поминать великие сибирские реки,  впадающие в ледовитые моря, или волжские
города, прекраснее  которых  нет на  земле. А что  будете вспоминать вы? Что
вспоминает под старость разведчик?
     Л. Ш. Ответ  даст  не очень отдаленное  будущее. Надеюсь, что  время не
будет ко  мне  слишком жестоким и оставит в памяти ощущение  окрыленности от
удачно сделанного  дела  - такое бывало. А колющие воспоминания о  промахах,
собственной глупости (такое тоже бывало) смягчатся или  совсем покинут меня.
Если почитать мемуарную литературу, то так оно, видимо, со всеми и бывает.
     А. П. Что ж, Леонид Владимирович, расстанемся на этом. Каждый по-своему
станет служить государству.



РАЗВЕДКА - ДЕЛО ПРЕЗИДЕНТА

     считает начальник ПГУ КГБ СССР генерал-лейтенант Леонид Шебаршин.

     ("Россия", 1991, 6-10 сент., No 35)

     - Как  отнеслись сотрудники  КГБ, и  в частности  разведчики, к попытке
государственного переворота?
     -  Сегодня  постфактум,  оценка  совершенно  ясна: возмущение, глубокое
огорчение,  беспокойство, непонимание, недоумение,  как могло это произойти.
Каким  образом  человек,  который убеждал  нас  действовать строго в  рамках
закона - и я не уверен, что это была ложь, маска, - сам отступил от него.
     - Закон и разведка - понятия все же несовместимые...
     - Не совсем верно. Действительно,  разведка - это организация,  которая
действует вне закона, руководствуясь определенными моральными нормами... Вся
ее деятельность  -  нарушение чьих-нибудь  законов.  Но речь-то ведь идет  о
советских законах!
     Крючков никогда ни намеком, ни жестом не давал понять, что бывают такие
ситуации,  когда  надо  обходить законы.  Его усилиями был принят  Закон  об
органах государственной безопасности.  Мы все тогда обрадовались, потому что
раньше непонятно было,  на чем же в  правовом смысле  строилась деятельность
КГБ.  Мы  верили,  что закон  для  нас  -  святыня.  И вот руководитель  КГБ
оказывается в числе зачинщиков заговора.
     - После начала путча были ли у вас контакты с Крючковым?
     - Да. Рано  утром 19-го я включаю приемник и слушаю: создан ГКЧП... А в
семь позвонили  и сообщили, что  председатель  собирает совещание  в  девять
тридцать. Поразила несвязная речь Крючкова. Вообще-то Крючков никогда не был
блестящим  оратором,  но  когда  его  поджимает   ситуация,  может  говорить
экспромтом, логично, делать неожиданные, свежие выводы и заключения.
     Ту же его речь было просто трудно понять.  И уборка урожая  там была, и
то, что  русские бегут  из  республик, что  страна находится  в  бедственном
положении,  добыча  нефти  катастрофически  падает.  Все  это надо  каким-то
образом приводить в порядок. А закончил выступление опять тезисом о важности
уборки  урожая. Сказал также, что войска будут  осуществлять демонстративное
патрулирование  только в  Москве. Пообещал,  что пойдем к  рынку,  но  не  к
"дикому", а Союзный Договор надо обсуждать, но не спешить с его подписанием.
     Все  это говорилось  сбивчиво, не  было  возможности  что-то  обсудить,
задать вопросы.  Прибитые, разошлись  по  своим  местам. Вот здесь,  в  этом
кабинете, и  просидел  безвылазно  трое суток. Информацию получал только  по
телефону, в основном от приятелей.
     - Когда у вас появился контакт с Белым домом?
     - 19-го мне позвонил оттуда Сергей Вадимович Степашин, спросил, как все
это остановить. Что делать? Надо обязательно  поговорить с  Крючковым. А где
его  найти? Стал его искать, мне  сказали, что он у Янаева. Через три минуты
связался  с ним, дал  телефон  в Белом доме  и  сказал,  что  ему необходимо
остановить всю эту запущенную машину.
     - А что делали в эти дни ваши сотрудники?
     -  Находились  на своих рабочих  местах  и пытались заниматься текущими
делами.  Мы дали в наши заграничные точки  успокаивающие телеграммы: краткая
