ется,
что  не твоего круга, мальчик... Кто ее родители? Я так  и думала. К тому же
латышки после сорока становятся несносными.
     - Что ты хочешь этим сказать? - Сразу расстроился я, прекрасно понимая,
о чем она. Но чужие оценки ничего не значили в моих отношениях с Даррел.
     Я  научил ее  любить джаз и неплохо разбираться в  нем.  У меня  щемило
сердце,  когда  я наблюдал,  как постаревшая и  погрузневшая Даррел, услышав
вдруг джазовый мотив, оставляла все дела и с былой  страстью отдавалась, как
всегда  целиком, любимой музыке, безошибочно угадывая название пьесы, автора
и исполнителей. Еще  я  успел познакомить  ее с  живописью импрессионистов в
ленинградском  Эрмитаже и  прекрасными  копиями в альбомах  своей  коллекции
"Художественные музеи мира"...
     Я познакомился с ней на Эльбрусе, где проходила конференция по гипоксии
миокарда. Мы потащились на эту конференцию вместе с приятелем, руководителем
лаборатории  моделирования  физиологических  процессов. Вахтангу,  так звали
приятеля, за которым я пожизненно закрепил кличку Вахерик, позарез надо было
выступить в родной физиолого-математической среде. Он так  настойчиво  тянул
меня туда, что я согласился.
     Мы ехали в  машине Вахерика по военно-грузинской дороге, останавливаясь
в  придорожных  ресторанчиках.  Я отправился  в дорогу  с  большой  бутылкой
сомнительного  виски   "Green  Park"   между  колен,   которую  в   приступе
благодарности мне втюхал Вахер.
     - Где ты взял эту бутылку, парень?  -  любопытствовал  я,  понимая, что
Вахерику взяток  никто не дает, а в Тбилиси купить бутылку виски было так же
трудно, как новый "Жигуль". - Ты ведь знаешь, Вахерик, что водку могу п-пить
любую,  даже самую паршивую, но виски предпочитаю  хороший.  Зачем тебе  это
пижонство: швырять бутылки дешевого  виски в друзей?  Я бы  и так  поехал, -
занудливо твердил я, прикладываясь к бутылке.
     Я  не  помнил,  как  мы  пересекли  Главный  Кавказский  хребет и начал
осознавать себя, когда машина шла по Приэльбрусью. Перед въездом в Домбай мы
успели отведать местных шашлыков, которые я запил самогонной горной водкой.

     Придя  в себя  рано  утром  и  оглядевшись  по сторонам,  я понял,  что
нахожусь  в  гостиничном  номере.  Меня тошнило и  тянуло  под  душ.  Рядом,
укрывшись с головой, привычно мучился бессонницей Вахерик, жуткий трезвенник
и бабник. Я покрутил  краны  в ванной - не было даже холодной воды.  Постоял
минуту, раздумывая,  что одеть, выбрал  старые джинсы "Lee's" и тельняшку  и
спустился вниз.
     Я бесцельно стоял возле небольшого автобуса у входа в гостиницу, вдыхая
густой  горный  воздух, с  удивлением замечая,  как  улетучиваются  признаки
утреннего похмелья.
     - Вы шоофэр, пожаалуста? -  девка-иностранка с  интересом  смотрела  на
меня.
     - Д-да, - ответил я и провел рукой по небритому лицу.
     Перед этой  красивой молодой девкой,  которая  сейчас исчезнет из  моей
жизни,  мне  отчаянно захотелось предстать подающим большие надежды  молодым
профессором, хорошо одетым,  в английском  галстуке, с ракетками  в  дорогом
чехле и парой горных лыж "Atomic" на плече.
     -  Здэс сэйчас  идут  моы кооллэгы.  Вы  дооставлаэт  конфэрэнс?  - она
говорила с  удивительно  приятным  акцентом,  твердо выговаривая  согласные,
растягивая гласные и ставя ударение на первых слогах.
     - Доставляю! - дерзко  сказал я и полез в кабину. К счастью, ключ был в
замке зажигания. - Куда я вас доставляю, барышня?
     - Что значыт баарышна?
     Я  не  стал  отвечать.  Показалась  пожилая  пара,  и  они   все  разом
заговорили.
     - Шведы, - подумал я и повернул ключ.
     -  Хоутэл  Домбай! Конфэрэнс фыызыологс,  -  уверенно  заявила девушка,
коснувшись моего плеча.
     Я включил скорость, понимая, что делаю глупость и что отступать поздно,
отпустил сцепление и, когда автобус тронулся, увидел  небольшую толпу людей,
собравшуюся поодаль от  входа  в гостиницу, Вахерика с белыми  от  удивления
глазами и молодого парня, видимо шофера, бегущего вслед за нами.
     - Мы из Рыыги. Цэнтрална лаабраторыа центр сээрдэчной кирургыи Лаатвыы,
- вольно пропела  девка у меня  над  ухом.  Она заподозрила  что-то неладное
после того, как  я несколько раз останавливал автобус, чтобы спросить дорогу
у прохожих, но не подавала виду, болтая с супружеской четой.
     Когда через полчаса я вернулся  к  гостинице, у входа  никого  не было,
кроме разъяренного Вахерика и сумрачного шофера.
     -  Простите,  молодой  человек!  - миролюбиво  сказал  я,  обращаясь  к
водителю. - Неудачная шутка. Вот вам денежки на ужин с вином в  ресторане...
А ты,  п-прекрасный грузинский математик, не  делай волны. Подумаешь, машину
угнал! Надеюсь, ты объяснил п-публике, что это недоразумение. Думай о  своем
докладе,  чтобы  коллеги писали  кипятком  в  штаны,  когда ты  станешь  его
излагать.

