воей библиотекой, как  евнух гаремом, - сказал БД. -
Однако, возможно, вы правы, потому что для того, чтобы продать контрабандный
состав с  дизельным  топливом  достаточно  прочесть  лишь  некоторые  статьи
Уголовного Кодекса.
     -  Заниматься  контрабандой горючего стало так  же тяжело,  как  мойкой
окон, - Босс улыбался, глядя на БД. - Я давно ушел из этого бизнеса.
     -  То,  чего добились вы,  Босс,  заработав  миллионы, лишь исключение,
п-подтверждающее правило. Тот, кто просто ищет миллионы, редко их находит.
     - А кто не ищет - не находит никогда! - парировал Босс
     - Все равно,  наличие  денег  не заменяет культуры, - сказал БД. - Вы и
ваши  друзья  -  придурки-богачи.  Они  уверены,  что  только  н-нувориши  и
малограмотные  чиновники,  продажные   и  бесстыдные,  должны   с-составлять
VIP-круг, в  котором нет места  т-таким, как  я, и в котором вы все бездарно
толчетесь, устав от еды, выпивок, девок и развлечений.
     - Ну, ты садист, - обиделся Босс.
     -  А  к-как  вы  хотели?  К  гвардейцам  с ружьями, что  охраняют забор
компании и Большой дом, я подхожу с другими мерками...
     -  Сегодня талантливыми людьми, такими, как ты,  не добившимися успеха,
вымощена вся Рига.  Сколько  их роется в  мусорных ящиках, болея и  умирая в
подворотнях и на чердаках? - Спросил Босс.
     -  В  отличие от  многих униженных  и придавленных обломками рухнувшего
Мирозданья, я выполз из-под руин. Да. Но совсем  в другой стране, не нужный,
старый,  без  профессии, без знания языка, без связей, и с орденом Трудового
Красного Знамени, который мне втюхали в Кремле за совершенно ненужные теперь
заслуги...
     - Пойми,  когда султан  посылает корабль в  Египет за благовониями, ему
плевать, хорошо или худо живется корабельным крысам?
     - Б-браво, Босс!

Глава 4. Первый опыт навигации

     Пересаживаясь поздним вечером на  троллейбус, идущий к дому, БД  увидел
группу людей, безжалостно избивавших ногами прохожего. Человек не реагировал
на удары и молча сидел, привалившись спиной к урне.
     Что вы д-делаете, мальчики? - Спросил БД, подходя.
     Те будто ждали и, прекратив избиение, уставились на него.
     - Че те, хмырь? - Спросил один, внимательно разглядывая БД.
     - Вы убьете его, если не остановитесь.
     -  Иды, генацвалэ, иды. - БД повернулся, отыскивая взглядом говорившего
грузина, но тот спрятался за спины.
     Было темно,  несколько  женщин  и  мужчин,  стоявших  на  остановке,  с
любопытством наблюдали за происходящим.
     -   Я  врач.  Позвольте  посмотрю  его,  -  миролюбиво   сказал  БД  и,
протиснувшись,  подошел к сидящему. Парень был пьян, но ничего  серьезного с
ним, похоже, не было.
     -  Если с-сейчас  не вызвать "скорую п-помощь", он умрет  и у вас будут
неприятности с полицией. - БД почувствовал, как парни напряглись.
     - Не надо было про полицию, - с запоздалым сожалением подумал он.
     -  Дай  этому  козлу,  Витюн! -  Сказал  один из них,  и БД  в отчаянии
повернулся  к  нему, демонстративно  подставляя  лицо под  удар.  Он  успел,
однако, заметить высокого пожилого  мужчину в приличном пальто, темных очках
и  темной  шерстяной   шапочке   на  голове,   неприятно  контрастирующей  с
интеллигентным лицом
     - Ладно! Поехали! - Решили вдруг они и пошли к машине.
