шевые  дубленки,  золото,
Гранд-базар, туда-сюда! Расслабьтесь!
   И мои подружки - Ленка Дикун, Танька Нетреба и Танька Малкина - пошли
расслабляться. Налеты кремлевского пула на Гранд-базар и другие  оптовые
рынки города Стамбула совершались ежедневно. Дурея от избытка свободного
времени, каждая из моих  товарок  закупила  уже  по  несколько  дубленок
разных цветов и размеров: сначала себе, потом - мужьям, потом - матерям,
а потом уже и малым детям. Потом - перекинулись на украшения.
   Мне, клинически неспособной к массовому шопингу и толкучке на рынках,
приходилось вечерами рассматривать их  добычу  и  выслушивать  охотничьи
рассказы:
   - Нам скидку в два раза сделали! Ты бы видела, как турки Нетребе  эту
курточку втюхивали! Моделька! - говорят. Мне кажется, еще  немного  -  и
они бы ей это все уже и за бесплатно отдали!
   В общем, судя по количеству  трофеев  в  номерах  кремлевского  пула,
древний Царьград был разорен до основания.

***

   Я развлекалась по-своему. Такого волшебного, свежайшего мороженого из
молодых фисташек, как в маленькой кофейне  на  улице  Истиклал  рядом  с
Таксимом, я не пробовала ни в одной стране мира. Молоденькие французские
спасатели (приезжавшие  в  Турцию  разбирать  завалы  от  землетрясения,
случившегося накануне саммита), приходили  в  кофейню  вместе  со  своей
огромной поисковой бельгийской овчаркой и каждый  вечер  с  любопытством
наблюдали один и тот же аттракцион.
   - Ну что, Трегубова, - еще по одной? - подначивала меня  Ленка  Дикун
после пяти съеденных порций.
   -  Нет,  сначала  еще  горячего  чайку  Earl  Grey,  иначе  я  сейчас
превращусь в снеговика! - просила я официанта. Но через минуту  все-таки
раскалывалась. - Хорошо, а потом - еще две порции мороженого!
   В этот момент хозяин заведения обычно не выдерживал, начинал хохотать
и приносил нам огромный чан с фисташковым мороженым:
   - Our Compliments, my friends!
   Приходилось делиться с бельгийской овчаркой.

