что не ты писала! Ты обязана контролировать  все  статьи
про Путина, которые  публикуются  у  вас  в  газете,  раз  ты  в  Кремле
работаешь!  -  кричал  он  в  присутствии  всего  кремлевского  пула  на
задворках пути некой протокольной встречи в Кремле.

***

   Внезапная мутация Громова стала для нас неразрешимым  психологическим
ребусом. Вроде бы еще совсем недавно он  был  верной  тенью  предыдущего
президентского пресс-секретаря  Ястржембского  (который,  правда,  после
смены президента тоже быстро ассимилировался с общей  путинской  массой,
но, по крайней  мере,  в  благословенную  ельцинскую  эпоху  либеральных
поветрий никогда не позволял себе такого грубого  и  непрофессионального
стиля работы, как сейчас его преемник Громов).
   Да, Леша Громов всегда был сереньким и невыразительным. Всегда был на
вторых ролях. И никогда не решался высказывать собственного мнения ни по
одному политическому вопросу. Но зато - до прихода Путина  к  власти  он
был абсолютно беззлобным, скромным и никогда никому не  делал  гадостей.
Что в Кремле само по себе было огромной редкостью.
   Был, впрочем, один яркий инцидент во времена заката Ельцина, который,
как я сейчас понимаю, должен был сразу заставить нас заподозрить, что  с
Лешей Громовым что-то неладно. Во время  поездки  Ельцина  в  Стамбул  в
конце 1999 года Громов как-то случайно затесался со мной  и  несколькими
моими подружками пообедать в ресторане в  здании,  где  проходил  саммит
ОБСЕ Суп-пюре с дарами моря, который  мне  подали,  оказался  совершенно
холодным, и я, разумеется, отправила  официанта  обратно  на  кухню  его
разогревать.
   На что Громов по-отечески посоветовал мне:
   - Зря ты это, Леночка! Они не  любят,  когда  с  ними  так.  Если  ты
начинаешь предъявлять претензии, то  они  тебе  там,  на  кухне,  в  эту
тарелку еще и плюнут! Так что лучше бы ты суп холодным съела!
   Но в тот момент, я,  по  наивности,  приписала  этот  лакейский  бред
чрезмерному смирению Громова.
   Даже хобби у Громова было подчеркнуто безобидное: он тихо  собирал  у
себя в кремлевском кабинете больших садовых гномов. В смысле,  не  живых
гномов, конечно,  а  их  фигурки.  Типичное  хобби  хорошего  маленького
человека (в литературном, а не в  физическом  смысле),  который  осознал
свое амплуа и со смирением, и даже с гордостью, несет его по жизни.
   Теперь  же,  после  назначения  пресс-секретарем  -  куда   все   его
добродушие только подевалось! На беднягу Громова стало страшно смотреть:
его лицо все время перекашивалось болезненной  злобной  гримасой,  глаза
просто источали ненависть, при разговоре он начинал трястись, даже  губы
его дрожали от злости. Вскоре во время его  ругани  из-за  очередных  не
правильных статей журналисты начали благоразумно отстраняться от него на
почтительное расстояние: потому что, во-первых, было полное впечатление,
что этот буйный человек  начнет  сейчас  драться,  а  во-вторых,  стыдно
сказать, но в припадках гнева президентский  пресс-секретарь  начинал  в
буквальном смысле слова брызгать слюной.
   Но самое ужасное: лицо Громова начало просто на глазах  мимикрировать
под его нового хозяина - Путина. Мутация зашла так далеко, что вскоре  в
Москве даже разразился скандал вокруг репортажа НТВ о  двойнике  Путина.
Оператор заснял какого-то серенького человека в сереньком  пиджаке,  как
две капли воды похожего со спины на президента,  с  абсолютно  путинской
прической, фигурой и движениями. Мы не знаем,  что  это  за  человек,  -
сказали в новостях. - Но это очень похоже  на  подготовку  двойника  для
президента.
   - Они не знают, кто это, зато я  знаю!  -  с  самодовольной  усмешкой
подтвердил Громов мою догадку.
   Как ему удалось достичь  на  телесъемке  этого  очевидного  для  всех
разительного  сходства  -  тоже  загадка:  ведь  в   реальности   Громов
значительно выше и крепче Путина.
   Вскоре,  во  время  президентских  мероприятий,  Громов  стал  внешне
держаться не как  пресс-секретарь,  а  как  президентских  охранник  или
телохранитель: неотступно следуя по пятам за президентом, всем  наклоном
своей фигуры как бы приникая к Путину  и  окидывая  окружающих  недобрым
взглядом, явно готовясь загрызть любого, кто попытается  приблизиться  к
Телу. Даже я, бесчисленное количество раз изнутри наблюдавшая  поведение
президентской свиты,  включая  телевизор  и  видя  все  происходящее  со
стороны, просто изумлялась: человек явно перепутал свою должность.
   С нами, журналистами, Громов тоже стал вести себя как охранник, а  не
как пресс-секретарь: он в основном занимался тем,  что  отгонял  нас  от
политиков и запрещал нам задавать им вопросы.
   Мои друзья - западные журналисты, которых  Громов  при  Путине  начал
третировать  с   удвоенной   яростью,   отзывались   о   работе   нового
президентского пресс-секретаря предельно кратко: КГБ, -  и  выразительно
постукивали себя по тому месту, где растут погоны.
   Не знаю уж, и вправду ли работал кремлевский  пресс-секретарь  Громов
раньше в том же ведомстве, что и нынешний президент. Мне известно только
об одной его прежней  карьерной  ступеньке:  вместе  с  Ястржембским  он
служил  в  Братиславе  в  советском  посольстве.  Непросвещенная   молва
утверждает, что в советское время работать в посольстве за  рубежом,  не
будучи сотрудником советских спецслужб, было невозможно. Не знаю -  мала
я еще была в то время. Надо спросить у самого Громова. В  любом  случае,
имеет ли он под чиновничьим  пиджачком  погоны  или  нет,  -  меня  мало
интересует. А вот от стиля работы с прессой, который он с подачи  Путина
внедрил в Кремле, духом КГБ,  действительно,  не  попахивает,  а  просто
воняет.
   Впрочем, в тот момент, на  заре  путинской  эпохи,  силясь  разгадать
загадку скоропостижной мутации Громова, я считала слишком  поверхностным
объяснять все погонами. Я мучилась-мучилась,  переживала-переживала,  не
спала по полночи,  и  в  конце  концов  решила  для  себя,  что  Громов,
наверное, просто  не  вынес  психического  перенапряжения  от  осознания
внезапно  свалившейся  на  него  секретарской  ответственности.  И   эта
ответственность просто раздавила его, деформировала его личность и  даже
лицо, выдавила его самого из его тела. А вместо него, туда, в опустевшее
место, судя по изменениям  во  внешности,  вселился  не  кто  иной,  как
Владимир Владимирович Путин. Не понятно  только,  куда  в  таком  случае
переселился теперь дух нашего добряка и скромняги Громова...

