правительственный пиарщик, Лешка Волин, недавно, когда я
как-то зашла к нему в Белый дом, листая  при  мне  Коммерсанть,  выразил
крайнее недоумение по поводу либерализма Березовского:
   - Слушай, Ленка, я не понимаю: ну как  Береза  все  это  в  своей  же
собственной газете терпит?! Гусь бы своих за такое - убил!
   И, помолчав, добавил:
   - А Путин бы - закрыл.

Рома выбрал классное место.

   Новую информационную войну я заметила висящей на столбе.  Возвращаясь
13 июля 1999  года  из  Подмосковья  по  Рублевскому  шоссе,  я  увидела
огромный рекламный плакат Рома думает о  семье.  Семья  думает  о  Роме.
Поздравляем! P. S. Рома выбрал классное место.
   Я  сразу   почувствовала,   что   эта   серия   Информационных   войн
(единственного качественного российского боевика) будет  самой  кровавой
из всех предыдущих.
   В том, что речь шла не о семейном празднике какого-нибудь Ромы, а  об
объявлении вендетты всему ельцинскому клану и,  в  частности,  тогдашней
правой руке Березовского по Сибнефти Роману Абрамовичу,  сомневаться  не
приходилось.
   Место  для  рекламы  Рома   (вернее,   -   его   поклонник)   выбрал,
действительно, классное - правительственная  трасса,  где  можно  сразу,
одним  ударом,  доставить  удовольствие  всем  гражданам   Москвы,   кто
догадается, что фамилия Ромы - не Иванов.
   Коммерсантовские фотографы стали едва ли не единственными, кто  успел
сфотографировать этот рекламный плакат - он провисел меньше суток и  был
снят по требованию Сибнефти. Как нам  удалось  выяснить,  заказ  на  эту
рекламу обошелся неким анонимам всего-то  навсего  в  1600  долларов.  А
сколько удовольствия! В общем, креатив бил ключом.
   Следующим шедевром стала  серия  плакатов  с  призывом  выкорчевывать
БаоБАБы, стилизованная под  Маленького  Принца  и  развешанная  на  всех
центральных улицах Москвы.
   Одним  из  авторов  идеи  в  Кремле  считали  близкого  к   Владимиру
Гусинскому  пиарщика  Сергея  Зверева,  который   в   тот   момент,   по
совместительству,  работал  еще   и   заместителем   главы   кремлевской
администрации. До того  момента  считалось,  что  Зверев  -  необходимое
президенту   недостающее   звено,   посредник    между    околосемейным,
подберезовым руководством администрации и Мостом, и именно  поэтому  его
держали в Кремле.
   Однажды,  когда  я  зашла  к  Звереву  в  его  кремлевский   кабинет,
недостающее  звено  с  азартом  подвело  меня  к  окну,  выходящему   на
Ивановскую площадь и сообщило:
   - Вон, видите, это - машина Абрамовича. Значит он  сейчас  -  либо  у
Волошина, либо у Татьяны. Он целыми днями здесь у нее торчит...
   И началось... Последующие проекты были уже куда менее изящны. За один
из них - публикацию в пролужковской газете Версия телефона  и  домашнего
адреса старшего сына Волошина Ильи с подстрочным призывом  к  вкладчикам
AVVA прийти и взять свои деньги,  якобы  украденные  Волошиным,  -  дико
хотелось прийти и надавать по морде, наоборот, коллегам из Версии. Я  до
сих пор убеждена, что именно подобными заказными ударами ниже пояса  СМИ
разбудили в Волошине зверя.

***

   С конца июля отдельные  бои  без  правил  превратились  уже  в  одно,
сплошное,   непрекращающееся   кровавое   месиво.   Каждое   воскресенье
политически озабоченные граждане жалели, что у них - не два  телевизора.
Потому что смотреть надо было и рупор Гусинского (киселевские  Итоги  на
НТВ), и рупор Березовского (Доренко на ОРТ). При мысли же, что весь этот
взаимный поток нечистот придется еще и  записывать  на  видео,  а  потом
планомерно отсматривать, возникал просто физический приступ  тошноты.  В
те выходные, когда я гостила за городом у Маши Слоним,  мы  выходили  из
положения просто: специально разделялись по разным  комнатам  -  она  на
кухню, я - в гостиную, а потом, наоборот, -  чтобы  отсмотреть  взаимные
пятиминутки ненависти по обоим  каналам.  А  потом,  в  перерывах  между
сюжетами, бежали друг к другу обмениваться впечатлениями.
   - Ну как там Кисель?
   - Занудство, как всегда. Он даже с сенсационными документами в  руках
мекает и бекает так, что всем уже скучно становится. А что Доренко?
   - Огнево! Расчлененку давал! Жопу Примакова и ногу Лужкова... Весело!
***

