ни  от  чего  не  отказываться.  Мне  предложили
вернуться  в тот  же  отдел,  откуда я уезжал в командировку в 1971  году, в
качестве заместителя начальника. Предложение было  принято, однако  работа в
отделе не приносила ни радости, ни удовлетворения.
     Предложение  поехать  резидентом  в Тегеран я воспринял  как спасение и
начал энергично  готовиться к  командировке. Прежде всего, разумеется, книги
по Ирану. Их оказалось немало,  и  я впервые почувствовал,  насколько близок
Иран России и насколько прочно  связала эти две страны история. Понимая, как
осложняет  работу  незнание  языка  в стране  пребывания,  взялся за  фарси.
Грамматика этого языка оказалась достаточно логичной  и  не слишком сложной.
Ко  времени отъезда  мне  удавалось  с  некоторым трудом  разбирать газетные
тексты,  затем стал  воспринимать передачи новостей по радио  и телевидению.
Для  активной  самостоятельной  работы  этого  было  явно  недостаточно,  но
практическую  пользу занятия языком принесли. Пока я занимался подготовкой к
отъезду, шах  Мохаммед Реза Пехлеви  бежал из страны, в  Тегеран возвратился
имам Хомейни. Исламская революция была в полном разгаре.
     Наконец срок вылета намечен. Состоялись  последние беседы  в Управлении
кадров КГБ,  Административном  и Международном отделах ЦК КПСС. Это  обычный
набор  наставлений, обязательных  для каждого отъезжающего  резидента.  Нашу
службу  лишь  условно  можно   назвать  секретной  -  так  много  чиновников
партийно-государственного аппарата нас контролируют и наставляют.
     В последние дни апреля вызван на беседу  к секретарю парткома КГБ Гению
Евгеньевичу Агееву. Разговор  идет  обычным  чередом, на стандартные вопросы
даются стандартные ответы. Это ритуал, соблюдаемый обеими сторонами.
     "А в  театр вы ходите?" -  спрашивает  Агеев. Это  тоже часть  ритуала.
Кто-то  из  высокого  начальства когда-то установил, что  каждый  культурный
человек обязательно ходит в театр, а сотрудник КГБ должен быть культурным.
     Утратив на мгновение  бдительность, говорю: "Нет, не хожу!" Собеседнику
ситуация непонятна:  "Конечно, времени не остается на  театр". - "Нет, время
есть. Я  просто  не люблю  театр!" Можно  было  подумать, что я признался  в
нелюбви к  социалистическому реализму или чему-то другому,  что должно  быть
дорого  сердцу  каждого  коммуниста, настолько мой ответ  изумил  партийного
секретаря.
     Затухающий было разговор оживился, мне  прочитано наставление по поводу
необходимости  быть  в  курсе  культурной  жизни,  знать  нашу  повседневную
действительность.
     Не успел я приехать из парткома на Лубянке в ПГУ, как недовольный голос
Крючкова спросил  по  телефону: "Что это вы там наговорили?"  И я был срочно
отправлен  в Баку  и  Ашхабад  для  познания  советской  действительности  и
знакомства с азербайджанскими и туркменскими коллегами.
     Оба  эти  города  и  люди,   живущие  в   них,  показались   мне  очень
привлекательными. Воистину нет худа без добра.

     В  августе-сентябре 1978 года ПГУ  пришло к выводу, что  дни монархии в
Иране  сочтены.  Прогноз  подтвердился,  произошла  исламская  революция.  В
движение  пришли  огромные  массы  народа,  жесточайшая  деспотия  сменилась
анархией, фактическая власть перешла в руки вооруженных, соперничающих между
собой группировок самой различной ориентации.
     Оправлялись  от  шока  американцы. Посольство  США  и  резидентура  ЦРУ
работали  с  монархистами,  энергично  восстанавливали  контакты  в  военных
кругах,  налаживали  связи  с  духовенством и  левыми  организациями.  Менее
заметно,  но   более  эффективно  действовали  англичане,  французы,  немцы.
Продолжал наводить ужас призрак грозной тайной полиции САВАК.
     Перед  нашей  службой стояла задача  внимательно  следить за внутренней
ситуацией в Иране, определить расстановку внутриполитических сил, приобрести
источники в наиболее влиятельных, в первую очередь религиозных организациях.