***

   Впрочем, большая часть моих коллег из кремлевского  пула  даже  и  не
пыталась  разобраться  в  громовской  психологической  драме,  а  просто
предпочла поскорее выстроить с ним отношения  в  соответствии  с  новыми
порядками.  Девушки-журналистки,  при  путинском   режиме   стремительно
начавшие превращаться в кремлевских  паркетных  придворных  дам,  быстро
включили Громова в ранжир тех чиновников, с кем при встрече  следует  не
просто здороваться, а целоваться в щеку, а  то  и  в  губы.  Причем,  ни
целующих,  ни  целуемого  не  заботил  вопрос,  почему  раньше,  до  его
назначения пресс-секретарем, таких нежностей он от них не получал.
   Никакого   морального   дискомфорта   заинтересованные   стороны   не
испытывали и когда главные редактора газет вдруг стали  подсылать  своих
журналистов к Громову  на  праздники  с  подарком  -  бутылкой  дорогого
спиртного.
   И уж, разумеется, никто из кремлевских журналистов даже  и  не  думал
выражать протест, когда Громов  в  очередной  раз  отдавал  распоряжение
вычеркнуть меня из списков на аккредитацию за очередную  непонравившуюся
начальству статью.
   Молчали даже те мои коллеги из кремлевского  пула,  кого  я  до  того
момента числила в друзьях. Но тем ценнее и  трогательнее  для  меня  был
поступок тех двоих девочек, Дикун и Нетребы, которые ради меня бросились
на Громова, как на амбразуру. За что  потом  долго  еще  расплачивались,
терпя воспитательные репрессии со стороны президентского пресс-секретаря
в виде циклических отлучений от Кремля.
   Смешнее всего в этой истории было то,  что  Лена  Дикун  в  то  время
работала в  еще  не  уничтоженной  Общей  газете,  которую  финансировал
Владимир Гусинский. И,  соответственно,  по  всей  логике  вещей,  Дикун
должна была видеть во мне классового врага: ведь Гусинский в тот  момент
уже был опальным олигархом, а хозяин моей газеты Березовский - наоборот,
еще вовсю зажигал на кремлевских дискотеках.
   Однако в какой-то момент Лена призналась:
   - Знаешь, Трегубова: я просто посмотрела на  то,  что  они  делают  с
тобой, и поняла, что если я сейчас промолчу, то потом очередь  дойдет  и
до меня, а потом и до всех остальных...
   В тот момент Дикун не могла еще, конечно, предположить, что даже если
она не промолчит, очередь все равно неминуемо дойдет не только  до  нее,
но и до НТВ, ТВ-6, Общей газеты, Итогов и до всех остальных.
   Впрочем, даже сейчас, когда я дописываю эту книгу, меня не  оставляет
странная  иллюзия:  что  если  бы  в  тот  самый  первый  момент,  когда
начинались  репрессии  в  кремлевском  пуле,  не   промолчали   бы   все
журналисты, а не только эти двое девчонок, Кремль не посмел бы так нагло
уничтожить в стране практически всю независимую прессу. И  тогда,  может
быть, эта загадочная проказа, вызывающая у,  казалось  бы,  милых  людей
страшные формы моральной и даже физической мутации, не расползлась бы из
Кремля по всей стране. Или, хотя бы, может быть, не расползлась  бы  так
быстро, и было бы время найти какое-то противоядие. Вон  -  локализовали
же сейчас атипичную пневмонию...

