венного
мышления, нужно, чтобы ты оказался внутри...
   - Да вы что же такое говорите! - взрывалась я. - Вы сами  послушайте,
что  вы  сейчас  произнесли!  Ну  зачем,   спрашивается,   нужна   такая
государственная  логика,  которая  нормальной,  человеческой  логике  не
поддается?! И которую в состоянии понять  только  какой-нибудь  замшелый
кремлевский чиновник, у которого мозги уже успели заплесневеть!
   - Ты это на меня, что ли, намекаешь?! - довольно хихикал Волошин.

***

   Признаюсь:  после  многих  месяцев  постоянного  личного  общения   с
Волошиным я, помимо собственной воли, стала испытывать к нему  уважение.
Я очень быстро почувствовала между нами внятный резонанс - прежде всего,
потому, что он  -  человек  абсолютно  не  внешний  а  внутренний.  Меня
завораживала его внутренняя, сосредоточенная сила и какая-то  прямо-таки
йоговская,  медитативная  уверенность   в   безграничности   собственных
возможностей. Главное - поставить задачу, - смеясь, говорил он. Мне было
очень близко это ощущение. Правда вот применять его я старалась все-таки
в мирных целях.
   И,  как  всякую  сильную  личность,  Волошина  явно   всегда   больше
привлекали такие же сильные люди,  которые  смеют  сказать  ему  в  лицо
неприятную правду, а не лизоблюды. И за это я его тоже уважала.
   Я из  всех  сил  старалась  сохранять  дистанцию.  Но  тем  не  менее
балансировать на тонкой грани между уважением к противнику (которым  для
журналиста всегда в  какой-то  степени  по  определению  является  любой
государственный чиновник. А уж тем  более  -  тот,  кто  целенаправленно
уничтожает в стране все негосударственные СМИ) и эмоциональным переходом
на его сторону баррикад было чрезвычайно сложно.
   По стилистической иронии судьбы, в этой моей  внутренней  борьбе  мне
неожиданно  помогла  однофамилица  нового  главного   врага   Кремля   -
Березовская (моя однокурсница, журналистка и сетевой менеджер).
   Когда я в очередной раз с восторгом в глазах заливала ей о том, какой
Волошин  властный  и  какая  от  него  исходит  невероятная   внутренняя
энергетика, Юлька цинично вернула меня на грешную землю:
   - Да у тебя у самой там совсем уже крыша поехала в этом твоем Кремле!
Они тебя там явно заразили какой-то бациллой! Тебе надо как можно скорей
оттуда ноги делать!  Посмотри,  что  твой  властный  друг  в  реальности
делает, на что он свою внутреннюю энергетику направляет! У нас в  стране
скоро благодаря его энергетике сплошная  газета  Правда  останется...  В
смысле, Известия...
   Юлька была права. А у меня  в  ответ  было  только  одно-единственное
оправдание: свои личные отношения с Волошиным я никогда не переносила  в
статьи. И в данном случае я являлась для самой же  себя  самым  жестоким
цензором.  Мне  приходилось  применять  по  отношению  к  Волошину  свое
давнишнее хитрое журналистское ноу-хау: Когда пишешь  о  том,  кто  тебе
симпатичен, мочи его в два раза сильнее. А поскольку  он  тебе  все-таки
симпатичен, то в результате как раз и получится объективно.
   Короче, традиционный ушат гадостей со страниц газеты про себя  и  про
своего президента  Волошин  получал  на  свою  бороду...  ой,  простите,
голову, как только у меня выдавалась такая возможность.

Дареному Гусю в зубы не смотрят.

   В мае  2001-го  газета  Stringer  опубликовала  распечатки  прослушки
кремлевского телефона Волошина. Там, в частности, была подборка  звонков
на волошинский день рожденья: нескончаемый  поток  страждущих,  спешащих
засвидетельствовать   кремлевскому   главе   свое   нижайшее   почтение:
журналисты (в том числе и несколько корреспондентов кремлевского  пула),
главные редактора и, конечно же, чиновники  и  независимые  социологи  и
политологи (выпрашивавшие повышения финансирования). Комизм  усугублялся
еще и тем, что в большинстве случаев волошинская секретарша (явно по его
распоряжению) не соединяла поклонников с ним, а остроумно врала, что его
нет и не будет.

