Собчак ушел от  него
к себе в гостиничный номер и там сразу умер.  Знаешь,  у  Горбенко  ведь
вообще такая манера насильно поить людей! Один раз он  и  нашего  Рыжего
чуть в гроб не загнал! Наш-то не спит совсем, поэтому  его  от  полрюмки
сразу развозит, а тут вроде нельзя отказаться -  губернатор  проблемного
региона угощает... Ты бы его в тот момент видела! Красный как рак и лыка
не вязал! Я честно тебе говорю: я  тогда  тоже  боялся,  что  у  Чубайса
сердце из-за Горбенко не выдержит!
   Тем временем Чубайс  вышел  на  середину,  чтобы  сказать  прощальное
слово:
   - Нам известны имена убийц...
   Я вздрогнула: неужели он сейчас тоже расскажет про Горбенко?
   Но его версия была куда более политкорректной: в смерти Собчака  были
фактически  обвинены  тогдашний  губернатор  Санкт-Петербурга   Владимир
Яковлев, прокурор Скуратов, Коржаков и все остальные, кто  организовывал
на Собчака травлю.

***

   Слез на глазах питерской команды (кроме, пожалуй, Чубайса, на котором
просто  лица  не  было  от  горя)  что-то  не  наблюдалось.  Большинство
визитеров из Москвы вообще представительствовали  на  похоронах  как  на
откровенно светском мероприятии. Каждый занимался своим  делом.  Алексей
Кудрин, например, в храме, чтобы зря не терять  времени  на  заупокойную
молитву,  жарким  шепотом  прямо  перед  алтарем  сливал  журналисту  из
Московского комсомольца Александру Будбергу  оперативную  информацию  из
Белого дома.
   Впрочем,  вскоре  я  возблагодарила  бога  за  мирскую   практичность
господина Кудрина. Потому что он, в буквальном смысле, спас мне жизнь во
время страшной давки на похоронах в Александро-Невской лавре.

***

   Прощаться с  Собчаком  пришло  полгорода.  А  из-за  приезда  на  это
мероприятие Путина президентская охрана,  разумеется,  никак  не  хотела
пускать на кладбище Александро-Невской лавры простых смертных. Но совсем
отсеивать родственников и друзей покойного  они  все-таки  постеснялись.
Поэтому близких Собчака, а также официальные делегации (вроде нашей - от
РАО ЕЭС) на территорию Лавры  запускали,  но  маленькими  порциями  и  с
долгими перерывами. Тем временем нормальный питерский  народ  сзади  все
напирал и  напирал.  В  результате  служба  безопасности  спровоцировала
известный эффект бутылки  с  узким  горлышком.  При  входе  на  кладбище
возникла смертельная давка.
   Нас ввезли на территорию Лавры на машинах. Но  после  этого  пришлось
еще около километра  идти  пешком  в  общей  давке  до  старинных  ворот
отдельного внутреннего кладбища, где и хоронили Собчака. Я оказалась  ни
физически, ни морально  не  в  состоянии  грубо  пробивать  себе  дорогу
локтями, как это делали мои спутники. Кто я такая, чтобы считать, что  у
меня есть больше права прощаться  с  Собчаком,  чем  у  его  родных?!  -
раздраженно думала я и уже проклинала себя  за  то,  что  я  вообще  там
оказалась. Но отступать было уже поздно, и мой инфантилизм чуть не стоил
мне жизни. Потому что, не пройдя и ста метров, я почувствовала, что меня
начинают затирать. Попытавшись сделать еще  несколько  шагов  -  поперек
потока, чтобы хотя бы выбраться на обочину, - я убедилась, что  и  этого
уже не могу: народ ринулся вперед в остервенении и отупении, сметая  все
и всех на  своем  пути  и  заполняя  собственной  массой  абсолютно  все
пространство  аллеи,  по  которой  нам  нужно  было  двигаться,  -   без
малейшего, миллиметрового, зазора. Вскоре людской  поток  начал  уже  не
только затирать, а еще и подминать меня. Я оказалась затянутой в воронку
и обреченно, без  малейшей  воли  к  сопротивлению,  как  сквозь  туман,
осознала, что падаю и еще через несколько секунд  неизбежно  окажусь  на
земле - под ногами этой  человеческой  массы,  которая,  разумеется,  не
задумываясь, по мне пройдется.
   Но тут, буквально в последнюю секунду  перед  моим  падением,  чья-то
цепкая  рука  обняла  меня  за  талию  и  выудила  из  этой  воронки  на
поверхность. Потом я почувствовала, что меня кто-то приподнял и понес. Я
даже не имела физической возможности в этой давке  посмотреть,  кто  был
моим спасителем. Но когда благодаря ему я  оказалась  в  уже  более  или
менее безопасном месте, я увидела, что мой ангел хранитель - никто иной,
как Леша Кудрин.
   - Берите меня под руку,  и  покрепче,  -  строго  велел  мне  будущий
вице-премьер. - И главное - не  падайте,  держитесь  на  ногах:  вас  бы
сейчас  насмерть  затоптали.  Держитесь:  нам  сейчас  еще  нужно  через
последние  ворота  пройти,  а  там,  внутри,  на  кладбище,  уже   будет
посвободнее... Туда вообще уже никого из простых смертных не пускают...
   И как- то необычайно вертко и метко орудуя локтями,  с  криками:
Пропустите делегацию! -Кудрин, со мной  в  охапке,  удачно  штурмовал  и
последний  кордон.  После  которого  я  уже,  наконец,  смогла  вдохнуть
воздуха, отыскала Чубайса и вместе с ним и со всей остальной  делегацией
стойко приняла очередное  испытание:  не  меньше  часа  стоять  на  краю
свежевырытой могилы и ждать, когда же подъедет Путин.
   Потому что без президента - не начинали.

