ься содержимым багажа, и  мне
пришлось объяснять, что у меня начинает болеть сердце, потому  что без сумки
я не выживу больше суток.
     Все  свободные  и занятые служащие в течение часа  перерыли гостиницу в
поисках сумки. Старший  менеджер  догадался позвонить шоферу длинной  тачки,
привезшей меня сюда. Все было напрасно.
     -- There а  luggage is not stolen, sir! -- успокаивал меня менеджер. --
This isn't New-York City. You are in Houston!
     "Я  не ранен.  Я убит!" --  подумал я и понуро поднялся к себе в номер,
сунул карточку  в замок и  открыл  дверь: посреди комнаты молодой белобрысый
парень  занимался  любовью  с негритянкой.  Он  был очень  высок: расположив
партнершу на столе на четвереньках, сам пристроился сзади.
     -- Господи, как он умудряется доставать? -- думал я, извиняясь и пятясь
к двери. Я был бы меньше удивлен, увидев на столе потерянную сумку.
     Между  тем  парень  встал,  взмахнул  крупным  членом и,  обмотав бедра
толстым ярко-синим полотенцем, пошатываясь, двинулся на меня, целясь кулаком
в лицо.
     Выскочив  за  дверь,  я разыскал ничего  не  подозревавшую горничную  и
послал  ее  в  злополучный номер.  За  происходящим  я  наблюдал  из  кресла
неподалеку.  Горничная не  стала стучать и открыла  дверь  своей  карточкой.
Через  минуту она вылетела, громко  выкрикивая извинения и укоризненно глядя
на меня.
     --  You need to  come downstairs to speak to  the  Reception Clark once
more, sir, -- сказала она.
     Через пару минут  я получил карточку-ключ от нового номера и  извинения
смущенного Reception Clerk:
     -- To compensate your nervous cells, sir, I will send to your room some
American whisky on behalf of the Hotel Management.
     Но мне  был  нужен  реванш  у того  белобрысого  придурка, бесцеремонно
выставившего меня. Прямо из  холла, не поднимаясь к себе, я позвонил Учителю
и  пиздюкам   и,  указав  номер  белобрысого,  устроился  в  том  же  кресле
неподалеку, поджидая гостей.

     Первым  заявился  Кузьма,  сильнее  всех  страдавший  без  выпивки.  Он
вызывающе громко постучал в дверь и затих, почесывая выпирающий живот. Через
минуту он ударил в  дверь ногой. Моя душа возликовала: я постепенно приходил
в себя, забывая о сумке. Дверь резко отворилась и перед удивленным и трезвым
Кузей предстал совершенно голый разъяренный парень, который несколько сбавил
тон, увидев могучего мужика, и  стыдливо прикрыл сморщившийся пенис ладонью.
Когда дверь, наконец, закрылась, я тихо подозвал приятеля и, усадив в кресло
возле себя, объяснил происходящее.
     Но  Кузевану  было  наплевать  на  мою  вендетту.  Его  душа  требовала
спиртного:
     -- Нехуятут валяться, Рыжий. Пошли! -- и двинулся к лифту. Мне с трудом
удалось уговорить его подождать еще.
     Следующим прибыл профессор Фима. За него я был спокоен.
     На этот  раз из номера  вышел почти  джентльмен,  в  больших  трусах  в
цветочек, и  мучительно  долго  орал на  Фиму,  который удивленно пятился от
него, бормоча по-русски:
     -- Простите, но ... это номер БД...
     Мы с  Кузеваном перебрались из кресел на пол  и катались,  зажав руками
рты.
     Фима сразу согласился поглядеть, что будет дальше, когда мы позвали его
и объяснили, в чем дело.
     -- Твой сибиряк, Рыжий! Гляди!  -- первым интеллигентного профессора из
Омска или Томска увидел Кузьма.
     Тщедушный Семен деликатно постучал.
     -- М-мальчики!  Если  вдруг тот п-придурок начнет  атаковать Семку, все
как один на его защиту, -- успел прошептать я.
     На  робкий  стук  сибиряка  дверь  резко  отворилась:  оттуда  вылетела
полуодетая девка.  За  ней вышел парень. В  костюме и  галстуке он  выглядел
довольно  прилично  и  подпирал  головой потолок. Он схватил Семена плечи  и
поднял в воздух.
     -- Hey, lad! -- заорал я, и мы гурьбой окружили его.
