- и  открылся безопасный доступ в узкий
переулок,  выходящий к  восточной стене  "шпионского  гнезда", переулок, где
стоит  церковь св. Николая с приютом для престарелых  и русской библиотекой.
Неожиданно   возникают   из-за   поворота   ее  голубые   купола-луковки   с
позолоченными крестами,  как милое лицо  земляка в  чужой толпе.  Церковь не
лезет на глаза,  но и не  прячется от  взора прохожего, она стоит скромно  и
достойно  с  дореволюционных  (дореволюционных российских)  времен,  за  ней
неисчислимые множества когда-то живших единоверцев, она - кусочек не старой,
а вечной России.
     Церквушка  выглядит трогательно и дружелюбно. Это сегодня. Было  время,
когда  русская  эмиграция  и  советское  посольство  находились в  состоянии
непримиримой и задиристой вражды. Плелись хитроумные интриги; дело, полагаю,
не  обходилось  и  без крови.  Эмигрант  -  легкая  добыча  для  разведок  и
подозрительный субъект для контрразведок, пушечное мясо тайных войн. Мы были
подозрительны, имея на то  самые веские и резонные основания. Холодная война
против Советского Союза началась  не в 1946 году. Тогда  был изобретен  лишь
этот термин.
     В  начале  шестидесятых  годов   приступили   к   строительству  нового
служебного здания  посольства. Заключили контракт с  местной  фирмой  и  под
строгим  наблюдением   советских   консульских   работников  и  строительных
специалистов приступили  к  рытью  котлована под фундамент.  В ходе работ, а
велись они на нашей территории, окруженной плотным забором,  были обнаружены
под землей захороненные останки нескольких человек. Дело  уголовное, но  его
каким-то образом замяли, обошлись без официального расследования, хотя, судя
по воспоминаниям  очевидцев, было установлено, что захоронения производились
в разное время и  трупы  пролежали в земле  несколько десятков лет. Кем  они
были, эти люди, в каких делах замешаны, кто с ними расправился и за что? Все
это покрыто, как говаривал один из шолоховских героев, "неизвестным мраком".
Мне  почему-то  думается, что  на  клочке  нашей земли в Тегеране нашли себе
последний  приют  соотечественники. А может быть, все это и не так... Но кто
же тогда мог быть тайно похоронен в посольском парке?

     Если взять  сотню самых примечательных фотографий нашего века, то среди
них обязательно  окажется и  эта  -  Сталин, Черчилль  и Рузвельт  во  время
Тегеранской  конференции  1943  года.  Несколько  широких ступеней  ведут  к
парадному входу в посольство  СССР. Перед дверьми просторная площадка, где и
разместилась вся  группа  - три  союзных лидера и их сопровождающие.  Здание
посольства  принадлежит истории.  Однако  здание  реконструировали, заменили
старые  высокие двери стеклянными прямоугольниками,  изменили форму  колонн,
словом, произвели пластическую операцию благородного старого лица, оно стало
моложе, но утратило свою неповторимость. Здание как  будто заставили сделать
заискивающий шажок  в сторону  модерновых стеклянных  коробок,  торчащих  на
тегеранских, московских - всемирных улицах.
     И все  равно фасад посольства  выглядит весьма  привлекательно. Редкими
стали приемы  в посольстве  после  исламской  революции,  но дипломатическая
жизнь продолжается, и  время  от времени вспыхивают  огни,  и взмывает ввысь
упругая водяная струя,  и идут по  дорожкам чинные,  в  праздничных  нарядах
гости.
     В  центральной  части  здания  -   старинный,  с  шестиметровой  высоты
потолком, с камином и огромным зеркалом над камином,  белоснежный, строгий и
в то же время очень уютный парадный зал. Ежегодно  7 ноября, за  исключением
тех лет, когда приемы отменялись в связи с чрезвычайными обстоятельствами, у
входа в этот зал советский посол с супругой встречают гостей.
