етку: этот  способ
еще более эффективен, чем ликвидация телеканалов).  Есть  только  радио:
причем не нормальный радиоприемник, а такой  же,  как  был  в  Советском
Союзе, с официозным каналом на кнопке.
   - А Интернет там установлен, как мне сказали, только у  одного  члена
политбюро - по специальному разрешению главы Северной Кореи, -  ужасался
путинский помощник. Ленка Дикун подбавила красок:
   - А у нас в гостиничных номерах в прихожих были большие зеркала - я в
это зеркало, например, каждый раз  смотрелась,  когда  переодевалась.  А
потом  оказалось,  что  в  них  вмонтированы   камеры   госбезопасности!
Представляешь, как приятно мне было постфактум об этом узнать!
   - Андрей, ну и зачем же тогда ваш президент поехал  с  ними  дружить?
Что, на дружбу более  приличных  людей  Путин  уже  не  рассчитывает?  -
поинтересовалась я у Илларионова.
   Но кремлевский экономист,  несмотря  на  свои  красочные  рассказы  о
садизме севорокорейской диктатуры,  жестко  стоял  на  своем:  дружба  с
Северной Кореей нужна, потому что эту дружбу потом можно выгодно продать
Западу.
   - А вы представляете себе, что  будет,  если  в  какой-то  момент  вы
просто не рассчитаете дозу подачек северокорейскому режиму? И у них  как
раз хватит сил на то, чтобы дотянуться рукой до ядерного  детонатора?  -
переспрашивала я Илларионова.
   К моей радости, Володя May горячо поддержал меня и тоже накинулся  на
нашего визави с упреками.
   Жаль только, что отстаивать собственные права на свободу слова внутри
российской жизни у бедного May духа так и не хватило.

***

   К сожалению, синдром May мне пришлось вскоре  наблюдать  и  у  других
ведущих российских правительственных экономистов-реформаторов.
   Например, Герман Греф, случайно  встретив  меня  однажды  в  приемной
Волошина, настолько обалдел от того, что я  вхожа  к  главе  кремлевской
администрации, что немедленно кинулся извиняться:
   - Ой, Лена, вы уж простите меня, пожалуйста,  за  то,  что  во  время
предвыборной кампании я вас не пускал в штаб Путина! Понимаете, я же  не
сам это придумал... Мне запретили...
   - Кто это вам мог запретить?! - изумилась я.
   - Ну кремлевская пресс-служба отдала такое распоряжение - вычеркивать
вашу фамилию изо всех списков на аккредитацию...
   Как  и  в  случае  с  May,  меня  просто  поразило  это  мироощущение
подопытного кролика:
   - Герман, я не понимаю, как самостоятельные, умные люди вашего уровня
могут  опускаться  до  того,  чтобы  выполнять   распоряжения   каких-то
сереньких чиновников по борьбе с прессой?
   - Ну поймите, Лена: я же даже не знал вас лично! Дело в том, что  мне
только недавно Чубайс рассказал, что вы - порядочная журналистка...
   - Ну а других журналистов, которых вы  так  и  не  узнали  лично,  вы
по-прежнему так и продолжали бы вычеркивать  из  списков  по  указке  из
Кремля? - уточнила я.
   Тут Герман на всякий случай светски полюбопытствовал:
   - А что, вообще,  сейчас  действительно  есть  какие-то  проблемы  во
взаимоотношениях журналистов с Кремлем?
   Посмеявшись над легкой неосведомленностью чиновника, я тем  не  менее
добросовестно рассказала ему, во что превратился  кремлевский  пул,  как
обрабатывает прессу пресс-секретарь Путина и сам президент.
   - Правда? - искренне удивился Греф. - Я,  честно  говоря,  просто  не
знал этой проблемы...  Но  я  обязательно  с  президентом  на  эту  тему
поговорю: он должен понять...
   Не знаю уж, отважился ли Греф поговорить с президентом. Но только вот
Путин не по дням, а по часам закручивал ситуацию со  СМИ  в  стране  все
круче и круче. И никто из так называемых либеральных реформаторов так  и
не решился вслух предъявить президенту претензии на этот  счет.  Значит,
не очень-то их это и волновало. Или пожертвовать свободой слова в стране
ради собственного пребывания  во  властной  обойме  казалось  им  вполне
приемлемой ценой?