Предметом особой заинтересованности  были отношения  Ирана с США  и странами
Западной  Европы, деятельность  американцев в Иране. Со  временем на  первый
план  вышли  вопросы  политики  Ирана  в отношении СССР,  экспорта исламской
революции,  ирано-иракской  войны,   вопросы,   связанные   с  Афганистаном.
Внутриполитическое  положение   в  стране   неизменно   оставалось   главной
проблемой.
     После приволья первых революционных месяцев  обстановка  изменилась.  В
апреле  1979  года  был  захвачен  вооруженными лицами наш  сотрудник  Ф. Он
направлялся на встречу  с одним из лидеров Организации моджахедов  иранского
народа (ОМИН)  Саадати и попал в засаду. Засада была  организована исламским
комитетом,  обеспечивавшим  охрану посольства США.  Совпадения здесь быть не
могло.  Акция   была   организована  совместно   ЦРУ,  остатками   САВАК   и
представителями новой  власти.  Установить время и место встречи они могли с
помощью агентуры  или путем подслушивания. Ф.  был выдворен.  Через какое-то
время был расстрелян глава исламского комитета при посольстве США Кашани, по
прозвищу Мясник.
     В тюрьме "Эвин" был казнен  и  Саадати,  пытавшийся  поднять  восстание
заключенных.  Революция, как  и  в  прежние  времена, пожирала  своих детей.
Подразделения САВАК были очищены от наиболее одиозных фигур, переформированы
и перешли  на службу новой, исламской власти.  Списки сотрудников и агентуры
САВАК, чего  настойчиво добивались все  антимонархические силы, опубликованы
не были.
     Советский отдел САВАК  не разгонялся. Временное вынужденное бездействие
его сотрудников уже к маю-июню 1979 года прекратилось.
     Нам тоже пришлось  отказаться от  послаблений и организовывать работу в
соответствии с самыми жесткими требованиями конспирации и безопасности.
     Тщательно разрабатывались  маршруты движения, рассчитанные на то, чтобы
выявить  наружное  наблюдение.  У  саваковцев  была  прекрасная  выучка,  их
готовили американские и израильские  инструкторы. Сами персы - исключительно
способные люди, так что любая оплошность могла обернуться для нас бедой. Бед
же у нас и так было достаточно.
     Иранская резидентура  была небольшой, знакомство с работниками и делами
заняло несколько недель. Обстановка в стране развивалась так стремительно, с
такими неожиданными  поворотами, что  работать приходилось  очень много. Мне
показалось, что  некоторые коллеги недостаточно активны, пытаются прикрывать
случайными связями отсутствие выходов на действительно интересных нам людей.
Слабы оказались контакты среди духовенства, хотя важно, что они вообще есть.
Их должно быть  больше - муллы ввязываются в политику, у них давние и тесные
отношения с  базаром,  следовательно,  они  досягаемы  для  разведки.  Армия
присутствует  на политической  арене как  грозная  и загадочная сила, к  ней
тянутся  американцы. Надо  Интенсивно  развивать связи с  офицерами, которые
удалось установить в дни революционной неразберихи.
     Задача  задач  - американцы. Лишь  захват  посольства  США,  ликвидация
легального  присутствия  американцев  в Иране  несколько  ослабили  давление
Центра на  резидентуру. Американская агентура в Иране осталась, но  наладить
работу с ней было неимоверно трудно.
     Американская разведка в  полной  мере использовала  иранскую эмиграцию.
Эмигранты  -   неисчерпаемый,  но  весьма  ненадежный  источник  информации.
Суждения эмигрантов могут  быть  верными или неточными,  но все они окрашены
ненавистью к  тем,  кто  их  вытеснил  из страны,  и поэтому не  заслуживают
полного доверия.
     Меня   не   удовлетворял    уровень   осмысления   событий,    качество
информационных  сообщений.  Многие  из   них  приходилось  коренным  образом
перерабатывать. Это не занятие для резидента, но  выхода не  было. Несколько
раз  с удивлением  обнаруживал грубые  искажения в переводах документов, что
заставило  скептически  отнестись  к некоторым специалистам по  языку фарси,
сверять их  переводы с оригиналом, что также  требовало времени.  К счастью,
был быстро найден  общий язык со знатоками Ирана, энтузиастами своего дела -
послом  В. М. Виноградовым, советниками Н. И. Козыревым,  Е. Д.  Островенко.
