расположения Гиви. Часами беседуя  с ослом, он
приучал его не бояться лаборанток, приходящих  брать  кровь  для анализов из
сосудов  прекрасных гивиных  ушей.  Вместе  с лаборантами  Горелик постриг и
побрил его и так сильно накачал витаминами  и  белковыми  препаратами, что в
несколько  дней  Гиви стал похож на мощного мустанга.  Он очень привязался к
людям в униформе, а Горелика просто обожал и  ходил за  ним по пятам. Каждое
утро они встречались у дверей лифта, где Гиви нетерпеливо поджидал кумира, и
шумно мочился на мраморный пол от избытка чувств.
     Считается,  что  только  человек  хочет  и  может   заниматься  любовью
постоянно:  остальные  млекопитающие,  тепло-  и  холоднокровные  занимаются
любовью только  в период течки подруг. У Гиви с  этим было, как у людей: ему
хотелось всегда,  и он принимался разгуливать  по бесконечному лабораторному
коридору,   помахивая   на   проходящих   аспиранток   огромным   фиолетовым
пенисом-сервилатом.
     -  Д-диссертации,  которыми  вы  намереваетесь  потрясти   мир,   будут
выстроены  в опытах на животных,  что безропотно сложат  свои  жизни к вашим
ногам, - тратил я силы, принимая на работу новых сотрудников. - Не забывайте
тщательно  контролировать  состояние  их  жизненных  функций.  Учтите,  даже
кролики с-способны делать выводы из ваших опытов.
     -  Не  знаю,  являю  ли  я собой  образец  руководителя-джентльмена,  -
продолжал  я воспитывать  новичков, - но м-можете быть  уверены:  здесь  все
равны и с-свободны, как  в хорошем джазовом ансамбле, что играет jam session
после концерта.  И вы раскованы,  и воодушевлены,  и у вас появляется вкус и
способность к творчеству...

     Подружка Гиви, здоровенная дворняга по имени Люси прожила в лаборатории
неделю   после   операции   по   пересадке   почки   -->  на   [Author:D]
консервированной   фторуглеродной   эмульсии.   Эту   эмульсию,   называемую
искусственной или "голубой" кровью, или "кумысом", в лабораторию  доставляли
обычными рейсами Аэрофлота из Москвы. Готовили искусственную кровь в Пущино,
в   Институте   биофизики  Академии  Наук   СССР,  с   которым  сотрудничала
лаборатория.
     Самые первые эксперименты по фторуглеродам были проделаны в лаборатории
по  просьбе Филиппа Белозерского, только  что  из Московского хирургического
института перебравшегося в институт биофизики в Пущино.
     Люси охотно демонстрировала чудеса чужой  почки, пересаженной на  шею -
ее  собственные почки были удалены. Кто-то научил ее поднимать заднюю ногу и
задирать голову  кверху,  чтобы  всем были видна струйка  мочи, стекающая по
катетеру, введенному в мочеточник на шее.
     Мы с Филиппом, трансформировавшимся в Филимона, полные радужных надежд,
цацкались с Люси, как с писаной  торбой. Я совал ей в рот грузинские сосиски
с перцем и  горчицей, которые  она  очень любила, и,  бегая по операционной,
выкрикивал:
     -    Глобаловка!    Глобаловка,    наконец-то!   Вот   он,   результат,
документированный видеокамерой, протоколами, анализами и прочей ерундой!
     Филимон,  не  менее возбужденный,  сам  таскал  кровь  и  мочу  Люси  в
биохимическую лабораторию на пятом  этаже и цыкал на меня, подчеркивая  свою
руководящую роль в проекте:
     - Не суйте ей  колбасу с перцем, БД! Вы же знаете: почечникам требуется
строгая бессолевая диета!
     - Не дурите, к-коллега! - Весело отвечал  я. - Это собака. С-сука, чтоб
вам было п-понятнее. Она ест все...
     Люcи  чувствовала  себя  удивительно   бодрой  на  третьи  сутки  после
операции, что лучше  всяких анализов свидетельствовало о приличном состоянии
пересаженной почки.  Я разрешил ей гулять по лаборатории, и она сопровождала
Филимона, продолжавшего с кучей пробирок бегать по этажам.
     - Как вы думаете,  БД, - искренне  радовался Филипп, -  почему эта дура
так привязалась ко мне?
     - Мне к-кажется, коллега,  вы проявляете излишний оптимизм, - надувал я
щеки.
     - Что  вы хотите этим сказать? - Недоумевал Филимон. - Смотрите: она не
отходит от меня ни на шаг, совершенно не обращая на вас внимания.
     - К-когда стрела не попадает в цель, стреляющий винит в этом себя, а не
другого. Так поступает  и мудрец... К-конфуций... Боюсь вас  обидеть, но мне
с-сдается, что  лично  вы  Люси по  барабану,  - улыбнулся я.  -  Ее заботят
результаты анализов, которые вы таскаете по этажам...
     Мы  дурачились, радуясь  успеху,  а Люси,  демонстрируя  выучку, удачно
подвывала армстронговским  синглам, постоянно  звучащим  в лабораториии,  но
больше  всего любила кататься в лифте, нажимая лапой кнопку  пуска,  а когда
лифт трогался, заходилась радостным лаем, перемещавшимся с этажа на этаж.
     Лабораторная публика, понимая,  что  удачный  эксперимент  выполнен  их
руками и умением,  и не желая отставать от меня с Филимона, притащила бутыль
с вином и закуску, и прямо  на ночном операционном столе покатились тосты за
Люси, ее почку, за то, чтобы не тромбировались анастомозы, не росли мочевина
и креатинин в крови.  К сожалению,  дура Люси  скоро загнулась, сорвав ночью
защитный  чехол на шее и  выдрав лапами почку из-под кожи, и эксперимент был
вычеркнут из списка успешных....

