ам сделают, - серьезно сказал
Петр.
     - Он  у  тебя  настоящий  банных  дел  мастер!   -   пошутил  Алеша,  с
удовольствием оглядывая выкатанную в пуху легкую головку Агеича,  оснащенную
картузиком.
     - Вы, случаем, не охотник? - спросил Агеич.
     - Смотря до чего...
     - Нет, я про охоту спрашиваю. Скоро у нас фазаньи выводки пойдут. Очень
активно пойдут. Как нападешь это на него, - жмурясь, сказал Агеич, - самка -
в подлет,  а цыплята -  врассыпную...  Другой цыпленок бежит, бежит, видит -
укрыться  некуда,  лапками  сухой  листочек хвать,  -  на  спинку  упадет  и
листочком накроется.  И до чего ж каждая тварь к жизни себя приспособляет! -
сказал он и укоризненно покачал головой.
     Банька  ютилась позади  огорода.  Согнувшись,  Агеич  первым переступил
порожек,  за  ним  шагнул Алеша.  Уже  по  тому,  каким  жаром  обдало их  в
предбаннике,  Алеша понял,  что баня будет министерская,  и последние заботы
жизни покинули его, освобождая место для забавы.
     - Закрывай,   закрывай!  -  сердито  закричал  он  на  Петра,  который,
согнувшись и  подняв  лицо  с  поблескивающими в  улыбке  глазами и  зубами,
остановился на порожке.
     Агеич  засветил  ночник,  стоявший на  подоконнике застекленного глаза,
выходящего в  парильню,  огромные тени заходили по  потолку.  Алеша увидел у
стенки под скамьей ведра с холодной водой, - в одном ведре, прижатый камнем,
стоял в воде березовый туес.
     - Это с чем?
     - С  квасом,  -  шепотом сказал  Агеич,  дрожащими пальцами расстегивая
рубаху,  - с ледовым квасом. Я у них в больничном погребе лед краду... Сюда,
сюда, тут у нас гвоздики набиты, - показал он, куда вешать одежду.
     Петр,  раздеваясь,  мальчишескими, подобревшими и повеселевшими глазами
оглядел  маленькое,  но  хорошо  сбитое  смуглое  тело  Алеши,  который  уже
похлопывал себя под мышками.
     - Как у тебя с Соней-то дела?
     - Ты  это с  какого же конца о  Соне вспомнил?  -  изумленно воскликнул
Алеша. - Вот дубина чертова! Да что ж с Соней, - с Соней дела ничего... А ты
тут не завел?
     - Где уж мне, я ведь не обходительный, - усмехнулся Петр.
     - Не  обходительный,  это верно.  А  все-таки,  ежели рассказать Агеичу
кое-что про твою с конфетной фабрики...
     - Агеич тебе не  поверит,  он  же  видит,  что  у  тебя шеи нет,  разве
человеку без шеи можно верить?  К тому ж, у тебя из ноздрей волосы растут, -
смеялся Петр, сбрасывая с себя последнюю одежду и выпрямляясь.
     - И здоров же ты,  батюшка...  -  Алеша,  покачивая ежастой головой,  с
завистью смотрел на его мощную грудную клетку, на разбитый на прямоугольники
молочно-белый, в золотистом пуху, панцирь живота. - А действительно, здорово
тебя папаша звезданул,  -  сказал он,  указывая на ненормальный выступ бедра
правой ноги.
     - Было дело, - беззлобно ответил Петр.
     В это время разоблачился и Агеич,  и Алеша не мог удержаться от улыбки,
когда обнаружилось,  что  у  старичка с  легкой головой одуванчика огромная,
чуть не до колен, кила.
     - Я думаю, Петя, вы пока тут попануете, а я чеплашечки две поддам?
     И Агеич, придерживая килу, исчез в парильне.
     Когда Петр и Алеша,  захватив по ведру с холодной водой, вошли туда, их
сразу  точно стиснуло жаром и  обдало пряноватым каким-то  запахом.  Агеич в
сумрачном свете ночника обмывал полки. В шайках размачивались веники.
     - Чувствуешь?   -   поднеся  два   пальца  к   своему  раскрасневшемуся
пуговичному носу, радостно закричал Агеич. - Мята!.. С мятой парок поддаем.
     - Сейчас контроль наведем на  ваши  пары,  -  угрожающе сказал Алеша  и
двумя обезьяньими движениями взлетел на верхний полок.  - Ну, разве это пар?