     Конференция  кружила   вокруг   прекрасной   латышки.  Два   московских
физиолога, вальяжных  и  слишком  хорошо одетых  для Приэльбрусья, довольных
собой и своей физиологией:  директор института и  завлаб,  -  взяли девку  в
плотное  кольцо  кадрежки,  не  оставив  остальной публике надежд. Я не стал
протискиваться,  чтобы отметиться,  и  прошел  в  конец зала, таща за  собой
Вахера.
     - К сожалению, -  доносился до  меня голос председателя, - мы уже много
лет  говорим о гипоксии миокарда при замерзании, но  до  сих  пор у нас  нет
конкретных цифр... Мы оперируем косвенными данными... Может быть, в этот раз
кто-то сообщит результаты прямых измерений кислорода в мышце сердца?
     БД! - услышал я взволновый шепот Вахерика. -  Какого черта?!  Лезьте на
трибуну и задайте им жару! Где ваши слайды?
     От волнения Вахерик перестал называть меня Рыжим и перешел "на вы".
     - Слайды остались в г-гостинице, -  отбивался я. - Если бы т-ты к-купил
настоящий  виски,  я не  умирал бы утром от  ацидоза и не забыл  взять их  с
собой.
     А публика не спешила отвечать на вопрос председателя, худого  парня лет
пятидесяти, который забыв о своем вопросе, что-то напряженно искал в бумагах
на столе. Пауза затягивалась...
     - Не знаю, как в физиологии, коллега,  - обратился  я к председателю, -
но  отсюда,  из  последнего  ряда,  формулировка "гипоксия  при  замерзании"
кажется  сомнительной.  Замерзание,  как  клиническая  ситуация, встречается
крайне редко и уровень кислорода в тканях не является определяющим, как цвет
волос при диабете... Это ясно даже бедуинам, кочующим по Сахаре.
     -  Какая  же  модель  кажется   вам  предпочтительной?  -  ему  удалось
остановить меня, и теперь он шел в атаку.
     -   Есть  общепризнанные  модели  гипотермии...   Например,  охлаждение
миокарда  при  операциях  на  сердце.  При  этом,  заметьте,  разница  между
замерзанием и гипотермией такая же, как между пожаром и пожарной командой.
     Зал рассмеялся.
     - У  вас  есть  данные  по  содержанию  кислорода в  тканях? -  наседал
председатель, пересматривая Программу в надежде отыскать мой доклад.
     - Мой коллега-математик  сделает  доклад на  эту тему в последний  день
конференции.

