never get nervous...
     - In that case what are you  doing in the  ladies room?!  - Победоносно
закончила дама, и я, поняв свою ошибку, бросился к выходу, продираясь сквозь
толпу хохочущих иностранок.
     - Что вы дэлали  здэсь,  Боорыс? - Спокойно  спросила Даррел,  даже  не
подумав улыбнуться.
     "Я  сейчас умру под  дверью  женского туалета гостиницы "Националь"  от
любви к ней", - подумал я, садясь на пол.

     Когда, вернувшись, я рассказал Кузьме, как сильно влюблен в  Даррел, он
посерьезнел и молвил строго:
     - Давно пора жениться на ней, не то совсемохуеешьРыжий!
     Через месяц,  в конце декабря, я прилетел в Ригу, чтоб жениться.  После
свадьбы мы несколько дней пожили в  Таллине, обедая в гостиничном гриле, где
каждый раз заказывали жареную куру и миндаль. Виски мы приносили с собой.
     Внешне  в моей  жизни  ничего  не  изменилось. Она по-прежнему  жила  и
работала  в  Риге, а  я  дважды  в  месяц  прилетал к ней на  выходные.  Она
перебралась в Тбилиси только через год, когда родился первый сын...
     Тогда я еще не знал, что брак - кара за любовь...


Глава 9. Эффекты Этери

     Через несколько  лет,  когда я понял, что опять  влюбился, было  поздно
предпринимать  что-либо.  Поздно  не  потому, что  я  пытался  кричать вслед
уходящему поезду... Новое чувство так сильно завладело мной, потеснив любовь
к Даррел, сыновьям, хирургии, подавив привычные обязанности,  привязанности,
привычки и инстинкты,  что, казалось, я и не собирался бежать за поездом,  а
просто лежу на рельсах и жду его с наслаждением...
     Теперь я понимаю, что с таким же успехом мог влюбиться  в  вид из  окна
дорогой гостиницы или двухэтажный автобус, застрявший на перекрестке. Пылкая
влюбленность   пятидесятилетнего  профессора,  потерявшего  голову...  и  не
только, как  перешептывалась по  углам  лабораторная публика, не вызывала  у
Этери  адекватной реакции, которой так  не хватало  мне. Загадочно улыбаясь,
она выслушивала мои любовные признания и старательно отвечала на сексуальные
притязания, но ни разу не сказала, что влюблена...
     Она  часами  просиживала  в  моем  кабинете,  облокотившись  на  спинку
старинного  стула, глядя на меня и покачивая  ногой такой совершенной формы,
что  не  терпелось  поскорее залезть  под эти  немыслимые юбки из  мешковины
всегда пастельных тонов, чтобы посмотреть, так ли  совершенна  эта нога там,
где она крепится к тазу. И даже добравшись до этого места, и убедившись, что
нога  по-прежнему прекрасна,  и  погрузавшись  в плоть, отдававшую  всю себя
целиком, и затем корчась вместе в судорогах сладостного оргазма, я постоянно
анализировал  действия  молодой  женщины,  почти  девочки, ни на  минуту  не
забывая, что не могу не  только сформулировать, но  даже понять характер  ее
чувств и отношений к себе...

