е  Кремля
освободить больного Глушкова. Впрочем, это обещание оказалось как раз из
серии тех, которых три года ждут. А вот Титова за несколько  месяцев  до
публикации моей книги выпустили  -  по  слухам,  в  результате  каких-то
кулуарных  договоренностей  между  Кремлем  и  Гусинским   об   условной
политической лояльности бывшего оппозиционного олигарха.

***

   Последние реляции о судьбе кремлевского пула, пробившиеся ко мне,  на
волю, сквозь толстые кремлевские стены, словно морзянка,  тоже  были  не
менее драматичны, чем SOS с уже затонувшего  корабля.  Одна  моя  бывшая
подружка,  говорят,  пребывает  в  полной  уверенности,  что   управляет
государством, -  только  из-за  того,  что  пару  раз  давала  Владимиру
Владимировичу личные советы  по  его  прическе  (стричься,  как  уверяют
высокопоставленные кремлевские источники, она советовала президенту  под
его же собственного  пресс-секретаря  Громова).  Другая  бывшая  коллега
ходила  на  закрытые  президентские  брифинги  не  иначе,   как   доведя
искусственный загар до негритянской стадии и испещрив все  имеющиеся  на
руках  пальцы  бриллиантовыми   кольцами   -   чем   заработала   быстро
разлетевшийся  по  всей  политической  Москве  восторженный  комментарий
Путина: Какой загар! Какие брюлики!
   Этот президентский афоризм в кулуарном хит-параде на время побил даже
любимую идиому Путина: Хватит сопли жевать! - которой он  баловал  новую
элиту журналистики во время аппетитных групповых обедов.

***

   Расшифровки слабеющей морзянки из застенка уверяют меня также  (сразу
говорю: предпочитаю не верить), что президентские фрейлины  между  собой
уже почти дерутся от  ревности.  И  как  только  одной  удается  на  миг
приблизиться к Главному Телу Страны на миллиметр ближе  другой,  как  ее
неудачливая соперница начинает бегать по всей тусовке и  распускать  про
конкурентку слухи адюльтерного характера.
   А в какой-то момент статс-дамы и придворные кавалеры из числа  бывших
журналистов, сопровождавших президента в поездках, еще и ввели для  себя
в редакциях настоящий  институт  рабов:  сами  они  иногда  выезжали  за
границу только для того, чтобы интимно поужинать с президентом, а писать
статьи из этих  командировок  заставляли  специально  взятых  для  этого
молодых корреспондентов.

***

   В  конце  2002  года,   во   время   поездки   Путина   по   маршруту
Пекин-Дели-Бишкек,  новые  порядки  в  кремлевском  пуле  потрясли  даже
видавших виды правительственных чиновников. Дело в том,  что  в  Бишкеке
так  называемый  передовой  президентский  самолет  (на  котором  летели
журналисты и чиновники), якобы заправили некачественным керосином. И уже
по дороге домой пилотам пришлось совершить вынужденную  посадку.  И  как
только шасси самолета  коснулись  земли,  посреди  салона  встала  новая
руководительница путинской пресс-службы Наталья Тимакова (прежде -  одна
из самых толковых и острых кремлевских репортеров) и громко предупредила
прессу: Господа журналисты! У вас есть, конечно, право написать об  этой
аварийной посадке. Но у нас есть право  не  аккредитовать  вас  тогда  в
следующую поездку с президентом.
   Обитатели Белого дома на Краснопресненской набережной долго еще потом
с выпученными глазами переспрашивали у кремлевских журналистов, давно ли
у вас так?.