- сказал он разочарованно. - Пар должен с полка сшибать, настоящий пар можно
только на четвереньках одолеть... А ну-ка, я сам займусь, давай чеплашку!..
     Он  отворил парную  отдушину и  один  за  другим  поддал  пять  ковшей,
приседая и пряча уши от пара, со свистом вырывавшегося из отдушины.
     - Что стоишь, чертова кила? Намыливай веники! - кричал Алеша.
     Петр, не выдержав, прикрыл обеими руками уши, смеясь, сел на корточки.
     - Нет,  ты ложись: раз ты председатель ревкома и областного комитета не
признаешь,  по-перву тебя будем парить! - командовал Алеша и нижней стороной
ковша шлепнул его по ягодице.
     - Да вы запарите -  два таких черта!  -  опасливо смеялся Петр, покорно
взлезая на полок.
     - Намылил? Давай сюда... - Алеша вырвал у Агеича веник.
     Мягким,  гибким  движением кисти,  по-особенному вывернув веник,  Алеша
провел им по закрасневшей могучей спине Петра,  потом сильными взмахами стал
нагнетать жаркий воздух к  спине,  однако не прикасаясь к  ней,  и  время от
времени вновь  проводил вдоль спины веником.  По  спине пошла едва  заметная
дрожь.
     - Эх, Петя, Петя! - приговаривал Алеша. - Счастье твое, что живешь ты в
нашем русском государстве,  да  еще  в  революционное время.  Родись ты  лет
полтыщи тому  назад в  какой-нибудь Италии или  Испании,  быть  бы  тебе  по
характеру твоему морским разбойником...
     - Дай...  еще дай... - глухо прорычал Петр, не подымая лица. - Дай!.. -
выкрикнул он.
     - Еще чеплашечку, Агеич! - скомандовал Алеша.
     И  вдруг,  от  всего плеча развернувшись веником,  начал крестить Петра
вдоль и поперек по спине и ниже, все более и более ожесточаясь.
     - А ну, а ну, а ну... - повторял он.
     - Дай ему, дай! - кричал Агеич.
     - Еще!..  А-а...  дай-дай!..  а-а... - рычал Петр. - Мало! - взревел он
вдруг.
     - Еще чеплашечку! - скомандовал Алеша. - И... в два веника!..
     Агеич, поддав пару, схватил второй веник и тоже начал хлестать Петра, -
они работали, как цепами на молотьбе.
     - А-а... а-а... - только и мог уже издавать Петр.
     - Проняло-о!..   -  злорадствовал  Алеша.  -  Азиат  ты,  сукин  сын!..
Просвещения не любишь?.. Дантов "Ад" читал?..
     И, не переставая работать веником, Алеша начал торжественным голосом:

                Невоздержанье, злость, безумный грех
                Животности...

     Во время этого занятия кто-то вошел в предбанник.
     - Агеич!  -  с  таким выражением,  с  каким кричат "ау",  позвал тонкий
женский голос. - Чем мериканца корми-ить?
     Алеша так и присел.
     - Петя, а Петя! - склонившись к лицу Петра, лежавшего уже животом вверх
с  закрытыми  глазами,   позвал  Агеич.   -  Американца  сытно  кормить  или
впроголодь?
     - Вот дурило,  - сказал Петр, открывая свои неожиданно совершенно ясные
глаза, - конечно, сытно! А в обед ты как кормил?
     - В обед я...  сытно кормил,  -  неуверенно сказал Агеич и,  соскочив с
нижнего полка,  на котором стоял, придерживая килу, подбежал к двери и, весь
высунувшись из нее,  в голос закричал:  -  Корми его на убой!..  Все на стол
мечи! Корми его по самое темя! Корми его в мою голову!..
     Белый  холодный воздух,  понизу ринувшийся в  дверь,  клубами завился в
парильне, ничего уже не стало видно, и никто и ничего уже не в состоянии был
понять. Слышны были только крики:
     - Еще... Дай, дай... Мало... Ой, не могу больше... Еще чеплашечку!
     Они  парили  друг  друга  во  всех  возможных  сочетаниях,  выбегали  в
предбанник,  пили ледовый квас,  мылись и  снова парились и выливали друг на
друга ведра с холодной водой.  Потом Агеич пустил душ,  который бежал уже не
останавливаясь.
     Петр,  весь  багровый,  едва  не  на  четвереньках,  первый  выбежал  в
предбанник  с   намерением  больше  не  возвращаться.   Алеша  и  Агеич  еще
посостязались на полке,  наконец и Алеша сдал, а старый шахтер все еще парил
и парил свою килу.
