: то
ли опять грозить репрессиями за  несанкционированный  вопрос,  то  ли  -
наоборот, срочно начать подхалимничать. В Ярославле он выбрал второе.
   В местном драмтеатре, пока Путин на сцене раздавал  награды  каким-то
ярославским передовикам (среди которых, как сейчас помню,  оказался,  по
вечной иронии судьбы, какой-то местный Волошин), Громов подсел ко мне на
галерке и принялся заверять, что лично ко мне у него особых претензий  в
последнее время нет.
   - Но вот газета ваша - совсем уже распоясалась! Вы ведь скоро начнете
скатываться до уровня рупора Березы!  Давай  с  тобой  вместе  подумаем,
Леночка, как мы можем этому противостоять...  -  ласково  предложил  мне
президентский пресс-секретарь.
   Главной претензией Громова к газете Коммерсантъ оказалось то, что  мы
(только - не  падайте!)...  публикуем  у  себя  выдержки  из  публикаций
западной прессы о России и Путине. (У нас действительно есть  постоянная
рубрика  No  comment,  в  которой  мы,  соответственно   названию,   без
комментариев публикуем наиболее интересные западные статьи.)
   У меня просто глаза округлились от изумления:
   - Да вы что, Алексей Алексеевич! Вы хотите, как  в  советское  время,
запретить нам перепечатки вражеских голосов?! Это же просто смешно!
   - Нет, Лена! Это  совсем  не  смешно:  там  -  сплошь  антироссийские
провокации и клевета, направленная против Владимира Владимировича! -  не
унимался Громов.
   Особенно разозлило кремлевского цензора то, что в  западных  статьях,
перепечатанных  в  Коммерсанте,  критиковалась   кампания,   которая   с
негласной санкции Путина была развернута российской прокуратурой  против
Владимира Гусинского и оппозиционных Кремлю средств массовой  информации
из холдинга Медиа-Мост.
   - А когда до вашего олигарха, до Березы, дойдет  очередь,  и  мы  его
тоже раскулачивать начнем, - что, ваша газета тоже начнет  кричать,  что
это - борьба Путина против оппозиционных СМИ?! - вдруг в сердцах выпалил
Громов.
   Я была просто потрясена этим заявлением.  Будучи  мелкой  кремлевский
сошкой, Громов тем не менее по глупости выболтал мне тот  план,  который
уже явно существовал в голове его хозяина.

***

   По возвращении в Москву я, разумеется,  немедленно  пересказала  этот
разговор главному редактору Коммерсанта Андрею  Васильеву  и  предложила
написать об этом статью. Он только посмеялся.
   Но через несколько дней нам обоим уже стало не до смеха.  Кремлевская
пресс-служба  официально  отказалась  аккредитовать   меня   в   поездку
президента Путина в Испанию и Германию.
   Стало совершенно очевидным,  что,  несмотря  на  показную  любезность
Путина со мной во время публичного общения в Ярославле, он тем не  менее
пришел в ярость из-за того,  что  я  заставила  его  перед  телекамерами
говорить на скользкую тему: о Березовском. После этого он  явно  вставил
своей пресс-службе по первое число и потребовал впредь оградить  его  от
нежелательного общения с настырной  журналисткой.  И  если  в  Ярославле
Громов, говоря со мной, еще колебался между  всегда  трудноуловимым  для
царедворцев выбором - гнобить или заискивать, то по возвращении в Москву
Путин уже, видимо, железным перстом  указал  ориентацию  своему  верному
псу.
   Но на этот раз в ярость уже пришел не только президент, но и  главный
редактор Коммерсанта. Если до этого  в  полугодовой  борьбе  кремлевской
пресс-службы против меня Васильев занимал лишь пассивную роль, время  от
времени проводя с  пресс-секретарем  кулуарные  переговоры,  то  теперь,
когда Путин откровенно наехал  на  корпоративные  интересы  Коммерсанта,
главный редактор впервые решил вступиться за меня публично.
   В первый же день зарубежного турне Путина  на  первой  полосе  газеты
Коммерсантъ была опубликована  заметка  собственноручного  васильевского
изготовления:

ИЗВИНЕНИЕ ПЕРЕД ЧИТАТЕЛЯМИ

   Почему Коммерсантъ не будет писать про визит Путина.
   На этом  месте  мог  бы  стоять  репортаж  кремлевского  обозревателя
Коммерсанта Елены  Трегубовой  о  поездке  президента  России  Владимира
Путина в Испанию и Германию. Но читателям Коммерсанта его не читать - по
не  зависящим  от  редакции  обстоятельствам.  Кремлевская  пресс-служба
отказалась аккредитовать Трегубову. Без всякой официальной  мотивировки.
Но  есть  неофициальная  версия  отказа.   По   сведениям   Коммерсанта,
кремлевская   пресс-служба   намерена    самостоятельно    отбирать    в
президентский эскорт устраивающих ее журналистов. Мы  же  убеждены,  что
это - несомненная прерогатива редакций.
   Конечно, можно было бы написать о поездке Путина, пользуясь известным
методом компиляции. Но как-то это не в наших правилах.
   Но за развитием событий Коммерсантъ будет  следить.  И  информировать
пораженных в своих лучших правах читателей.
   Редакция.
   Сразу  же  после  выхода   этой   статьи   мне   позвонил   тогдашний
министр-посланник  посольства  Германии   Андреас   Кертинг   и   сделал
официальное предложение:
   - Елена, мы возмущены фактом нарушения Кремлем ваших профессиональных
прав как журналиста. И поэтому я уполномочен передать вам предложение от
господина посла: мы готовы сделать для вас аккредитацию  от  Германского
правительства на все официальные мероприятия во время визита  президента
Путина в нашу страну.
   Следом за немцами в редакцию Коммерсанта позвонили  и  из  посольства
Испании и сделали точно такое же предложение. Однако в последний  момент
руководство газеты почему-то  все-таки  побоялось  идти  на  радикальное
обострение отношений с Кремлем, и Васильев  настоятельно  попросил  меня
отказаться от предложений Германии и Испании и остаться в Москве.

***

   А через два дня  нам  стало  окончательно  ясно,  почему  Путин  счел
необходимым заранее подстраховаться и накануне своего европейского турне
зачистить кремлевский  пул  от  журналистов,  которые  могли  осмелиться
задать ему жесткие вопросы. Ведь именно на тот момент, когда Путин был в
Испании,  был  запланирован  арест  оппозиционного  олигарха   Владимира
Гусинского.

Гражданин кантона Ури.

   Удивительно, но иногда даже  в  супермаркетах  можно  случайно  найти
штучный, эксклюзивный товар. Именно так в супермаркете  поселка  Жуковка
на Рублевке весной 2000 года  я  совершенно  случайно  обнаружила  самый
экстравагантный кремлевский экземпляр - заместителя главы  администрации
президента Владислава Юрьевича Суркова, покупавшего себе там сосиски.
   Вернувшись после одной из поездок с Путиным,  я  прямо  из  аэропорта
Внуково-2, не заезжая  домой,  решила  отправиться  отсыпаться  к  своей
подруге Маше Слоним в подмосковные Дубцы. По дороге, разумеется, закупив
в Жуковке наш с ней любимый джентльменский набор - французский  сливовый
джем без сахара St. Dalfour на виноградном соке и обезжиренный  творожок
Danone.
   Дочитав до этого момента, не знакомая со  мной  аудитория,  наверняка
расколется на две половины: первая решит, что я - тайный рекламный агент
обеих упомянутых  фирм,  а  вторая  -  что  я  добровольный  проповедник
здорового образа жизни. Мой ответ сторонникам первой версии:  Нет!  -  а
сторонникам второй: Ни за что! Просто это очень вкусно, когда смешать. И
уж по крайней мере, согласитесь, - куда вкуснее, чем сосиски.