Общение с ними позволяло лучше узнавать еще малознакомую страну.
     Однако я не мог замкнуться в четырех стенах своего кабинета. Нужны были
контакты,  непосредственные  соприкосновения  с иранской  действительностью,
знание города. Без  этого резидент превращается в руководителя общего плана,
его  указания  и   рекомендации  обесцениваются,  незримый  барьер  начинает
отделять его от коллег. Требовала движения и натура оперативного работника.
     Кто-то сказал,  что, выбирая  между действием и бездействием, разведчик
всегда  отдаст  предпочтение  первому. Это не  всегда  благоразумно,  бывают
ситуации, где  выгоднее не  проявлять активности. Тем  не менее, утверждение
верно.
     Вновь думаю, что не могу идти в воспоминаниях  в строго хронологическом
порядке, от события к событию. Событий  было много, они подробнейшим образом
описывались компетентными наблюдателями  и исследователями: штурм посольства
США  и взятие  американских заложников  в 1979  году, падение  правительства
Базаргана, война  с  Ираком, неудачный американский  десант для освобождения
заложников,  истребление  моджахедов  иранского  народа, истребление  партии
Туде,  погромы  советского  посольства, бесконечные  политические  убийства,
взрывы и расправы.
     Лучше, думается, вспоминать  эпизоды, оставшиеся в  памяти навсегда. За
абрисом эпизодов прорисовываются характеры. Характеры,  проявляясь,  создают
действие.  Действия  разных   характеров,  объединяясь,  создают  тот  самый
гобелен,  который  и   называется  жизнью.  Яркие,  изящные  пейзажи  Ирана,
персидская лаковая живопись, звуки и запахи Востока - замечательный фон. Фон
для чего? Как  тут не  вспомнить слова нашего Агеева: "А в театр вы ходите?"
Уж  если  цитировать,  то первоисточник,  замечательную статью  замечательно
увлекавшегося  русского   человека  -  Виссариона  Григорьевича  Белинского,
называвшуюся  проникновенным "Любите ли вы театр?". Ведь любить театр  вовсе
не значит  аккуратно  посещать модные московские премьеры, где часто заметен
грим, голоса звучат порою ненатурально, со сцены несет  сквозняком и запахом
клея,  а  котурны  так  навязчиво напоминают о себе,  громыхая по некрашеным
доскам авансцены.
     Нет, театр, который я действительно люблю, не таков...



ТЕГЕРАН

     Здания старых посольств  в  Тегеране, тех, что  существовали  до второй
мировой войны, упрятаны в глубине просторных парков, за  глухими  кирпичными
стенами. Высокие платаны и сосны, пережившие не одну иранскую смуту, бросают
густую   уютную  тень   на  аккуратные  лужайки,   подстриженный  кустарник,
посыпанные  мелким  красным  щебнем дорожки,  дремлют  под журчание  арыков,
несущих  прохладную  воду с  гор.  Советское и английское  посольства  почти
соприкасаются углами  своих  участков.  В 1910 году  расположились в  парке,
который  через  шесть   лет   отошел  российской  миссии,   мятежные  отряды
Саттар-хана.  Правительственные войска подвергли их артиллерийскому обстрелу
в упор с территории английской миссии (видимо, ограды  тогда были  пониже) и
вынудили к сдаче.
     Фасадная сторона  нашего  посольства  тянется  метров  на четыреста  по
северной  стороне улицы Черчилля, переименованной в  улицу  Нефль-ле-Шато  в
честь местечка  под  Парижем, где  дожидался  революции имам  Хомейни. Улица
малолюдна  -  расположены  на  ней  два-три  магазинчика,  консульский отдел
посольства,  отделение  Интерпола. Прямо  напротив  ворот  посольства  стоит
трехэтажный дом, шторы на окнах которого никогда не поднимаются. Есть в этих
шторах узкие щели, откуда день  и ночь наблюдают за нами. Так было при шахе,
так осталось в исламской республике. Зайдет в посольство  посетитель-иранец,
выйдет, и в первом же переулке его дотошно допросят - кто таков, какие такие
дела  в посольстве, с кем встречался, о чем говорил, установят адрес и, если
убедятся, что зашел человек  по наивности, попугают и отпустят, предупредив,
чтобы не вздумал появляться здесь опять. Бьют редко, но пистолетом пригрозят
и обыщут,  разумеется,  самым  тщательным  образом.  Так что  посетителей  в
посольстве  бывает  очень   немного,   в   основном  иностранные  дипломаты,
приезжающие посетовать на обилие слухов и отсутствие информации.