***

   Так что угадайте: из скольких букв (из двух или из трех?) я  дала  бы
ответ на вопрос в кремлевском кроссворде: Жалею ли я, что лишена  теперь
счастья работать в кремлевском пуле?
   А насчет скуки, воцарившейся в стране, кремлевские идеологи, пожалуй,
даже правы: в том смысле, что  чувства  юмора  у  этих  ребят,  кажется,
совсем уже не осталось.
   Одно меня удивляет, когда я думаю о Путине: ну  неужели  этому  парню
действительно не  хочется,  чтобы  его  президентство  запомнилось  хоть
чем-нибудь, кроме этой паскудной скуки  и  безнадеги?  Хоть  чем-нибудь,
кроме расправы над  журналистами,  возобновлением  в  стране  репрессий,
политических убийств и политэмиграции?
   Вот ведь прошлый век недавно кончился - и как на  ладони  видно,  что
надуть историю нельзя - можно  надуть  только  современников.  Да  и  то
ненадолго. И  уже  всего  через  одно  поколение  про  каждого  Великого
Диктатора все знают, что он всего лишь  навсего  диктатор,  про  каждого
Великого Убийцу, - что он  всего  лишь  навсего  убийца,  и  про  каждое
Великое Ничтожество, - что он всего лишь навсего ничтожество.
   Иногда уж даже с тоски думаешь, ну заткнул ты всем рты  -  ну  ладно,
фиг с тобой! Ну так воспользуйся же этим - сделай тогда хоть  что-нибудь
великое в экономике! Ведь Дедушка Ельцин,  бедный,  боялся  доводить  до
конца непопулярные реформы - именно потому, что про него  сразу  гадости
писали и рейтинг падал! Но у тебя-то теперь  руки  развязаны!  Почему  ж
ты-то ничего не делаешь? Слишком занят затыканием ртов? Да, это  дело  -
хлопотное, понимаю, на него  действительно  можно  всю  жизнь  положить,
прецеденты в истории были.
   Ну неужели тебе не хочется войти в историю,  сделав  хоть  что-нибудь
прекрасное? Дедушка  Ельцин  свою  прекрасную  миссию  хотя  бы  отчасти
выполнил: дал стране вздохнуть свободно. Низкий ему поклон за это. А  ты
смог только опять кислород перекрыть. Ну зачем? Ну ради чего? Ради того,
чтоб в теленовостях мы опять видели то, что едва  успели  позабыть  наши
родители: И это все о нем, и немного о  погоде,  -  а  потом:  Стройными
рядами партийные массы приветствуют...?
   Ради чего конкретно?
   Не отвечает Русь...

Bonus track 2. КОГДА БЫЛ ЛЕСИН МАЛЕНЬКИМ.