Спасти рядового Бабицкого.

   Самой яркой сигнальной ракетой,  которой  Владимир  Путин,  сразу  же
после захвата кремлевской высоты, выстрелил по  неприятельским  позициям
российских  журналистов,  стала  скандальная  история  с   исчезновением
корреспондента радио Свобода Андрея Бабицкого.
   На этом фоне все мои личные неприятности с кремлевской  пресс-службой
показались просто фейерверком на детском празднике.
   Все время, пока  Бабицкого  держали  в  плену,  ни  у  кого  из  моих
друзей-журналистов не оставалось ни малейшего сомнения: если мы не будем
ежедневно, ежечасно, что  есть  мочи  орать  на  власть,  требуя  отдать
журналиста, - то его просто тихо убьют.
   И каждый из нас  честно  использовал  все  имеющиеся  у  него  каналы
влияния.  Большинство  газет  каждый  день  выходили  с  отсчетом  дней,
прошедших с момента похищения корреспондента. А  я  бегала  в  Кремль  к
Волошину и умоляла его повлиять на ситуацию.
   - А мы-то тут при чем? - прикидывался веником Волошин.
   - Хорошо, вы ни при чем, договорились. Но если вы сейчас, после этого
скандала, выпустите Бабицкого живым,  то  вашему  президенту  это  будет
только  на  пользу:  он  спокойно  сможет  сказать,  что  все  это  была
журналистская истерика! - со змеиной хитростью, как мне,  в  тот  момент
казалось, уговаривала я главу администрации.
   А его заместитель Владислав Сурков вообще объявил мне:
   - Да Бабицкий же - враг! Ты  посмотри,  что  он  в  своих  репортажах
передавал! Что после  зачисток  мирных  чеченских  селений,  проведенных
российской армией, он понимает, почему чеченцы берут в руки оружие!  Это
же - враг российского государства и провокатор!
   - И что теперь - убить его надо?! - с интересом переспрашивала я.
   Внятного ответа не следовало.

***

   Очень скоро я, видимо, так всех в Кремле достала  своими  постоянными
напоминаниями о Бабицком (причем, подозреваю, что я была в тот момент не
единственным   ходоком,   мозолившим   глаза   руководству   кремлевской
администрации), что Волошин заявил мне:
   - Все!!! О Бабицком больше - ни слова. Что ты  вообще  привязалась  к
этой теме? По-моему, она - надуманная какая-то! По-моему, никого,  кроме
тебя, это вообще больше в стране не интересует!
   Ах так! злобно подумала я. - Надуманная?! Ну я  вам  устрою...  Вы  у
себя на собственной шкуре попробуете, насколько она надуманная!
   И на следующий день  я,  сделав  вид,  что  приняла  правила  игры  О
Бабицком - ни  слова,  зазвала  Волошина  в  гости  к  Маше  Слоним,  на
Тверскую, 4, где собиралась Хартия журналистов.
   А перед самым его приходом мы с Машей подговорили всех наших  коллег,
чтобы Волошину не позволяли уходить от вопросов о пропавшем журналисте.