     БД  вздохнул,  подошел  к избитому,  который  успел сползти на  землю и
теперь лежал на боку, подтянув колени к подбородку. Он  помог ему подняться,
и спросил, не очень рассчитывая на ответ:
     - Доберетесь домой?
     - Доберусь, - внятно ответил парень и растаял в темноте...
     БД отправился на троллейбус.
     Через несколько остановок в пустой салон заскочил один из тех парней:
     - Как твоя кликуха, доктор? Счас выйдем на остановке, поговорить надо.
     - Н-не собираюсь.  Выкладывайте прямо здесь. - БД трясло, будто в  руки
ему дали отбойный молоток.
     Троллейбус остановился.  Двери  шумно отворились, и парень  потянул  за
рукав:
     - Пошли!
     "Если остальные едут следом, мне конец",  - подумал  БД и внезапно, без
замаха  коротко  ударил парня твердым носком башмака  в нижнюю треть голени,
стараясь попасть  в кость. Он знал,  что сила удара  не играет большой роли,
главное  резкость и точность. Надкостница здесь очень болезненна, потому что
защищена лишь  тонким слоем  кожи, и  образующаяся  поднадкостничная  (так?)
гематома вызывает нестерпимую  боль.  Парень  дико  заорал  и  согнулся.  Не
ожидая, пока тот созреет для ответных действий, он ударил ногой в пах.
     - С гематомой мошонки он  будет  спокойнее, -  размышлял БД,  втаскивая
парня на сиденье. Пьяный пассажир услужливо помогал, заглядывая в глаза:
     - Ну ты даешь, мужик! Не забздел... Молоток.
     -  С-спасибо! Приглядите  за  ним.  Я  выхожу  сейчас.  -  БД вышел  из
троллейбуса и быстрыми шагами направился к дому.
     Когда он понял, что в большом  темном "Ford Taurus", который только что
миновал, сидят те самые парни, бежать было поздно.
     -  Где  Витюн, падла? -  Донеслось до  него через приспущенное окно. БД
приостановился,   будто   решил  принять   участие  в   дискуссии  о  судьбе
неизвестного Витюна, но, опомнившись, опять зашагал дальше. Он прошел метров
сто, все больше умирая от страха, когда его нагнал автомобиль.
     -  Садыс машина,  генацвалэ! Падвизем!  -  Голос с грузинским акцентом,
ударявший по всем гласным, был на удивление миролюбив.
     БД продолжал идти по  тротуару, не реагируя.  "Форд"  медленно двигался
следом. Так  вместе  они продвинулись  еще  метров на  сто,  а  потом, резко
заурчав двигателем,  машина перегородила дорогу. Он  обреченно  остановился,
готовясь наделать в штаны и понимая, что сейчас произойдет что-то ужасное.
     Ему показалось,  что  подобное  с  ним  уже  было.  Память  молниеносно
перелистывала страницы, пока не  остановилась  на нужной, и он  увидел  себя
семнадцатилетним  студентом-первокурсником,  покорно  стоящим  на  Лиговском
проспекте перед группой неизвестно откуда появившихся людей.

     Конец пятидесятых. Осень.  Четыре утра. Мелкий  противный ленинградский
дождь. Я возвращался  после ночного  концерта в  Смольнинском педагогическом
институте, где мы играли впятером: барабаны, фортепиано, контрабас,  тромбон
и  саксофон. Студенты-лабухи впервые взяли меня с собой на ночной концерт, и
я лез  из кожи, чтобы закрепиться в бэнде, дуя в  старенький циммермановский
тенор-саксофон,  сделанный  еще до революции и  попавший  неизвестно  какими
путями в институтский профком.