информация о событиях, взаимодействуйте с послами, сохраняйте  бдительность,
и никаких указаний об активных действиях.
     Мы не  объявили  происшедшее  противозаконным, ситуация была совершенно
неясной. Да ведь  я и не пенсионер, который может  выйти  на улицу и кричать
"за"  или "против". В худшем  случае ему дадут по затылку и  он пойдет домой
заливать чем-нибудь свое горе. Я отвечаю за большой коллектив, причем весьма
специфический.  Поэтому  и  занял такую  осторожную позицию.  Сейчас,  после
многочисленных  разговоров  с  нашими  загранработниками,  считаю,  что наши
телеграммы  в  основном были правильными. Все поняли: здесь что-то нечисто и
надо сначала разобраться в ситуации.
     - Было ли роздано оружие?
     - Нет.
     - Уничтожались ли документы?
     - Нет.
     -  Вернемся  к  путчу, к его  главным  фигурам. Некоторые мои  коллеги,
рассказывая о  путчистах, называют их законченными глупцами. Так ли  это? На
что они все же надеялись?
     -  Ответить на этот вопрос мне трудно, честно вам скажу. Я считаю, что,
во  всяком случае, Крючков ни в коем случае не может быть отнесен к  разряду
глупцов.  Он -  умный,  практичный, целеустремленный.  Но каким  образом  он
совершил эту  преступную  глупость,  для меня  загадка.  Со  временем, когда
начнется процесс, возможно, станет ясна его логика.
     Эти люди просто не могли не обладать достоверной информацией о ситуации
в  стране.  Видимо, руководители  высшего  ранга, в  том  числе  и  Крючков,
оторвались от действительной жизни.  Возможно, я не прав, но они не ожидали,
что народ выйдет на улицы. По  их складу ума,  воспитанию,  закалке, в  силу
своего житейского опыта обязательно должны были исключить подобную ситуацию.
Несмотря на Прагу, Будапешт,  Вильнюс, они думали, что, раз появились танки,
введено  чрезвычайное  положение,  -  народ на  улицах  не появится,  а если
выйдет, то приветствуя установление порядка.
     -  21  августа  вы  провели  в  ПГУ совещание, на котором  сказали, что
"впереди у КГБ тяжелые времена". Что вы имели в виду?
     -  Я  говорил  о людях, которые  работают  в  КГБ.  Это  в  подавляющем
большинстве     честные,     добросовестные,    исключительно    порядочные,
дисциплинированные люди,  не  без основания считающие, что  приносят  пользу
Отечеству. Но  все,  что  здесь  должно  произойти, -  вполне  заслуженно  и
оправданно.  КГБ  в его  нынешнем виде создавался в другую эпоху, когда была
совсем другая  общественно-политическая  атмосфера. Совершенно очевидно, что
комитет  не  успевал  за  преобразованиями,  как  и  всякая  бюрократическая
структура. Он приобрел собственную инерцию...
     - Каковы представления у  вас, высшего офицера  КГБ, как, в каком  виде
должна существовать вся эта огромная махина?
     - В  данный момент ведется  реформирование  комитета.  А  каким образом
конкретно  он будет  реорганизован  - это  покажет  очень  близкое  будущее.
Процесс уже начался.
     Идет обсуждение вопроса, где оставаться разведке, должны ли сохраниться
формальные структурные  связи  с контрразведкой.  У нас в ПГУ давнее прочное
мнение, что  разведка  должна быть  отдельной организацией.  Мне приходилось
даже сдерживать  напор  снизу  за  выведение разведки из КГБ,  который  стал
особенно  ощутимым  где-то  с начала прошлого года. Но аргументы,  которые я
приводил на наших обсуждениях, надо признать, были довольно слабые: проблемы
материальной базы, кадровые вопросы, медицинское обслуживание...
     В  нынешней  ситуации,  выделившись из КГБ,  все эти проблемы  придется
решать  самим.  Проблемы  очень  существенные: надо  кормить  людей,  решать
жилищную  проблему,  кстати,  она   у  нас  острейшая.  Ведь   мы  не  можем
ориентироваться только на Москву в наборе кадров для нашей службы.
     Но  самое  главное было не в этом.  Была линия на то,  чтобы  сохранить