     Через полчаса все трое умиротворенно лежали на скамьях в предбаннике, в
котором тоже  было  уже  так  жарко,  что  пришлось открыть дверь в  огород.
Прекрасная ночь спустилась на  село,  все было залито ее серебряным тишайшим
светом.  Запахи весны и свежевскопанной земли почти заглушали запахи бани. В
соседней половине позванивали последние капли душа.
     В  это-то  время  и  донесся из-за  огорода,  с  улицы,  стройный топот
множества ног,  и  звонкий,  чистый,  как слеза,  тенор легко поднял и понес
"Трасвааль"...
     Это  Игнат Васильевич Борисов вел  свою  роту в  Перятино.  Песню завел
самый любимый и самый дерзкий внук его, Егорушка, а за Егорушкой грянула вся
рота, и песня разостлалась над селом.
     Петр, Алеша и Агеич, голые, выбежали из предбанника. Долго стояли они в
огороде,  облитые светом месяца,  не  шевелясь,  точно изваянные.  Рота  уже
прошла, а все еще доносилось издалека:

                ...Мой старший сын, старик седой,
                Убит был на войне...


        "XVI"

     Вороной,   раздвинув  кусты,  ступил  передними  ногами  на  каменистую
площадку,  остановился,  упершись мордой в  скалу,  и тихо заржал,  повернув
голову к всаднику.
     - Придется оставить лошадей, - сказал Петр, обернувшись к американскому
лейтенанту,  лошадь которого, храпя, выложила морду на круп вороного и стала
чесаться.  -  Обожди,  Размахнин,  тут не проедем! - крикнул Петр ординарцу,
продиравшемуся сзади сквозь кусты.
     Последние клочья  тумана растаяли в  распадках,  и  от  камней,  дрожа,
заструилось тепло,  когда Петр и  ни на шаг не отстававший от него лейтенант
выбрались  на  скалистый  гребень  хребта,  отделявшего Сучанскую долину  от
рудника,  и  на  самом гребне наткнулись на американского солдата с  ружьем:
солдат, видно, давно заметил их и не проявил испуга, когда перед ним выросла
казачья папаха Суркова.
     Лейтенант что-то спросил, - солдат ответил, отдав честь.
     - Майор Грехэм ждет нас,  - сказал лейтенант, торопливо одернув френч и
поправив фуражку.
     Они спустились ниже по тропинке и за поворотом ее,  у скалы, освещенной
солнцем, увидели сидящего на мшистом камне тучного майора. Возле него лежала
фуражка  защитного  цвета  с   вложенными  в   нее  белыми  перчатками.   На
разостланном на щебне бархатном коврике косо стояла бутылка с вином.  Денщик
на коленях откупоривал какие-то баночки.
     Лейтенант,  взяв под козырек,  подскочил к майору с рапортом,  но майор
отвел  его  движением пальца  и  поднялся  навстречу Петру,  издавая  горлом
твердые приветственные звуки.
     - Здравствуйте,  -  сказал  Петр,  холодно  оглядывая лысеющее  темя  и
двойной, гладко выбритый подбородок майора.
     Некоторое время  они  молча  постояли друг  против  друга.  Лейтенант и
солдат почтительно смотрели на них; денщик на коленях откупоривал баночки.
     Майор,  снова издав какие-то  зобатые горловые звуки,  жестом пригласил
Петра присесть к своему коврику.
     - Я не понимаю английского, - холодно сказал Петр.
     - Майор Грехэм предлагает вам  позавтракать с  ним,  -  поспешно сказал
лейтенант.
     - Скажите майору Грехэму, я не голоден и желал бы скорей узнать, чему я
обязан... - Петр запнулся, - чести видеть его...
     - Майор Грехэм считает целесообразным,  чтобы разговор происходил сидя,
- перевел лейтенант слова улыбавшегося майора.
     Петр,  поправив кобуру нагана,  опустился на камень, вытянув мозжащую в
бедре ногу.  "Где тут наши сидят?"  -  подумал он,  прислушиваясь к твердому
урчанию майора.