     Все музыканты, за исключением  тромбониста,  выгнанного за пьянство  из
профессионального  оркестра,  учились вместе со  мной  на старших  курсах  в
Первом  медицинском.  Меня  не  слишком интересовали деньги,  но возможность
играть  с  хорошими  музыкантами,  импровизируя  перед  восхищенной публикой
чужого, почти целиком женского института доставляла мне наслаждение. Я готов
был дуть в саксофон  часами. Наступали  мгновения,  когда все мы становились
одним  существом,  свободным, немного анархичным, прекрасным и  бесконечным,
как  сам  джаз...  В такие минуты наши поношенные  профкомовские инструменты
воспроизводили  что-то   большее,  чем  мелодия:  технически  немыслимое  по
сложности, необычное и невероятное по  тембру, что на студенческих концертах
в  "большой  аудитории"  Первого   Меда  извлечь  из  наших  дудок  было  бы
невозможно. Это называлось играть между нот...
     -  Здорово,  фраерок!  - Мирно сказал один из них.  -  Куда канаешь так
поздно?
     - Я с-с-с-студент,  -  с трудом  выговорил я.  -  Иг-г-грал  в бэнде  в
С-смольном ин-нституте. В п-п-ервый р-раз.
     Мне тогда почему-то казалось, что если в первый  раз, то  тогда  не так
страшно или не так больно.
     - Башли есть?
     - Есть! - Выдавил я из себя и полез в карман за деньгами.
     Мне вдруг до смерти захотелось рассказать этим совершенно чужим людям с
Лиговке о себе.  О  том, как прекрасно  я играл сегодня в Смольном, как буду
играть  в  следующую  пятницу,  какой  я   умный,   добрый  и  хороший,  как
замечательно умею шутить и что весь институт от этого фигеет и повторяет мои
хохмы.  Я твердо верил, что, выложив  им все  эти обстоятельства, непременно
спасу себя, потому что знал: если  они заберут у меня  деньги и саксофон, то
непременно убьют, чтобы скрыть следы.
     - А это че у тебя под мышкой, чувак?
     Я принялся судорожно развязывать неподдающиеся тесемки мешка.
     - Не дыбай шнифтами! Дай сюда!  - Парень  вырвал мешок и, покопавшись в
карманах брюк, достал финку. Я понял, что теряю сознание, и хотел заорать на
всю Лиговку, прежде чем в меня воткнут нож, но не смог издать и звука.
     Мужик  между тем  вспорол  мешок  и  вытащил саксофон, который в слабом
свете редких фонарей засветился тусклым свинцовым блеском.
     - Лабух что ли? - удивленно спросил он. - А трекал, что  студент... Или
мудло трясешь?!
     У меня  вдруг что-то произошло  с  голосовыми связками и, совершенно не
заикаясь,  быстро и  четко  я выпалил  этим людям  всю  историю сегодняшнего
вечера.
     - Тогда не лимонь понты, взлабай! - согласился кто-то из них.
     Я вставил трость в загубник и поднес инструмент к губам.
     -  Что  вам  сыграть? -  Спросил  я,  а пальцы  и губы  стали  привычно
нащупывать первые джазовые каденции.
     - Сыграй че хошь.
     "Джо  Сэмпл  им  понравится,  -  подумал  я.  -  Не  Мурку  же  дуть  в
тенор-саксофон на ночной Лиговке."
     Я начал импровизировать  на тему "Free Yourself", мучительно вспоминая,
кто сказал, что блюз - это когда хорошему человеку плохо.
     - Ладно! Хватит! -  Распорядился мужчина, который до сих  пор молчал. -
Где живешь?
     - У П-п-пяти Уг-г-глов, н-н-на З-з-загородном...
     -  Забашляй  ему, Егор! - распорядился  молчаливый.  -  Стопорни тачку.
Пусть канает... Без него головняк.
     Подошла машина. Кто-то сунул мне в руку деньги. Ошалевший  от  счастья,
я, вновь с трудом продираясь сквозь спазмы, сумел выговорить:
     - Х-хочу пригласить  вас всех к  себе  д-домой  на  ужин... на  завтрак
п-прямо с-сейчас. Б-бабушка б-будет р-рада... она ж-ждет...