***

   Как же я обрадовалась, когда после этих дней мучительного безделья  в
Стамбул, наконец-то, приехала российская делегация!  Я  мертвой  хваткой
вцепилась в Лешу Громова (он был  тогда  еще  на  технической  должности
главы пресс-службы) и потребовала, чтобы он немедленно  организовал  нам
встречу с главой  кремлевской  администрации  Александром  Волошиным.  И
Громов, который, как потом выяснилось, мечтал  занять  место  тогдашнего
президентского  пресс-секретаря   Дмитрия   Якушкина,   рьяно   бросился
исполнять мою просьбу.
   Волошин поселился в том  же  отеле,  что  и  Ельцин,  самой  красивой
гостинице Стамбула - Swiss Hotel Bosphorus, и вечером мы с удовольствием
отправились к нему в гости.
   В  интерьере  своего  шикарного  номера   Волошин,   почти   насмерть
заморенный годом кремлевской борьбы за выживание, смотрелся  как  только
что освобожденный узник Освенцима.
   Ввалившиеся щеки стильно подчеркивались мумифицированно-желтым цветом
лица, а при взгляде на его фигуру было не вполне  понятно,  на  чем  там
вообще висит костюм.
   Впрочем, сам Стальевич отчаянно, из последних сил, не  подавал  виду.
Почти не шатаясь, он вышел к нам навстречу, бодро поздоровался со  всеми
за руки (холодной,  как  лед,  бескровной,  мумифицированной  рукой),  и
провел к себе.
   Вслед за нами в  полуоткрытую  дверь  волошинского  номера  незаметно
проскользнул несчастный президентский пресс-секретарь  Дмитрий  Якушкин,
которого  все  журналисты  тогда  чморили.  Пока  мы  рассаживались   на
волошинской кровати, пресс-секретарь прятался то ли в прихожей, то ли  в
уборной. И только  когда  мы  уже  начали  разговаривать,  он  беззвучно
шмыгнул в комнату и... - ко всеобщему изумлению - быстро  полуприлег  на
соседней кровати, на  бок,  картинно  подперев  голову  ручкой.  Словом,
опершись локтем о гранит. В этой вальяжной позе друзей круга Пушкина наш
кремлевский меланхолический Якушкин так и провел безмолвно всю беседу.
   Волошин же механически, как на подкосившихся ходулях, опустился рядом
с изящным, раскрытым деревянным бюро,  забитым  уродливыми  кремлевскими
циркулярами. Практически  не  дрожавшими  пальцами  он  достал  и  зажег
сигарету. Которая вскоре, когда у него уже не хватало сил затягиваться и
стряхивать пепел, начала красиво прожигать дорогое дерево.
   Но в целом кремлевский доходяга держался молодцом. После того как  он
удачно приземлился в кресло, последним, что его  слегка  выдавало,  было
лишь мерное, едва заметное кругообразное  покачивание  головы  вместе  с
верхней частью туловища, вокруг собственной оси. Было такое впечатление,
что сейчас глава администрации запоет звук  ом.  Присмотревшись  к  этим
циклическим движениями, я  вдруг  поняла,  что  Волошин  просто  спит  с
открытыми глазами.
   В какой- то момент он все-таки попался.
   На один из наших вопросов Волошин живо ответил:
   - Ага.
   - Чего ага? - удивленно переспросили девчонки.
   - Угу... - пояснил Волошин. И продолжал  сидеть,  изображая,  что  не
спит.
   Глаза его то и дело как-то сами собой закатывались (точно так же, как
если спящему зверю пробовать поднять веко),  но  он  чудовищным  усилием
воли смаргивал и продолжал дарить нам рассредоточенный,  сведенный  даже
не на переносице, а на вечности, мутный взгляд спящего Будды.
   Малкина решила, что  глава  администрации  просто  устал  говорить  о
политике и поэтому с ним надо срочно побеседовать о любви:
   - Александр Стальевич, а вот скажите: а какие вам женщины нравятся?
   - Тарелки, - сомнамбулически проговорил Волошин.  Оказалось,  что  он
отвечал на предыдущий вопрос, заданный Нетребой - про его хобби.
   - Я в  молодости  раскрашивал  тарелки.  Разрисовывал,  а  потом  сам
обжигал. Красиво получалось.
   - Неужели у вас до сих пор остались эти тарелки? Можете показать?
   - Не-а. Все продал, -  флегматично  признался  кремлевский  аскет.  -
Денег тогда не было, вот и продал.
   Нетреба, которой редакция Аргументов и Фактов дала  задание  написать
заметку о человеческом аспекте Волошина, взмолилась:
   - Ой, Александр Стальевич! А расскажите, что вы вообще обычно делаете
на досуге? Тут я уже не выдержала:
   - Нетреба, да ты что, издеваешься над ним, что ли? Ну какой  ему  еще
досуг?! Ты посмотри на него!
   Стальевич удивленно вскинул  на  меня  закрывающиеся  глаза  и  жалко
улыбнулся:
   - Слушай, а что - правда заметно, да? Я действительно уже  неделю  не
спал...

***

   Поняв, что пользы сейчас от  Волошина  -  как  от  козла  молока,  мы
оставили его отдохнуть, договорившись попозже вместе пойти поесть.
   Несмотря на странноватую компанию, это был  один  из  самых  красивых
ужинов в моей жизни. Потому что вид на Босфор из ресторана Свисс-отеля -
просто офигительный. Да и закат в тот день был какой-то запредельный.
   Впрочем, глава администрации всего этого не видел, потому  что  сидел
рядом со мной спиной к окну. А сил вертеть головой у него не было.
   Работа вилкой Волошину тоже давалась с трудом. И тем более уж  он  не
мог координировать сразу два процесса: еду  и  речь.  Поэтому  вилка  со
спасительным кусочком пищи  то  и  дело  безвольно  зависала  где-то  на
полпути между волошинской тарелкой и его же ртом.
   Фальшиво пытаясь синтезировать в одном флаконе  стерву-журналистку  и
заботливую женщину, я проговорила:
   - Александр Стальевич, вот доешьте, пожалуйста, этот кусочек. А потом
объясните мне: НУ ВОТ ЗАЧЕМ ВЫ тринадцатого октября в третий раз  внесли
в Совет Федерации представление на увольнение Скуратова? Вам, что,  мало
двух раз позора было?! Что за мазохизм!
   - А просто мне уже все по фигу было! - захихикал  Стальевич.  -  Хуже
уже быть не могло, а дожать их в психологическим смысле я был должен:  я
им просто показал, что они могут там сколько угодно сидеть упираться,  -
а я, если надо, еще хоть сто раз,  им  назло,  буду  вносить  увольнение
Скуратова! И все равно в конце концов дожму их!
   После этого обещания Волошин даже немного поел.