     Он  сразу  узнал меня, и я приготовился к худшему, но парень улыбнулся,
видимо, догадавшись обо всем,  или  ему успел позвонить  Reception Clerk, и,
извинившись, направился к лестнице, не дожидаясь лифта.
     -- А девка?! -- мстительно спросил я.
     -- Пошли, пошли, мужики! Не хера ошиваться здесь! -- московский говорок
подошедшего Учителя был очень кстати.
     -- Господи! Пожалуйста,  сделай  так,  чтобы  официант  из VIP-гостиной
докатил  тележку  в  целости  до моего  номера,  --  попросил я,  и  Господь
услышал...

     Утром я спустился в гостиничный холл, предварительно простояв почти час
под душем. Учитель  и пиздюки  спали, не обремененные заботами о собственном
багаже. Reception Clerk  виновато глядел на  меня.  Я не стал  справляться о
судьбе  чертовой  сумки  и вышел  из отеля  взглянуть  на  город.  Мне сразу
показалось, что я спятил и галлюцинирую: прямо  напротив гостиничных дверей,
вальяжно разбросав  длинный  плечевой  ремень и  короткие держалки для  рук,
стояла  любимая темно-зеленая сумка  "Schneider", со множеством  карманов  и
замков на молниях, лейблами  и прочими аксессуарами. Прибывающие  автомобили
уже привычно объезжали ее, и казалось, что она стояла тут всегда.
     Я,  видимо,  сильно заорал,  потому что  швейцар в генеральской  форме,
знавший про мой цурес, сразу подбежал и потянул за рукав, приглашая вместе с
сумкой зайти в бар.
     -- Listen, рaul! -- кричал я, бегая вокруг сумки и боясь прикоснуться к
ней. -- It's mine! You  see!  I cannot believe in this  magic! Have you been
seeing something before? This goddamned bag has been staying in there for 24
hours almost!
     Негр  осторожно  приподнял  сумку двумя  пальцами,  как будто там  была
бомба, и, не удержав, уронил на мостовую перед дверью. Я напрягся в ожидании
звона разбиваемых  бутылок.  Негр  замер,  поджидая  взрыв.  Но  было  тихо,
солнечно  и  тепло,  несмотря  на  конец  декабря.  Подождав  немного,  негр
подмигнул и  улегся прямо  в генеральской  одежде на отполированные камни  с
надписью готическими буквами Marriott, в ожидании моих команд...
     Я подошел к сумке и, взяв за длинный плечевой ремень, прижал к груди. Я
был счастлив в тот  миг, и проблемы искусственного сердца волновали мою душу
не больше,  чем уклонение от правил в брачных играх дождевых червей. Я  даже
не заметил, как вокруг столпилась московская публика, покрикивая  от радости
и похлопывая меня по  плечам. Кузеван вытащил  из внутренного кармана тугого
пиджака  плоскую  стеклянную  бутылку,  и  все-все  прямо  перед   входом  в
пятизвездочный отель сделали по глотку в ожидании начала Симпозиума.

     Бэйлорский   Центр,  созданный  доктором  Де  Борном,  где  должен  был
проходить  Симпозиум,  представлял   вереницу   хирургических   корпусов   с
зеркальными  окнами  по  фасаду  и   операционными  из   нержавеющей  стали,
напичканными  дорогим  оборудованием, куда  со всего  мира  тащилась больная
публика.
     На симпозиумах, подобных  этому, не звучат сенсационные завления. Все и
так все про всех знают.
     --  You  should  play the game. Otherwise you  will  be in trouble,  --
пошутил  доктор  Де  Борн,  открывая  Симпозиум.  Он  имел  в  виду  правила
Программы.
     Научная программа  Симпозиума должна  идти  своим  чередом, но  на  ней
никто,  разумеется,  не зацикливается,  потому что  она  -- не  главное.  Не
главное, но важное -- возможность  обсуждения с  рюмкой в руках вопросов, на
которые у тебя нет ответов... А главное -- сама  Америка: The State which is
from an another  planate. Я подозревал, что СССР был  для них такой же чужой
планетой, только менее привлекательной и более опасной.
     Было  около  десятка докладов:  американцы  читали по-английски, мы  --
по-русски.  Все было  академически чинно  и красиво.  Потом был ланч с горой
еды, которую нельзя  одолеть за неделю, но мы  управились за час. Потом была
экскурсия   по  клинике.  Я   приставал  с   расспросами,  хватая  за   руки
коллег-американцев, пока Учитель не цыкнул:
     -- И всегда ты, Рыжий, лезешьблядь! Мы опоздаем на прием, а вечером еще
ужин в японском ресторане.