   Информационная  война  достигла  апогея,  когда  НТВ  прямо  обвинило
Волошина и ельцинскую дочь Татьяну в коррупции. Это было  самым  большим
политическим (а вернее, - психологическим) просчетом Гусинского.  Потому
что ровно в  ту  секунду  для  кремлевского  администратора  виртуальная
пропагандистская война вышла из политической плоскости и превратилась  в
отчаянную битву за собственное физическое выживание. А на фоне звучавших
в тот момент угроз Лужкова расправиться с коррупционерами из ельцинского
окружения после прихода к власти - глава кремлевской администрации  стал
еще и вожаком в борьбе  всего  клана  именно  за  физическое,  а  не  за
политическое выживание.
   Таким  образом,  стараниями  своих  врагов,  Волошин  превратился   в
раненого   зверя,   которого   Лужков   с   Примаковым,   при   активной
информационной поддержке НТВ, пытались выкурить из кремлевской берлоги.
   И выкурили, блин, на собственную голову. Глава администрации  Волошин
собрал кремлевский пул на брифинг и объявил,  что  вопрос  сейчас  стоит
так:  либо  мы  сломаем  Мост,  либо  Мост   сломает   государство   Под
государством, разумется, подразумевалась тогдашняя кремлевская  команда.
После  этого  счета  Медиа-Моста  и  НТВ-плюс  во  Внешэкономбанке  были
немедленно арестованы.
   В Кремле с прямой санкции Волошина  был  введен  жесткий  запрет  для
чиновников всех рангов  на  общение  с  журналистами  из  медиа-холдинга
Гусинского. Последнего мостовского лазутчика Сергея  Зверева  с  позором
вышвырнули из Кремля.
   Вслед за этим  Волошин  всерьез  предложил  коллегам  даже  перестать
пускать в Кремль телекамеры НТВ, - чтобы  оставить  этот  телеканал  без
картинки с официальных президентских мероприятий.
   Из списков аккредитации на брифинги Волошина (как  всегда,  закрытые)
всех мостовских журналистов тоже вычищали.
   Ленка Дикун из  Общей  газеты,  финансируемой  Гусинским,  звонила  и
жалобно умоляла:
   - Ленка, скажи, что было на брифинге?  Меня  Егор  (главный  редактор
Общей газеты Егор Яковлев - Е. Т.) просто убьет, если я ничего  об  этом
не напишу!
   И я, разумеется, рассказывала.
   Ровно с тех пор в кремлевском пуле появился самый  четкий  индикатор,
позволявший определять степень вменяемости журналиста: если ты, несмотря
на войну кланов  способен  поделиться  информацией  со  своим  коллегой,
которого лишили аккредитации, - значит, у  тебя  еще  все  в  порядке  с
головой. Если нет - значит, пора лечиться. Или  -  менять  профессию  на
кремлевского чиновника.