***

   Душевную атмосферу  ужина  мне,  правда,  слегка  подпортил  сидевший
напротив нас  волошинский  заместитель  по  международным  делам  Сергей
Приходько. Политические темы его, похоже, вообще  не  волновали.  И  как
только я выбиралась из-за стола, чтобы подойти к буфету и принести  себе
и Волошину чего-нибудь вкусненького, Приходько бросался за мной и,  едва
я отходила на несколько шагов от общего стола, с маниакальным  упорством
приставал:
   - Лена, ну скажите мне: когда мы с вами встретимся в Москве?
   - У вас ко мне какое-то дело, Сергей Эдуардович? -  как  можно  более
корректным тоном переспрашивала я.
   - Неужели вы не понимаете, Лена!  -  горячился  Приходько.  -  Я  вас
спрашиваю: когда мы с вами сможем встретиться наедине?
   В какой- то момент эти дурацкие, водевильные домогательства  так
достали меня, что я не выдержала и при всех девчонках его пристыдила:
   - Слушайте, Приходько, вы что - влюбились в меня?
   -  Да,  и  не  скрываю  этого!  -  нагло  заявил   внешнеполитический
кремлевский стратег.
   - Тогда будьте любезны держать себя в руках и не  приставать  ко  мне
больше с этой вашей проблемой - вы же все-таки серьезный государственный
чиновник, Сергей Эдуардович, отвечающий за лицо государства, - напомнила
я под общий хохот коллег.

***

   Тем временем Ельцин уже готовил свою скандальную стамбульскую речь  о
том, что западные страны НЕ ИМЕЮТ  ПРАВА  упрекать  Россию  Чечней.  Как
признавался тогда в кулуарах Герхард Шредер, из-за непримиримой  позиции
России по Чечне саммит уже был на грани срыва. И даже российский министр
иностранных дел Игорь Иванов обронил в неофициальной беседе, что кое-кто
уже сравнивал этот саммит с Карибским кризисом.
   Закончился же для меня этот исторический саммит опять в  Свисс-отеле.
Игорь Иванов, уже упаковав чемоданы, вышел в фойе гостиницы пообщаться с
прессой.
   - Отечественная дипломатия одержала победу, - провозгласил министр. -
Потому что в Хартию европейской дипломатии не был вписан  пункт  о  том,
что нарушение прав человека не является внутренним делом государства...
   В ярости от слов Иванова, я уселась неподалеку  в  кафе  Свисс-отеля,
заказала себе чизкейк и, любуясь напоследок дневным босфорским пейзажем,
принялась писать злобный репортаж. Тут зазвонил мобильный. Это была  моя
мама, только  что  посмотревшая  в  Москве  по  телевизору  репортаж  об
итоговом брифинге Иванова.
   - Знаешь, дочурка, о чем я хочу тебя  попросить:  ты,  пожалуйста,  у
Иванова больше за спиной под телекамерами не стой, - на  полном  серьезе
заявила мне мама. - При твоем высоком росте это  как-то  слегка  унижает
российскую дипломатию...
   Вот ровно  такими  все  тогдашние  ельцинские  придворные  и  застыли
навечно в  стамбульской  янтарной  бусинке,  припрятанной  на  дне  моей
диггерской сумки. Потому что через сорок дней, 31 декабря 1999  года,  в
момент объявления Ельцина об отставке, для всех них началась  уже  новая
жизнь после смерти.
   А я с тех пор, каждый раз, оказываясь в  Стамбуле,  заезжаю  в  Swiss
Hotel имени Волошина поужинать - в память об ушедшей ельцинской эпохе.
   Кстати, через несколько месяцев, когда там произошел теракт, я, зайдя
к Стальевичу в гости в Кремль, посетовала:
   - Слушайте, наш босфорский Swiss Hotel-тo чуть не взорвали!
   Он вопросительно на меня посмотрел:
   - Какой Swiss Hotel?
   Я стала напоминать ему про его тарелки.
   И тут Волошин расхохотался:
   - Слушай, представляешь: а я  ведь  вообще  ничего  этого  не  помню!
Знаешь, я тогда в таком состоянии был, что вообще ничего вокруг себя  не
замечал... Так что мне - что был в Стамбуле, что не был...

Глава 10. ТЕНЬ ПОБЕДЫ.