     В  перерыве  Симпозиума Учитель  собирался  втюхать  доктору  Де  Борну
большой тульский самовар. Мне было доверено держать  его  и переводить, пока
Учитель излагал приветствие.

     Вечером того же дня, готовясь к походу в японский ресторан, я, наконец,
натянул  на  себя  чистую  рубаху,  размышляя, каким  бы  галстуком  удивить
публику.
     Ресторан как ресторан: дорогой, с  небольшим бассейном  -- если забыть,
что   ты  в   Америке..  Уже  сильно  подвыпив,  я  обратил   внимание,  что
японки-официантки,  разнося  еду, все  откровенней  ложатся  грудью  тебе на
спину. Я стал  наблюдать за Учителем, но здесь меня  постигло разочарование:
девки-оффициантки могли положить свои груди ему разве что на поясницу.
     -- Is it true, David? I have already paid  my attention to this  sexual
games, -- обратился я к хирургу-американцу, сидевшему возле меня,  кивая  на
малюсенькую япошку с  серебряным подносом в руках, старающуюся  на  цыпочках
прижаться к  могучей пояснице Учителя, увлеченного очередной порцией червей,
извивающихся перед ним на металлическом блюде со спиртовой горелкой внизу.
     -- Oh, yes! -- обрадовался  Дэвид. -- It's  coming with a mea and  will
continue at a swimming pool.
     Через некоторое  время  все  засобирались  в  бассейн. Я начал привычно
раздеваться, собираясь немного поплавать,  а Учитель, став вдруг задумчивым,
сказал:
     -- Нетблядь! Не полезу...
     -- Не  т-трусьте, Великий!  -- начал  настаивать я,  не  ведая, что нам
предстоит.
     -- Я сказал нет! -- отрезал Учитель и занялся стаканом с виски.
     Через  несколько минут в маленьком бассейне с  непривычно теплой  водой
нас толпилось душ восемь-десять.
     -- Как мы тут будем плавать? -- мелькнуло в голове, прежде чем я увидел
вереницу  девок-официанток  в одних  трусиках,  проворно  расставивших вдоль
бортов бассейна блюда с  едой  и  маленькие фарфоровые рюмки с теплым  саке.
Закончив  работу,  они погрузились в воду  и разбрелись, предлагая выпивку и
бесцеремонно  прикасаясь   под   водой.  Трусики  япошек,  намокая  в  воде,
становились прозрачными...

     Мы  сидели  в большом, похожем  на  амбар  для  хранения зерна,  сарае,
уставленном столиками с едой.  Это  был самый известный  в  Хьюстоне  мясной
ресторан,  построенный еще пилигримами. Под потолком  на качелях, как двести
лет назад, раскачивалась молодая девка в строгой одежде, лица которой отсюда
было не разглядеть.  Внизу,  под ней, пианист наигрывал рэгтаймы. Американцы
давали прощальный ужин в нашу честь.
     На  сдвинутых  столах  -- нас было человек  десять-двенадцать -- стояли
большие  головки сыра  с  дырками, закрепленные  в специальных устройствах с
острыми  проволочными резаками. Другой еды не было. Все пили пиво, закусывая
прозрачными, величиной в машинописный лист, сырами.
     Официанты   не  спешили  подходить.   Кто-то  из   хирургов-американцев
рассказал историю  этого  ресторана.  И  тогда,  в  XVIII веке,  под  крышей
раскачивалась  девушка,  а  у входа,  рядом с  гардеробом,  была специальная
стойка с надписью: For  Rifles/Guns,  на  которую  никто  из нас не  обратил
внимания.  В  неприкосновенности осталась и еда:  traditional  steak:  rare,
medium and well done with a mushroom sauce as a dressing. Размеры подаваемых
кусков  мяса  мало  что  говорили  непосвященному:  малый  стейк, средний  и
большой. Однако если посетитель съедал большой стейк, он не платил за еду  и
получал право бесплатно посещать кабак в течение  года, а барышня спускалась
с  качелей,  чтобы  поцеловать  победителя.  За  всю  историю  существования
заведения лишь десяток посетителей удостоились этой чести: их имена висели в
раме на дальней стене.
     -- What kind of steak and garnish are you going to  have, gentlemen? --
к нам приблизилась группа официантов.