***

   Такого прессинга со стороны  журналистов,  как  в  тот  вечер,  глава
кремлевской администрации явно еще никогда не получал. А я сидела молча,
как ангел, и, периодически ловя  на  себе  затравленные  взгляды  своего
кремлевского  приятеля,  лишь  разводила  руками:  мол,   представляете,
тема-то, оказалось, волнует не только меня...
   Я испытывала просто-таки  артистическое  наслаждение,  наблюдая,  как
слаженно   мои   друзья   обрабатывали   Волошина:   когда   кремлевский
администратор в первый раз ушел от прямого  ответа,  жив  ли  журналист,
через минуту ему задали вопрос, находится ли Бабицкий в руках российских
спецслужб А когда Волошин вывернулся и здесь, то через минуту другой мой
коллега  уже  допрашивал  его,  считает  ли  Путин,  что  подобные  меры
воздействия можно впредь применять ко всем  журналистам.  И  чем  больше
Волошин  увиливал  от  ответа,  тем  с  большим   жаром   его   дожимали
собеседники.  У  меня  было  такое  ощущение,  что  каждый  из   коллег,
издерганный  всей  этой  виртуальной  войной  за   спасение   Бабицкого,
отыгрывался на Волошине  за  вранье,  которым  нас  кормили  официальные
источники. А ведь нас там было не трое, не пятеро, а человек двадцать, и
весь этот журналистский гвалт несколько раз пропускал Волошина по кругу.
   В конце концов, глава кремлевской администрации не выдержал и  просто
рассвирепел:
   - Да вы что все о Бабицком и о Бабицком, а?!
   - Не  важная  тема,  да,  Александр  Стальевич?  -  елейным  голоском
переспросила я.
   И тут, чтобы уж окончательно добить гостя, Алексей Венедиктов  вручил
ему листок бумаги:
   - Особая  просьба,  Александр  Стальевич:  примите  это  в  память  о
сегодняшнем вечере и передайте, пожалуйста, президенту!
   Это было наше открытое письмо с протестом против действий  властей  в
отношении Бабицкого, инициированное Хартией, и подписанное более чем  50
ведущими журналистами из русских и западных СМИ.
   Ответственность за жизнь Андрея Бабицкого целиком и  полностью  лежит
на тех, кто передал его в руки неизвестных  людей  в  масках,  тех,  кто
принял и санкционировал  это  решение,  и  лично  на  и.  о.  президента
Владимире Путине. У нас  есть  все  основания  считать,  что  российская
власть отказалась не только от принципа защиты свободы слова,  но  и  от
элементарного   соблюдения   законности.   Такая    власть    называется
тоталитарной, - так заканчивалось наше письмо, которое Волошин  вынужден
был унести с собой в Кремль Путину.