     -  Не кроши батон, лабух! Вали! - Подвел кто-то итог  встречи и толкнул
меня  в машину,  и  я,  счастливый,  зажав  саксофон  между колен,  принялся
излагать шоферу историю своего спасения.

     - Говори,  куда  Витюна  дел, сука? -  раздраженный голос вернул его  в
сегодняшнюю действительность. Парень-гигант двинулся на БД.
     -  М-мальчики! Какой  Витюн? -  БД медленно возвращался  из  Ленинграда
пятидесятых в рижское предместье девяностых.
     Гигант не стал продолжать дискуссию и без предупреждения направил кулак
в  лицо,  норовя вколотить очки прямо в глазницы. БД с  трудом  увернулся  и
посмотрел на остальных. Те молча наблюдали.
     -  Боюсь,  вы ошиблись! -  затянул он, обращаясь к грузину,  невысокому
худому мужичку средних лет  в огромной фуражке. - Я долго жил в  Тбилиси. Мы
почти земляки с вами.
     Неожиданный  боковой удар парня-гиганта достиг цели.  Все засверкало  и
закружилось.  БД поднес руку к  лицу,  чтобы убедиться,  что  мелкие кусочки
стекол  от очков действительно  застряли в коже, и  заметил,  как  отошел  в
сторону  почти интеллигентный мужчина в темных очках и шерстяной  шапочке, и
тут же получил второй удар. Кулак  попал  в нос,  и вместе с резкой болью он
почувствовал, как мучительно зачесалась набухающая  слизистая носовых ходов.
Рот наполнился соленым и горячим.
     От жалости к себе сердце БД стучало уже где-то в горле, мешая дышать, а
настойчивый великан опять молча шел на него.  Он напрягся, поджидая парня и,
когда тот  приблизился, неожиданно резко повернулся на одной ноге и, набирая
скорость вращения, поднял другую, чтобы нанести удар в лицо. Он не рассчитал
роста парня, и нога попала тому куда-то в плечо.
     "Какого  черта  я  вмешался  в  их  драку  на  остановке?  -  Мелькнула
запоздалая мысль, пока он поднимался с асфальта. - Стилистически очень плохо
поставленный  спектакль абсурда. Интересно, кто  этот  сукин  сын  режиссер,
который должен умереть в  актере,  как  любил говорить Немирович-Данченко? А
если я не тот человек, кто занят в спектакле и  собирается достойно украсить
его собой?"
     Но  тут до него дошло, что спектакль выстроен не режиссером-самоучкой и
что  парни действуют строго  в соответствии со  сценарием и в пьесе  этой он
главное действующее лицо...
     - Батоно Бориа! - Услышал он вдруг спокойный голос  грузина  в фуражке,
похожей на поднос. - Знаиш, за что тэбиа бют, дарагой? Знаиш, знаиш!
     БД  удивленно   молчал,  а   голос  продолжал   вещать  с  раздражающим
спокойствием, будто никто вокруг и не помышлял избивать его:
     -  Па-харошему   нэ   хатэл,   па-плахому   палучылас...  Сколко   тибэ
званилы-званилы,  дэнги  предлагалы,  дэвушэк, хату...  Тэпер бэри  вэшички.
Растов  эхат нада.  Тэбиа ждут. Паработаиш там  нэмнога  с  органами,  патом
атпустиат...
     БД  никогда не  предполагал,  что  ярость  может быть такой  неистовой,
гасящей врожденные рефлексы  самозащиты. Забыв о страхе  и боле, он двинулся
на ненавистный  голос, стремясь поскорее добраться  до  фуражки-подноса,  не
обращаая  внимания  на сыплющиеся удары... Он  успел вцепиться  в  фуражкино
горло,  но чей-то  мощный  кулак  остановил  его и  опрокинул  на землю.  Он
перестал  видеть. Нос  отчаянно чесался. Он  прикоснулся к лицу: руки, сразу
став липкими от крови, не находили привычных очертаний.