     Мы заказали по маленькому стейку с кровью и грибы. Когда их принесли, я
поразился размерам:  невиданно толстый кусок мяса  занимал  все пространство
огромной плоской тарелки.
     -- Where dо you find such a cows? -- обратился я к официанту.
     -- I  would recommend you to  have a  look at  the big  steak. It would
occupy  a  half  of  your  table,  sir.  You  probably  know  there in Texas
everything is а big including cows, cars, penises, steaks, etc.

     Официальная  часть   вечеринки  стартовала.  Доктор  Де  Борн  произнес
короткую речь о том, что  Симпозиум удался и что, по его мнению, обе стороны
остались довольны результатами.
     -- Конечно, -- сожалел Майкл, -- мы не смогли продемонстрировать вам ту
в  заботу  и  гостеприимство,  которыми  нас  несколько лет назад  удивлял в
Тбилиси доктор Коневский и персонал его Лэба, но мы всегда помним об этом...
     --  Вы  успели  понять,  дорогие  друзья,   --  продолжал  он,  --  что
американская  сторона  настроена  очень дружелюбно. Мы  намерены  продолжать
сотрудничество, хотя понимаем, что по многим позициям ушли вперед...
     -- Quite enough to change a direction to cutch up  with the  arrears! -
обидчиво заметил я. Все заулыбались...
     --  Тем  не  менее,  --  продолжал  Майкл, --  мы  надеемся,  что  наша
открытость и  желание помочь вам  стать равными скоро  принесут плоды. -- Он
пригубил вино.
     -- I'm convinced  that the agreements drawn up  at the  Symposium  will
produce good results. And now let me on behalf of the American group to hand
our gift to doctor Sheremetiev, -- закончил Майкл под аплодисменты, и кто-то
из американцев вытащил из-под стола огромную картонную коробку, перевязанную
красной  лентой.  Майкл  вскрыл коробку, вытащил на  свет черную широкополую
ковбойскую шляпу, умело надел ее  на голову  Учителя, ловко примяв  сверху и
подогнув поля. Учитель был в восторге от подарка и шляпу больше не снимал.
     -- Позвольте мне, -- начал спустя несколько минут Учитель  по-английски
ответную речь,  --  поблагодарить  принимающую  сторону  за  гостеприимство,
открытость и искренее желание  помочь в решении некоторых  проблем. -Учитель
вскоре  понял,  что его беглый английский не позволит  продолжать  в том  же
патетическом    духе   и    перешел    на    русский,   кивнув   одному   из
переводчиков-синхронистов, сидевших с нами за столом.
     -- Однако не могу не  заметить,  Майкл,  что по целому ряду направлений
наши результаты не хуже ваших, и вашей команде есть чему поучиться...
     --  Не  зарывайтесь,  В-великий!  --  прошептал  я  по-русски.  --  Это
вечеринка, а н-не встреча в Д-департаменте здравоохранения.
     Учитель отмахнулся, но тему сменил:
     -- Мы тоже приготовили подарок, и сейчас доктор Коневский вручит его.
     Все головы  повернулись в  мою сторону, ожидая, когда я полезу под стол
за коробкой. Я взял со стула  маленький сверток,  вызвавший у присутствующий
вздох разочарования.
     -- Мы  все помним,  как понравилась госпоже Де Борн  Грузия, -- говорил
Учитель.  --  В память  об  этом  мы хотим  подарить  ей... -- на секунду он
замялся,  подыскивая  слово  --  ...   набор   грузинских  сувениров,  --  и
победоносно взглянул на меня.
     -- Уважаемая госпожа Де Борн! -- начал я.  --  Моя жена Даррел,  -- тут
все  американцы   заулыбались,  --  анестезиолог  из  Латвии  --   советской
республики, о существовании  которой никто из  вас не подозревает, подыскала
подарок. Надеюсь, он понравится, и  вы  будете пользоваться им так же часто,
как доктор Шереметьев -- своей шляпой.
     Учитель притронулся к ее  полям, а я подошел к даме и осторожно положил
на   стол  перед  ней   колье,  браслет  и  кольцо  с   финифтью,  мастерски
изготовленные из серебра удалыми грузинскими мастерами-чеканщиками.

     Чета Де Борнов вскоре покинула ресторан, и американцы зашевелились.  Не
пил лишь Джим Мун, руководитель отдела  сердечной трансплантологии в клинике
Де Борна.  Этой  ночью  ожидалась пересадка сердца,  которая откладывалась в
течение нескольких дней: не было подходящего донора.  Утром донор  появился.