   Абсолютно помимо собственной воли кремлевскую победу  на  декабрьских
выборах 1999 года мне пришлось отпраздновать аж дважды: сначала в Кремле
с Волошиным, Юмашевым и Дьяченко, а потом - еще и с Березовским  в  Доме
приемов Логоваза. Даже тогдашний глава ФАПСИ, предложивший мне в  Кремле
в ночь выборов выпить с ним коньяку за победу, тут же на  всякий  случай
хмуро добавил: Которая, правда, состоялась вопреки вашим стараниям...
   Своей я эту кремлевскую победу действительно  не  считала.  Я  вообще
чувствовала себя примерно как на свадьбе любимой подруги, выбора которой
я не одобряю. С одной стороны - вроде бы праздник,  все  радуются.  А  с
другой  стороны:  ну  вот  точно  я   знаю,   что   этот   ее   женишок,
долболоб-военный, сразу же после свадьбы, как только  гости  разойдутся,
начнет ее лупасить почем зря. А с третьей стороны, думаешь: ну  а  может
быть, этот-то все-таки чуток получше, чем прежний ее хахаль - наркоман и
бабник.
   Вот примерно так я кремлевский День победы и справила.

Одна ночь с Александром Стальевичем.

   Я всегда знала, что в журналистике - точно так же, как в жизни:  если
нельзя, но очень хочется, - то можно.
   В декабре 1999 года шеф-редактор Коммерсанта  попросил  меня  сделать
нечто абсолютно невозможное: попасть в Кремль  в  ночь  подсчета  итогов
думских выборов:
   - Вон, Лужков с Примаковым кричат, что Кремль будет  фальсифицировать
выборы в пользу Единства. Вот ты и  пойди  посмотреть,  как  Кремль  это
будет делать!
   Я  прекрасно   понимала,   что   никто,   никогда,   ни   при   каких
обстоятельствах и ни за что в Кремль ни одного журналиста в ночь выборов
не пустит. Они ж там все-таки еще не совсем больные на голову.
   Пришлось уповать только на мой вышеуказанный  журналистский  принцип:
очень хочется - значит можно.
   Елки-палки,  зря   я,   что   ли,   столько   лет   протусовалась   в
администрации?! подумала я и  решила  на  практике  применить  те  уроки
византийских интриг, которые мне  столько  раз  преподавали  кремлевские
профессионалы.
   Пришлось провернуть хитрую  многоходовку.  Первым  делом  нужно  было
заманить к себе в редакцию главу  кремлевской  администрации  Александра
Волошина. Для этого сначала пришлось долго убеждать Волошина в том,  что
ему срочно необходимо встретиться с руководством  нашей  газеты.  А  уже
потом, когда я получила волошинское согласие, - уговаривать  руководство
газеты, что встреча с Волошиным им нужна позарез.
   В результате, в назначенный день все ведущие  журналисты  Коммерсанта
собрались в предвкушении встречи с кремлевским барбудо в нашей  каминной
комнате для летучек. Я судорожно дописывала какую-то статью в завтрашний
номер. Мобила разрывалась: то Волошин извинялся, что задерживается из-за
пробок на дороге (Как, разве  вы  не  на  танке  едете?  -  на  автомате
переспрашивала я), то гендиректор Коммерсанта Леня  Милославский  просил
меня спуститься и встретить Волошина на крыльце.
   - Да?! Может, мне еще, как  Ярославне,  взять  беленький  платочек  и
помахать ему с крыльца? - возмущалась я.
   -  Ну  знаешь,  -  тебя  он  хотя  бы  в  лицо  знает,  -  растерянно
оправдывался Милославский. - А я ему что скажу: Здрасьте, я Леня...?!
   В результате, Волошина пришлось встречать все-таки мне.
   Милославский, которого я торжественно представила  Стальевичу,  успел
язвительно шепнуть мне на ухо:
   - Ну, блин, Ленка, у тебя и друзья...
   Встреча прошла душевно: мой друг открещивался от Березовского, обещал
замочить НТВ и в довершение предлагал напрямую из  Кремля  цензурировать
тексты журналистки Трегубовой. В обшем, шутил в своем обычном стиле.
   В момент всеобщего веселья я молниеносно воспользовалась ситуацией  и
ввернула:
   -  Да,  кстати,  Александр  Стальевич,  тут  вот   главный   редактор
командирует меня писать репортаж о том, как девятнадцатого декабря вы  в
Кремле будете подтасовывать результаты  выборов.  Организуйте  мне  там,
пожалуйста, доступ во все ваши секретные службы!
   Волошин захихикал. Главный редактор - тоже. Все  25  присутствовавших
журналистов - захохотали. И Волошин вдруг понял, что теперь уже  ему  не
отвертеться.
   - Ну ладно, приходи, я не против...
   Так Кремль был побежден его же собственным оружием.