     В  том  же  доме напротив примечается,  кто  из иностранных  дипломатов
бывает в  посольстве регулярно. При случае в иранском  МИДе соответствующему
послу могут  намекнуть,  что не  стоило  бы, дескать,  вашему сотруднику так
тесно общаться с  посланцами  "восточного  империализма". Надо сказать,  что
оказывать  таким  образом  давление  на  дипломатов  новая  власть любит,  и
игнорировать  разного рода намеки было бы  просто  неосмотрительно, особенно
после  того,  как  было взято  штурмом  посольство  США,  а  его  сотрудники
оказались  заложниками.  Можно  ли  пропустить мимо  ушей  совет официальной
газеты   революционному   народу   поинтересоваться    одним    посольством,
расположенным к югу от "шпионского гнезда", то  есть захваченного посольства
США?  Там-де  есть  документы  поинтереснее,  чем  у  американцев.  Одно  из
небольших посольств было предупреждено местным исламским комитетом по поводу
того,  что  в  его,  посольском,   мусоре   обнаруживается  слишком  большое
количество  пустых  винных  бутылок,  а  это  свидетельствует  о потреблении
дипломатами спиртного вопреки указаниям имама Хомейни. Что может последовать
за таким предупреждением? Да  что угодно.  Демонстрация, гнусного содержания
надписи на стенах, забастовка мусорщиков, наконец. Иранцы  много  терпели от
иностранцев, и  уязвленное  чувство  национального  достоинства отыгрывается
теперь на правом и виноватом, а врожденная, казалось бы, иранская вежливость
оборачивается подчеркнутой грубостью.
     Те, кто присматривает за посольством, не грубят и стараются на глаза не
попадаться.  Это профессионалы, работавшие за деньги  на  шаха  и отнюдь  не
изменившие своих убеждений в исламской республике. Не будем на них обижаться
- люди работают.

     Из записных книжек

     Мой   друг  -  обаятельный,  белозубый  итальянский  дипломат   Бонетти
прекрасно  осведомлен  о местных  порядках.  "Какая  ужасная  страна,  какая
ужасная!"  -  восклицает он,  прежде  чем  рассказать  очередную  историю  о
злодейских  выходках стражей.  Например, о том,  что стражи  облили кислотой
женщину, появившуюся на  улице  без предписанной накидки. Или о том, что они
застрелили  на   побережье  Каспия  женщину,  купавшуюся  в  море  вместе  с
мужчинами.  "Какой  ужас!" Мой  друг не вполне верит слухам, но  и не  может
убедиться в их неправоте, что  тревожит  его логичный латинский ум. Тревожит
не  только  Бонетти,  но  и  всех наших  коллег  неопределенность  ситуации,
зловещая расплывчатость  силуэтов главных действующих  лиц  иранской  драмы.
Трещат  привычные   рамки  анализа,  разваливаются  стройные  умозаключения.
Только-только  начинается  какая-то  понятная для  всех  линия политического
развития, только вздохнет дипкорпус  с облегчением, как тут же события  идут
кувырком,  исчезают, растворяются  в  мутной дымке  прогнозы. Появился  было
президент Банисадр  и  уверенно, как  казалось западным посольствам, пошел к
вершинам   власти.   Бедный  вечный   студент  Сорбонны   Банисадр,   бедные
незадачливые  аналитики!  Подул колючий  ветер,  вышли  на  улицы и  площади
бородачи  с автоматами, загремели выстрелы, захрустели кости  под сапогами и
прикладами. Сбрил президент  роскошные  усы, переоделся  в  женский  хеджаб,
спрятался в туалете самолета и так спас свою жизнь.
     Думаю,  дружеские  чувства,  которые  испытывает   ко  мне  итальянский
дипломат, не вполне бескорыстны, хотя и искренни. С давних пор укоренилось в
Иране, стало частью политического  фольклора мнение о том, что  англичане  и
русские знают и могут все. Традиция восходит к тем давним временам правления
Каджаров, когда Россия и  Англия действительно  хозяйничали в Персии, делили
ее  на сферы влияния,  интриговали друг  против  друга, смещали и  назначали
министров и губернаторов, провоцировали бунты и подавляли  их.  Давно прошли
те времена,  забыты  Каджары, превратилась во второразрядную державу могучая
Англия,  на месте  России возник и окреп  Советский  Союз, а традиция живет,
подпитывается невежеством, злонамеренными шепотами, страхами и... надеждами.