комитет, реформировать его очень постепенно.  Если бы разведка, а это мощное
подразделение в структуре комитета, вдруг заявила, что хочет отделиться, КГБ
начал  бы  разваливаться.   Чувство   дисциплины,  чувство   солидарности  и
неспособность просчитать последствия подобного  шага,  это я должен  сказать
честно, не позволяли мне поддержать такое требование.
     - Если  говорить о самостоятельной разведке, то при какой структуре она
должна существовать - при Президенте, при Кабинете министров?
     - Мое мнение  - надо подчинить разведку напрямую Президенту или  Совету
безопасности, если эта структура стабильна и просуществует долго.
     - Через ваши  руки проходит масса информации от заграничных источников.
Не могли бы вы сказать, каковы стратегические планы Запада в отношении нашей
страны?
     - Давайте  эту тему обойдем. Если будет  возможность поговорить  на эту
тему позднее - поговорим. У меня есть что сказать по этому поводу. Но момент
для этих рассуждений, наверное, сейчас не совсем благоприятный.
     Думаю, что  отношение западных  держав  к нашей  стране  до Октябрьской
революции,  после нее  и сейчас в  принципе не изменилось. Наша страна очень
велика и в  потенциале  слишком мощна. Они пытались и будут пытаться  делать
все для того, чтобы не дать нам возможность реализовать этот потенциал. Цель
западных стран - свести положение Советского Союза  до удобного, податливого
партнера, который играл бы по их правилам.
     Замечу лишь, что установления  одномерного  мирового порядка  опасаются
многие  страны. Когда еще появятся сдержки  и противовесы? Это  беспокоит не
только,  скажем, Кубу или  Ливию, но  и  многие  другие страны. Руководители
некоторых  стран  проявляют искреннюю обеспокоенность, что развал Советского
Союза   может   приобрести   неконтролируемые   формы.   Эта   озабоченность
подпитывается многими факторами. Во-первых, наличие в  нашей стране ядерного
оружия -  в  чьи руки оно  попадет? Во-вторых,  атомная  энергетика. Тот  же
вопрос.  Перспектива множества чернобылей должна  тревожить  всех нормальных
людей.  Мир  не   хочет  вооруженных  кровавых  междоусобиц   на  территории
Советского Союза. А если развал  приобретет неконтролируемый характер, такие
конфликты возможны.
     -  Как  профессионал не  могли бы  вы предположить, какие  рекомендации
своим правительствам дают резиденты западных разведок, работающие в Москве?
     - С  одной стороны,  они находятся  в очень выгодном положении, получая
огромный объем информации  из  открытых  источников.  У  нас  же сейчас  все
вывернуто наизнанку. Я даже не уверен, что где-то  существует информация, за
исключением специфической, которую они не смогли бы получить легально.
     Но, с другой стороны, требуется не только посылать информацию, а делать
из нее выводы, прогнозировать  события... И вот здесь их задачи осложняются.
Они  правильно отмечают  болевые  точки,  трещины, по которым  дальше  может
разваливаться СССР. Но я замечаю, что от прогнозов наши коллеги предпочитают
воздерживаться. Или  дают их  в  таком виде, читая  которые можно сделать  и
такой вывод, и совершенно противоположный.
     Я  их  вполне  понимаю.  Было бы  неблагоразумно  солидным людям  точно
предсказывать,  как  будут развиваться  события в  Советском Союзе.  Слишком
много  факторов  взаимодействует одновременно,  а динамичные ситуации  имеют
свою логику, которая не совпадает с аналогичными ситуациями в  других, более
благополучных странах.  Всегда  возможны неожиданности. Одним  словом, "умом
Россию не понять".
     Взять  хотя  бы путч.  Информация  от  западных дипломатических кругов,
аналитических центров, разведок о том, что  существует  заговор правых  сил,
что  они могут  что-то предпринять, чтобы  затормозить развитие событий, что
сама ситуация создает почву для подобных попыток, шла давно. Но, насколько я