     В присутствии Этери лабораторные датчики могли воспроизводить изменения
в  напряжении  газов  сердца  без  калибровки.  Мне  казалось,   что  вместо
кислородных   датчиков,  на  которые  пожилые  и  талантливые  физико-химики
лаборатории   потратили   несколько  лет  беспрерывного  труда,   она  могла
использовать обычные пуговицы,  которые работали бы не хуже... Эта мысль так
крепко  засела  во мне, что в одной  из  книг, посвященных мониторингу Ро2 в
кардиохирургии,  я попросил художника нарисовать  на  обложке  изолированное
сердце  с пришитыми  к  его  поверхности  пуговицами от нижнего  солдатского
белья.
     Уже после  того,  как книга с пуговицами вышла  в свет, мы проводили  в
Лаборатории один из экспериментов  по  одновременной  регистрации напряжения
кислорода и углекислого газа в ткани консервируемого сердца.
     Видимо, день  был  выбран неудачно,  потому  что все  не ладилось:  шли
наводки,  датчики капризничали, публика  нервничала  и, как  принято в таких
случаях, искала виноватого.
     -  Где Этери?  -  спросил я,  ощутив  за спиной непривычную  пустоту. -
Почему ее нет ? Или она опять отправилась на чертов ядерный реактор?
     - Она звонила и сказала, что опоздает, - сказала Кэтино, копаясь вместе
с  физико-химиками  во  внутренностях  двух  открытых  настеж  регистраторов
неподалеку от операционного стола.
     Я не успел ответить: в операционную вошла Этери, и я напустился на нее,
вымещая все неудачи сегодняшнего дня:
     - Надеюсь, ты понимаешь, Honey, что мы все пока живем при  социализме и
с-система, которая многим здесь  не по  нраву, налагает на нас  определенные
обязательства  не только  друг перед другом,  но  также  перед лабораторией,
приютившей тебя и регулярно выплачивающей жалованье.
     - Не  надо про  жалованье, БД!  -  сказал Грегори. - Вы даже не знаете,
сколько платите ей.
     -  Что  з-значит "не  надо"?  -  раздраженно  спросил  я.  - Кто  здесь
командует п-парадом? П-поглядите в рану. У вас кровит миокард  под датчиком,
а я удивляюсь, что вместо г-газа он мерит т-температуру.
     Грэг взялся за коагулятор, но прежде успел  громко пробубнить  в маску,
закрывавшую лицо:
     - Вы ей платите 75 рэ.
     У  меня пропала охота  продолжать  бессмысленную дискуссию с  Грегори и
атаковать лучезарную, уверенную в себе и своей красоте, невозмутимую  Этери,
которая, никак не  реагируя  на мои слова, подошла к физико-химикам  и молча
встала рядом, уставившись на меня, будто и впрямь ожидала прибавки.
     Через  минуту все заработало,  и датчики с завидным постоянством  стали
демонстрировать   потрясающую   воспроизводимость   в   ответ  на   действия
анестезиолога, менявшего режимы вентиляции легких.
     - Поздравляю физико-химиков, будущих Нобелевских лауреатов! - сказал я,
когда  хирурги  зашили грудную  клетку.  -  Так  хорошо  датчики не работали
никогда! Вам п-премия в 50 рублей и две цапы с гравицапой.
     Публика  начала  шумно   аплодировать   физикам   и   химикам.   Мощные
операционные  звучалки  надрывались фортепианным дуэтом  Оскара Питерсона  и
Каунта  Бейси,  перекрывая   шум  работающей  аппаратуры.   Вдруг   раздался
удивленный голос Зураба, всегда находившего что-то плохое или очень плохое:
     - Что мы мерили, БД? Силовой кабель не подключен к щиту.
     Будущие Нобелевские лауреаты, сильно покраснев, стали судорожно  рыться
в проводах.
     -  Этого  не может быть!  Вы же  сами видели,  БД,  как  все работало и
реагировало, когда Дали  меняла режимы дыхалки. Поглядите: датчики и  сейчас
прекрасно  калибруются!  -  химико-физики  кричали,  понимая,  что  лишаются
премии.
     Я посмотрел на Этери, которая, расположившись на  вращающемся  железном
стуле  без  спинки,  невозмутимо  болтала  о  чем-то  с Гореликом,  привычно
стряхивая пепел на мраморный пол операционной. Я был  готов  поклясться, что
это  ее штучки  и что самописцы  регистрировали бы реальные  цифры,  если бы
вместо датчиков к миокарду были пришиты обычные лоскутки.
     - Премии отменяются, скобари! - Сказал я, покидая операционную.
     - Оставьте хоть гравицапу! - Заныли химико-физики.
     - Фигу вам, л-лажакам! Пейте на свои! - И ногой открыл дверь.