   О профильном  для  каждого  российского  журналиста  министре  печати
Лесине, прославившемся на весь мир скандалом  с  подписью  на  Бутырском
протоколе  об  освобождении  репрессированного  олигарха  Гусинского  из
тюрьмы в обмен на акции  его  СМИ,  мне  были  известны  еще  целых  два
интригующих факта.
   Во-первых,  что  в  ближайшем  окружении  его   за   глаза   ласково,
по-сыновьи, называют человеком с добрым лицом детоубийцы.
   А во- вторых, что большинство журналисток,  пытающихся  взять  у
него интервью, уходят с еще более краткой  и  емкой  характеристикой  на
устах: Хамло!
   Последнее качество Михаил Юрьевич однажды любезно продемонстрировал и
мне. Дело было еще при  Ельцине,  в  жарком  городе  Бишкеке,  во  время
саммита  азиатской  пятерки  (России,  Китая,  Киргизии,  Казахстана   и
Таджикистана). Россия, по просьбе своих китайских друзей, подписала  там
скандальную декларацию о  том,  что  нарушения  прав  человека  являются
внутренним делом государства. В документе  так  прямо  и  было  сказано:
Права  человека   не   должны   использоваться   в   качестве   предлога
вмешательства во внутренние дела государства.
   Выйдя в фойе конференции, я высказала все, что думаю по этому поводу,
тогдашнему  номинально  главному  внешнеполитическому  стратегу  Кремля,
президентскому помощнику Сергею Приходько.
   - Позор!
   Приходько начал бурчать себе под нос  какие-то  невнятные  оправдания
про то, что таковы государственные интересы России.
   Тут-то на меня и наехал, отпихивая от Приходько  буквально  -  пузом,
тогдашний политический тяжеловес Лесин  (стремительно  исхудавший  потом
при Путине, по модной системе доктора Волкова).
   - Девушка! А вы вообще кто такая, чтобы говорить такие слова про нашу
страну?! - орал он, вгоняя в краску даже стоявших рядом несколько  более
галантных кремлевских чиновников.
   Я не нашла ничего более адекватного, как ответить вопросом на вопрос:
   - А вы - кто такой?
   Этот  прием,  широко   используемый   российской   внешнеполитической
дипломатией  под  кодовым  названием  симметричный   ответ,   очень   не
понравился министру. И  ознаменовал  начало  длительной  холодной  войны
между нами.
   Но вот клеветническую характеристику лицо детоубийцы применительно  к
этому министру я все-таки хочу категорически опровергнуть.  Потому  что,
по моим впечатлениям, Лесин, наоборот, - не только заботливый отец, но и
человек,  искренне,  по-отцовски,  заботящийся  обо  всем   подрастающем
поколении в России. Это ярко доказывает следующая история.
   После  прихода  к  власти  Путина  Министерство  печати  под   чутким
руководством Лесина приняло активнейшее участие в разработке  не  только
программы по созданию положительного  образа  России  на  Западе,  но  и
патриотического  воспитания  населения.  По   трагической   случайности,
интервью на эту тему у Лесина пришлось брать именно мне.  Нетрудно  себе
представить, как мы с ним друг другу обрадовались. Но деваться было  уже
некуда.
   В   отличие   от   своего   духовного   сына,   нынешнего    главного
правительственного пиарщика Алексея Волина (никогда не позволявшего себе
в общении с журналистами  такого  откровенного  непрофессионализма,  как
попытки назвать собственный цинизм патриотизмом),  Лесин,  принадлежащий
все-таки к более старому советскому поколению,  чем  Леша,  принялся  по
старинке учить меня, как Родину любить.
   Я: Михаил Юрьевич, а когда вы сами были пионером - интересно, как  вы
относились к попыткам привить вам патриотизм? Причем  в  том  понимании,
которое было у тогдашнего руководства страны?
   Лесин: Прививали! Когда гимн звучал, что-то щемило там, в груди.
   Я: А военно-патриотические игры вам нравились?
   Лесин: Было очень интересно. Я очень многое получил тогда. Без этого,
может, и вся жизнь моя бы пошла по-другому...
   Что, вы нам теперь прикажете всю жизнь  избегать  тех  слов,  которые
когда-то  использовались  при  коммунистическом  строе?!  Патриотическое
воспитание, уважение к своей стране, к национальному флагу, к  армии,  к
защите Родины!
   Мы столкнулись с тем, что сейчас на Западе ведется планомерная работа
по  формированию  негативного  образа  России.  Поэтому  пора  перестать
стесняться  пропагандировать  свою  страну.  Сегодня   идет   подготовка
технического задания этого проекта. Сейчас, конечно, все  начнут  искать
мой личный интерес и комиссионные, которые мы за  это  получим.  Заранее
говорю: не ищите!
   Я: Вы считаете, это патриотизм - восхвалять российскую армию несмотря
на коррупцию в армейском руководстве, несмотря на массовую дедовщину, на
убийства, несмотря на остров Русский, на Чечню?
   Лесин: В вашем вопросе изначально заложены очень тяжелые последствия!
Вы изначально все это ненавидите! А представляете, как  бы  мы  выиграли
Великую Отечественную, если бы мы изначально ненавидели свою армию?!
   Я: А представляете, во сколько раз меньшей кровью можно было  бы  эту
войну выиграть, если бы  при  Сталине  изначально  слепо  не  восхваляли
советскую армию и генералитет?
   Лесин: Знаете, точно так же можно сказать, что наших журналистов есть
за что ненавидеть!
   Я: Михаил Юрьевич, а вы не находите, что между журналистами и  армией
есть небольшая разница: журналисты никого не убивают.
   Лесин: Иногда журналисты убивают  хуже,  чем  военные!  Иногда  одним
росчерком пера, одной строчкой прерывают жизнь людей!
   Я: Кстати, а у вас лично, когда вы служили в  армии,  были  проблемы,
связанные с дедовщиной?
   Лесин: Ну... Во-первых, я служил  еще  в  другое  время,  до  падения
коммунистического строя... Да, я мыл туалеты. Да,  я  больше,  наверное,
убирал кубрик, чем старослужащие.  Несомненно.  Но,  наверное,  мне  это
больше  пошло  на  пользу,  чем  во  вред.  Когда   приходит   в   армию
восемнадцатилетний человек и ничего не умеет, ничего не хочет - его надо
научить  подчиняться.  И,   наверное,   разные   формы   обучения   надо
применять...
   Я: А у вас есть дети мужского пола?
   Лесин: Да, есть сын.
   Я: Призывного возраста?
   Лесин: Еще нет.
   Я: И вы хотите, чтобы он служил в нашей армии? Он будет служить?
   Лесин: Не знаю, как получится. Если будет  учиться  -  значит,  будет
учиться. Если будет служить - значит, будет служить...
   Перевода разговора на родное чадо Лесин, как настоящий любящий  отец,
не вынес. Сразу же после этого вопроса он вспылил:
   - Слушайте, вы  меня  так  спрашиваете,  как  будто  я  действительно
возглавляю  министерство  пропаганды!  А  мы  -  всего  лишь  навсего  -
исполнительный орган! Мы исполняем те задачи, которые перед нами ставят!
И вообще, знаете, у меня сегодня, вот только что перед  вами,  заседание
комиссии по раздаче частот было, и у меня сейчас  голова  вообще  другим
забита. Поэтому я  чувствую,  что  вы  меня  уже  начинаете  раздражать!
Приходите лучше завтра...
   Я, по нашей доброй традиции, призналась Лесину, что не  уверена,  что
завтра он в свою очередь не будет раздражать меня, собралась и ушла.  По
дороге с удовлетворением обнаружив, что  последнее  прости  Лесина  тоже
записалось на диктофон.
   На следующее утро мне позвонил Леша Волин и от имени Лесина  передал,
что весь текст интервью аннулируется.
   - Ах вот как?! - мстительно заявил главный редактор журнала Власть, у
которого уже была заверстана под эту тему треть номера. - Они нам  тираж
хотят  сорвать?!  Тогда  они  получат  скандальное  интервью  по  полной
программе - вместе со всем тем бредом, который он нес про патриотизм,  и
вместе с финальной фразой Лесина о раздражении!
   Узнав о намерении редакции публиковать текст, Лесин стал  в  истерике
звонить мне на мобильный:
   - Лена, ну объясните мне, в чем дело? Почему вы ко мне так  враждебно
настроены?! Я понимаю: я, наверное,  совершил  ошибку  -  я  должен  был
отвести вас куда-нибудь  пообедать,  посидеть,  поговорить  по-хорошему,
по-человечески...
   Я просто онемела от такой наглости.
   А  Лесин  все  не  унимался,   стараясь   продемонстрировать   знание
журналистских проблем:
   - Я прекрасно понимаю, Лен, что у вас там в журнале - жопа на полосе!
Но ведь это еще не повод!
   - Да, Михаил Юрьевич. У нас в журнале - действительно жопа на полосе.
И я даже знаю, чья это жопа, - с яростью, отчетливо выговорила я.
   Министр заявил, что тогда будет звонить главному редактору.
   До  позднего  вечера  лучшие  умы  лесинской   команды   переписывали
интервью. И в результате министру печати удалось уговорить шеф-редактора
Коммерсанта опубликовать пресный, отцензурированный  текст,  в  котором,
увы, пропала не  только  большая  часть  вышеприведенных  патриотических
перлов Лесина, но и его трогательные воспоминания о юности.  Которые,  я
считаю, все-таки жалко было бы утаить от общественности,  поскольку  они
наконец-то развенчивают несправедливые мифы о характере министра печати.
Глава 13. МЕТАМОФОЗЫ.