знаю,  никто из них не смог сказать, что это будет сделано в такой форме и в
данный момент.
     Хотя понятно,  что  в  основе всех  невзгод  лежит  наша  экономическая
слабость. А самая  страшная  революция  - это революция пустых желудков. Это
говорил еще Наполеон.
     - Когда она может произойти?
     - Я  не  берусь  что-то  предсказывать.  Экономическая  ситуация у  нас
бедственная. С  продовольствием  и другими необходимыми товарами у нас более
чем туго. Как это будет бить по  обществу, когда  может произойти взрыв - об
этом можно только догадываться.
     Мне больно видеть,  как  много  времени  и нервов  тратится на взаимные
доносы,  на выяснение  вопросов, которые в этой  ситуации  не имеют никакого
значения. У нас уже давно существуют параллельно два мира - один реальный, а
второй мир пропаганды, болтовни, лозунгов, где  все искажается, где призраки
воюют  с призраками.  Это отвлекает людей от реальной  жизни. Если раньше  в
этом мире искаженного  представления о реальной жизни находилась Москва  как
образцовый коммунистический город, где  выполняли и перевыполняли планы,  то
сейчас  формируется  мир, где  под маской  милосердия  прячется  невероятная
корысть, где есть, оказывается, социальная справедливость, но это призрачный
мир, чего там говорить.
     Если мы позволим нас втянуть в очередной раз  в этот ирреальный мир, то
перспективы откроются довольно мрачные. Нельзя  отрывать человека от реалий,
когда  ему нужно  есть,  одеваться.  Он  должен  быть  огражден  от  грабежа
физического  и  экономического,  сам выбирать,  кого  слушать - Шостаковича,
Армстронга или  модную рок-группу,  ходить в  синагогу или  церковь, а может
быть и завзятым атеистом - это не должно никого касаться.
     Сейчас  разворачивается  антикоммунистическая  не  пропаганда  даже,  а
истерия.  Это  -  страшная  вещь.  Она  тоже  формируется  в  господствующую
идеологию.  Это  та идея, которая, как  говорил  Ленин, овладеет  массами  и
станет  материальной  силой. У нас это  происходило  уже неоднократно, когда
идея  овладевала  массами,  становилась материальной  силой  и  в результате
Россия ввергалась в очередное безумие. Вот если эта идея станет материальной
силой  и восемнадцать миллионов  коммунистов станут  воплощением  зла, тогда
снова начнется бойня. Я член  коммунистической партии, по  крайней мере пока
она была, да и все разведчики тоже, это было обязательным пунктом биографии.
     - Какие выходы для страны вы видите в нынешней ситуации?
     - Все,  что  можно  сказать,-  это  из области предположений  и  благих
пожеланий. Во-первых, надо перестать заниматься пустяками, сведением счетов,
бесконечными взаимными обвинениями, выяснением, кто прав, а кто не прав.
     Можно  сейчас на  это  надеяться? Вряд  ли.  Даже  если общество  будет
катиться в  пропасть, что, по сути,  и происходит,  оно  едва ли отложит все
пустое  в  сторону и  займется серьезными  делами.  Нет  политической  воли,
которая заставит отказаться от этой ерунды.
     - Откуда может исходить эта политическая воля?
     - Прежде всего, от самого общества. Ее выразителем может быть Верховный
Совет РСФСР,  Президент,  Совет  безопасности. Ситуация подталкивает к тому,
чтобы ответственные люди  срочно занялись  бы  серьезным  делом. Речь идет о
спасении страны.
     Хорошо, если бы  удалось сохранить  единое экономическое  пространство,
единые основные законы, единую внешнюю  политику, единую политику  в области
обороны.
     -  И последний  вопрос. Вы допускаете,  что могут произойти радикальные
кадровые изменения в разведке?
     -  Да,  вполне  возможно.  Но  я  очень надеюсь,  что  этот процесс  не
перерастет в  разгром  разведки. Разведка  - дело дорогое, но она необходима
стране.  Ее можно  быстро  развалить,  а  вот  для  ее  создания  необходимы
десятилетия и колоссальные средства.