***

   Воздух на кладбище звенел от мороза. И, несмотря на то что  рядом  со
мной стояли не меньше сотни чиновников, вокруг царила  в  прямом  смысле
кладбищенская  тишина.  Потому  что   все   настолько   окоченели,   что
волей-неволей сохраняли похоронные приличия. И любой звук,  даже  шепот,
как-то особенно гулко разносился надо всей этой заледеневшей процессией.
   И тут мы услышали настоящий рев быка, вернее, - автора программы  Час
быка Андрея Черкизова:
   - Фашисты! - скандировал он, продираясь сквозь кладбищенские  ворота.
- Прямо у могилы людей избивают! Родственников Собчака не пускают к нему
из-за этой бледной моли!!!
   Тут среди окружавших  меня  официальных  лиц  вообще  уже  воцарилось
гробовое молчание.
   Протаранив охрану, Черкизов в два скачка оказался прямо у могилы,  и,
видимо,  сразу  приметив   там   среди   всех   чиновничьих   физиономий
единственное родное лицо (увы мое), набросился на  меня  чуть  ли  не  с
кулаками:
   - Бледная моль! - заорал он на меня, дико вращая глазами.
   Я слегка удивилась: Вроде бы  у  нас  с  Черкизовым  всегда  неплохие
отношения были. Чего это он вдруг?
   - Ты чего Андрюш? - с опаской переспросила я.
   И в ту же секунду почувствовала  по  запаху,  что  Андрюша,  кажется,
слишком активно поминал в тот день Анатолия  Собчака.  Я  интуитивно  на
всякий случай отошла на два шага от Чубайса, - чтобы  не  подставлять  и
его, если сейчас разразится скандал.
   И как в воду глядела...
   - А ты с кем прилетела, Трегубова? - строго  спросил  Черкизов.  -  С
кремлевскими?
   Я отрицательно мотнула головой.
   - А-а, с Рыжим наверное... догадался бузотер.
   Спина стоявшего прямо передо мной Чубайса напряженно съежилась.
   - Ты видела, что там людей избивают?! -  продолжил  допрос  Черкизов,
угрожающе на меня наступая. - Бледная моль!!! Прилетела! А из-за нее тут
троюродного брата Собчака не пустили!!!
   - Чтобы  избивали  людей,  такого  я  не  видела.  А  давку  устроили
действительно безобразную - меня саму вон Кудрин еле спас, -  как  можно
более спокойно ответила я.
   И потом примирительным тоном,  чтобы  не  спровоцировать  дальнейшего
развития скандала у не закопанной могилы, поинтересовалась:
   - А ты чего обзываешься-то?
   И лучше бы я этого не спрашивала...
   Потому что оказалось, что Бледной молью  Черкизов  называл  вовсе  не
меня, а совсем другого человека...
   - Ты посмотри,  как  охрана  этой  Бледной  моли  над  живыми  людьми
издевается! - заорал он опять на всю округу.  -  А  сейчас  она  и  сама
прилетит, эта Бледная моль, и  специально  для  нее  здесь  на  кладбище
представление устроят! А я сейчас вот прямо  отсюда  репортаж  в  прямой
эфир об этом передам, я все-о-о-о расскажу!
   И с этими словами Черкизов достал мобилу и принялся дозваниваться  до
прямого эфира радиостанции Эхо Москвы.