***

   Когда я рассказала Чубайсу о встрече с Грефом в приемной у  Волошина,
главный энергетик замахал на меня руками:
   - Да нет! Ну что ты! При чем здесь Волошин! Герман - порядочный...
   - Может быть, ваш Герман и порядочный. Но трус он - точно порядочный.
Представьте себе: несколько месяцев он ни  за  что  ни  про  что  гнобил
журналистку, отказывал ей в аккредитации,  даже  не  зная  ее  лично,  -
просто потому, что ему приказали из Кремля!
   Я предложила Чубайсу пари, что как только  начнется  очередная  волна
репрессий в отношении меня со стороны кремлевской пресс-службы,  никакое
чубайсово заступничество на Грефа  не  будет  производить  ни  малейшего
влияния.
   - Вот тогда и узнаете, имела ли для него значение встреча со  мной  у
Волошина или нет! - запальчиво пообещала я Чубайсу.
   И выиграла спор. В следующий раз, после того  как  меня  отлучили  от
президентских поездок,  Греф,  встретившись  со  мной  на  экономической
тусовке в Александр-хаусе, опять  отвел  глаза  и  сделал  вид,  что  не
заметил.

***

   Примерно  так  же  поступил  и  его  правительственный   товарищ   по
либерализму Алексей Кудрин. Дело в том, что после знаменитой  истории  с
похоронами Собчака, где Кудрин вынес меня из страшной давки,  мы  с  ним
при встрече всегда тепло, по-приятельски, расцеловывались.
   -  Вот  тот  храбрый  мужчина,  который  спас  мне  жизнь!  -  обычно
приговаривала я при этом  со  смехом,  и  Кудрину  явно  нравилось,  что
окружающие слышат об этом героическом факте его биографии.
   Однако нравилось ему это только до поры до времени...
   Как только он почувствовал, что в Кремле объявили на меня  травлю,  -
то моментально, во время одной  из  президентских  поездок  (кажется,  в
Орле) подошел ко мне и, озираясь по сторонам, прошептал на ухо:
   -  Знаете,  Лена,  мне  довольно  неловко,  что,   когда   вокруг   -
представители администрации, мы с вами вот так вот здороваемся...
   Больше вопросов к этому человеку у меня, разумеется, уже не было.
   Было только слегка обидно сознавать, что я живу в  стране,  где  даже
наиболее умные  мужчины,  пребыванием  которых  во  властных  структурах
президент дорожит из-за их реформаторского имиджа на Западе,  так  и  не
посмели вслух,  жестко,  по-мужски,  потребовать  от  Путина  прекратить
репрессии по отношению к прессе. Более  того  -  несмотря  на  все  свое
влияние, ни у кого из  них  не  хватило  мужества  даже  заступиться  за
девушку-журналистку,  которую   много   месяцев   подряде   наслаждением
прессовал  государственный  аппарат.  Если  молчаливая  поддержка   этих
репрессий - это не собственная позиция реформаторов, то тогда мне просто
трудно себе представить: чем уж таким ужасным Путину удалось их до такой
степени запугать?

Глава 12. КРЕМЛЕВСКАЯ ШИЗОФРЕНИЯ.

   В этой главе - давно обещанный десерт: я раскрою секрет  кремлевского
долгожития. Причем - своего собственного. Если, конечно,  можно  назвать
долгожитием тот факт, что после старта отлично организованной травли  со
стороны путинской пресс-службы я умудрилась продержаться  в  кремлевском
пуле еще ровно год.
   Но сначала - о терминах. Может, теперь, после всех  предыдущих  глав,
кто и не поверит, - но, написав в заголовке шизофрения, я  и  не  думала
обзываться. Слово шизофрения в данном  случае  означает  ровно  то,  что
означает, ни больше ни меньше: раздвоение личности.
   А  как  еще,  по-вашему,  можно  назвать  состояние   Кремля,   когда
пресс-служба лишает некую журналистку аккредитации,  а  в  то  же  самое
время все кремлевское руководство регулярно с той же самой  журналисткой
встречается и дает ей эксклюзивную информацию?
   Или-какой еще диагноз можно поставить  властному  организму,  который
сначала левой рукой запихивает в тюрьму Гусинского, потом  правой  рукой
его оттуда вытаскивает, а в довершение всего внятно подмигивает  третьим
глазом, что он вообще был против всей этой дурацкой сквозной операции?
   Или, наконец: как еще, если не шизофренией, можно  назвать  состояние
корреспондентки, которую в Кремле обзывают  агентом  Березовского,  а  в
газете Березовского - попрекают кремлевскими  друзьями?  И  что  уж  тут
говорить о президенте, который старательно наплодил вокруг себя всю  эту
сугубо (в смысле - двояко) здоровую атмосферу?