Разные надежды у разных тегеранских жителей.
     ...Я  иду по площади Фирдоуси. Вот маленький жестяной киоск, окрашенный
зеленой масляной краской. Киоск битком набит бумажной рухлядью - пожелтевшие
растрепанные журналы,  обрывки  многоязычных  книг, потускневшие плакаты.  У
вороха макулатуры слышу: "Ты русский". Я не отрицаю. "Я - Гриша из Ростова".
- "Здорово, земляк! Какими судьбами в Тегеране?"
     Гриша  ухмыляется,  загадочно  говорит:  "Через  Шанхай  пароходом. - И
спрашивает  в  упор: - Когда придут наши?" - "Какие  наши,  куда придут?"  -
"Сюда! Видишь, что  здесь  делаемся. Народ ждет,  что придут наши  и наведут
порядок. Когда  придут?" Разговор  не очень приятен.  Гриша не вполне трезв,
его  компаньон  продолжает  улыбаться и  разводить  руками. Не  хватает  еще
услышать в  центре  Тегерана: "А ты меня уважаешь?"  или, что будет  похуже,
увидеть  поблизости стражей  порядка.  Приятели  -  из  сомнительных  кругов
русской эмиграции  в  Иране,  знакомство  с  ними  дипломату излишне,  а  их
болтовня бесполезна.
     Но откуда взялась мысль  о приходе "наших"?  Нет, не сам Гриша до этого
додумался  и   не  только  осколки  эмиграции  поглядывают  на  Север.  Наши
доброжелатели, а их в Иране немало, тоже  задают этот вопрос.  Многие из них
видят  мир  упрощенно, история  начала века им кажется всего  лишь вчерашним
днем,  и  они недоумевают - разве не замечает Россия,  что  здесь  гибнут ее
друзья  и крепнут  враги,  разве не могут перейти границу  советские  танки,
чтобы от их грохота рассеялось черное наваждение, окутавшее страну?
     Перемешались в умах иранцев прошлое с настоящим и будущим, реальность с
призраками, здравый  смысл с бредовыми фантазиями,  а самое главное -  никто
понять не может, чем кончится вся эта смута, чьи еще жизни она унесет,  кого
казнит и кого помилует...
     Не в лучшем положении оказались и дипломаты. Вот и приходится итальянцу
дружить с  русским  коллегой.  В назначенный по телефону день и  час Бонетти
подходит к воротам  посольства, и мы отправляемся в недальнюю гостиницу "Нью
надери"  пообедать.  Идем  по  полуденному  солнышку,  стучим  каблуками  по
асфальту, рассказываем друг другу были и небылицы, но не очень громко, чтобы
поспешающий поодаль перс не мог всего расслышать. Скрывать нам нечего, будем
разговаривать и в ресторане, а там, это известно, еще в шахские времена были
установлены  приспособления,  позволяющие подслушивать разговоры  гостей. Но
облегчать жизнь глазам  и ушам исламской революции тоже особого  смысла нет.
Пусть  перс идет рядом и  пытается  услышать предобеденную чепуху -  это его
работа.
     В ресторане при гостинице тихо. Хлебаем ячменный суп, жуем чело-кабаб -
полоску  жареного мяса, положенную на вареный рис, запиваем  все это лугом -
газированным  кислым молоком и ведем  беседу. Говорим по-английски.  Бонетти
владеет им  свободно, так  же  как  французским  и немецким.  Мне приходится
слегка  преувеличивать свои познания в фарси и  урду,  чтобы у  итальянца не
появилось ложного  чувства  превосходства.  Бонетти  -  тайный  русофил,  он
мечтает побывать в Москве, читает русскую  литературу,  и я  с удовольствием
преподношу ему "Войну и мир", к сожалению, в  английском переводе. Возможно,
русофильство моего друга навеяно деловыми соображениями.  Но он  неназойлив,
тактичен,  а  Россия  всегда  зачаровывала иностранцев,  всегда хотелось  им
заглянуть  в ту шкату