***

   Тем  временем  я  увидела,  как  меж  могил  серой  мышкой   зашмыгал
пресс-секретарь президента Алексей Громов, и по этому  признаку  поняла,
что тот, прибытия которого ожидал Черкизов, уже здесь.  Громов  подбежал
ко мне. Его глаза в растерянности забегали: он  явно  не  знал,  как  мы
прищучить   журналистку   кремлевского   пула,   вопреки   его   санкции
оказавшуюся, как он считал, - на президентском мероприятии.
   В результате, он решил, что лучшим вариантом в такой спорной ситуации
будет найти общего врага:
   - Ты посмотри: как это подонок Черкизов посмел сюда  явиться!  Пьяное
рыло! - злобно заплевался мне в ухо президентский пресс-секретарь.
   - Черкизов мой коллега... Так что,  давайте  без  подобных  эпитетов,
Алексей Алексеевич, - старалась я держать хорошую мину при плохой игре.
   И  как  раз  в  эту  самую  секунду  мой  перевозбудившийся  коллега,
дозвонившись, наконец, по мобиле до  прямого  эфира  Эха  Москвы,  начал
громогласно, на все кладбище, встречая как  раз  подходившего  к  могиле
Путина, сообщать стране:
   - Из-за прилета этой Бледной моли здесь перекрыли все кладбище  и  не
дали родным проститься с Анатолием Собчаком!!!
   Не знаю, успели ли крылатые слова долететь до прямого эфира, но после
этой фразы  в  студии  Эха  Москвы,  видимо,  попросили  Андрюшу  слегка
отдохнуть, а уж потом продолжить репортаж. Догадаться об  этом  было  не
трудно: по ответным матюгам, которыми Черкизов начал  сыпать  в  трубку.
Разумеется - так же громко, чтобы во всей  Александро-Невской  лавре  не
осталось ни одного человека, который бы не расслышал каких-нибудь мелких
деталей употреблявшихся выражений...
   Я оказалась между двух огней. С одной стороны, нельзя было  позволить
Громову в моем присутствии гнобить коллегу. С другой стороны, я с ужасом
предчувствовала, как сейчас Черкизов, получив отлуп  у  себя  на  радио,
опять примется жаловаться мне разрушительным голосом Джельсомино. Так  и
случилось... Как только Эхо отрубило с ним связь, он, на глазах  у  всех
заинтересованных кремлевских чиновников, бросился ко мне с  объятиями  и
громогласными жалобами на все  то  же  самое  белесое  насекомое,  образ
которого художественной натуре Черкизова как-то слишком глубоко въелся в
душу.
   Приняв огонь на себя,  я,  непьющая  и  поэтому  слегка  неопытная  в
подобных ситуациях, решила действовать по известной  схеме,  почерпнутой
мною в советских фильмах. Под условным названием: Ты меня  уважаешь??  -
Тогда пей.
   - Андрюш, ответь мне только на один вопрос: ты меня любишь?  внезапно
спросила я Черкизова.
   - Я?! Да я, хоть и пидорас, но за тебя, Трегубова, жизнь отдам,  если
надо! заорал он мне в ответ, окончательно шокировав публику.
   - Так вот, Андрюша, если ты и правда  хоть  капельку  меня  любишь  и
уважаешь, тогда помолчи, пожалуйста, минутку! - педагогично приказала я.
   Как ни странно, схема сработала.  Выразительно  посматривая  на  свои
наручные часы  и  довольно  подмигивая  мне,  Черкизов  промолчал  ровно
минуту...
   Потом выдохнул и спросил:
   - Все?
   - Молодец, Андрюша. А теперь, пожалуйста, ради  меня,  помолчи,  пока
они не закопают могилу...

***

   Мне  сказали,  что   по   телевизору   церемония   выглядела   крайне
благопристойно. Путин, говорят, эффектно пустил  слезу,  покорив  сердца
избирателей.  Ни  о  давке,  ни  о  скандале  на  кладбище  ни  один  из
телеканалов, разумеется, ни слова не передал.  А  я  с  тех  пор  вообще
зареклась ходить на похороны. Хоть и чужие. Не надо  мне  больше  такого
веселья.

Пролетая над Таити...