     - Атверка пад сыдэным, Касой.  Толка астарожна, друг. Савсэм не убэй! -
Донеслось до него.
     "Пожалуй, Немирович был  неправ:  режиссер,  поставивший  этот  ужасный
спектакль  прямо  на  мокром асфальте, останется  жить,  а мне, как  актеру,
придется умереть в главном герое, - медленно размышлял БД. - Грязные свиньи!
Значит  они не  расстались с  идеей заставить меня потрошить людей. Теперь -
силой. Столько  лет  прошло. Зачем я им такой старый и бездарный, и  как они
нашли меня?" -  Он увидел, что лежит на земле, как тот парень возле  урны на
автобусной остановке, не реагируя на удары и не защищая лицо.
     "В каждого, в вас  тоже, джентльмены, - думал он,  вслушиваясь в глухой
стук чужих башмаков о собственное тело и почти  не чувствуя  боли, - Господь
заложил     задатки     художника,     музыканта,     писателя     и    даже
ученого-естествоиспытателя.  Чехов  писал: чем выше  в  своем  умственном  и
нравственном развитии человек, тем он  свободнее,  тем  глубже и  насыщеннее
событиями его жизнь и тем большее удовольствие она ему доставляет... Как мне
сейчас... - Он сумел улыбнуться.  Услышав хруст, определил  умело: - Похоже,
ломаются кости лицевого скелета,  - и тут же почувствовал, как тупой предмет
с  трудом  продирается  сквозь  брюшную   стенку,  обжигая  внутренности,  и
останавливается в подпеченочном пространстве тяжелым горячим булыжником.
     -  Хватит,  мальчики! - донесся до  него чей-то интеллигентный окрик и,
теряя сознание, услышал  он вечные строчки из "Послания к Коринфянам":  "Ибо
знаем, что, если земной  наш дом будет разрушен, мы  имеем строение от Бога,
дом нерукотворенный, вечный на небесах...".

     БД  все  больше  отдалялся  от  места  на  мокром  асфальте  в  Рижском
предместье, где осталось лежать его  тело. Теперь он  плыл кролем по быстрой
четвертой дорожке бассейна у "Трех Углов" в Ленинграде,  выступая за сборную
курса. Болеть за него пришел почти весь Первый Мед и все они орали сверху:
     - Бэрэлэ! Бэрэлэ! Рыжий! Рыжий!
     Он  старался,  хотя  вскоре  понял,  что  взял  слишком  быстрый  темп:
"Господи! Я забыл на какую дистанцию этот чертов заплыв. Если на сто метров,
я  выдержу,  а если  на  четыреста,  мне  конец".  -  Но  крики  сокурсников
подстегивали,  не позволяя снизить скорость. Он не успевал набирать в легкие
воздух,  и  дефицит  кислорода постоянно  нарастал,  увеличивая  тахикардию,
накапливая молочную кислоту в обезумевших от побоев и нагрузок мышцах.
     Дорожка, по  которой он плыл, стала бесконечной. Позже  он  понял,  что
плывет один: соседние дорожки  были непривычно пусты. Ему захотелось поднять
голову и посмотреть по сторонам, но выкрики с трибун гнали вперед. Теперь он
плыл в  открытом бассейне в Тбилиси. Была зима: он понял это по  клубам пара
над  поверхностью воды.  На  соседних  дорожках  игроки  в  водное  поло,  в
темно-синих  шапочках с  твердыми  дырчатыми  наушниками,  перекидывали друг
друга мячи. Несколько мячей попали ему в лицо, но он не почувствовал боли...
и обиды, и не очень удивился.
     Он миновал игроков и  опять плыл в бесконечном бассейне, подбадриваемый
криками. Усталость исчезла вместе с одышкой, сердцебиением, страхом и болью.
