеве, а  не  предшествовавшие  ему  откровения  о  тяжелой  болезни
Ельцина.
   Сначала Игорь и сам ничего не понял. Когда я отправила ему  по  факсу
текст интервью для правки (куплет о президенте был там сильно  разбавлен
малозначительными рассуждизмами о политической ситуации и не бросался  в
глаза  сразу),  Шабдурасулов   спокойно   внес   легкие   стилистические
исправления и послал мне текст обратно.
   Впрочем, он тут же попросил меня:
   - Лен, ты можешь подождать часок, - я на всякий случай пойду согласую
текст с Валентином (Юмашевым. - Е. Т.).
   - Хорошо, Игорь, только имей в виду: мы уже заверстываем интервью,  и
через час ты  уже  не  сможешь  мне  сказать,  что  интервью  не  будет.
Максимум, что ты тогда сможешь  сделать,  -  это  внести  незначительную
правку, которая не изменит размер интервью и его общий смысл. Потому что
сейчас мы уже засылаем анонсы завтрашнего номера в агентства.
   - Без проблем! - в очер