***

   Я все- таки до последнего сомневалась, сдержит ли Волошин слово.
Тем не менее в день выборов, в воскресенье, я на  всякий  случай  решила
как следует выспаться впрок вдруг придется работать всю ночь. В  4  часа
дня меня разбудил  телефонный  звонок:  это  был  не  Стальевич,  а  моя
бабушка,  которую  я,  по  нашей  с  ней  традиции,  должна  была  вести
голосовать на избирательный участок у Триумфальной арки на Кутузовском.
   - Пока ты дрыхла, я уже сама сходила и проголосовала! - гордо заявила
она.
   - За кого же это, интересно?
   - Как это за кого?! Я - за молодых! - смешным,  нарочито  старушачьим
голосом отрапортовала бабушка.
   Я знала, что под молодыми у нее имеется в виду Союз правых сил.
   - Все равно твои молодые никуда не пройдут! - сонно пробубнила я.
   Тут трубку у бабушки перехватил мой старший  брат  Григорий,  который
голосовать принципиально никогда в жизни  не  ходит,  да  и  вообще  уже
несколько лет из своей башни из слоновой кости - ни ногой. Даже новостей
по телевизору не смотрит - из брезгливости.
   Но тут он неожиданно бодрым голосом потребовал:
   - Сестра, вставай! Представляешь,  тут  действительно  какая-то  чушь
творится: там эти Чубайс с Немцовым, похоже, правда, проходят в Думу. На
первом месте - Единство, а Лужков с Примаковым  со  своим  Отечеством  -
вообще в заднице!
   - А откуда ТЫ все это знаешь?! - изумилась я. - Еще же  не  кончилось
голосование!
   - Да тут все радиостанции только об этом и говорят! Даже соседка наша
прибегала рассказывать! Там в Интернете этот... как его, Павловский, что
ли, вывесил результаты  exit  pools  опросов  избирателей  на  выходе  с
избирательных участков...

***

   Чтоб мой рафинированный, аполитичный брат - да вдруг  не  побрезговал
узнать, что такое exit pools! Я была просто потрясена таким  невероятным
примером эффективности кремлевских избирательных технологий.
   Моментально вскочив с постели, я помчалась... голосовать. За молодых,
как велела бабушка. По дороге я вдруг начала хохотать сама же над собой:
я ведь тоже стала жертвой Павловского! Ведь если бы я была уверена,  что
правые опять все профукали и не попадают в Думу, я  бы,  разумеется,  не
стала тратить свой выходной на голосование!
   В журнале-то  Власть  я,  конечно,  абсолютно  точно  спрогнозировала
неделей раньше такой расклад голосов. Но одно дело - прогнозы в  статье,
а другое дело - тратить личное воскресенье на аутсайдеров.
   Едва я успела, справив гражданский долг, отойти  от  урны,  позвонила
секретарша Волошина:
   - Лена, Александр Стальевич ждет вас часам к восьми  вечера.  Сможете
подъехать?

***

   В Кремле было пусто, как после ядерной войны.
   Поднявшись в кабинет Волошина, я застала его там  ОДНОГО.  И  даже  в
приемной никто не ждал. Картина - нереальная.
   Он усадил меня в кресло за журнальным столиком, а  сам  направился  к
письменному столу:
   - Подождешь минутку? Мне надо с Путиным поговорить...
   Когда секретарша соединила его по телефону с  Путиным,  Волошин  безо
всякого пиетета, а наоборот,  -  тоном  старшего  товарища,  произнес  в
трубку:
   - Володь, слушай, мы тут все договорились к одинадцати  часам  вечера
подъехать в  штаб  Единства.  Ты  тоже  подъезжай,  ладно?  Нужно  ребят
поздравить. Ага, ну пока...
   Я  напомнила  Волошину,  что  он  обязан  отвести  меня   туда,   где
подтасовывают  результаты  -  в  так   называемый   Ситуационный   центр
президента, организованный ФАПСИ.
   - Да ничего там интересного нет, - засмеялся Волошин. - Они даже  мне
вон старье какое-то подсовывают - посмотри!
   Я взглянула на сводки  на  столе  у  Волошина  и  убедилась,  что  он
действительно знал не больше,  чем  к  тому  моменту,  стараниями  Глеба
Павловского, знала уже вся Москва.
   - Ну ладно-ладно, любопытная Варвара,  -  пойдем,  я  отведу  тебя  в
Центр...
   И Волошин проводил меня на первый этаж,  в  строго  охраняемую  зону,
куда стекалась вся информация по вы