     Вечером в гостиничном ресторане устроители организовали вечеринку. Дали
воду, холодную. Я  простоял под  душем  почти  час,  смывая остатки дешевого
виски. Потом долго размышлял, что надеть и выбрал светлый  английский костюм
и темный галстук. Когда я спустился в зал, публика  давно гуляла. Я  поискал
глазами латышку и увидел ее  неподалеку, сидящей между двух москвичей. За ее
спиной гужевался табун молодых физиологов.
     Еды в этом горном крае было  мало. Зато много местной  водки, пахнувшей
авиационным  керосином,  и  я  принялся  догонять  остальных  на  реактивном
самолете. Когда я почувствовал, что догнал,  в динамиках зазвучали буги, мой
любимый  танец,  которому  давным-давно  меня  научил  бабушкин  приятель  -
хореограф  из  "Мариинки". Я  протянул  руку  и  остановил  проходившую мимо
конференочную  даму.  Худая  врач-анестезиолог   из  Новосибирска  оказалась
хорошей партнершей.  Она  не  умела  танцевать  буги,  но  знала, что  такое
рок-н-ролл  и  твист,  и  этого  было  достаточно.  Я  танцевал  один, легко
перемещая  ее и  был  свободен, независим  в  суждениях,  поступках,  манере
танцевать и одеваться...  Когда музыка  прекратилась, я  улыбнулся  и  нежно
погладил мокрую спину анестезиолога. Публика зааплодировала...
     - Вы поозволытэ  здэсь радом, мыынутку, пожалуста? - Длинные  гласные в
устах  латышки звучали волшебной мелодией, которой ударения на первых слогах
придавали джазовый ритм, как синкопы.
     - К-к-к-конечно! - сказал я, отодвигая стул. - Меня зовут Б-борис. Я, к
сожалению, не шофер...
     - Менья было хоорошо утром. Гдэ  рааботаэт?  - Она сыпала вопросами, не
ожидая  ответов  и  не забывая положить в рот то  кусок  шашлыка, то местный
овечий  сыр с  запахом  шерсти и  свежего навоза, и  запить это  все местной
водкой  из  большого граненого стакана,  который  благоразумно  захватила  с
собой.
     "Господи! - подумал я. - Спасибо, что ты прислал ее мне..."
     - Вы  хороши,  чужеземка,  какой-то странной,  нездешней  к-красотой...
Г-глядя на вас я з-забываю, что надо д-дышать...

     -  Добрый  вечер! -  нестройным  хором  приветствовали меня  поклонники
чужестранки, внезапно возникая за спиной.
     - Опять хирурги из Грузии  заманивают в свои сети самых  красивых наших
женщин! - прокричал один из физиологов. - Где справедливость?
     - С-справедливость - это точка зрения... Не больше, - заметил я.
     - Я саама прышедшы суда, маалчыкы! - энергично вмешалась чужестранка.
     - Это нас и пугает! Грузинам везет! Даже на Эльбрусе.
     Я насупился и сделал глоток.
     -  Не  обижайтесь,  Борис! -  миролюбиво заметил физиолог-завлаб. -  Мы
забираем вашу собеседницу.
     -  Этот  грузин  делает  вид,  что не  слышит.  А  может,  и  не  хочет
разговаривать с нами! - наседал кто-то.
     - Мне гораздо  приятней  то, что я пью, чем то, что  я слышу,  коллеги,
хотя пью какую-то местную гадость, - сказал я.
     -  Он и  не грузин совсем, - сказал  завлаб. - Пойдемте к  нам за стол,
Герда! - И он взял латышку за руку.
     - Господи! - Удивленно проговорил я. - Какое волшебное имя!
     Когда я понял, что  выпил слишком  много, было  поздно, и  я  решил  не
останавливаться.
     -  Как ее зовут? Я опять  забыл.  Что-то очень красивое... в с-санях...
Так звали девушку в одной из групп пилигримов, прибывших в Америку.
     Я сидел, размышляя, когда на меня налетел Вахерик:
     - Это  самое, что  ты  бормочешь, Рыжий! Какие  пилигримы!  Пожалуйста,
погуляй часок свои умные мозги. Я приведу в номер твою партнерку по танцу.
     - Хорошо. Час... И не в моей постели, п-пилигрим!