     - Майор Грехэм поручил мне  сообщить вам следующее,  -  сдержанно начал
лейтенант,  глядя  Петру в  глаза своими твердыми карими глазами,  которые с
момента встречи с  майором стали совершенно безжизненными.  -  Вверенные ему
войска,  несшие до  сих  пор охрану Сучанских копей и  узкоколейной железной
дороги,  переводятся на участок: Кангауз - Шкотово - Угольная... - Лейтенант
говорил медленно и осторожно,  отбирая каждое слово.  - Майор Грехэм поручил
мне отметить,  что за все время пребывания американских войск на копях... он
не  имел никаких оснований жаловаться на  нелояльность партизан и  имеет все
основания утверждать,  что  американские войска также вели  себя  лояльно...
Известно, с другой стороны, что участок Кангауз - Шкотово - Угольная, охрана
которого находилась до  сих пор под ответственностью японского командования,
наиболее часто подвергается нападениям партизан...  Майор Грехэм спрашивает:
может ли партизанское командование...  в  связи с предстоящими переменами...
обеспечить лояльные отношения между партизанами и  американскими войсками на
новом участке?
     Петр некоторое время помолчал, раздумывая.
     - Два вопроса майору Грехэму,  -  сказал он,  склоняя по-русски фамилию
майора.  -  Первый  вопрос:  означает  ли  переброска  американских войск  с
Сучанских копей,  что на  их место будут введены японские войска?  И  второй
вопрос:   нельзя  ли  слова  майора  Грехэма  о  лояльных  отношениях  между
партизанами и американскими войсками рассматривать как предложение перенести
военные операции партизан с  участка Кангауз -  Шкотово -  Угольная в  район
Сучанских копей?
     Вопросы  были  поставлены  настолько  прямолинейно,  что  лейтенант  на
мгновение смешался. Майор, с добродушным любопытством наблюдавший за Петром,
удивленно поднял рыжие  брови,  когда лейтенант перевел ему  слова Петра,  и
потом долго урчал что-то.
     - Ответ  майора  Грехэм на  ваши  вопросы,  -  выслушав продолжительное
урчание  майора,  сказал  лейтенант:  -  Согласно  декларации  правительства
Соединенных Штатов,  достаточно широко распубликованной, американские войска
не  вмешиваются в  дела  русского  народа  и  не  поддерживают ни  одной  из
борющихся политических группировок в  России...  Единственная цель,  которую
преследуют американские войска,  -  охрана железных дорог и складов с ценным
имуществом.  Поэтому...  - лейтенант подумал, - майор Грехэм не считает себя
вправе вносить какие-либо предложения по поводу военных операций партизан...
Он заинтересован только в  том,  чтобы с наименьшими жертвами с обеих сторон
обеспечить охрану  вверенного ему  участка...  Что  касается ввода  японских
войск в район копей, то майору Грехэм ничего об этом не известно. Переброска
японских войск подлежит компетенции японского командования.
     - Широко  известно,  что  правительство  Соединенных  Штатов  оказывает
адмиралу Колчаку систематическую помощь оружием и продовольствием,  -  резко
сказал  Петр.   -   Широко  известно,   что   железные  дороги,   охраняемые
американскими войсками,  беспрепятственно используются японцами  и  войсками
адмирала Колчака, тогда как партизаны не имеют возможности пользоваться ими.
Этих фактов совершенно достаточно для того,  чтобы утверждать,  что действия
американских войск  в  Сибири являются поддержкой адмирала Колчака,  вопреки
интересам нашего народа...
     В  голосе майора,  когда  он  отвечал на  эти  слова  Петра,  появились
басовитые ноты.
     - Майор  Грехэм  не  располагает данными  судить,  какой  из  борющихся
группировок в  России  принадлежат симпатии  народа,  -  медленно  переводил
лейтенант.  -  Но  майор Грехэм считает нужным опровергнуть ваше заявление о
помощи  адмиралу Колчаку  со  стороны  американского правительства оружием и
продовольствием...  Майору Грехэм неизвестно ни  одного факта  такой помощи.
Майору  Грехэм  известна только благотворительная деятельность американского
Красного Креста и Христианского союза молодых людей среди населения Сибири и
среди  больных  и   раненых  солдат...   Деятельность  эта  не   могла  быть
распространена   на   население   районов,   занятых   в   настоящее   время
партизанами...  не  по  вине  этих организаций.  Но  если удастся продолжить
лояльные отношения между партизанами и американскими войсками...  особенно в
связи с  переходом их  на новый участок,  -  подчеркнул лейтенант,  -  майор
Грехэм может взять на себя обязательство договориться с  этими организациями
об  известной  помощи  и  населению  этих  районов,   и  больным  и  раненым
партизанам...