     Нескончаемая  вереница  приглашенных  направляется  во второй  зал, где
разносят  угощение,  где слоится сизый  дым  от  десятков и сотен выкуренных
сигарет и стоит  ровный громкий гул  десятков  и сотен голосов. В  исламские
времена  перестали   подавать  на  приемах  спиртное,  указывая   потихоньку
страждущим  (не  мусульманам)  укромный уголок,  где  можно  неприметно  для
сотрудников местного МИДа,  поглядывающих за  поведением  хозяев  и  гостей,
выпить рюмку-другую водки. В малом зале пониже потолки, но и он  просторен и
уютен.  Картины, тяжелая мебель, ковры.  В  вестибюле  служебного  входа,  в
правом крыле здания,  две мраморные  доски.  Медными  буквами на  фарси и на
русском напоминали доски, что в 1943 году здесь, в  этом здании, происходила
историческая Тегеранская конференция. В 1980 году  толпа  разбила  вдребезги
одну  из  досок, но  вторая  -  на  фарси  - оказалась  не  из мрамора, а из
какого-то более дешевого и прочного материала. Она сохранила вмятины и рубцы
от ударов  налетчиков.  Эта мемориальная доска -  единственное напоминание о
Тегеранской конференции в посольстве. Ни на  стенах,  ни в  библиотеке, ни в
архивах (поскольку архивы посольствам не положены) нет ни единого упоминания
ни о былых событиях, ни об истории самого  посольства, ни  о послах, которые
были  до нас. Правильно  ли это?  Получается, что  все ниоткуда появилось  и
никуда канет. Во главе всей материальной посольской цивилизации стоят завхоз
и наименее способный к дипломатической работе советник. (Ловлю  себя на том,
что вместо описания людей, вещей и времени скатываюсь на сетования по поводу
нравов. Не могу, однако, жаловаться на то, что они портятся. За тридцать лет
наблюдений за  дипломатическими  нравами могу  твердо  сделать  вывод -  они
абсолютно неизменны. В последние годы среди работников внешнего фронта стало
меньше  хронических  алкоголиков,  но  это,  равно  как и  увеличение  числа
кандидатов наук, признак изменившихся административных предпочтений.)
     Новая служебная постройка  посольства  - шестиэтажная плоская коробка -
поставлена  так,  что  представительское  здание   закрывает   ее   от  глаз
посетителя,  вошедшего в центральные  ворота. На  уровне вторых  этажей  оба
здания соединяются  крытым  узким  переходом.  По  мере того  как  нарастали
буйства исламской  революции,  а враждебность хомейнистов к нам  приобретала
все более заметный характер, в посольстве появилось все больше металлических
дверей и решеток. Переход между зданиями перекрылся наглухо тремя массивными
дверьми  со   смотровыми   глазками.  С   лязгом   плотно  западает  в  пазы
металлический  брус,  и  дверь   можно  выбить  только  взрывом.   Поставили
металлические  решетки   на  окна  первого  этажа,  где  жили  шифровальщики
посольства, и на окна второго этажа, куда легко можно добраться снизу.
     Постепенно  по  обилию железа, предназначенного  для стеснения  свободы
передвижения, посольство стало напоминать что-то среднее  между зоопарком  и
тюрьмой.  Предосторожности  оказались  нелишними.  Пригодились  и  сирены, и
гранаты  со  слезоточивым газом, и решетки, и телевизионные камеры.  Об этом
речь дальше.
     Под  близкие  раскаты грома  укрепляли мы свою крепость,  с  горечью  и
опасением наблюдали,  как пинками отбрасывались казавшиеся незыблемыми нормы
международной  дипломатии: неприкосновенность  территории, личности, почты и
т. п.;  уповали на то,  что  наше посольство иранцы тронуть побоятся, но  не
очень верили  в их  благоразумие. Те из нас,  кто  не  утруждался  попытками
проникнуть в  сложности жизни,  ратовали за решительные военные  меры. "Одна
танковая дивизия должна войти со стороны Мешхеда, а другая - через Тавриз...
Надо  высадить воздушный десант в Тегеране... Вот когда-то Ляхов... Наш полк
пройдет  весь  Иран за  три  дня..." и т.  п.  (Надо  сказать,  правда,  что
афганские уроки были еще впереди.)
     Хотелось  бы верить  в прогресс цивилизации, в то,  что наступит время,
когда иностранный дипломат  перестанет быть легкой добычей для экстремистов,
авантюристов,  когда  ворота посольств будут вновь распахнуты и охранять  их
будет домашнего вида, невооруженный и добродушный страж.  Совсем недавно так
и было. Пока же продолжается соревнование сил наступления и обороны, снаряда
и брони. Террористы вооружаются, посольства уходят в глухую защиту.
     ...Нападение  на посольство не было неожиданным. Первая попытка  налета
была  предпринята  в  новогоднее утро 1980 года.  Я  плохо помню  этот день.