     Жил  в  лаборатории  баран-меломан  по  имени  Евстигней.  Когда  после
имплантации искусственного  желудочка Евстигней с работающей  соковыжималкой
встал на ноги в специальной  клетке,  публика  ахнула,  увидев под  коротким
хвостом  невообразимых  размеров  мошонку с  яичками, похожими на  теннисные
мячи. Жареные бараньи яйца у грузин считаются деликатесом, и Горелику стоило
больших  усилий  отгонять  от  Евстигнея  лабораторных  гурманов,  постоянно
норовивших кастрировать его.
     Я знал, что Евстигней обречен. Ночью кто-то из дежурных хирургов, введя
новокаин, вскрыл мошонку, удалил яички и аккуратно зашил рану.
     -  Баран даже не заметил этого, -  искренне уверял меня утром  Пол. - И
зачем, вообще, Евстигнею яйца?
     - Разве никто не п-помнит, как занимался любовью Гиви после операции? -
Я   долго   скандалил.  К   счастью,  Евстигней   выжил   после   отключения
искусственного желудочка и благополучно вернулся в виварий. Через  полгода я
распорядился,  чтоб его  пустили  на  прокорм  лабораторным собакам, которых
стало нечем кормить из-за тотальной грузинской свободы.
     Евстигней  так  развил  свой  музыкальный  слух,  слушая  магнитофонные
записи,  звучащие днем и  ночью во  всех помещениях  лаборатории, что  начал
требовать, чтобы  публика учитывала  и его музыкальные вкусы. Он заходился в
экстазе,  мечтательно  закрывал  глаза,  привередливо постукивая  копытом, и
почти  вдвое  увеличивал  кровоток  через  соковыжималку,  когда  лаборантки
включали его любимую "Summertime" в исполнении The Modern  Jazz Quartet. Пол
уверял  меня,  что музыкальные  успехи Евстигнея  -  результат своевременной
экстирпации  яичек и настаивал  на  поголовной  кастрации  экспериментальных
животных прямо на операционном столе, предлагая возложить  контроль за  этой
процедурой на Горелика.