Анонимный источник, почесывая в бороде...

   Журналистика -  конечно,  низкий  жанр.  Но  отдельные  журналистские
проделки все-таки войдут в века. (В Интернете я,  разумеется,  поставила
бы после этой фразы смайлик - во избежание кривотолков  о  журналистской
мании величия.)
   Так вот, именно к разряду нетленок относится  знаменитый  кремлевский
афоризм,  который  родился  благодаря  моему  недосыпу  и  раздолбайству
главного редактора журнала Власть.
   Как-то раз, во время однодневной передышки между полетами с  Путиным,
я должна была успеть написать не только репортаж  в  газету,  но  еще  и
большущую аналитическую статью в наш журнал. Понятное дело: репортажем я
занималась днем,  а  журнальной  статье  пришлось  посвятить  всю  ночь.
Причем, всю ночь это даже громко сказано: потому что выезжать в аэропорт
для следующей командировки с Путиным мне пришлось прямо  из  редакции  в
четыре часа утра.
   Неудивительно, что проследить за дальнейшей судьбой своего  текста  я
была просто физически не в состоянии. Тем временем в нем оказалась  мина
замедленного действия.
   Иллюстрируя абсолютную  иллюзорность  существования  так  называемого
официального избирательного штаба кандидата в президенты Путина В. В.  в
Александр-Хаусе (реальный  штаб,  вопреки  всем  избирательным  законам,
разумеется, действовал в Кремле, на базе  ельцинской  администрации),  я
процитировала высказывание на этот счет высокопоставленного кремлевского
чиновника.
   - А чем же  тогда  все  это  время  занимался  официальный  штаб  под
руководством Дмитрия Медведева? - спросила его я.
   - А черт его знает! - с подкупающей честностью ответил чиновник.
   Высокопоставленным чиновником был никто иной, как  глава  кремлевской
администрации Александр Стальевич Волошин.
   Разговор у нас с ним был неформальный,  поэтому  назвать  его  имя  в
тексте я не могла.
   А использование цитат анонимов в Коммерсанте не очень приветствуется.
Поэтому,  исключительно  для  сведения  главного  редактора,  чтобы   он
убедился в подлинности цитаты, я в скобках после этого пассажа приписала
жирным шрифтом: ПОЧЕСАВ В БОРОДЕ.
   Редактор у нас - не дурак, - подумала я, - поэтому, конечно же, сразу
поймет, кто у нас в Кремле с бородой.
   Отправив текст по внутренней электронной почте, я улетела  с  Путиным
со спокойной душой.
   Однако, открыв журнал Власть на следующей неделе, я просто  обомлела:
моя хулиганская  шутливая  приписка  для  внутреннего  пользования  была
инкорпорирована в текст. Получилось так: ВЫСОКОПОСТАВЛЕННЫЙ  КРЕМЛЕВСКИЙ
ЧИНОВНИК, ПОЧЕСАВ В БОРОДЕ, ОТВЕТИЛ: А ЧЕРТ ЕГО ЗНАЕТ!
   В Кремле хохотали до слез. Потому что там тоже не дураки и знали, кто
у них с бородой.
   Все, вот это уже - конец, - бодро подсказал мне мой внутренний голос.
- Теперь даже Стальевич откажется со мной разговаривать.
   Однако Волошин, вопреки надеждам моих кремлевских недоброжелателей, с
неожиданным достоинством выдержал эту проверку на вшивость. Он не только
не порвал со мной отношений, но и, при первой же встрече, вместе со мной
весело посмеялся над этой историей.
   Цимес этого анекдота заключался в том, что данный  высокопоставленный
чиновник, несмотря на обладание бородой, тем не менее  отнюдь  не  имеет
привычки в ней  почесывать.  Поэтому  Волошину,  кажется,  не  составило
никакого  труда   поверить   в   то,   что   эта   фраза   была   просто
внутриредакционной  шуткой,   которая,   по   недоразумению,   оказалась
опубликована.