Группа (кого? - бандитов? налетчиков? иранцев?) проникла к зданию посольства
и небольшими  силами  полиции была выкинута за  пределы  парка. Существенных
потерь от  действий  противника мы не понесли. Правда,  поспешили уничтожить
кое-какие бумаги и оборудование  связи в посольстве, хотя можно было этого и
не делать.
     Следующий налет - 27 декабря 1980 года,  в годовщину ввода в Афганистан
наших  войск   (ограниченного   контингента   советских   войск,   пользуясь
официальной   терминологией   того   времени),   причинил   нам    серьезные
неприятности.
     ...Вой  сирены  выбивает  человека  из равновесия,  это  истошный голос
надвигающейся беды.  Сирена запомнилась  с  1941 года.  В начале  войны  она
каждый день  выла  в  Москве,  и  мы прятались  в  наспех отрытом  во  дворе
бомбоубежище.  В нашем районе  падали только  зажигалки, их быстро гасили, и
самым  страшным в воздушных тревогах был именно вой сирены, установленной на
крыше школы. Четырехэтажное здание школы было самым высоким среди деревянных
домишек Марьиной рощи.
     Сирена  в посольстве была установлена  летом  1980 года. Полагали,  что
дежурный  комендант  в будке  у  основных  ворот  включит  ее  тогда,  когда
произойдет вторжение на нашу территорию.
     Мы отслеживали движение толпы. Она  двигалась к  посольству  со стороны
площади  Фирдоуси. Подкатили грузовики с полицией,  грузовики  со  стражами.
Стражи рассыпались  по пустынной  улице  у посольских  ворот. Толпа  вышла к
дальнему углу посольского  парка, мимо английского  посольства  двинулась  к
нашим  воротам. Здесь столкнулась  с полицейским  заслоном.  В это  время из
переулков  улицы Мирзы  Кучек Хана вырвалась  группа в  полсотни  человек  и
решительно направилась прямо к воротам. На наших глазах охрана расступилась.
Группа  моментально перемахнула через ажурные металлические ворота, и охрана
вновь сомкнулась перед надвинувшейся толпой.
     Именно  в этот  момент и взвыла заполошным, истерическим  воем  сирена.
Наши дежурные  отступили  от комендатуры  и  укрылись за  железными  дверьми
посольства.   Налетчики  ворвались  в   представительское  здание,  за  ними
проследовали на посольскую территорию силы поддержания порядка.
     Состояние   этих   сил,   если  немного  отвлечься  от   налета,  точно
соответствовало  общему  положению  дел в  Иране.  Стражи  ненавидели  лютой
ненавистью  исламских  комитетчиков и не  доверяли полицейским,  полицейские
презирали  и тех,  и других,  комитетчики доверительно предостерегали нас  в
отношении  стражей. Такая охрана  внушала  не  меньшие  опасения,  чем  сами
налетчики, но  выбора  у  нас не  было,  а  единственным оружием  оставалась
бдительность.
     Толпа размеренно бушевала  за воротами, стражи  делали вид,  что готовы
грудью стать  на защиту  иностранных  дипломатов, полицейские прикидывались,
что   гоняются   за  налетчиками,  налетчики   тем  временем  крушили   наше
историческое  здание,  а  мы  в  бессильной  ярости  прятались за  железными
решетками  и дверьми. Слушали, как били окна в представительском  помещении.
(Кстати, не было выбито  ни одного стекла ни в здании консульства, в которое
упиралась своим флангом наружная толпа,  ни в служебном шестиэтажном здании.
Налетчики не были ни фанатиками, ни хулиганами, они работали.)
     Список  повреждений,  представленный  в  дальнейшем  иранским  властям,
потянул (разумеется, по  несколько завышенным расценкам)  на шестьсот  тысяч
американских  долларов. Туда вошли  разбитые окна числом около  шестидесяти,
разрезанные картины и подожженные ковры, расшибленные в щепу двери, разбитые
старинные (чистейшие, таких уже не делают)  зеркала, вазы, люстры, сломанная
мебель,  располосованный ножом  киноэкран,  разбитая  мемориальная  доска  и
прочее, и прочее. Разумеется, счет иранцами не оплачен, но он существует.
     Налетчиков  наконец  выгнали, толпа, совершив намаз, удалилась, оставив
за собой испачканные гнусными  надписями стены, а в  парке с нашего согласия
разместили дней на десять отряд стражей - охранять нас от происков афганской
эмиграции.  Стражи держались от нас подальше, а мы  от них. Лишь  однажды  в
обеденное и  однажды  в ночное время  грохнуло по одиночному выстрелу.  Юный
страж задремал и нажал на спуск винтовки. Оба случая были объяснены тем, что
кто-то, дескать, пытался перелезть через стену.