   Ломка  продолжалась  у  меня  где-то  с  полгода   после   завершения
диггерской миссии и выхода из кремлевского  подземелья  на  свет  Божий.
Все-таки ко всему привыкаешь,  даже  к  зловонью  Стикса  и  ежедневному
общению с мутантами. Оказалось, что за время жизни в Кремле я  уже  даже
начала  слегка   подзабывать   человеческий   язык:   я   слушала,   как
разговаривают вокруг меня люди, и мне все казалось, что говорят они  все
о чем-то не о том. И что все они чего-то  недопонимают,  потому  что  не
побывали там, за стенкой.
   Но и от вида  Кремля,  в  стену  которого  я  в  отличие  от  Венички
Ерофеева, наоборот, все время, как нарочно, утыкалась взглядом, куда  бы
ни ехала, меня просто физически мутило.
   И даже вредных книгах нет-нет да и проскальзывали вдруг  предательски
герои-паразиты: то Бродский издевательски заявлял:  До  свиданья,  Борис
Абрамыч! До свиданья. За слова - спасибо, - то Набоков, хитро подмигивая
мне, как бы ненароком подсовывал  в  давно  читаный-перечитаный  рассказ
мальчика  Путю,   берущего   уроки   бокса,   и   его   учителя-географа
Березовского, автора брошюры Чао-Сан, страна утра.
   В общем, типичная диггерская контузия.
   К счастью, мои друзья (в смысле,  не  мутанты)  проявили  невероятный
такт и терпение и, каждый  как  мог,  бережно  проводили  со  мной  курс
посткремлевской реабилитации. Лучший российский театральный критик Роман
Должанский,  например,  чтобы  хоть  как-то  реанимировать   контуженого
сталкера,  несколько  месяцев  самоотверженно  водил  меня  по  театрам,
знакомил со своими друзьями - лучшими актерами и режиссерами страны.  Но
мне все казалось, что и они чего-то недопонимают. Потому  что  они  тоже
говорили: О-у! Вы Путина знаете!
   В  свою  очередь,  московский   арт-критик   Игорь   Гребельников   в
психотерапевтических целях водил меня на  модные  столичные  выставки  и
арт-тусовки. Но когда  мои  друзья-геи  для  разнообразия  устроили  мне
экскурсию  в  московский  гей-клуб  Шанс,  мне  даже  и  там  умудрились
подсунуть Путина! Толпа фэнов, окружавшая подиум, отчаянно скандировала:
Путин! Пу-тин!  И  Путин  появился.  Это  был  молоденький,  худосочный,
смазливый  мальчонка  с  резко  выступающими  скулами  и  чуть  надутыми
губками, который  действительно  чем-то  отдаленно  напоминал  Путина  в
юности (по крайней мере, если судить по фотографиям). Мне объяснили, что
прозвище Путин за этим танцором так прочно закрепилось,  что  стало  уже
его сценическим псевдонимом. Я почувствовала, что если  голубая  пацанва
не боится называть своего кумира в гей-клубе Путиным  -  значит,  страна
еще не совсем безнадежна.
   Но мне- то легче от всего этого не становилось!
   Голова была - как перегруженный компьютер, часть материала из  памяти
которого необходимо было срочно сгрузить на мягкий диск.
   А уж от теленовостей про Наше Все со мной  происходило  ровно  то  же
самое, что с Геббельсом при слове культура. Поэтому  несколько  месяцев,
чтобы, чего доброго, не устроить Кремлю холокост, я вообще  не  включала
телевизор, засмотрев до дыр мировую киноклассику прошлого века.
   В  какой- то  момент  я   четко   поняла,   что   не   преодолею
посттравматического  диггерского  синдрома,  пока   вновь,   уже   опять
превратившись  в  свободного  человека,  не  решусь  переступить  порога
Спасской башни. И я отправилась в гости  к  Александру  Волошину.  Чтобы
потом, вернувшись из Кремля домой, сесть писать книгу.