     Я  долго бродил  по  удивительно  тихому  спящему  городку, разбивая  о
встречные  булыжники носки парадных туфель, и возвратился в гостиницу, когда
стали  видны за  домами контуры гор. Я уселся  на ступеньках  перед входом и
привычно принялся  перебирать  варианты  нового  проекта, с  которым носился
последнее время...
     Идея состояла в  замене  жидкостных  сред, таких как кровь и  растворы,
традиционно  используемые для перфузии  консервируемых донорских органов, на
газовые носители: воздух, кислород, инертные  газы или  их  комбинации. Идея
была  не нова: ее  предложили в разгар трансплантационного бума  американцы.
Позже ее подхватили московские  трансплантологи-почечники... Я  усложнил ее,
комбинируя  газовую  перфузию  с бесперфузионной  консервацией,  многократно
повторяя  процедуру... Краткосрочные газовые  перфузии "выдували" из  тканей
скопившиеся метаболиты... Возможности мониторинга  тканевых  газов, которыми
располагала  Лаборатория, служили  инструментом,  оценивающим  эффективность
комбинаций    газов,   температурных   режимов,   перфузионного    давления,
продолжительности хранения и т.д.
     -  Халло! -  услышал я знакомый  голос.  - Халло! Боорыс  Дмытрэвыч!  -
Донеслось до меня  откуда-то сверху. Я  поднял голову  и  увидел  Эльбрус  и
прекрасную  чужестранку,  стоящую  на балконе третьего этажа. Слабый ветерок
шевелил подол  короткой ночной  рубахи,  открывая стройные, как у мальчишки,
ноги и треугольник волос на лобке.
     - Поочэму вам нэ  спиит  здэсь,  проофэссор? - Ударяя по первым  слогам
спросила она и не стала поправлять рубаху, и не отступила в глубь балкона.
     Как объяснить в двух  словах этой  красивой девке, что отважно стоит на
балконе эльбрусской гостиницы в четыре утра, как внезапно, трепетно  и нежно
я влюбился в нее.  Я  понуро молчал перед балконом, задрав голову,  понимая,
что сейчас она уйдет...
     -  П-подождите  м-минуту!  -  взмолился  я, будто  собрался  остановить
восход.  - Я расстерял  с-свой  с-словарный  запас...  С-скажите,  у вас нет
з-знакомых с-среди п-пилигримов? А в Лапландии? Ах, нет... И Андерсен вам не
знаком.
     Девушка выпрямилась на уходящих в небо ногах, улыбнулась и повернулась.
Последнее,  что я  увидел  и запомнил на  всю жизнь, были ягодицы прекрасной
латышки  и  две снежные шапки на  вершине  сумрачного Эльбруса, засверкавшие
вдруг нежным бело-розовым светом в лучах встававшего солнца.

     На следующий  день  нас повезли  в  "Приют". Два  десятка конференочных
мужчин и женщин прошествовали у станции канатной дороги мимо длинной очереди
туристов, смирившихся с вторжением в их мучительный отдых в горах.
     Ноги без лыж казались непривычно  легкими, и я пошевелил стопами, чтобы
убедиться, что они  на месте. Подъемник, натужно скрипя, поднимал на Эльбрус
специалистов  по  гипоксии, предоставив уникальную  возможность испытать  на
себе дефицит кислорода.
     "Надо уменьшить содержание  кислорода  и  добавить  в  газовый перфузат
углексилый  газ, - думал я, разглядывая горный  склон с редкими деревцами, -
это предотвратит  коронарный спазм и сохранит клеточные энергоносители,  - и
радостно  поглядел по сторонам, в  надежде  рассказать  кому-нибудь о  своей
прекрасной идее, но скрип колес и канатов делали эту затею бессмысленной.  -
А  имплантированные  в миокард датчики  в режиме  feed-back  станут задавать
выбранные режимы перфузии," -  победоносно закончил я. Поглощенный анализом,
я  не  сразу заметил,  что подъемник  остановился,  а  Вахерик давно  кричит
что-то, размахивая руками...
     -  Погляди назад, Рыжий!  -  услышал  я и  оглянулся.  В кресле за моей
спиной сидела чужестранка .
     - Вы! Доброе утро! Неужто Господь дал мне еще одну возможность побыть с
вами? Как латыши переносят высоту?
     - Бог вам даст еще побыть... Моожет, нэ так романтыычно, как сэйчас....
     - Вы хотите сказать, что...
     - Да. Вы гооворыл вчээра: "Нааслаждайтэс". Давайтэ наслаждать Элбрус.
     Я встал и, развернувшись, уселся к латышке лицом.
     - Просто  поосыдым! - Сказала  она  и,  стянув с себя майку, подставила
солнцу голую грудь и лицо и совсем забыла про меня.
     Потрясенный, я плохо помнил, что происходило потом... Когда мы садились
в автобус, чтобы ехать в гостиницу, она шепнула мне в ухо:
     - Мэнья аалпынысты прыглашают ест шашлык вэчером. Можэм вмэсте...
     У меня под ногами зашевелился пол, хотя автобус стоял.
     Чужестранка  торопилась в  грузинский  Минздрав  за направлением, чтобы
ехать дальше в Батуми принимать вступительные экзамены в местном медучилище.
     "Как бездонно богато наше бедное государство, - думал  я, -  если может
отправить  врачей-латышей  через  всю  страну  контролировать  ход  приемных
экзаменов в батумском училище для сестер."
     Мы  въехали  в Тбилиси заполночь. Вахерик  остановил машину возле дома,
где я жил с родителями, и выжидательно посмотрел на меня.
     -  Приехали, коллега! -  Нервно заметил я, обращаясь к латышке. - Здесь
вам  предстоит  переночевать... Не  трусьте!  Постелю  в своем к-кабинете...
Однако квартира пуста:  родители отдыхают в военном санатории в Сочи, сестра
мотается по загранице с правительственной делегацией, а  домработница Манька
уехала погостить к родственникам в Полтаву, если вы знаете,  где это. Там ее
покойный братан заведовал госпиталем инвалидов отечественной войны.
     Я  старался  сгладить возникшую  неловкость. Глубоко  вздохнув, Вахерик
пожелал спокойной ночи и укатил.