     - Скажи, Honey, как ты это делаешь?
     Мы  сидели  в  популярном загородном закусарии неподалеку  от  Тбилиси,
славившимся хачапури и  замечательными  лимонадами.  Было  поздно и пусто  в
ресторанном зале. Грубо сколоченные деревянные скамейки, уложенные на  такие
же низкие  массивные  столы, напоминали  метательные  орудия Архимеда. Пахло
молодым вином, зеленью и горячим тестом.
     Ресторан при дороге без названия был выстроен в стародавние времена. По
преданию, по этому  маршруту двигался  Пушкин. У источника, в небольшой роще
ореховых  деревьев поздним вечером  он попросил  возницу  остановить экипаж,
чтобы сделать пи-пи. Ему так понравилось здесь, что он зашел в  крестьянскую
избу попроситься на ночлег. Хозяева спали, но тут же накрыли для гостя стол,
выставив  еду, что  была в  доме: хачапури, фасоль, сыр, зелень,  кукурузные
лепешки и вино -  все, что  подают и сегодня, что подавали вчера и много лет
назад, не спрашивая.
     - К-колись,  Honey, и смотри мне в глаза! - Вспомнил я реплику киношных
чекистов: дурных и совсем не  страшных в советских фильмах. - Почему датчики
мерят.  Хорошо! Не надо! - Я  взял ее за  руку  и притянул  к себе. Вместе с
неудобной тяжелой деревянной табуреткой она неожиданно  легко придвинулась и
обняла за шею, сунув вторую  руку куда-то  между бедер. Пока в этом движении
не  было  ничего сексуального:  ей нравилось ощущать  телесную  связь, и она
пристально глядела на меня  широко  раскрытыми  зелеными  глазами, меняющими
цвет на серый.
     Я   приготовился  к  путешествию,  еще  не   зная,   каким  оно  будет:
познавательной  прогулкой  в   странный  мир,  где   можно  останавливать  и
поворачивать вспять события, проникая в суть явлений и вещей, чего  я всегда
боялся, или очередной внеземной сексуальной забавой, настолько неожиданной и
яркой,  реальной  и нестерпимо  приятной, что  возращение  в  мир  привычных
брачных  обязанностей казалось надоедливой процедурой: чем-то вроде утренней
зарядки или чистки зубов.
     - Смогу ли я сегодня пойти за Этери так  далеко, как она этого хочет? -
В панике размышлял я, испытывая привычный  страх перед  неведомым и странным
знанием,  за которое надо  расплачиваться.  Я  был  уверен,  что  полученные
сведения могут  сделать  меня  другим:  проницательным и мудрым,  разительно
непохожим на других,  если эти последние слова способны передать невероятное
смятение человека, только что вернувшегося с чужой планеты.
     Вокруг уже густо клубился голубой туман. Глаза  Этери стали прозрачными
и  были теперь совсем близко. Я  почувствовал, как она исчезает, перетекая в
меня.

     То, что я увидел, потрясло меня гораздо сильнее, чем  ожидавшийся визит
в  другой мир. Я был на чердаке старого многоэтажного  дома  с остроконечной
черепичной крышей, с  мощными деревянными  балочными перекрытиями в глубоких
трещинах, с витражами в слуховых окнах, сквозь которые  смутно виднелись два
зеленоватых остроконечных церковных шпиля, и натянутыми бельевыми веревками,
на которых сушилась странная одежда.
     Прямо передо мной,  согнувшись пополам, в бесстыдно задранной на  спину
темной  суконной юбке,  обнажавшей стройные  бедра  и  странно белый,  почти
светящийся в полумраке чердака голый зад  с пучком коротких подбритых волос,
оставляющих  открытыми  набухшие  и  сочащиеся   влагой  гениталии,   стояла
незнакомая молодая женщина  с заплывшим от удара глазом  и множеством ссадин
на  лице.  Она  опиралась  руками  о  поручни  кресла, покрытого  солдатской
шинелью.  Приспущенные  ниже колен грубые чулки в рубчик свисали на голенища
сильно ношенных кожаных сапог с раздернутыми до лодыжек молниями.
     Позади   женщины   возвышался   грузный  высокий  старик   в   красивых
металлических  очках,  с интеллигентным,  давно  не  бритым  лицом,  патлами
свалявшихся  седых  волос, похожих на  воронье гнездо, в замызганой  дорогой
охотничей куртке светло-желтой  замши,  с пуговицами в виде кабаньих клыков,
надетой на серую майку,  и в толстых, когда-то голубых джинсах, спущенных на
разношенные  зимние  башмаки  с  рваными шнурками. Пах  старика периодически
прижимался к  заду молодой  женщины. Оба двигались вразброд,  невпопад  и до
смешного  обыденно,  как   будто   занимались  утренней  гимнастикой.  Рядом
переминался с  ноги на ногу пьяный замухрышка  в  солдатской зимней шапке со
звездой и  в старой телогрейке, дожидаясь своей очереди к белеющему заду. Он
с любопытством разглядывал гениталии спаривающейся пары, роясь в собственных
штанах в поисках затерявшегося пениса
     Было холодно, пахло  застоялой мочой, старыми рвотными массами, немытым
человеческим   телом  и  чем-то  еще,  совершенно  гнусным,  не  поддающимся
определению.  В  дальнем  углу  чердака располагался  стол,  сколоченный  из
необструганных, покрытых корой,  вокруг которого  на пластмассовых  коробках
из-под  кока-колы сидела дюжина мужчин  и женщин, укутанных в пледы и старые
одеяла. Стол был  заставлен початыми бутылками  с выпивкой и  странной едой,
похожей  на  салат.  Я  увидел большую прямоугольную бутылку  с  "Бурбоном",
стоящую против пустующего стула  темного дерева с  высокой резной спинкой  и
подлокотниками. Все говорили одновременно.  Некоторые обнимались... Их ласки
были так же откровенны, как коитус странной пары неподалеку.
     -  Похоже, я попал на вечеринку бродяг, - подумал я, не зная, куда себя
деть, и  увидел Этери, которая  внимательно  разглядывала  могучего старика,
принародно трахавшего свою подружку.
     Но вот  он закончил и стал натягивать толстые,  громко шуршащие джинсы,
пока его подружка поодаль приводила себя в порядок. Она делала это настолько
элегантно и непринужденно, что заморыш в солдатской шапке  застыл с открытым
ртом,  любуясь, как и я,  необычной и так хорошо знакомой пластикой тела под
ворохом грязных одежд.