***

   Со мной Волошин в тот момент вообще не вполне  понимал,  что  делать.
Вроде бы, по номиналу, я была - своя. То есть - из СМИ  Березовского.  С
другой стороны, из-за того, что в своих статьях  по  отношению  к  обоим
враждующим кланам я последовательно занимала непатриотичную позицию  оба
- хуже, да  еще  и  позволяла  себе  информировать  читателей  обо  всех
известных мне теневых действиях Волошина против Моста, в какой-то момент
я  тоже  попала  под  горячую  руку.   В   начале   сентября   Стальевич
собственноручно (как поспешила сообщить  мне  кремлевская  пресс-служба)
вычеркнул меня из списка на аккредитацию на свой закрытый брифинг.
   Мой ответ был прост и  эффективен:  я  в  тот  же  день  разузнала  в
подробностях, о чем он говорил на закрытой встрече (благо в  тот  момент
здоровые на голову коллеги в кремлевском пуле  все-таки  оставались),  и
опубликовала все это на первой полосе Коммерсанта.
   Причем если после предыдущих брифингов, на которые Волошин  сам  меня
приглашал, я оказывалась повязана честным журналистским словом  и  могла
использовать всю  прозвучавшую  там  информацию  только  без  ссылки  на
источник, то на этот раз я, напротив, ни в чем себе не отказывала. И под
каждой  воинственной   цитатой   поставила   гордое   имя   кремлевского
администратора.
   После этого Волошин быстро смекнул, что безопасней все-таки  со  мной
дружить, чем враждовать. И с этого момента глава администрации  стал  не
только звать меня на все брифинги, но и исправно снимать трубку, когда я
звонила ему в приемную. А если бывал занят - то обязательно просил потом
секретарш найти меня и связать с ним по телефону.
   Меня давно занимает вопрос: почему тот же самый  человек,  который  в
тот момент смог взять себя  в  руки  и,  несмотря  на  все  свое  личное
раздражение, повести себя в отношении меня настолько профессионально,  -
так  вот,  почему  он  же  не  сумел  год  спустя  поступить  столь   же
профессионально в отношении НТВ и отказаться от личной мести?
   Я, конечно, понимаю, что я, в  отличие  от  Гусинского,  не  угрожала
волошинскому физическому существованию. Вполне возможно,  что  у  людей,
испытавших такой сильный физический страх,  действительно  примерно  так
же, как после инсульта - безвозвратно отмирают какие-то нервные  клетки,
отвечающие за умение прощать.
   Но я даже не говорю сейчас  о  совершенно  не  прижившемся  в  России
понятии милость к поверженным врагам.  Меня  удивляет  в  данном  случае
только  аспект  профессионализма:  почему  такой  точный  и  эффективный
Волошин оказался настолько непрофессионален по  отношению  к  НТВ?  Ведь
если бы он в 2000 году конверсировал собственную жажду мести и  сохранил
НТВ в прежнем виде - это стало бы потрясающе выигрышным ходом для имиджа
новой власти и страны в целом.
   К  тому  же,  попридержав  месть,  Волошин  не  показал   бы   своему
политическому ученику Путину того развращающе легкого  способа,  которым
можно сворачивать головы бывшим союзникам. Чем застраховавал бы, кстати,
на всякий случай, на будущее, и свою собственную, волошинскую, шею.

Легкий путинг.

   Даже с помощью многоточий я не  решаюсь  воспроизвести  того  густого
мата, которым российская политическая элита  встретила  утро  9  августа
1999 года, когда вместо С добрым утром,  страна!  услышала  о  пятой  за
полтора года отставке премьера (Степашина) и  назначении  на  его  место
Путина. Получив непечатный комментарий от первого  десятка  политиков  и
чиновников,  до   которых   смогла   дозвониться,   я   решила   сделать
профилактический санитарный перерыв на пару  часов:  просто  потому  что
чисто конкретно вяли уши.
   Зато ценой своих завядших ушей я сразу опытным путем установила,  что
окончательное решение назначить Путина принял даже еще более узкий  круг
ограниченных людей, чем тот, что принимал решение об отставке  Примакова
и назначении Степашина.
   Чуть позже лица,  пролоббировавшие  решение  об  отставке  Степашина,
выработали кулуарную мотивировку отставки, которая практически  дословно
совпадала с  характеристикой,  чуть  раньше  в  беседе  со  мной  данной
Степашину за глаза Лужковым: Это не премьер, а тряпка. Слабак.
   Впрочем, лица, не входившие в  судьбоносный  ближний  круг  (то  есть
практически вся политическая элита)  в  открытую  говорили  о  том,  что
объективно слабый Степашин тем не менее ухитрился все же за время своего
премьерства несколько раз наступить на хвост Семье - пару  раз  вошел  в
пике с семейным министром путей сообщения Василием Аксененко  (которого,
кстати, в смутное, неврастеничное время после отставки Примакова  Юмашев
с Дьяченко чуть было сразу не назначили президентским преемником  вместо
Степашина), а также якобы не совсем понял по бизнесу Романа  Абрамовича.
Злые языки утверждали, что в  результате  именно  за  несговорчивость  с
Семьей,  а  не  за  слабость,  Степашин  и   поплатился:   был   заменен
по-чекистски исполнительным семейным протеже Путиным.
   Как вскоре выяснилось, категорически против  отставки  Степашина  (и,
следовательно, - назначения Путина тоже) выступал в тот момент  Анатолий
Чубайс и даже лично встречался с Ельциным, чтобы отговорить его от этого
решения.  Скорее  всего,  именно  этого  (а   не   сомнительного   факта
нерасторопности Чубайса при помощи ему с трудоустройством в Москве,  как
принято считать в тусовке) так до сих пор и не может простить главе  РАО
ЕЭС Путин.