***

   Случилось так, что именно в тот момент, когда у нас  сидел  в  гостях
Волошин, мы стали первыми людьми в  стране,  во-первых,  узнавшими,  что
Андрей Бабицкий жив, а во-вторых,  -  получившими  четкое  подтверждение
того,  что  Путин  имеет  ко  всей  этой  истории  с  похищением   самое
непосредственное отношение.
   В половине двенадцатого ночи, когда главе администрации уже позволили
слегка расслабиться и закусить водку вареной  колбасой,  у  Маши  Слоним
зазвонил телефон. Звонила Наталия Геворкян, которая в тот момент  писала
для Путина предвыборную книгу интервью.
   - У меня тут Путин в соседней  комнате,  -  жарким  шепотом  сообщила
Наташка. - Не могу долго говорить!  Я  знаю,  что  вы  там  сегодня  все
встречаетесь - просто передай скорее ребятам со Свободы - пусть позвонят
родственникам Бабицкого и успокоят их: он жив и скоро появится  какая-то
пленка с ним. Мне только что сказал об этом сам Путин...
   На этом связь оборвалась. Наталия звонила прямо с  объекта  АБЦ  (это
такой правительственный объект, бывший объект  КГБ,  где  в  1991  году,
кстати, готовился путч ГКЧП),  где  в  тот  самый  момент  проходило  ее
очередное интервью с Путиным для книжки.
   На следующий день Наташа подробно рассказала мне, что  же  произошло.
Точно так же, как я каждый день  долбила  по  голове  своих  кремлевских
знакомцев за  Бабицкого,  Геворкян,  в  свою  очередь,  воспользовавшись
ситуацией, попробовала капать на мозги Путину.
   - Путин отвечал мне о Бабицком с такой  откровенной  ненавистью,  что
мне становилось просто страшно за жизнь Андрея, - признавалась  Наталия.
- А в  тот  вечер,  когда  я  опять  начала  орать:  Верните  немедленно
Бабицкого! - Путин вдруг заявил мне: Слушайте, да отстаньте вы от меня с
вашим Бабицким! Вот привезут вам пленку с ним, и увидите, что он живой и
здоровый... Я на это ему говорю: Постойте, вы же  уверяли,  что  вы  его
боевикам каким-то отдали! Это что, вам чеченские боевики, что ли, сейчас
сообщили, что кассету с Бабицким в Москву везут?!
   Услышав от Путина о кассете, Геворкян вспомнила, что она -  как-никак
- дочка разведчика и, выбежав под невинным  предлогом  из  комнаты,  где
сидел президент, бросилась звонить нам с секретным донесением.
   Когда Бабицкого, наконец-то, привезли в Москву, у  всех  у  нас  было
полное ощущение, что мы все вместе отбили журналиста у  спецслужб  своим
криком, не прекращавшимся несмотря на то,  что  все  властные  чиновники
отмахивались от нас, как от назойливых мух.

***

   Но одного из наших коллег, спасая Бабицкого,  мы  все-таки  потеряли.
Вернее, - коллегу.
   После публикации в газетах обращения Хартии,  которое  я  цитировала,
мне позвонила Слоним и в жутком возмущении рассказала:
   - Ты представляешь, у нас  там  под  заявлением  в  защиту  Бабицкого
подпись Ани Мельниковой стоит, а сегодня за ее же подписью на ленте  РИА
Новости  абсолютно  бл...  ская  статья  вышла,  где  утверждается,  что
Бабицкий - шпион ЦРУ!
   До этого момента Аня Мельникова была членом нашей Хартии.
   - Я сначала хотела немедленно созвать всех и исключить ее из  Хартии,
но потом подумала, что это какое-то советское партсобрание получится.  Я
просто впредь откажу Мельниковой от дома, и все! - заключила Маша.
   Я попросила ее не горячиться и вместе с Ленкой  Дикун  отправилась  к
Алексею  Волину,  возглавлявшему  тогда  государственное  информационное
агентство РИА Новости (под крышей этого  агентства  как  раз  действовал
тогда  так  называемый  Российский  информационный  центр,  занимавшийся
пропагандистским прикрытием войны в Чечне) - выяснять, в чем дело.
   - Лешка, за что ж  ты  так  Мельникову-то  опустил,  а?  -  с  порога
поинтересовалась я.
   Волин, ничуть не смутившись, с обычной циничной откровенностью заявил
мне:
   - А потому что не  хрена  Мальниковой  выпендриваться  и  подписывать
всякие ваши правозащитные бумажки, раз она работает  на  государственное
СМИ. Пока  я  ей  плачу  деньги,  я  буду  решать,  какие  ей  заявления
подписывать, а какие не подписывать! А эту статью на ленте про  то,  что
Бабицкий - шпион, даже не Мельникова писала.  Я  просто  вызвал  к  себе
Аньку и говорю: Выбирай, дорогуша! Либо ты завтра на улице окажешься без
зарплаты, либо ты у меня  сейчас  в  порядке  наказания  поставишь  свою
подпись под эту статью! В другой раз будет умнее!

***

   На моей памяти, после прихода к  власти  Путина,  эта  наша  акция  в
защиту Бабицкого стала вообще  последней  совместной  акцией  российских
журналистское  в  защиту  чьих-либо  (и  в  первую   очередь   -   своих
собственных) прав.

Выборы под Zемфиру.

   Позволю себе маленькую военную хитрость. Только в следующей  главе  я
объясню,  как  мне  удалось,  несмотря  на  все   старания   кремлевской
пресс-службы, сохранить аккредитацию в кремлевском пуле - не  только  на
время президентской предвыборной кампании Путина, но и еще на целый год.
   А пока что расскажу о периоде, когда я и сама уже проклинала тот час,
в который добилась от Кремля права ездить с Путиным по стране.
   На