***

   Прочитав  распечатки,  политически  озабоченные  граждане   принялись
спорить, кто же посмел, а  главное  -  кто  смог  прослушать,  по  сути,
главное должностное лицо в стране после президента. Это - черная  метка,
которую  послала  Волошину  новая  политическая  команда,  связанная  со
спецслужбами  -  таково   было   консолидированное   мнение   московской
политической тусовки.
   Меня же, признаюсь, больше тревожил другой аспект этой истории. Какое
счастье, - сразу пронеслось у меня в голове, - что я НЕ ЗНАЛА,  когда  у
Волошина день  рожденья.  Потому  что  даже  если  бы  я,  безо  всякого
чинопочитания, просто по-приятельски решила позвонить и поздравить  его,
то автоматически встала бы  в  ту  же  паскудную  очередь.  Вот  был  бы
позор...
   Я стала в ужасе прокручивать в памяти все свои  телефонные  беседы  с
Волошиным. У меня просто все холодело внутри, когда я зримо представляла
себе опубликованными на газетной  полосе  все  эти  выбранные  места  из
переписки  с  друзьями.  Чего  стоила,  скажем,  одна   наша   фирменная
приветственная прибаутка...
   - Александр Стальич, как дела, чего вы там делаете? - спрашивала я по
телефону.
   - Как это чего делаем? Свободную прессу душим, ты же знаешь! -  шутил
он.
   - А-а, ну ладно, тогда я за прессу спокойна. Она - в надежных  руках,
- поддерживала я игру.
   А ведь если они сумели прослушать его телефон, - рассуждала я дальше,
- то что им могло помешать поставить жучок и у него в кабинете?!
   От этой мысли мне вообще делалось дурно.  Я  представляла  себе,  как
эффектно смотрелись бы на газетной полосе, например, регулярные придирки
главы  администрации  президента   Волошина   к   прическе   независимой
журналистки Трегубовой.
   - Слушай, опять ты этот мелкий  баран  себе  на  голове  устроила!  -
сетовал при встрече кремлевский консерватор.  -  Тебе  гораздо  лучше  с
пучком!
   Оппозиционный журналист  Трегубова  в  ответ  строжилась  не  меньше.
Например,  когда  Волошин,  перед  выездом  в   аэропорт   для   встречи
президента, заболтавшись со мной у  себя  в  кабинете,  пролил  кофе  на
рубашку.
   - Ничего. И  так  сойдет.  Галстуком  прикрою  -  и  ладно...  Он  не
заметит... - пофигистски заявил мне глава администрации.
   Но я в принудительном порядке отправила его застирывать рубашку:
   - Вы что, с ума сошли?! Это же - президентский протокол! Я совершенно
не хочу, чтоб вас из-за меня из Кремля уволили!
   Но еще более пикантно смотрелся бы в прослушке наш шутливый договор:
   - Сразу же, как только меня уволят из Кремля, пойдем праздновать  это
событие в какой-нибудь хороший ресторан...
   А как- то раз я притащила Волошину видеокассету с фильмом  Осада
американским боевиком, случайно купленным мной как-то  ночью,  во  время
жесточайшего приступа бессонницы из-за нервных перегрузок.
   В фильме была ситуация, как две капли воды напоминавшая войну в Чечне
и приход к власти Путина. Вывод, в  духе  голивудского  ширпотреба,  был
предельно прозрачен: военные и спецслужбы всегда настаивают  на  ведении
войны на части территории и особого режима управления во всей  остальной
стране отнюдь не для наведения порядка, а  для  выкачивания  из  бюджета
денег, шантажа президента и контроля над страной.
   - Александр Стальич, передайте, пожалуйста, эту кассету Путину. Пусть
он посмотрит на досуге. Там - как  раз  для  него,  ему  полезно  будет.
Только сами ни в коем случае не смотрите! Вы, все-таки, слегка  потоньше
устроены, а это - примитивный боевик... - объяснила я.
   Но Волошин в отличие от меня, видимо, никогда не  забывавший,  что  у
стен есть уши, очень строго мне выговорил:
   - Ты что же,  хочешь  сказать,  что  президент  у  нас  -  примитивно
устроен?! Тоже мне, пришла, значит, молоденькая  журналисточка  и  давай
президента примитивным обзывать!
   - Только не надо передергивать, Александр Стальевич! -  развеселилась
я. - Я так не сказала. Я просто вас предупредила, что  фильм  -  не  для
вас, потому  что  у  вас  -  более  тонкая  нервная  и  интеллектуальная
организация...
   Побрюзжав на меня еще немного для порядку, Волошин заявил:
   - Ну ладно, я Людмиле отдам - супруге Владимира Владимировича,  пусть
она посмотрит. А у президента нет времени фильмы смотреть.
   А уж распечатка наших с Волошиным тематических разговоров  О  птичках
(причем  в  буквальном  смысле  этого  слова)  стала  бы  просто   хитом
политического сезона...
   Как-то раз, зайдя в гости к главе администрации, я рассказала  ему  о
только что случившемся чуде: впервые в жизни умирающий  голубь,  который
попросился ко мне  на  руки  на  улице,  за  ночь,  отлежавшись  в  моей
квартире, невероятным образом исцелился и утром, разбудив меня, попросил
открыть окно и, попрощавшись, довольный, улетел по делам. А поскольку  я
только что вернулась из города Ассизи, я честно призналась Волошину, что
без вмешательства моего любимого Франческо тут дело  явно  не  обошлось.
Волошин сначала посмеялся и обозвал меня тимуровкой. Но  потом  вдруг  с
совершенно детской интонацией признался, что когда был  маленьким,  тоже
все время подбирал на улице больных птиц.
   - Знаешь, одна синичка совсем уже было выздоровела. Но  потом...  Они
ведь не умеют замечать стекол, и вот она, как только смогла взлететь, со
всей силы рванулась на улицу и разбилась о стекло... Насмерть. Для  меня
это такая трагедия тогда была, до сих пор не могу забыть...
   Словом,  предание  огласке  любого  из  этих  задушевных   разговоров
независимого журналиста с главным душителем свободной прессы в стране  в
то время с лихвой бы хватило, чтобы я еще  долго  стеснялась  показаться
коллегам на глаза. Впрочем, в какой-то момент, чтобы не зацикливаться на
параноидальной идее вездесущих  прослушек,  я  чудовищным  усилием  воли
приказала себе расслабиться: Ну что теперь поделаешь? Да, у  меня  такие
приятели... Ну да  -  мутант.  Подумаешь!  Бывают  мутанты  и  похуже...
Которые даже птичек не любят.