     - Они все одинаковы, парень,  поэтому так легко узнаваемы, -  услышал я
собственный голос. - Разница только в цвете волос, г-глаз, может,  некоторых
деталях лица и тела.
     Я смотрел по сторонам, пытаясь найти источник звука. Старик улыбнулся и
посмотрел  на  меня,  я  вдруг   узнал  его,  и  волосы  у  меня  на  голове
зашевелились. Я даже провел рукой по волосам, чтобы убедиться в этом
     Открытие было настолько невероятным, что я  почти физически ощутил, как
меня  заваливает мощный  камнепад  из рушащихся жизненных  устоев, привычных
правил, обычаев и порядков, из-под которого мне уже не выбраться.
     Я пришел в себя сидя  за столом.  Старик, заботливо  склонившись, совал
мне в  руки  бутылку с "Бурбоном". Публика,  перестав  болтать,  внимательно
разглядывала меня. Я  посмотрел на  старика и тут же почувствовал, что опять
попадаю под камнепад. Однако на этот  раз старик не стал отпускать меня  так
далеко. Он сунул горлышко бутылки мне в рот, я сделал глоток.
     - People are always in the market for entertainment, - смог пошутить я.
     - They  think they have the game in the bag, - улыбаясь ответил старик,
и я, наконец, без ужаса и содроганья взглянул на него...
     - Не может быть! - кричало все во  мне, и  я замер, напрягшись,  ожидая
услышать успокаивающий голос Этери: - "Просыпайтесь, БД!"
     - Это  п-правда,  п-парень! - старик улыбался, обнимая меня за плечи. -
Эта  ж-ж-жизнь не так уж и плоха, поверь, -  продолжал  он.  - Мне все  чаще
кажется, что я счастлив здесь. Понимаешь, счастлив...
     Я  почувствовал,  как  мощный  поток  любви  и  нежности к старику,  не
утратившему самонадеянности  и самодостаточности,  которая  выделяет тебя из
любой толпы, захватил меня  и понес вместе  с  ним,  и,  чем дальше  нес нас
поток, тем  сильнее и  острее  чувствовали  мы  связь друг с  другом,  пока,
наконец,  не поняли, что мы - двое, такие разные и похожие, со  всеми своими
успехами, неуспехами, счастьями и несчастьями...
     - Are you going to take her? - спросил старик, кивнув на свою подружку,
и та перестала задергивать молнии на сапогах, выжидательно глядя на меня.
     - Нет, нет! Спасибо! - Заторопился я. - Принародно у меня не получится.
     - Ты сам говорил, что хорошее воспитание - это умение переносить плохое
воспитание других!
     - Это не я... Вольтер .
     - Я  знаю,  - улыбнулся старик. -  Нас не  видят.  Для них мы  сидим за
столом и п-пьем виски. Возьми ее. Это  мой подарок,  который я делаю тебе...
себе...  Впрочем,  это   одно  и  тоже.  Выпивка,  еда,  которую  собрали  с
ресторанных тарелок, избитая молодая  женщина  - вот все, что я могу дать...
Больше у меня ничего нет. Но я все равно почти счастлив. There  may be  some
things better than sex, and some things worse than sex. But there is nothing
exactly like it.
     - Don't do it if you can't keep it up,  - сопротивлялся я, понимая, что
он прав.
     -  Это царский  подарок,  - настаивал  он.  -  Что  еще я  мог бы  тебе
предложить? Д-деньги,  к-которых у  меня нет и  которые там  тебе  не нужны,
подержанный "Mercedes", который  не положишь  в карман,  поход в  театр  или
местный  Музей  Революции или  нестандартное  решение  проблемы  консервации
органов?
     Старик отпил из бутылки с "Бурбоном" и продолжал:
     -  В-возможно, тебе  сегодняшнему  все это  покажется  дурным сном,  но
завтра ты будешь смотреть иначе. Вспомни, как ты сам морочил головы: "Вечных
истин нет.  У каждой,  как у лекарств,  свой срок  годности". Вечные  истины