     Мы купили несколько  свирепых  макак-лапундеров  в  сухумском обезъянем
питомнике, чтобы моделировать  кровопотерю и  возмещать объем  циркулирующей
крови "кумысом".
     Когда привезли обезъян, я попросил Кэтино позвонить Даррел.
     - А что ей сказать, батоно БД? - Спросила лаборантка.
     - Скажи, я поймал колобуса!
     Первый  эксперимент был  неудачным: обезъяна умерла  через сутки  после
операции.  Искусственная кровь отличалась  тогда низкой  стабильностью и при
циркуляции  в  сосудистом  русле   агрегировалась  в  крупные  конгломераты,
блокирующие кровоток.  Мы  старались "вытащить" обезъяну,  хотя по  условиям
эксперимента реанимация после введения "кумыса" не планировалась.
     Второй макаке повезло больше. Обезъяны стоили нам слишком дорого, чтобы
позволить  и  второй  умереть  так же бездарно.  Эту вторую звали Верико.  В
течение недели у нее шприцами брали из вены кровь небольшими порциями, чтобы
приучить к кровопотере.
     Чтобы взять кровь  у  дикой  обезъяны,  даже если  она сидит в  клетке,
требовалось не  менее  получаса: прижать к  стенке  клетки,  вытянуть наружу
лапу, ввести  в вену катетер. Сопротивляясь,  Вера потела,  кричала, портила
воздух и старалась вонзить большущие зубы в руки лаборантов.
     - Верико - просто сука! - Нервно  сказал  Грегори  на второй или третий
день мучительных общений с обезъяной.
     -  Не  фамильярничайте!  - заметил  я. - Не хочу  вас обидеть, но  этот
колобус - ваш п-прямой п-предок.
     - А что, называть ее по имени-отчеству? - Не унимался Грэг.
     - Это идея, - обрадовался я. - Будем звать ее Верой Павловной.
     - Кто это? Ваша знакомая?
     - Не грубите, Грэг! Так звали героиню одного  из романов Чернышевского,
еще до Фрейда научившуюся копаться в своих снах.
     -  Может  быть, чтобы  легче  брать  кровь, вы  позволите  ввести  Вере
Павловне промедол, поскольку наша общая родственница?
     - П-приматы, как люди, очень быстро привыкают к наркотикам, - сказал я.
- Попробуем фентанил. К нему нет привыкания
     - Ваша вера в печатное слово,  БД,  потрясает. А почему  воры  пытались
несколько раз  взламать  двери операционных  и  вашего кабинета? Думаете, их
интересовала   ваша   переписка   с  иностранными   фирмами,   производящими
хирургическое  оборудование?  Они  искали  фентанил, как  ищут его постоянно
некоторые наши собственные лабораторные кадры,  в  том  числе и самые горячо
любимые вами.
     - Don't  judge yourself by what you do, but by the meaning you bring to
it, - сказал я. - Вы кончили, Грэг? Спустите воду и введите фентанил.
     Через  пару  дней  Вера  Павловна  или  ВП,  как  называла   ее  теперь
лабораторная публика, стала законченной наркоманкой.

     Больше всего Вере Павловне нравился Пол. Она умирала от любви к нему и,
казалось, вот-вот запоет "Сулико". Как когда-то осел  Гиви поджидал  у лифта
Горелика, ВП по утрам сидела в  кресле за письменным столом Пола, глухо урча
от  нестерпимого  желания  поскорее  увидеть его.  Однако  венценосный  Пол,
болезненно трезвый по утрам, никогда не снисходил до банальных заигрываний с
макакой.  Он  просто  не  замечал  ее,  даже  когда  она  влезала  на  стол,
заглядывала ему в глаза и ворошила остатки волос за ушами.
     Ближе к вечеру, когда Пол набирал нужную форму, выпив 400-миллилитровый
флакон "гравицапы", он спускался из царственных чертогов на лабораторный пол
и  позволял  себе несколько фамильярных  похлопываний по  жилистому заду ВП,
которая от этой ласки впадала в неистовый восторг.
     - Рука Пола на ее заду, что поц Федора (так звали третью обезъяну) в ее
влагалище, - нагло заявлял Горелик.
     ВП  благополучно перенесла переливание  "кумыса",  хотя почти  сутки мы
думали,  что  потеряем ее. Через  несколько  месяцев  мы опять  взяли  ВП  в
лабораторию,   чтобы  имплантировать  искусственный  желудочек.  Перестройка
набирала   силу.  Институт  перестали  финансировать,  и  содержать  обезъян
становилось все труднее...