***

   Кстати, возвращаясь к теме поздравлений с днем рожденья...
   Должна  признаться,  что  однажды  я  все-таки  преподнесла  Волошину
подарок. Только вот не к его дню рожденья, а к своему собственному. Да и
подарок, прямо скажем, получился какой-то провокаторский.
   Отправившись  в  Stockmann  покупать  всякие  мелочи  к  своему   дню
рожденья, я вдруг обнаружила там среди  кухонной  утвари  великолепного,
огромного, тучного гуся. В наглых темных  солнечных  очках.  И  имеющего
прямо-таки  вызывающее  портретное  сходство  с   одноименным   опальным
олигархом. Даром что из глины.
   Дело было в конце мая 2000-го, когда Гусинский был еще  в  Москве,  и
только в дурном сне могло привидеться, что  спустя  пару  месяцев  Путин
засунет его в тюрьму, а потом - в эмиграцию.
   Но наезд на Медиа-Мост с использованием прокуратуры и людей в  масках
уже начался. И атмосфера вокруг владельца оппозиционной  Кремлю  империи
СМИ неприятно сгущалась не по дням, а по часам.
   И увидев, что мой прекрасный, полуметровый глиняный гусь  с  вальяжно
вытянутой шеей, плюс ко всем вышеописанным достоинствам, является еще  и
копилкой для денег, я, не задумываясь, купила его в подарок Волошину.
   Явившись к нему в Кремль с огромной  подарочной  коробкой  и  извлеча
длинношеего гостя  на  свет,  я,  к  своему  несказанному  удовольствию,
услышала от Волошина:
   - Ой, да это ведь - Гусь! Вылитый!
   - Так, Александр Стальевич, а теперь смотрите внимательно: я вам буду
показывать, как этим гусем правильно пользоваться.  Потому  что  у  меня
сильные сомнения, что вы здесь, в Кремле, это умеете, - с этими  словами
я принялась наглядно демонстрировать Волошину два способа, которым можно
извлечь деньги из этой копилки: жесткий и мягкий.
   - Первый способ, жесткий - самый примитивный. И именно  им,  по  моим
подозрениям, вы и решили воспользоваться, - сказала я и показала  ребром
ладони, как можно отрубить глиняному гусю шею. - Конечно, можно  разбить
копилку. Это - проще простого. Но ведь подумайте сами: тогда  вы  больше
ею воспользоваться не сможете. Второй раз оттуда денег уже не вытащишь -
их там просто уже не будет!
   Второй же  способ,  мягкий,  вызвал  у  Волошина  хохот:  я  внезапно
перевернула копилку  вверх  дном  и  продемонстрировала  очень  удобную,
широкую резиновую пробочку на животе у зверя:
   -  Ну  согласитесь  сами:  только  упертый,  злобный   тупица   может
полениться воспользоваться этой  пробочкой,  чтобы  достать  из  копилки
деньги! Ведь если действовать аккуратно, без членовредительства, тогда и
гусь цел останется, и деньги у вас будут, и копилка вам доходы продолжит
приносить!
   Отсмеявшись, Волошин вдруг помрачнел,  сел  в  кресло,  закурил  и  в
сердцах выпалил:
   - Вот ты меня все время этим Гусем попрекаешь! Да сука этот Гусь!
   - Правда?! Ой, хорошо, что сказали! - съязвила я. -  А  я-то  грешным
делом думала, что он талантливый медиа-магнат...
   - А ты знаешь, например, что этот талантливый медиа-магнат в  прошлом
году, во время  избирательной  кампании,  передал  через  одного  нашего
общего знакомого, что ни Волошину, ни  Юмашеву,  ни  Татьяне  теперь  не
жить, даже если они уедут за границу! В этот момент я поняла, что даже у
железного Стальевича есть слабое место: личная месть.