***

   Ровно с таким же, неожиданным для кремлевского  мутанта  достоинством
Волошин выдержал  и  другую  проверку  на  вшивость.  Когда  кремлевская
пресс-служба начала на меня травлю и принялась лишать меня аккредитации,
я обратилась за помощью к Волошину.
   - Да тебя твои же собственные завистники в редакции подсиживают! Всем
же хочется с президентом ездить... -  полушутя  сообщил  мне  Волошин  и
по-доброму начал перечислять кандидатов в подсидчики.
   Но я предложила ему лучше всерьез задуматься  над  проблемами  в  его
собственной епархии.
   - Я хочу, Александр Стальевич, чтобы вы мне внятно объяснили:  почему
при Ельцине в кремлевском пуле были  более  или  менее  сносные  правила
игры, а при Путине вы стараетесь  превратить  журналистов  в  придворных
левреток? Это же просто непрофессионально - так с прессой не работают ни
в одной цивилизованной стране  мира,  -  пыталась  объяснить  ему  я.  -
Например, в Германии, в журналистском пуле при канцлере,  корреспондента
оппозиционного издания могут посадить на  так  называемую  Kalte  Kiiche
(холодную кухню): чиновники во властных структурах не дают  ему  никакую
бэкграундную,  неофициальную   информацию,   но   на   все   официальные
мероприятия его, разумеется, беспрекословно аккредитовывают.  Иначе  там
был бы просто грандиозный скандал! И уже тем более, ни в Германии, ни во
Франции, ни в США не может идти и  речи  о  том,  чтобы  пресс-секретарь
запрещал кому-то из журналистов задавать вопросы главе государства.  Это
даже не просто варварство - это элементарный непрофессионализм путинской
пиар-службы!
   - Да?! Вот тебе легко говорить! А на  кого  нам  еще  пресс-секретаря
заменить?  Вот  давай  тебя,  например,  президентским  пресс-секретарем
сделаем? А? Что? Пойдешь? Я серьезно! - предложил Стальевич.
   - Ни за что! - в ужасе прошептала я.
   - Ага! Конечно! Вот все вы критикуете, а никто не хочет на эту работу
идти! - рассмеялся Волошин.
   Через два дня после этого разговора Волошин перезвонил мне сам и  без
всякого пафоса сказал:
   - Слушай, Лен, ты просила меня разобраться, какие там проблемы у тебя
с пресс-службой  возникли...  Я  разобрался...  В  следующую  поездку  с
Путиным тебя аккредитуют.

***

   Более того, спустя несколько дней Волошин (уж не знаю  -  сознательно
или нет) устроил смешную демонстрацию  нашей  с  ним  дружбы  для  всего
своего окружения. Во время очередного телефонного разговора он  в  своей
обычной стебной манере бросил:
   - Слушай, ты куда вообще пропала-то? Заходила бы в гости, что ли...
   В гости у него подразумевалось, разумеется, в Кремль.
   Он пригласил меня на вечер пятницы, точно  подгадав  окончание  нашей
встречи к началу тогдашних традиционных пятничных совещаний, на  которых
вся   кремлевская   верхушка   подводила   недельные   итоги   освещения
президентских акций в прессе.
   Волошин долго не отпускал меня, хотя мы болтали уже  больше  часа,  и
секретарша то и дело нервно подносила ему  записки,  означавшие,  что  в
приемной его давно уже ждут. А потом,  когда  мы,  наконец,  простились,
получилось так,  что  выйдя  из  волошинского  кабинета  в  приемную,  я
наткнулась  на  его  заместителей,  топтавшихся  перед  входом   в   зал
совещаний: Джахан Поллыеву (которая, как я точно  знала,  приветствовала
лишение меня аккредитации) и Владислава Суркова (который, какой сам  мне
потом признавался, меня боялся). Была там и Ксенья Пономарева -  главная
рулевая по пиару того самого, черт знает чем  (по  меткому  волошинскому
выражению)  занимавшегося  официального  предвыборного   штаба   Путина.
(Госпожа Пономарева прославилась звонком главному редактору  Коммерсанта
Андрею Васильеву с душераздирающим женским признанием:  Не  могу  больше
видеть  Трегубову  в  Кремле!!!)  Ну  и  еще  всякие  условно-допущенные
придворные типа Глеба Павловского и Александра Ослона.
   Увидев меня, выходящую из кабинета  Волошина,  вся  эта  компания  на
мгновение лишилась дара речи. Во-первых, они моментально  смекнули,  что
если их начальник принимает у себя  журналистку,  -  то  им,  вроде  бы,
как-то не с руки после этого продолжать ее травлю. А во-вторых, судя  по
их вытянувшимся физиономиям, они быстренько прикинули в своей аппаратной
мозговой коробочке, что раз глава администрации из-за  встречи  со  мной
заставил их ждать в приемной, то,  значит,  все  это  может  быть  и  не
случайно. И, сообразив это, вся компаша, как по  команде,  расплылась  в
любезных улыбках, принялась здороваться со мной, обмениваться шуточками,
а  Джахан  даже  умудрилась  броситься  мне  на  шею  и   расцеловаться,
приговаривая: Какая же ты все-таки у нас красавица!