есть. Но не  те, привычные и хорошо знакомые каждому прилежному школьнику, о
которых ты подумал сейчас... Ты узнаешь их позже, когда станешь мной...
     - Н-никогда! - Заортачился я, а старик не унимался:
     - Узнаешь... А моим подарком  мы будем наслаждаться вместе  и  порознь,
одновременно и с перерывом в десяток лет. Прошлое  не  мертво.  Оно  даже не
прошлое.  Наши  девки  дали  нам  возможность встретиться.  Помни,  мальчик:
человек  получает  от  Бога  свое  тело  в наем  и,  если  пользуется плохо,
выселяется.
     - К-как ее зовут? - спросил я.
     - Арта...  М-можешь называть ее  Этери. Все равно... Как я и ты. Просто
между ними нет хронологической разницы.
     - А пожилой, сильно пьяный красноармеец со звездой на шапке? Он тоже не
видит нас? - спросил я, все еще колеблясь.
     -  Видит, - сказал  Старик, -  и думает,  что это  сон, и утром  он все
забудет.
     - Арта? Здравствуйте! - сказал я, подходя к молодой женщине с синеватым
от  пьянства, порочным  и  прекрасным  лицом  аристократки и  ярким  зеленым
глазом, второй был плотно прикрыт обширной гематомой. - Я БД!
     - Знаю, - ответила она. - Мы будем теперь видится чаще...
     Она нагнулась,  разом  освободившись от одежд,  и прекрасное тело вновь
засияло  странной  белизной  в полумраке чердака. Железы внутренней секреции
молнеиносно отреагировали, выбросив в  кровь тестостерон,  и  я, по  макушку
набитый  гормонами,  почувствовал, как желание неудержимо тащит меня к  этой
немытой, избитой и только что оттраханной кем-то женщине.
     Я  взглянул на  Этери,  продолжавшую  пялиться  на  старика, и  спросил
смущенно, стыдясь собственной щепетильности:
     - Зачем это,  Honey?  Где сверхзадача вечеринки  без  табу  этих жутких
персонажей? Неужели ты режиссер, или мы оба актеры: бездарные и всеядные?
     -  Вы  не  в лаборатории,  БД.  С вас не потребуют отчета  или статьи в
журнал "Грудная хирургия"... Вас  всегда интересовал эксперимент больше, чем
его результаты. Вы - в эксперименте. Набирайтесь опыта.
     -  Куда  подевались запахи?  - Успел  подумать я,  осторожно коснувшись
рукой  влажной промежности. - Выпрямись, Арта  и пусти меня в кресло. Теперь
садись... верхом. У  нас  мало времени. Пусть подойдут Старик и Этери,  и мы
все,  вчетвером  займемся  д-делом.  Нужно  уметь  делать глупости,  которые
требует от нас природа.
     -  Пригласим красноармейца, -  сказал Старик, приближаясь и держа Этери
за руку. - This won't hurt, I promise!
ЧАСТЬ III
DEUS MIHI HAEC OTIA FECIT...1



     ## 1Бог предоставил мне досуги эти... (лат.).

Глава 1. Путешествие с Учителем в поисках Америки

     --  В-ваш черед, Учитель!  -- Сказал  я  и  подтолкнул  его  в  сторону
огромного негра, похожего на шкаф, такого же могучего, как он сам, занявшего
все пространство перед одной из стеклянных будок, выстроившихся в ряд в зале
таможенного контроля. -- Не заходите за к-красную черту!
     --  Придержи  рот,  Рыжий! Какого хера!  Я здесь уже в  сотый  раз!  --
Учитель  вальяжно  двинулся   в  сторону  гиганта-таможенника,  с  интересом
глядевшего на него.
     -- Have you  got anything to declare,  sir?2 -- донеслось до
меня. Таможенник был предельно вежлив с Учителем.

     ## 2-- Собираететсь декларировать что-нибудь? (англ.)

     --   No,  I   haven't.  There  are  only  personal   belongings  in  my
suitcase.3

     3-- Нет. В сумке мои личные вещи
     -- I see, sir. Will you open your bag, please?1

     ## 1-- Хорошо. Откройте