***

   - И что же, теперь вы, в свою очередь, готовы заявить, что не жить  -
Гусю? Это - кровная межклановая вендетта, что ли?
   - Да нет, ради Бога, пусть живет,  -  с  совершенно  серьезным,  даже
каким-то  мрачноватым  лицом,  ответил  Волошин.  -  Только   где-нибудь
подальше отсюда... И бизнес весь пусть отдаст.

Защита Путина.

   С Путиным творилось неладное. Несмотря на  то,  что  его  собственная
пресс-служба регулярно вычищала мою фамилию из списков на  аккредитацию,
сам новоиспеченный президент во время официальных мероприятиях вдруг  ни
с того ни с сего начинал приятельски мне подмигивать.  Или,  пробегая  с
делегацией мимо журналистов, мог  вдруг  позволить  себе,  спровоцировав
легкую оторопь у моих коллег, бросить: Лен, привет!
   На минском заседании таможенного союза он так откровенно  гримасничал
в мой  адрес  прямо  со  сцены,  где  сидел  вместе  с  другими  главами
государств, что довел бедную Ленку Дикун,  сидевшую  со  мной  в  первом
ряду, до состояния буйного помешательства.
   - Трегубова, ну это же уже просто неприлично! Немедленно признавайся:
вы что, с ним дружили раньше? - жарким шепотом пилила она  мне  ухо  всю
пресс-конференцию. Мне пришлось  вкратце  рассказать  ей  историю  моего
знакомства с Путиным.
   - Спорим, что теперь,  когда  он  увидит,  что  ты  ездишь  с  ним  в
кремлевском пуле, он немедленно потребует от  пресс-службы,  чтобы  тебя
тоже приглашали на закрытые встречи с ним! - убеждала меня Дикун.
   Даже  Сашка  Будберг,  активно  приветствовавший  новые  репрессивные
порядки в кремлевском пуле, изумлялся:
   - Слушай, Трегубова, я не понимаю: если ты  лично  знакома  с  Первым
лицом, то  почему  у  тебя  тогда  вообще  могут  быть  проблемы  с  его
пресс-службой?!
   Я  не  могла  ответить  на  этот  вопрос.  И  лишь  пересказывала  им
комментарий  своего  приятеля  -  опытного   кремлевского   аппаратчика,
который, как я уже рассказывала,  был,  наоборот,  убежден,  что  именно
Путин распорядился удалить меня из пула - как раз из-за  опасения  иметь
рядом человека, знавшего его по прошлой жизни.
   По  крайней  мере,  тот  факт,  что  меня   не   только   не   начали
аккредитовывать на закрытые брифинги Путина, но и,  наоборот,  все  чаще
стали препятствовать присутствию даже на его  официальных  мероприятиях,
подтверждал именно версию моего аппаратного конфидента.
   О том, что травля ведется именно с санкции главы государства, мне, по
сути, прямо объявил его пресс-секретарь Алексей Громов.
   После того как я провела  описанную  ранее  воспитательную  беседу  с
Александром Волошиным и тот отдал распоряжение пресс-службе  возобновить
мою аккредитацию в президентских поездках, Громов при  первой  же  нашей
встрече с нескрываемой ненавистью в голосе проговорил:
   - Можешь жаловаться на меня кому хочешь. Мне  плевать!  Я  подчиняюсь
лично президенту...
   А  если  учесть,  что  громовским  непосредственным  начальником  был
все-таки именно глава  администрации  Волошин,  разгадать  эту  нехитрую
кремлевскую шахматную задачку никакого труда  не  составило.  Ведь  если
пешка вдруг становится сильнее ферзя и сама метит в дамки,  значит,  она
находится под прямым прикрытием короля.