Сорокалетний  белый   полицейский  был  смертельно   ранен   в   перестрелке
несколькими выстрелами в  голову. Мозг был мертв, и полицейский попал в руки
бригады по забору  органов.  Парни в госпитале  по соседству  с  клиникой Де
Борна честно боролись за его  жизнь, но безрезультатно, и теперь с минуты на
минуту пикалка Джима, закрепленная на брючном ремне  -- тогда еще не было ни
мобильных телефонов, ни пейджеров -- должна была позвать его в операционную.
Я упросил Джима взять меня с собой.
     Но  Джимова звучалка  молчала. И я, потеряв  надежду -- шел  третий час
ночи, --  принялся за  виски.  Все  обменивались  тостами, шутили, примеряли
Учителеву  шляпу и ковырялись в остывших стейках. Джим несколько раз выходил
звонить по телефону и каждый раз знаками показывал, что пока -- без перемен.
     -- Really, Jim, those guys from the hospital that's opposite yours will
be able to get the cop out? -- удивлялся я.
     -- Right now  the delay is due to presence of the numerous clerical and
legal documents which should be to fill in, -- ответил он.
     Я был сильно навеселе,  когда Джимова звучалка,  наконец, сработала. Не
помню, как мы ехали по ночному Хьюстону в  машине Джима с мигалкой на крыше.
Я  пришел  в  себя,  когда  мы  уже  пешком   поднимались  по  этажам:  Джим
демонстрировал  свое хозяйство.  В полутемных холлах и ночных коридорах  без
присмотра стояли столы, заваленные рождественскими подарками для персонала и
больных: от дорогих шуб и видеокамер до спортивных маек и зубных щеток.
     Мы  переоделись в кабинете  Джима. Он  проводил  меня  в  операционную,
наскоро познакомил с хирургами, вежливо поинтересовавшись,  не возражают  ли
они, и отправился мыться. Разумеется, никто не возражал.
     Операционная  была  со стенами из  нержавеющей  стали, мощной  системой
кондиционирования, двойными  автоматическими дверями, с  большим количеством
мониторов на стенах и множеством микронасосов, управляемых компьютерами, что
позволяло точно дозировать объем вводимых жидкостей и медикаментов. На столе
лежал  мужчина,  которого  только начали вводить  в наркоз.  Он  был  в  том
возрасте, про  который  американцы говорят,  что свечи  в  именнинном пироге
обходятся дороже самого  пирога. Операционные  звучалки  негромко наигрывали
Берлиоза. Я тогда подумал,  что Берлиоз в четыре утра меньше  всего подходит
для операционной.
     Появился Джим  и  тщательно намылил,  помыл, а затем  осторожно  побрил
грудную клетку и живот пациента, сильно удивив меня.
     -- Why are you doing these things by yourself, Jim? -- спросил я.
     -- This gentleman is a good friend of mine.
     -- Well, and what...
     Джим не ответил, добрил друга до  конца  и повернулся  к сестрам, чтобы
одеть  стерильный халат.  Затем  сам, не поручая,  как принято,  эту  миссию
ассистентам,  вскрыл  грудную клетку. Ввел  в  артерию  и  вену  канюли  для
подключения аппарата искусственного  кровообращения, и тут  наступила пауза:
донорское сердце еще не подвезли.
     Прошло тридцать минут, сорок... Алкоголь расставался с организмом: меня
подташнивало и знобило в кондиционированном климате операционной. Задержка с
доставкой   донорского   сердца  выходила   за  допустимые  нормы.   Публика
нервничала.
     -- What's up, Jim?  --  не выдержал я,  обращаясь  к хирургу, вошедшему
после очередных переговоров с бригадой забора.
     --  The  donor  heart  is   coming!  --  улыбаясь  ответил  он,  и  все
зашевелилась.
     Двери операционной вдруг растворились и на пороге появился громила-негр
в  горно-лыжных очках и ярком оранжевом комбинезоне,  я  искренне  удивился:
почему   без   лыж...   и   сразу   увидел   такого   же   цвета   небольшой
контейнер-холодильник  в  его  руке. Он  стремительно  опустил контейнер  на
мраморный  пол   и,  демонстративно  сильно  замахнувшись,   пнул  ногой  по
направлению к операционному столу.  Контейнер, позвякивая на  стыках, плавно
проскользил несколько метров и застыл. Публика зааплод