***

   По внешнему виду чиновника, с которым я столкнулась задом (буквально)
у кассы, было сразу  видно,  что  потчуют  его  в  Кремле  исключительно
нездоровой пищей: темные круги под глазами, блеклый взгляд,  ссутуленные
плечи, слабенький, безвольный голос. И огромный телохранитель в придачу.
   В моем взгляде было, видимо, столько невольного  соболезнования,  что
Слава тут же принялся жаловаться:
   - Дико устал... Голова раскалывается...
   - Бедненький... -  искренне  пожалела  его  я.  -  А  зачем  же  тебе
телохранитель в супермаркете?! Гебя же, вроде бы, широкая публика вообще
в лицо не знает... (В тот момент Сурков действительно еще  был  известен
лишь отдельным ценителям кулуарного лоббистского искусства.)
   - Ну были пару раз инциденты... - как-то застенчиво признался Слава.
   - Что - убить пытались?! Серьезно, что ли?! - с ребяческим  восторгом
переспросила я.
   Слава смущенно, но явно утвердительно промолчал.
   В эту минуту я обнаружила в себе крайне странное ощущение: физическую
неловкость за то, что я, вот  такая  красивая  и  жизнерадостная,  гордо
возвышаюсь над практически умирающим  кремлевским  заморышем.  На  детей
президентского  подземелья  я  явно  производила  просто-таки  вызывающе
витальное впечатление.
   Мы, конечно же, и до этого виделись с Сурковым, - но только в  стенах
администрации. На фоне кремлевского камуфляжа  лично  для  меня  он  был
вообще как-то незаметен как живой персонаж: сливался то с кабинетом,  то
с  коридором,  а  то  -  и  вообще  с  другими  действующими  лицами   и
исполнителями. Как  сам  он  абсолютно  точно  себя  классифицировал:  Я
отношусь к тому редкому  виду  бактерий,  которые  гибнут  на  свету.  В
Жуковке же, будучи извлеченным на свет, Сурков, наконец,  стал  заметен,
но  производил  примерно  такое  же  душераздирающее  впечатление,   как
Человек-невидимка в конце фильма, когда у него закончился эликсир.

***

   Расставшись с унылым потребителем сосисок, я вдруг четко поняла,  что
Слава, как и 99% мужчин, просто-напросто болезненно озабочен  состоянием
собственного здоровья. Я тут же  вспомнила,  как  впервые  зашла  в  его
кремлевский  кабинет:  на  письменном  столе  были  разложены   какие-то
блестящие хромированные  медицинские  приборчики  и  зеркальца.  Я,  как
сорока падкая до всего блестящего, с восторгом набросилась  на  все  эти
штучки, на их фоне даже не приметив самого хозяина кабинета.
   Слава грустно объяснил:
   - Это мне тут горло лечили... Времени нет к  врачу  сходить,  поэтому
пришлось прямо здесь, на рабочем месте...
   И тут же, едва дав мне задать какие-то  вопросы  о  политике,  Сурков
плавно перешел к жалобам на свое повышенное давление.
   - А ты чудовищным усилием воли снижать  его  не  пробовал?  -  весело
поинтересовалась я. - Я вот, например,  умею  по  желанию  понижать  или
повышать себе давление. Я так в школе  уроки  прогуливала:  приходила  к
врачихе и внушала себе, что у меня низкое  давление.  Она  мерила  своей
машинкой - и правда, низкое. И мне сразу - освобождение от уроков на две
недели с диагнозом вегето-сосудистая дистония!
   - Я так сразу и подумал,  что  ты  -  сумасшедшая,  -  с  облегчением
выдохнул Слава.

***

   Вскоре, впрочем,  мне  представилась  возможность  узнать  совершенно
другого Суркова. Как-то раз мы пошли с  ним  поужинать,  и,  едва  Слава
почувствовал во мне доброжелательного собеседника, он просто  на  глазах
преобразился в яркое, красивое и чрезвычайно избалованное существо.
   Во-первых, к моему несказанному изумлению, обнаружилось, что в Кремле
есть хотя бы один человек, читавший книги (под книгами я, разумеется, не
имею в виду Пелевина). И уж  по  крайней  мере,  он  точно  единственный
кремлевский  обитатель,  о  котором  можно  с  небрежностью  бросить   в
разговоре, что Улисс - не последняя толстая книжка, которую он осилил  в
жизни.
   Правда  вот  литературные   вкусы   заместителя   главы   кремлевской
администрации, на мой взгляд, оставляют желать  лучшего.  Своей  любимой
книгой  Слава  назвал  Бесы   Достоевского   и   даже   признался,   что
коллекционирует  разные  издания  этого  произведения.  Я   отношусь   к
Достоевскому несколько более сентиментально, чем,  скажем,  Набоков,  но
вот по поводу Бесов я с последним как раз абсолютно согласна: безвкусное
нагромождение   ходульных   образов,   писанных    оскорбительно-дурным,
опереточным стилем.
   Приятно, конечно,  что  одному  из  главных  кремлевских  начальников
пришлось  по   душе,   как   Достоевский   развенчивает   идею   русских
революционеров. Только вот, кажется, Сурков все-таки  не  вполне  отдает
себе  отчет,  что  если   уж   рассматривать   это   низкохудожественное
произведение как социальную сатиру,  то  больше  всего  компашка  мелких
бесов Достоевского напоминает пародию на нынешний узкий круг кремлевских
революционеров.