***

   В тот же день мне стало известно, как были расписаны роли в последней
трагикомической кремлевской драме ельцинской эпохи. Драме, финал которой
(теперь уже не важно - закономерный или случайный)  переломил  весь  ход
политической истории страны на многие годы вперед.
   5 августа. Ельцин, которого окружение уже накрутило, что  Степашин  -
слабенький, вызывает к  себе  премьера  и  с  порога  объявляет  ему  об
отставке. Но Степашин ведет себя нетипично для увольняемых  премьеров  и
задает президенту вопрос: За что? Ельцин обвиняет его в бесхребетности и
неспособности остановить  наступление  Лужкова  с  Примаковым.  Степашин
возражает  Ельцину,   пытаясь   возложить   ответственность   на   главу
кремлевской  администрации  Александра  Волошина,  затеявшего  войну   с
Мостом. Присутствующий на встрече Волошин понимает,  что  вопрос  теперь
стоит так: либо он - либо Степашин.
   Ельцин  требует  встречи  с  министром  печати  Лесиным.  Тот   также
подтверждает президенту информацию, что противостояние с Мостом  привело
к критической дестабилизации ситуации.
   В этот день указ об отставке Степашина на новостные ленты  так  и  не
выпускается. Ельцин, не увидев в вечернем выпуске новостей информации об
отставке, не устраивает приближенным разноса:  для  опытных  царедворцев
это верный знак того, что президент остыл насчет отставки.
   6 августа. Окружение Сергея Степашина со вздохом облегчения  сообщает
в кулуарах журналистам, что все рассосалось.
   7 августа.  Во  время  заседания  ассоциации  Большая  Волга  премьер
Степашин, говоря  о  событиях  на  Северном  Кавказе,  делает  важнейшее
политическое заявление:  Россия  больше  не  повторит  ошибок  1994-1995
годов, в Чечне больше не будут гибнуть русские солдаты.
   8  августа.  Появляется  неофициальная  информация  о   вторжении   в
Дагестан. Степашин вылетает в Махачкалу.
   В это же самое время судьба премьерского, а заодно и  президентского,
кресла  решается   в   ближнем   Подмосковье.   На   дачах   руководства
администрации проходят  консультации  с  участием  Романа  Абрамовича  и
Анатолия Чубайса.  Чубайс  вновь  высказывается  резко  против  отставки
Степашина, говоря, что тот еще не раскрыл свой  ресурс.  Однако  Волошин
по-прежнему непоколебим и намерен идти до конца.
   Ельцин назначает  решающую  встречу  с  премьером  на  10.00  утра  9
августа.
   Чубайс звонит Ельцину и просит  назначить  ему  личную  аудиенцию  до
этого срока - все еще надеясь повлиять на решение президента.
   Ельцин соглашается принять Чубайса в  9.15  утра  9  августа.  Однако
руководство администрации уже подготовило для Ельцина  текст  его  речи,
где Путин, по сути, объявляется преемником. Ельцин охотно соглашается  с
доводами  своего  окружения,  что  это  сильный   ход.   Волошин   также
предупреждает Ельцина: Борис Николасвич,  Чубайс  утром  попытается  вас
отговорить от этого сильного хода...
   9 августа. В нетерпении  сделать  эффектную  рокировочку  и  показать
стране, какой он  крутой,  Ельцин  приезжает  в  Кремль  гораздо  раньше
запланированного - к 8.00 и сразу  вызывает  к  себе  Степашина:  Сергей
Вадимович,  вы  свободны...  Освободите  кабинет  для  Путина...   Всего
доброго! Сразу после этого Ельцин звонит Чубайсу,  довольно  сообщает  о
рокировочке, которую только что проделал, и интересуется:  Еще  какие-то
вопросы у вас ко мне остались?