     Уже под утро я услышал над головой взволнованный голос:
     - Моожно вам сьюда, вмэстэ, поожалуста. Боюс.. Там улыцэ дэрутся...
     Все  в  той  же  эльбрусской  ночной  рубахе  она  стояла  возле  меня,
выжидательно  глядя. Потерявший от счастья  и  нежности к  ней рассудок,  я,
вместо того, чтобы взять ее за  руку и затащить  в постель, встал и принялся
искать халат, чтобы посмотреть, что случилось под окном.
     - Там дворники-курды п-переговариваются  меж собой, подметая  улицу,  -
сказал я вернувшись. - У них... такие громкие г-голоса...
     Она стояла возле дивана, удивленно переминаясь.
     I'm halh-baked! I'm over head and ears in love... I lose my reason...
     Через несколько минут, лежа в постели, с  сердцем,  готовым выпрыгнуть,
задыхаясь,  я нашептывал ей, осторожно прикасаясь к  твердым розовым соскам,
торчащим в разные стороны:
     - Мне трудно п-привыкнуть к мысли, что вы - та прекрасная  девушка, всю
п-поверхность к-которой я только что целовал...
     Позже,  стоя  под  душем  и   поглаживая  шелковистую  кожу  чужеземной
подружки, мягкие светлые волосы на лобке и торчащие груди, я размышлял, тихо
умирая от любви, как поделикатнее узнать ее имя.
     - Я хоочу эще, - сказала она, дерзко проведя рукой по моему животу.
     Мои  пальцы,  скользящие  вдоль тела  чужестранки,  проникли  в  святая
святых: горячее и странно влажное в потоке воды,  пульсирующее и втягивающее
в   себя...   Я   почувствовал,  что  начинаю   пульсировать  в  такт  этому
завораживающему свинговому ритму.
     - Пооцэлуйтэ мэнья! - сказала девушка и выпрямилась.
     Я встал на колени под струи голубой тбилисской воды,  и мои  губы сразу
наткнулись на  то  горячо и густо  влажное меж  стройных мальчишеских бедер,
пахнувшее молодыми яблоками, где только что побывали пальцы...
     Когда через  час мы ехали в метро, весь вагон пялился на нее. Это  были
потрясающе  счастливые дни, когда  время  остановилось и все свободное место
вокруг занимала эта потрясающая девка.
     - П-послушайте! - сказал я на второй день нашей общей тбилисской жизни,
глядя, как она трудится  над макияжем. Точно так  же она  занималась любовью
или покупала фрукты на шумном и пряном грузинском базаре.
     - П-послушайте! - повторил я  и  нежно взял  ее за руку, чтобы прервать
увлеченное занятие косметикой. - Я з-задам вопрос.
     Видимо, в  моем голосе  прозвучало волнение,  потому что  она  оставила
макияж и внимательно посмотрела на меня.
     - Мне п-показалось, что вы ни разу н-не назвали меня п-по имени.
     - Нэ знаю, что луучше. Мэнье нраавытся "Рыыжий", но бооюс.
     - Зовите Рыжим! - обрадовался я. - А к-как вас н-называть? Может,  есть
с-стародавняя к-кликуха...
     - Я нэ все понымааю...
     Она не успела закончить, потому что я заорал:
     -  Вспомнил!  - И увидел засыпанный  снегом  игрушечный город,  и  сани
Снежной Королевы,  запряженные  тройкой быстроногих  коней, и мальчика Кая с
осколком зеркала в сердце, и бегущую следом красавицу-сестру Герду...

Глава 7. The Latvian Great Gatsby

     Прошло  два  года.  БД  постиг  несложные  принципы  местного  бизнеса,
основанные на стратегии  простой и понятной, как вареная колбаса,  служившая
когда-то  символом  благополучия. Ему нравился крупный  бизнес. Выстраивание
стратегии очередного  проекта  компании  становилось  не менее интересной  и
увлекательной   задачей,  чем  прошлые   научные  исследования,  где  всегда
требовался стратегический ум, нетрадиционное мышление и решительность.
     Железная хватка Большого  Босса, его кипучая  энергия, знание  местного
рынка и обычаев, связи в  правительстве  и  парламенте,  деньги, открывавшие
любые  дв