***

   Для меня так навсегда и осталась загадкой  причина  ненормального  (в
смысле - почти человеческого) ко мне отношения мутанта Волошина.
   На фоне абсолютно людоедской расправы с  журналистами  медиа-холдинга
Гусинского, а потом -  экспроприации  телеканала  Березовского,  которая
ровно в тот же самый период была санкционирована, в том числе,  и  лично
Волошиным, эта филантропия по отношению к  оппозиционному  журналисту  в
моем лице выглядела вообще уже дико.
   Видимо, он просто руководствуется старым ленинским  принципом:  Чтобы
бороться с врагом, надо его знать в лицо, - решила я вначале.
   Однако потом я почувствовала, что Волошин с  искренним  удовольствием
выслушивает, когда я во  время  наших  встреч,  не  стесняясь,  критикую
действия Кремля, Путина и главы администрации в частности.
   - Ты вот вспомни  историю:  почему  царское  правительство  профукало
Россию большевикам? - отбивался Волошин от моих увещеваний,  что  стыдно
добивать и так уже побежденную политическую оппозицию. - Потому что там,
в  дореволюционном  правительстве,  сидели  интеллигентные,   приличные,
порядочные люди, которым и в голову не могло прийти использовать  против
этих распоясавшихся уголовников их же террористические методы. И чем все
это соблюдение приличий кончилось? Сама прекрасно знаешь! Мы  просто  не
имеем права быть такими же  мягкотелыми  вшивыми  интеллигентами,  чтобы
второй раз не допустить в стране той же самой ошибки!
   - Все это правда, Александр Стальевич, - отвечала я. - За исключением
одного маленького нюанса: когда  вы  начинаете  применять  против  своих
политических   противников   террористические   методы,   то   вы   сами
автоматически становитесь с ними на одну доску. Чем вы тогда отличаетесь
от  тех  самым  уголовников-большевиков?  Да,  безусловно,   в   истории
двадцатого  века  были  примеры  правых   диктатур,   которые   принесли
позитивные плоды для экономики страны. Но что-то я  не  вижу  у  главаря
вашего пиночетовского режима ни одного проблеска осознанных  либеральных
экономических идей. Не тянет ваш  клиент  на  Пиночета.  Не  фокус  всех
замочить по сортирам. Важно другое: ради чего? Просто  ради  его  личной
власти? И вы ему готовы в этом помогать?
   - Ну, ты не права... - пытался возражать Волошин. -  Мы  вот  сейчас,
например, до конца года готовимся принять абсолютно революционный  пакет
законов по валютному регулированию. В Россию  должны  прийти  зарубежные
банки, кроме того, мы должны отменить  все  драконовские  запретительные
нормы и для российских граждан, и для фирм...
   (Кстати, эти хваленые законы до сих пор так и не приняты, и когда я в
последний раз заходила к Волошину,  мне  пришлось  напомнить:  Александр
Стальевич, да вы ж мне их уже два года назад принять обещали...)
   Не менее забавными были наши споры про российскую  внешнюю  политику.
Когда я ругалась на Волошина за какой-нибудь  очередной  дружеский  жест
Путина  в  адрес  агрессивных  отморозков  из   третьего   мира,   глава
администрации, с какой-то отеческой нежностью в голосе, говорил мне:
   - Ты просто еще маленькая. Я тоже раньше так думал: зачем  дружить  с
отморозками, когда кругом есть приличные страны. Честно  тебе  скажу:  я
когда только пришел  в  Кремль,  мне  все  это  тоже  дикостью  какой-то
казалось. Но потом я как-то пообвыкся и понял, что это - государственная
политика. Она не всегда поддается нормальной человеческой логике. И  для
того  чтобы  ее  понять,  нужно  проникнуться  логикой  государст