***

   Но уж что стало для меня абсолютно  фантастическим  открытием  -  это
радикальное отличие Суркова от чукчи. В том смысле, что  Слава  оказался
не только читателем, но еще и писателем. По его собственному  признанию,
в молодости он писал рассказы  и  даже  всерьез  мечтал  о  писательской
карьере.
   - Почему же ты бросил, сумасшедший? Неужели  возиться  во  всем  этом
политическом дерьме тебе приятней? - ужаснулась я.
   - Честно говоря, у меня - высокие амбиции.  А  в  какой-то  момент  я
просто понял, что в литературе я - не гений, - спокойно ответил Слава. -
И одновременно я оказался  недостаточным  графоманом,  чтобы  всю  жизнь
получать кайф от написания негениальных рассказов.
   Как он признается, рассказы он  писал  под  Борхеса.  Что,  по  моему
глубокому убеждению, изначально было тупиком - Борхес ведь и сам  честно
признавался, что он хороший читатель, а  не  писатель.  В  общем,  чукча
наоборот.

***

   Недореализованность в литературе превратила Суркова  в  практикующего
эстета в жизни.  Начать  с  того,  что  при  ближайшем  рассмотрении  он
производит впечатление человека, который не понаслышке  знает:  покупать
костюмы меньше, чем за пару тысяч баксов, - это просто mauvais ton.
   Более того: он производит впечатление мужчины, который  точно  знает,
что покупать костюмы вообще нельзя. Их нужно только шить. Мне  доставила
редкое эстетическое наслаждение его страстная лекция о том,  как  сложно
выбирать из сорока пяти оттенков серого, когда тебе шьют одежду.
   Жаль вот только, что его машину (вероятно, дорогую) я по  достоинству
оценить не смогла: я  не  только  предельно  холодна  к  этому  предмету
мужской роскоши, но, вдобавок, еще и  абсолютная  дальтоничка  в  смысле
крутых моделей и тюнингов. Мне лишь бы красивенькая была - и ладно.
   Как-то раз, во Флоренции, едва выйдя из галереи Уффици (из  офиса,  в
смысле), я не смогла удержаться, чтобы немедленно не позвонить Суркову и
не съязвить:
   - Слушай, Славка, я наконец-то поняла, на кого ты как две капли  воды
похож! Видел караваджиовского  мальчика-Вакха?  Вот!  Типичный  замглавы
кремлевской администрации! (Не путать с Маленьким больным Вакхом той  же
кисти из коллекции Виллы Боргезе: это - следующий этап. - Е. Т.)
   Мы  со  Славой  стали  друг  для  друга  взаимным  культурным  шоком.
Например, он сразу запросто признался мне, что очень любит деньги.
   - Понимаешь, у меня было бедное детство. У меня ничего этого не бьшо,
мы с мамой  ничего  этого  не  могли  себе  позволить...  -  трогательно
вспоминал он.
   Я же в ответ открыла ему про себя другую страшную тайну:
   - Я, конечно, довольно избалованна. Но если мне хватает  денег  ровно
на то, чтобы поддерживать мой теперешний образ жизни, - то и слава Богу,
больше не надо.
   Суркова это признание не на шутку испугало.
   - А сколько ж ты, извини, получаешь, если  не  секрет?  -  на  всякий
случай с опаской осведомился замглавы администрации.
   Я честно назвала ему сумму.
   - Ну-у... это  -  большие  деньги...  -  неискренне  прокомментировал
главный кремлевский лоббист.
   - Нет, Славка, это - совсем маленькие деньги,  -  искренне  поправила
его я. - Но при моей патологической нелюбви продаваться мне  этого  пока
хватает.
   - А ты не любишь продаваться? - еще  более  поразился  Сурков.  -  Ты
хочешь сказать, что ни разу в жизни не писала статьи по заказу?
   Получив отрицательный ответ,  он,  как-то  совсем  уж  обескураженно,
протянул:
   - А-а, ну тогда все с тобой понятно...