     - В чем же может выразиться эта помощь? - осторожно спросил Петр.
     - Конкретные формы  и  размеры  помощи  трудно  было  бы  установить до
переговоров с этими организациями,  -  перевел лейтенант.  - Но если удастся
договориться с  вами  по  основному вопросу,  майор Грехэм может для  начала
предоставить в  ваше  распоряжение двадцать  пять  комплектов  госпитального
белья и пятьдесят пар обуви...
     "За полсотни пар ботинок купить хотят!  - весело изумился Петр. - Ай да
купчишки!"
     - Скажите майору Грехэму,  что  предложение его  невыгодно для  нас,  -
сказал он.  -  Майору Грехэму должно быть лучше меня известно, что в связи с
уходом американских войск  на  участок Кангауз -  Шкотово -  Угольная охрана
копей  будет  передана другим  военным  силам.  Колчаковское командование не
располагает собственными военными силами,  а  следовательно,  в  район копей
будут брошены японские войска. Бездеятельность партизан на участке Кангауз -
Шкотово  -  Угольная  будет  содействовать беспрепятственной переброске этих
войск,  а  американские войска,  фактически  обеспечивающие эту  переброску,
будут делать вид полнейшего своего нейтралитета...  Согласитесь, что нам нет
никакого расчета принимать предложение майора Грехэма.
     - Майор Грехэм мог бы отпустить тридцать комплектов белья и  шестьдесят
пар обуви, - невозмутимо отвечал лейтенант.
     - Только в том случае,  если американское командование сочтет возможным
помочь нам  известным количеством оружия для  борьбы с  японцами,  -  сказал
Петр,  прямо глядя в глаза лейтенанту,  -  только при этом условии мы сможем
принять предложение майора Грехэма...
     Пока  велись переговоры,  денщик разостлал на  коврике белые  салфетки,
откупорил бутылку с  вином и разложил бутерброды с икрой и ветчиной.  Тучный
майор,  уже  несколько раз с  вожделением поглядывавший и  на  бутылку и  на
бутерброды  и   колебавшийся  между  соображениями  вежливости  и   желанием
покушать,  наконец не выдержал и, захватив пухлыми пальцами бутерброд, начал
грустно жевать его.  Но  когда лейтенант перевел ему  последние слова Петра,
глаза майора округлились,  он отнял руку с  бутербродом ото рта и  несколько
секунд с изумлением смотрел на Петра.  Потом он и вовсе отложил бутерброд, и
в  голосе его  появился такой басовитый клекот,  что Петр приготовился уже к
резкому выпаду со стороны майора.
     - Майор Грехэм просит передать,  что  помощь оружием той  или  иной  из
борющихся  сторон  расходилась бы  с  политикой невмешательства,  проводимой
американскими войсками,  -  вежливо перевел лейтенант. - Но майор Грехэм мог
бы подарить вам лично револьвер системы "Кольт" и сто патронов к нему...
     "Вот купчишки проклятые!" - с веселым бешенством подумал Петр, и краска
выступила на его кирпичных щеках.
     - На этих условиях мы не можем принять предложение господина майора,  -
сказал он.
     - Но майор Грехэм напоминает вам, что это будет означать начало военных
действий между партизанами и американскими войсками!..
     - Скажите, что я держусь такого же мнения, - ответил Петр.
     Некоторое время они сидели молча. Майор доел бутерброд.
     - Это ваше окончательное решение? - спросил лейтенант.
     Петр подумал.
     - Я  изложу предложения майора Грехэма партизанскому ревкому,  которому
принадлежит вся  полнота  власти,  и  окончательное решение  ревкома  сообщу
вам...
     Майор и лейтенант посовещались.
     - Последний вопрос,  -  сказал  лейтенант,  -  не  можете  ли  вы  дать
распоряжение своим  отрядам  на  участке  Кангауз  -  Шкотово -  Угольная не
предпринимать враждебных  действий  против  американских войск,  по  крайней
мере, до окончательного решения ревкома?
     - Такое обещание я  могу дать,  но  это не имеет никакого практического
значения,  -  усмехнулся Петр.  - Решение ревкома состоится раньше, чем наше
распоряжение дойдет до  отрядов.  Ведь нейтралитет американских войск такого
свойства, что мы не можем пользоваться железнодорожным телеграфом...
     - Тогда майор Грехэм просит вас сообщить ревкому, что в случае принятия
его предложения он сможет отпустить сорок комплектов белья и восемьдесят пар
обуви.
     - Х