     ВП начали готовить к операции.  За день или  два до этого Пол зашел  ко
мне в кабинет и, усевшись в кресло, неуверенно предложил:
     - Давай жахнем, Боринька. Мне привезли из Еревана бастурму.
     - Я не могу сейчас, Пол. П-прости.
     - Чуток!
     Что-то  в  его  интонации  заставило  меня  согласиться. Бастурма  была
потрясающей.  Острая и твердая,  как камень,  она, тем не  менее, в  течение
нескольких секунд исчезала во рту, тая на языке.
     - Выкладывай! - Сказал я после второй рюмки "гравицапы".
     - Видишь ли, Боринька, - туманно начал  он. - Я думаю Верико не следует
оперировать. Она еще очень слаба.
     - Не  дури, Пол! - я  вяло отмахнулся. - Мы не можем просто так держать
ее. Очень  дорого. Ты  сам знаешь. Нужна  отдача. А  с  желудочком  она  еще
п-послужит... Давай по п-последней. Я с-спешу...
     - Я могу взять ее к себе, - упорствовал Пол.
     - Куда? -  Не понял я. - Домой?! ВП?! Ты спятил, парень. Она перекусает
всех  и в к-конце к-концов  убежит, и надо будет опять звонить в милицию и к
пожарным, и платить им, как уже было не раз...
     - Это мои проблемы, Боринька. Я заберу Верико домой. Дети  будут рады и
станут заботиться о ней. Я обещал им, - стал пылить Пол.
     -  Не  могу  этого  позволить.  Колобус   стоит  больших  денег,  и  мы
д-должны...
     - Ничего  никому  мы  не должны, -  оборвал он  меня  и отпил  прямо из
широкого горла "цапы".
     - Этот почти колобус заслужил спокойную жизнь, а  ты опять тащишь ее  в
операционную. Возьми овцу...
     - Нет, Пол! - Промямлил я, понимая, какую обиду наношу ему.
     А  как втолковать,  что любой мой  промах может стать очередным поводом
закрытия лаборатории, которая все больше раздражает новую администрацию.
     Пол молча встал, взял початый флакон с "гравицапой" и вышел. Через день
ВП смоделировали инфаркт, но она вдруг стала загибаться на  столе, и тогда я
решил сразу  подключить соковыжималку. Нам  удалось вытянуть обезъяну. Через
несколько  дней, когда  ВП  стабилизировалась,  Горелик отключил  желудочек,
оставив  соединительные магистрали,  подшитые  к аорте и  левому  желудочку,
торчать под кожей, обтурировав их специальными антитромбогенными заглушками.
Перебинтованная  ВП  вновь разгуливала  по  Лаборатории,  норовя  каждый раз
усесться к Полу на стол.
     Пол, наконец, решил забрать  ее  домой  вместе  с магистралями, и  я  с
трудом  уговорил  его  подождать  пару  дней.  Он  согласился и,  выходя  из
кабинета, бросил:
     - Будет жаль, если с ней что-нибудь случится за это время, Боринька..
     - Не д-дури, п-парень! Тьфу-тьфу-тьфу! Надеюсь, у т-тебя легкая рука...
     На  следующий  день,  когда публика копошилась  в операционной,  готовя
оборудование к  очередному  эксперименту,  ВП, спокойно  сидевшая  в клетке,
вдруг  подчинившись мощному  эндогенному импульсу,  стянула наклейку с раны,
разгрызла фиксирующие лигатуры и рванула зубами аортальную магистраль. Когда
публика подбежала к клетке, ВП лежала в луже ярко-алой артериальной крови...
     - "Nobody Knows  --> The  [Author:D] Trouble I  Have Seen",  - боясь
взглянуть на Пола, я процитировал название армстронговского псалма.
     - We  will have  to expiate of our sins,  - заметила  Этери, подходя ко
мне.

     "Никто и не узнает, что стряслось со мной". Псалом (англ.)

     Дерьмовый сукин сын.

     "Просто сделай это" (англ.).

     "-  Разве ты  не знаешь, что выпивка -  это  медленная  смерть. - А кто
торопится?"

     Высшее общество.

     Ярмарки тщеславия.

     Эталоном лабораторной жизни.
     Придурок хренов

     Ты трахаешь, тебя трахают.

     Черт побери!

     Позвольте  заверить, что без  колебаний принимаю  оказанную  мне честь.
Благодарю  вас и горжусь этим, а более  всего - оказанным доверием.  Сегодня
моя  признательность выражена в словах, но постараюсь перенести  ее в дела и
поступки (англ.).
     - А как с Россией?
     Эти трахнутые заявляют: "Вам сначала надо выучить латышский!".

     На фига стараться правильно рулить, если едешь не по той дороге.
     Мне больно слышать это, Учитель!
     Смейся! Завтра будет поздно (англ.)
     Хорошо! Разойдемся и соберемся вновь, когда  сможем говорить по-русски.
Я первым покину вас.
     Ты никогда не выдумаешь пороха, Пол, и не получишь лабораторию!
     Проваливайте, черт побери!
     Вам никуда не деться от неприятностей
     Не дури, дорогая. Расслабься! Похоже, нам больше нечего терять...
     "Счастливый попрошайка" (англ.).

     "Только любовь" (англ.).

     Красный цвет, как свидетельство мастерства в кардиохирургии.

     Когда ты смеешься" (англ.).

     Займемся делом, джентльмены!
     "Меланхоличный бэби" (англ.).

     Я настолько уникален, что не каждому дано понять это.

     - Простите, старина.  Не жахнете со мной? Страсть, как выпить хочу... -
Спасибо. Я на службе.

     Почему ты здесь? Только что "Я чувствовал себя сиротой".