   В чем моего друга Чубайса точно никогда нельзя было  обвинить  -  так
это в трусости.
   Как только глава РАО ЕЭС узнал про мои проблемы с Кремлем, он тут  же
предложил:
   - Хочешь, чтобы я поговорил с Путиным?
   Я наотрез отказалась:
   - Ни в коем случае, Анатолий Борисович, у  вас  у  самого  проблем  в
отношениях с ним по горло. Еще не хватало, чтобы у вас из-за  меня  этих
проблем прибавилось. Не надо. Путин и так прекрасно меня знает,  и  если
это его личное решение - лишить меня аккредитации в Кремле, - то вы вряд
ли сможете повлиять.
   Тем не менее Чубайс, без всяких просьб с моей стороны, позволял  себе
такие  штучки,  как  аккредитацию  меня  от  РАО  БЭС  на  те  путинские
мероприятия, в праве освещения которых мне отказывал Кремль.
   Так, после вышеописанного случая с похоронами в Питере, он  преподнес
большой  сюрприз  кремлевскому  пулу   во   время   поездки   Путина   в
Благовещенск, провезя меня туда контрабандой.
   Часов в семь утра, за три часа до вылета чубайсовского самолета,  мне
на мобильный  позвонил  пресс-секратарь  Чубайса  Андрей  Трапезников  и
выпалил:
   - Слушай, мы тут подумали: раз тебя Кремль отказался аккредитовать  в
Благовещенск,  значит  -  мы  сами  тебя  туда  привезем.  Чубайс  будет
участвовать  в  президентских  мероприятиях,  и  я   смогу   тебя   туда
аккредитовать Представляешь, как смешно будет, как кремлевские удивятся!
   Мне тоже  показалось  забавным  ради  этой  авантюры  прокатиться  на
самолете восемь часов в один конец.

***

   В Благовещенске  я  сразу  же  созвонилась  по  мобильнику  с  Еленой
Вадимовной Дикун из Общей газеты, которую на этот раз чудом не  отлучили
от президентской поездки, и она только что успела побывать с Путиным еще
и в Северной Корее. Приехав к ней в гостиницу, я обнаружила  кремлевский
пул в  состоянии  полного  морального  разложения.  Традиционные  поиски
корреспондентом Московского Комсомольца Александром Петровичем Будбергом
местного стриптиза  казались  уже  верхом  морали.  Потому  что  Татьяна
Аркадьевна  Малкина  из  Времени  новостей  на   глазах   у   изумленной
благовещенской публики пыталась вывести остальных  девушек  кремлевского
гарема на трассу следования президентского кортежа, чтобы помахать рукой
Путину,  когда  он  будет  проезжать  мимо:  Девочки,   пойдемте,   надо
поприветствовать Владимира Владимировича! Ему ведь будет приятно...
   Мое внезапное появление спровоцировало среди коллег-журналистов дурно
сыгранную немую сцену. Я уж не говорю  о  президентском  пресс-секретаре
Громове,  у  которого,  когда  он   встретил   меня   на   президентском
мероприятии, лицо перекосило как от внезапного флюса.
   И только Дикун, увидев меня, бросилась мне на шею и,  по  аналогии  с
нашими лондонскими приключениями, закричала:
   - Ура! Трегубова приехала! Значит, пойдем есть в китайский ресторан!
   И, разумеется, именно  туда  мы  немедленно  и  отправились.  Оставив
добропорядочных коллег приветствовать Владимира Владимировича.
   Ни лобстеров, ни крабов, ни даже соуса  чилли  в  отличие  от  нашего
любимого лондонского ресторанчика (время для ужина в  котором  Путин  во
время своей первой зарубежной поездки любезно освободил нам  с  Дикун  в
британской столице, лишив аккредитации) в Благовещенске нами  обнаружено
не было. Но зато жареный папоротник и  свинина  по-сычуаньски  оказались
отменные.