***

   После августовского провозглашения преемником рейтинг  у  Путина  был
просто  копеечный  -  2%.  Это,  как   известно,   вообще   в   пределах
статистической погрешности.
   Я специально пользуюсь здесь данными фонда Общественное  мнение:  это
предельно лояльная Кремлю служба социологических исследований.  Но  даже
она не питала насчет Путина никаких иллюзий.
   На  протяжении  как  минимум  месяца  вся  политическая  тусовка  (за
исключением самих авторов проекта под названием Путин) от души  смеялась
над его президентской потенцией.
   Даже у Степашина рейтинг в тот момент был гораздо выше: в августе его
готовы были выдвинуть в президенты 10%. Причем за время его  премьерства
очевидна была динамика: с  мая  количество  поддерживающих  Степашина  в
качестве кандидата в президенты выросло на целых 7%.
   Рейтинг доверия к Степашину, судя по ФОМовским исследованиям,  рос  с
огромной скоростью: в мае ему доверяли 14%, в июне - уже 23,  в  июле  -
28%. А в августе (то есть ровно к тому моменту, когда  Волошин  и  Семья
решили отправить Степашина в отставку) рейтинг  доверия  к  нему  достиг
целых 33%.
   Путину же, сидевшему в тот момент во  главе  ФСБ,  в  смысле  доверия
населения блеснуть было нечем. В августе 1999 года доверяли ему (по  тем
же, лояльным Кремлю ФОМовским данным) всего 5% населения.
   А НЕ доверяли Путину в августе  1999  года  (внимание,  сейчас  будет
фокус) целых 29% населения. Зайдя к опытному пиарщику Алексею  Волину  в
РИА Новости, я поинтересовалась у него:
   - Ну как тебе Путин? В смысле  -  как  потенциальный  клиент?  Ты  бы
взялся его раскручивать в президенты?
   - Не приставай с глупостями... Безнадежен, - отмахнулся от меня Лешка
и продолжил заниматься какими-то более важными текущими проблемами...
   Но я не отставала:
   - Лешка, вот давай предположим такую гипотетическую ситуацию: у  тебя
на руках вот такой вот безнадежный клиент, с таким вот низким  рейтингом
и  вот  с  такими  никакими  публичными  данными...  Давай   смоделируем
ситуацию: существует ли хоть что-то в мире, чем его  пиар-команда  могла
бы резко поднять его рейтинг и сделать из него президента?
   Лешка почесал репу и ответил:
   - Да. Есть. Маленькая победоносная война.

***

   Заочный рецепт Волина (пришедший, очевидно, в голову не только  этому
пиарщику) был  выполнен  безнадежным  пациентом  с  пугающей  точностью.
Начиная с 9 сентября, после того как был взорван девятиэтажный жилой дом
в Москве на улице Гурьянова, рейтинг Путина стал  расти,  как  огурец  в
Чернобыле, - по 3-4% в неделю. И к декабрю, на  пике  вновь  развязанной
военной операции в Чечне, достиг 45%. Кстати, глава ФОМа Александр Ослон
тоже неоднократно  подтверждал  мне,  что,  даже  по  их  исследованиям,
главной составляющей дрожжей, на которых вспучивало  путинский  рейтинг,
была именно война. Удачно преподнесенная общественному мнению.

Никогда он не был на Босфоре.

   Стамбульский саммит ОБСЕ  в  конце  ноября  1999  года  оказался  для
кремлевского пула  прощальной  президентской  поездкой  Бориса  Ельцина.
Может быть, именно поэтому, теперь, когда  я  вспоминаю  то  время,  все
комические  персонажи  и  анекдотичные  подробности  поездки  в  Стамбул
кажутся мне исполненными  какого-то  эпического,  законченного  обаяния.
Точно так же, как муравьишки и былинки, ненароком  попавшие  в  янтарную
бусинку, - все кремлевские обитатели совершали  самые  обычные,  земные,
свойственные им, мелкие ежедневные телодвижения. До того самого момента,
пока всех их не накрыла волна. И тогда они застыли в самых  естественных
для них,  бытовых,  незначительных  позах.  Которые,  однако,  благодаря
убившему их янтарю, приобрели какую-то  вечную  внутреннюю  подсветку  и
смысл.

***

   Кремлевский  отдел  аккредитации  журналистов  к  тому  времени   уже
окончательно превратился в какую-то  турфирму.  Нас  вывезли  в  Стамбул
почти на неделю.
   На все мои трудоголические вопросы,  зачем  тратить  на  эту  поездку
столько времени,  незабвенный  Сергей  Казаков  (начальник  кремлевского
отдела аккредитации) произнес свою коронную, излюбленную фразу:
   - Попрошу без фанатизма! Вы когда-нибудь бывали до этого в  Стамбуле?
Нет? Так  вот:  прекрасный  город!  Шопинг,  де