Мои друзья как они есть.

   Волошин,  как  всегда,  проявил  дружелюбие  и,  как  только  я   ему
позвонила, быстренько послал к черту государственные дела:
   - Когда ты можешь? Завтра? Давай в три? Приходи, я тоже соскучился...
   И как только я увидела главу администрации, мне сразу  же  полегчало.
По очень смешной причине: Волошин заметно поправился. И больше не  похож
на доходягу  из  Освенцима.  Честное  слово!  Щеки  не  впалые,  и  даже
чиновничий животик наметился. И  его  как-то  сразу  же  перестало  быть
жалко.
   А так я по-прежнему с удовольствием захожу  к  Волошину  в  гости,  в
Кремль. Правда, теперь гораздо реже, просто повидаться с ним,  а  не  по
делу. А он  по-прежнему  каждый  раз  критически  высказывается  о  моей
прическе. Я же, в свою очередь, иду по коридорам его корпуса и испытываю
физическое наслаждение, что все эти вампирские стены вокруг на меня  уже
совсем  не  давят.  Отпустило.  Прохожу,  например,  мимо  президентской
библиотеки  и,  вместо  того  чтобы  думать  о  президенте,  разглядываю
старинные гравюры, которые развешаны в коридоре. В первый раз  в  жизни,
кстати, заметила. Готова поспорить, что Волошин-то их до сих пор  так  и
не видел.

***

   А другой мой друг кремлевской эпохи, Анатолий Чубайс, наоборот, резко
похудел (сидит на диете, по кичевой в  московской  политической  тусовке
системе доктора Волкова). И его тоже сразу  перестало  быть  жалко.  Как
перестает быть жаль  любого  человека  миссии,  который  вдруг  начинает
заниматься собой. А не своей миссией. Должна признаться,  что  уже  года
полтора я не решаюсь встретиться с Чубайсом и поговорить  лично.  Боюсь.
Потому что до сих пор считаю его другом. И если его мутация зашла уже  в
необратимую стадию, то пусть лучше  у  меня  хотя  бы  останутся  о  нем
хорошие воспоминания. Как о погибшем диггере.
   Партию свою, кстати, Союз правых сил, электрик Чубайс, похоже, вообще
посадил между двух элек