     Беседу вел Сергей БАЙГАРОВ



ИЗ ЖИЗНИ СПЕЦСЛУЖБ

     Шебаршин ушел в отставку. С кем теперь идти в разведку?

     ("Комсомольская правда", 1991, 2 окт., No 226)

     Шебаршин   Леонид  Владимирович,  бывший  начальник   Первого  главного
управления  (внешней разведки) КГБ СССР,  родился в  1935  году в Москве,  в
Марьиной роще.  В  1952  году  поступает  в  Институт  востоковедения. После
закрытия института  в  1954-м  Шебаршин  оказывается  в  числе  одной  трети
студентов, которую  переводят  на третий  курс МГИМО.  Здесь учится  до 1958
года.
     Годом раньше, на  целине, Шебаршин  знакомится  со  своей будущей женой
Ниной, по специальности китаистом.
     В 1958 году Шебаршин поступает на работу в Министерство иностранных дел
и отправляется в свою первую  загранкомандировку, в Пакистан, где знакомится
с сотрудниками Первого  главного управления, которые  предлагают ему перейти
на Лубянку.
     В 1962 году Шебаршин  возвращается в Москву и начинает работать младшим
лейтенантом-оперуполномоченным,  проходит  обучение в Институте имени Ю.  В.
Андропова - в разведшколе.
     Долгое  время  работает  за  границей   (понятно  кем).   В  1983  году
возвращается  в  Москву, работает  заместителем  начальника  информационного
управления, где готовит доклады ПГУ высшему руководству страны.
     В  1989 году, пройдя последовательно всю  служебную  лестницу разведки,
становится,   по   представлению   Крючкова,   генерал-лейтенантом   КГБ   и
четырнадцатым  в истории  КГБ  начальником ПГУ и  заместителем  председателя
комитета.
     18 сентября с. г. Шебаршин подает рапорт новому председателю КГБ Вадиму
Бакатину, в котором протестует  против назначения ему  в первые  заместители
человека со стороны, по протекции. В этом же рапорте он просит об  отставке.
Через несколько дней Бакатин рапорт об отставке удовлетворяет.
     Коллеги по работе и специалисты по  разведке называют Шебаршина  первым
настоящим   профессионалом   во  главе   советской   разведки   и  последним
профессионалом в руководстве КГБ.
     Свободно владеет английским  и  хиндустани,  водит автомобиль,  неплохо
стреляет. Из писателей больше всего любит Льва Толстого, Курта Воннегута, из
композиторов  -  Генделя,  из художников -  Верещагина.  Любимой газеты нет,
любимый журнал - "Наука и жизнь". Эстрадную музыку не слушает. Курит "Яву" и
не прочь  выпить коньяку. В  еде  неприхотлив. Любимое время года  - золотая
осень в Подмосковье.
     -  Леонид  Владимирович,  как происходило ваше  назначение на должность
начальника ПГУ?
     - Ничего особенно интересного при  назначении не было. 24  января  1989
года Крючков повез меня представлять Горбачеву в Кремль. Горбачев принял нас
между  девятью  и  десятью  часами  утра  в кабинете,  где  обычно проходили
заседания Политбюро, и мы говорили минут десять - пятнадцать.
     - О чем вы говорили с Горбачевым?
     - Президент  высказал несколько деловых  коротких соображений по поводу
нашей  деятельности. Сказал он примерно следующее: "В то время как мы  ведем
серьезнейшие  разоруженческие  переговоры  с   Западом,   важно  чего-то  не
просмотреть,  не  остаться  безоружными.  Момент очень ответственный..." Все
было предрешено заранее, и моего согласия никто не спросил.
     - Видимо, после назначения ваша  свобода  была существенно  ограничена,
ведь вас охраняли?
     - Нет, конечно.
     - И даже водитель вас не охранял?
     - Он  простой шофер. Охрана  мне была  просто  не положена,  и в  число
охраняемых лиц я не входил.
     - Можете ли вы назвать самый большой  успех нашей разведки за последние
годы?
     - Нет, не могу. Наши  удачи становятся известны только тогда, когда  мы
терпим крупное поражение. Надеюсь, что настоящие наши успехи станут известны
не  раньше,  чем через  пятьдесят  лет. Разведка не имеет права  хвастаться.
Конечно,  между собой  мы можем  что-то  потихоньку отпраздновать,  но  даже
намекать на успехи - значит подвергать кого-то риску.
     -  Как  складываются  ваши  отношения с  бывшим  начальником внутренней
контрразведки ПГУ генералом Калугиным?
     -  Он работал  в ПГУ до конца 1979  года.  Тогда я общался  с  ним, как
рядовой сотрудник с большим начальником. То есть общался не я с ним, а он со
мной. Случалось это очень  редко. В основном, когда он выступал с трибуны, а
я слушал его из зала. В его критике ПГУ была существенная доля правды.
     - Чем объяснить  в  таком случае отриц