Он втянулся в  привычный ритм, позволявший когда-то  проплывать  по  два-три
километра ежедневно. Он понял, что гонит его вперед странная, неведомая сила
и что там его ждут.
     Он почувствовал, что  плывет в  открытом  море:  теплая  соленая  вода,
попадавшая в рот, пахла йодом  и солнцем. Он плыл без усилий: ему  казалось,
что тело, утратившее вес, просто движется вместе с прибоем.
     "Я  же  Водолей!"  -  вспомнил он,  чувствуя, что все реже всплывает на
поверхность. Глубокая вода неудержимо тянула в себя. Он вздохнул, готовясь к
очередному погружению, и вдруг увидел любимую  бабушку: она сидела  в старом
ленинградском кресле, обитом плотным  вельветом с  кожаными подлокотниками и
улыбалась,  держа  в  руке янтарный  мундштук  с плоской  вонючей  сигаретой
"Прима".
     - Женичка! - Заорал он. - Я сейчас! Только выйду из бассейна!
     - Нет, нет, Боринька! Плыви! Я подожду.
     -  Я  так рад, что с-снова вижу тебя,  -  сказал  БД,  продолжая  плыть
кролем. - Когда позвонили и сказали, что ты умерла, не смог найти в себе сил
приехать на похороны. Мама поехала одна... Прости...
     -  Ты  опять  чего-то  испугался.  Мне  тебя  не  хватало  тогда...  на
похоронах...
     - Женя! -  С укором сказал он. - Не с-сыпь соль. Я  и так  все эти годы
мучаюсь  и казню себя  за это.  Ты  прекрасно знала,  как я тебя  любил, как
ревновал ко всем и мучился от этого. Ты была лучше всех...

     - Гамарджоба,  Боринька!  -  Пол приветливо  махнул  рукой и привстал с
кровати, придерживая рукой дергающиеся магистрали соковыжималки.
     БД  увидел,  что  камера Полова  искусственного  желудочка  работает  с
максимальной  нагрузкой, полностью  замещая работу собственного  сердца. Это
было редкое  и  приятное зрелище, потому что в большинстве случаев экскурсии
мембраны осуществляются очень вяло.
     -  Хай,  Пол!  - Крикнул он в ответ.  - Погляди,  как гуляет мембрана в
твоей соковыжималке.  Продуктивность разгрузки не меньше 80%, а ты,  дурень,
говорил: "Отключи, отключи!"
     - А я и сейчас прошу тебя, Боринька, отключи!
     -  Пол! Помнишь,  сколько  раз ты ошибался? Но  ни разу не  пришел и не
сказал: "Извини".
     - Это тебе, Боринька, казалось, что ты был прав. Ни мне,  ни другим так
не казалось.
     - Почему  никто из вас  никогда не говорил  мне об этом?! - Заорал  БД,
пытаясь остановиться.
     - Ты не слышал...
     -  Не  дури, Пол!  Ты  хотел  пришествия Гамсахурдии  сильнее  всех. Ты
надеялся, что с его  приходом тебе легко и просто будет  занять  мое место в
лаборатории. Ты заразил остальных ожиданием социальных перемен.  А гвардейцы
Гамсахурдии выстрелили в тебя.
     - Но ты-то, ведь ты спас меня, Боринька
     - А ты хотел, чтоб  я дал тебе умереть? Смерть - не расплата... даже за
самые  большие  грехи... Глядя  в прошлое, я все больше  понимаю:  причинять
людям зло так же опасно, как делать слишком много  добра.  - БД улыбнулся. -
Лярошфуко, тот, что на девчонке умер... Он-то знал, что говорить...
     - Я тоже  умер, - сказал Пол, привычно поправил держалку искусственного
желудочка и добавил:
     Я не знаю, Боринька, кто поджег лабораторию... Детьми клянусь!

     -  Зай  гезунд,  Бэрэлэ!  -  Их  вечная  и   верная  домработница  Хава
С