***

   А выйдя после сытного ужина на набережную Амура и разглядывая далекий
китайский берег, мы сразу же нашли себе и  десерт:  прогуливавшихся  под
ручку, словно Мао и  Сталин,  Владимира  May  (главу  правительственного
центра экономических реформ) и Андрея Илларионова (помощника  президента
по экономическим вопросам).
   Я радостно подошла к May:
   - Володя, как хорошо, что  я  вас  здесь  встретила!  Объясните  мне,
пожалуйста, что  там  за  скандал  вышел  с  вашей  цитатой,  которую  я
использовала  в  своей  статье?  Почему  президентский   пресс-секретарь
заявляет мне, что якобы  вы  ему  поклялись,  что  ничего  подобного  не
говорили?
   Речь шла о моем репортаже о первой поездке Путина за рубеж (в Англию,
Белоруссию и Украину). Так вот, May еще в Москве, когда мы с ним  вместе
стояли  под  воротами  Внуково-2  и  ждали,  пока  нам  откроют,  честно
признался мне, что ни в минском,  ни  в  лондонском  визите  Путина  нет
абсолютно никакого экономического содержания.
   - Это, знаете, как в Блудном попугае: Пролетая над Таити... - образно
разъяснил руководитель центра реформ смысл президентского вояжа.
   И именно эта  цитата  известного  экономиста  сильно  не  понравилась
Кремлю.
   И вот, в Благовещенске, на берегу Амура, May жалобным голосом поведал
мне жуткую историю:
   - Да вы просто не представляете, как они все  на  меня  накинулись  и
начали прессовать! Зачем вы это ей  сказали?!  И  потребовали,  чтобы  я
заявил, что я этого вообще вам не говорил...
   - Кто конкретно на вас накинулся, Володь?
   - Ну какие-то там люди из пресс-службы... Я же их не  знаю  никого...
Ну вот, например, этот, как его... Громов?
   - Слушайте, да почему же  вы  позволяете  себя  так  унижать?!  -  не
выдержала  я.  -  Вы  -  экономист  с  мировым  именем,   и   позволяете
ничтожествам,  которых  вы  даже  фамилии  припомнить  не  в  состоянии,
диктовать себе, что вам говорить, а что нельзя?! У них же у всех  вместе
взятых там серого  вещества  меньше,  чем  у  вас!  May  нервно  молчал,
нахохлившись, точно симпатичный блудный попугай.
   А потом грустно и примирительно попросил:
   - Ну вы тоже поймите меня, в каком я положении оказался...  Я  же  не
политик, я не знаю, как с ними обращаться...
   Я немедленно простила его -  тем  более  что  May  умудрился  тут  же
растрогать меня чуть не до слез: попросил у меня  напрокат  мобильный  и
принялся звонить маме в Москву.
   -  Понимаете,  у  моей  мамы  давление  повысилось...  Я  должен   ее
успокоить, что со мной все в порядке...
   Ну как можно было дольше  злиться  на  этого  доброго,  растерянного,
несчастного человека?  Я  примирительно  перевела  тему  на  только  что
завершившийся визит Путина в Северную Корею, очевидцами  которого  стали
оба наши с May спутника: Андрей Илларионов и Елена Дикун.

***

   В Корее Путин, по уже отработанной схеме, собрал кремлевский  пул  на
ужин и взял со всех  журналистов  обещание  не  писать  ничего  плохого,
критического о нашем партнере -Северной Корее.  По  крайней  мере  -  во
время визита.  И  абсолютно  все  мои  коллеги  согласились  сыграть  по
продиктованным   президентом   правилам:   об   увиденном   в   голодной
тоталитарной Корее кошмаре не было написано ни строчки.
   Зато Андрей Илларионов по время нашей прогулки по Амуру рассказал мне
такое, после чего даже Путин мог показаться демократом.
   - Представьте себе, - ужасался очевидец  Илларионов,  -  на  обочинах
улиц - многотысячная ликующая толпа людей, которых вывели приветствовать
Путина. А я специально заставил остановить машину, чтобы на них  поближе
посмотреть. И, как вы думаете, что  я  увидел?  Там  оказался  абсолютно
четкий механизм, я бы даже сказал  -  машина  принудительного  ликования
людей. В передних рядах стояли те, у кого еще есть силы достаточно  живо
изображать   ликование:   громко   кричать,   высоко   подпрыгивать    и
сильно-сильно  размахивать  руками.  Но  силы  у  них  довольно   быстро
кончались, голод ведь в стране все-таки, и  как  только  кто-то  начинал
более вяло подпрыгивать - его тут же начинали колоть и бить специальными
палками сотрудники госбезопасности, стоящие за каждым из них  во  втором
ряду.  И  когда  Путин,  проезжая,  слышал   радостные   крики   простых
северокорейских граждан, то некоторые из этих криков были  исключительно
криками боли - из-за избиения этими ужасными палками. А  тому,  кто  уже
вообще больше не мог двигаться, просто давали сзади по голове,  оглушали
и, чтобы не тратить на него лишнего времени, за ноги отволакивали  прочь
- туда, где с проезжей части не видно  лежачее  тело.  А  на  его  место
немедленно   ставили   другого,   свежего,   ликующего   гражданина   из
специального резерва. И я все это видел своими собственными  глазами!  -
клялся президентский советник.
   По словам Илларионова, в квартирах обычных  северокорейских  смертных
строго запрещается иметь даже телевизор (Путину на зам