***

   Несмотря на то что в Славиной карьере любовь к литературе  оказалась,
в конце концов, побеждена  в  неравном  бою  второй  его  страстью  -  к
деньгам, тем не менее, в его политических взглядах все-таки тоже нет-нет
да и проскальзывало некое эстетство.
   Как-то раз, говоря о варварском стиле  накопления  капитала  в  нашей
стране в последние десять лет, мы с ним сошлись на  том,  что  прогресс,
даже политический, все-таки всегда идет  по  направлению  отчуждения  от
средств производства. Даже если  этим  средством  производства  является
автомат Калашникова. В том смысле,  что,  по  циничной  логике  развития
государства, первоначальный наемный убийца был  менее  цивилизован,  чем
тот, кто уже не сам убивает, а только заказывает. Примерно так  же,  как
тот, кто ел руками, стоял на более низкой ступени цивилизации, чем  тот,
кто сумел отдалиться от куска мяса с помощью вилки и ножа.
   - А уж когда олигархи вообще  договорились  не  пытаться  убить  друг
друга, - можно считать, что они вообще уже даже и  чистой  салфеткой  за
столом стали пользоваться, развил мысль Слава.
   В чистой теории в наших с ним  разговорах  он  категорически  отрицал
любые формы тирании  и  насилия  -  с  эстетической,  разумеется,  точки
зрения:
   - Это же примитивно! Это для тупых и ленивых: взять и силой заставить
кого-то что-то сделать. Любой качественный процесс по определению должен
быть сложным. Процесс долгого, мучительного согласования  гораздо  более
сложен, но и гораздо более красив, чем диктатура!
   С теорией Суркова насчет того, почему Россия патологически склонна  к
диктатуре, тоже трудно было не согласиться:
   - Это прямое следствие интеллектуальной лени и отупения,  которое  не
позволяет оценить красоту сложных решений...

***

   Однако как только теоретические  убеждения  хоть  как-то  мешали  его
лоббисткой работе, все эстетство мгновенно улетучивалось как дым.
   К примеру, журналистику как часть  сложного  красивого  политического
процесса Сурков вообще всегда ненавидел как класс:
   -  Вы  все  -  просто  профессиональные  провокаторы,  которых  нужно
изолировать как можно дальше от того места, где принимаются решения!  Ты
же сама прекрасно понимаешь... - доверительно сообщал мне мой приятель.
   Кстати, возможность покупать журналистов или депутатов за деньги (что
тоже по определению является гораздо более  примитивным  процессом,  чем
убеждение)  тоже  как-то  совершенно  никогда  не  оскорбляла   Славиных
эстетических чувств.
   Так что, если оставить в  стороне  флер  рафинированности,  по  части
практического цинизма Слава - плоть от плоти того  же  самого  поколения
35-40-летних ребят, вроде Романа Абрамовича  или  Саши  Хлопонина,  рано
сделавших большие деньги и рано заподозривших, что этим и  исчерпывается
ббльшая часть человеческих отношений.
   Что  же  касается  отстраненности  от   средств   производства   (как
показателя большей рафинированности), то приходится констатировать,  что
и в этом смысле главный лоббист страны Владислав Сурков,  без  активного
кулуарного вмешательства которого через Думу не проходит ни один  важный
законопроект, стоит отнюдь не на верхней ступеньке  цивилизации.  Потому
что, если брать за модель упомянутое соотношение между наемным  киллером
и заказчиком, то  в  данной  модели  заказчиком  является,  конечно  же,
Александр Волошин, а киллером - Сурков. Поэтому именно Волошин, в данном
случае, рафинированно  ест  с  ножом  и  вилкой,  не  выходя  из  своего
кабинета, а Славе приходится копаться по локоть в депутатских нуждах.
   Впрочем, если выстраивать логическую иерархию еще  выше,  к  главному
госзаказчику, на которого сейчас работают и Волошин, и  Сурков,  то  вся
наша   со   Славой   умозрительная   эстетская   конструкция   и   вовсе
перверсируется. Потому что в рафинированности того,  крайнего  сверху  в
Кремле, вопреки колоссальной отстраненности его от средств производства,
я вообще категорически не уверена.

***

   Но в любом случае Владислав Юрьевич Сурков совершенно уникален  среди
кремлевских обитателей (думаю, всех поколений) хотя бы тем, что когда  я
как-то раз в шутку обозвала его Гражданином кантона Ури,  он  не  только
понял, о чем я, но и