     В твоих руках сокрыта удивительная сила, подвигающая мужчин. - (англ.)
     - Позвольте угостить вас.
     - Присядьте. Похоже, у нас родственные души.
     Судите себя не за поступки - за последствия. - (англ.)

     Нам еще придется отвечать за грехи наши.

Глава 3. Большой Босс

     Босс несколько минут яростно  кричал  на БД из-за  какой-то ерунды. Его
мат  разносился  по  офису, и персонал  ежился,  уткнувшись  в  компьютеры и
бумаги. Босс был суров и в гневе предпочитал матерные монологи.
     -  Ты,  в  правду,  что ли,  был  профессором когда-то? -  Спросил  он,
успокаиваясь.
     -  Я  уже объяснял  вам: "профессор" - старая кликуха, которую мне дали
когда-то в тюрьме...
     - Шутишь! - Не сильно удивлялся он. -  Никогда не материл  настоящих...
профессоров.
     - Меня трудно  обидеть... Ваш мат, адресованный мне, к-кажется попыткой
укусить с-себя за яйца. Если вам это  д-доставляет удовольствие, - улыбнулся
БД,   -  п-пожалуйста.  Состояние  перманентного  унижения  стало  таким  же
привычным, как для вас новый вседорожник или королевская яхта.
     - Ты же знаешь, я теперь не пью... и придерживаюсь диеты.
     - Деньги, как навоз: если не разбрасывать, толку никакого, - сказал БД.
- Вам ведь х-хочется иногда съесть пельменей,  запить  их водкой  и заняться
любовью с грязной девкой, вместо привычных устриц, дорогого шампанского и...
     - Не знаю... Когда хочется - иду и делаю то,  что хочется.  Стандартная
мораль не для меня
     -  А  вот Лев Толстой, перетрахавший всех девок в окрестных  деревнях и
п-принявшийся  за  жен  местных  п-помещиков, усердно  морализаторствовал  в
поздних статьях и клялся в любви жене, перестав  писать романы. В отличие от
вас,  он до смерти боялся умереть.  Мысль  о собственной смерти казалась ему
настолько кощунственной, что занимала все время и силы.
     -  Не может  быть?!  - Удивился  Босс, словно  никогда  не кончал самый
престижный вуз бывшей лучшей страны, отложив телефон в сторону.
     -  А  Достоевский, хоть был  безбожником и заядлым игроком, выступал  с
проповедями  на  религиозные  темы   и  тоже  любил  поговорить  о   высокой
н-нравственности:  "Царство Божие  внутри нас!". А  Некрасов,  обличавший  в
прекрасных поэмах тяжелую долю  крестьян  в пореформенной Руси, мог запросто
проиграть пару-другую своих крепостных в к-карты...
     - Почему прощают писателю все,  но не  прощают бизнесмену даже малейшей
ошибки, норовя засудить, отобрать нажитое, убить? - Босс стоял у окна, глядя
на танкер, ставший под погрузку.
     - П-потому,  что страной и бизнесом,  -  вещал  БД, - должны  управлять
образованные люди. Чтобы сегодня разумно и гибко управлять Латвией, привычно
кусающей  себя за яйца, надо прочесть Чехова, и не потому, что талантлив и в
Латвии  нет  писателей подобного  класса, а  потому,  что гений и тоньше,  и
точнее  всех  чувствовал  страну  и ее жителей,  и очень верно  предугадывал
надвигавшиеся события, описывая их  не  чудовищно и  абсурдно, как  нынешние
литераторы, а доступными всем  аллегориями без секса,  крови и убийств: стук
топора за  сценой, как в "Вишневом  Саде", малозначащие реплики героев, звук
лопнувшей  струны  или  висящее  на  стене  ружье...  Надо  прочесть  романы
Достоевского, обоих Толстых,  Хармса, Уиллиса, Кафки, Хэмингуэя, Фолкнера...
Этот  п-перечень  кажется  мне  бесконечным.  Латвии,  как  и  России,  надо
взаимодействовать  по всему миру  с хорошо воспитанными  л-людьми... такими,
как я...
     -  Если  все  это  надо прочесть,  то когда  же  заниматься бизнесом? -
Спросил  Босс.-  Нет!  Ты  не  прав...  Бизнес  требует  жесткости  и умения
предвидеть  события,  которые  никак не  зависят от  количества  и  качества
прочитанных книг. Вся  эта ерунда  о прогнозировании на  основе исследований
фундаментальных  свойств  товара, политических и  экономических  событий,  о
которых ты твердишь последнее время, ничего не стоит.
     - Вы  пользуетесь с