***

   В июне 2000 года начался качественно новый этап в моем противостоянии
с кремлевской пресс-службой. В том смысле, что теперь меня  уже  травили
не только как журналиста,  а  заодно  еще  и  как  представителя  газеты
Березовского.
   Учитывая, что за всю историю существования газеты Коммерсанть больше,
чем я, гадостей про БАБа на ее страницах не писал, пожалуй,  никто,  то,
конечно  же,  самым  обидным  теперь  было  стать  мученицей   за   веру
Березовского.
   Все началось ровно в тот момент, когда  Борис  Абрамович  из  верного
сторонника, но слишком активного и беспокойного деятеля  (как  за  глаза
называл его в частных разговорах еще в конце 1999-го Александр  Волошин)
превратился для Кремля в зло (эпитет, которым уже  в  начале  2000  года
Березовского наградил в беседе со мной Владислав Сурков).
   В  конце  мая  2000-го  Березовский   опубликовал   открытое   письмо
президенту с резкой критикой начатой им так называемой реформы  властной
вертикали, которая, по сути, отменяла в стране федерализм.
   На следующий же  день  после  демарша  олигарха,  как  раз  во  время
обсуждения в Госдуме  путинских  законопроектов  о  властной  вертикали,
президент решил уехать  в  Ярославль:  заручиться  публичной  поддержкой
лояльного губернатора Лисицина.
   И я решила поехать вместе с Путиным, чтобы заставить президента  дать
внятные комментарии: во-первых, о войне, начатой им против  региональных
элит, а во-вторых, - о  войне,  начатой  против  него  самого  олигархом
Березовским, который, по сути, и сделал его президентом.
   Но как только я приехала в Ярославль,  пресс-секретарь  Путина  прямо
объявил кремлевскому пулу, что президенту сейчас нельзя задавать вопросы
о Березовском.
   - С какой это стати? Ведь это сейчас  главная  новость  в  стране!  -
возмутилась я. - А вы думаете, зачем еще сюда все  журналисты  приехали?
Полюбоваться на показуху, которую Лисицин устроил для президента?
   Я решила, что имею полное моральное право задать президенту ровно тот
вопрос, который хочу, а не тот, который мне подскажет его пресс-служба.
   И когда пресс-секретарь Громов в очередной  раз  попытался  наподобие
охранника,  растопырив  руки,  отогнать  журналистов  от  президента,  я
решила, наконец, проэксплуати-ровать  эмоциональную  реакцию  Путина  на
меня и, увидев его, громко произнесла:
   - Здравствуйте, Владимир Владимирович!
   Путин остановился, поздоровался и вынужден был начать отвечать на мои
вопросы о Березовском и о тех главах регионов, которые выступают  против
возврата к советским образцам централизации власти.
   - То, что кто-то высказывает свою позицию, - это нормально. Если  это
только не направлено на то, чтобы раскачивать лодку, - произнес Путин  с
нажимом на последнюю фразу.  -  В  любом  случае,  победит  та  позиция,
которая получит большинство. А как мы видим по сегодняшнему  голосованию
в Думе, большинство получит именно наша позиция.
   В самом этом путинском ответе ничего сенсационного не содержалось. Но
то, что я раскрутила президента на прямой комментарий наличия  в  стране
серьезной оппозиции  начатого  им  урезания  полномочий  регионов,  было
чрезвычайно важно. И, разумеется, именно это  стало  главным  ньюсом  во
всех телевизионных выпусках новостей в тот день.

***

   После того как Путин сам согласился ответить мне, его пресс-секретарь
Громов так растерялся, что даже уже не знал, как на меня реагировать