     Толпа врывалась  на территорию посольства еще раз в  начале  марта 1988
года по случаю обстрела Тегерана ракетами советского производства.
     Отношение  хомейнистов  к  налетам на  посольство  было  нам  известно.
Поступали к тому же от доброжелателей  и достаточно точные данные  о времени
нападения,   о   замыслах  противника,   примерных   силах,  которые   будут
использованы в  налете. Демарши посольства по этому  поводу  чиновники  МИДа
Ирана  выслушивали  с  вежливыми  улыбками,  заверяя,  что, разумеется,  все
необходимые меры будут приняты.

     Лето 1981 года в Тегеране. Об этом времени хочется рассказать особо.
     По бывшей  улице Резы  Шаха,  а  ныне улице  Исламской  революции  идет
демонстрация моджахедов.  Мы наблюдаем за происходящим с крыши. Выходить  на
улицу  небезопасно. Видно не очень хорошо - мешают высокие дома, деревья, но
отдельные участки улиц просматриваются полностью.
     Первые  пулеметные очереди  раздаются  со стороны университета.  Нервно
вздрагивает  движущаяся внизу  черная  людская  масса. Пока  нельзя  понять,
стреляют ли в толпу или над  головами.  Вскоре  ситуация проясняется. Стражи
исламской революции  пытаются блокировать демонстрацию, перекрыть ее со всех
сторон, отогнать спешащие на помощь отряды моджахедов.
     На  перекресток с ревом  вылетают  два огромных  военных  грузовика.  С
грузовиков спрыгивают  вооруженные люди в черных мундирах, с черными касками
на головах, с автоматами и ручными гранатометами.  Они  рассыпаются в цепь и
быстрым шагом идут в наступление. Раздаются глухие хлопки - полетели гранаты
со  слезоточивым  газом.  Меж  домами   вспыхивают  клубочки  сизо-голубого,
прозрачного  дымка. Побежали  плачущие, чихающие, пытающиеся  закрывать лица
тряпками люди. Стрельба раздается со всех сторон. Облачка газа  доносятся до
крыши, но спасает ветер. Побоище внизу разгорается. Отряды стражей рассекают
толпу на части, сминают группки отбивающихся парней, теснят их в переулки.
     Слышны  громкие  пронзительные вопли. Из  переулка  к посольской  стене
выкатывают  возбужденные  бородатые молодцы  в  защитных  куртках,  за  ними
несколько десятков маленьких фигурок  в  длинных платьях и низко  повязанных
платках. Их  окружают  плотным  кольцом, девушки пытаются цепляться  друг за
друга,  отбиваются, кричат.  Мелькают  приклады автоматов, дубинки,  кулаки.
Здоровенные  парни хватают хрупкую, визжащую,  сопротивляющуюся  девушку и с
размаху  перебрасывают  ее  в кузов грузовика.  Одну, другую,  третью. Через
десяток  минут переулок пуст -  валяются растоптанные очки, тряпка - похоже,
оторванный рукав, а  вопли  доносятся  уже  из соседнего  переулка. Там идет
расправа с другой группой.
     Девчонки остались  в памяти. И рыжий детина, в  куртке с закатанными по
локоть  рукавами,  в черных  высоких башмаках  со  шнуровкой,  разгоряченный
потасовкой,  но  деловой,  сосредоточенный,  выкручивающий  тонкую   девичью
ручонку,   прикладом  автомата  норовя  побольнее  задеть  живое  тело   под
мешковатым балахоном.  "Мы будем расстреливать  даже  девятилетних  девочек,
если они будут нападать на стражей", - сказал один из  хранителей исламского
правосудия. Как говорится, и тезис, и иллюстрация.
     Город тяжело  погрузился в  пучину гражданской смуты,  ночных  арестов,
расстрелов, избиений,  пыток. "Расстреляны... враги Ирана  и ислама... слуги
империализма... отступники от ислама... враги народа и  ислама..." - десятки
фамилий ежедневно публикуются в газетах и еще сотни остаются безвестными.
     Моджахеды отвечают террором на хомейнистский террор.
     Поздно вечером 28 июня 1981 года раздался глухой  мощный удар в  районе
площади  Бахарестан, рухнуло  от  взрыва  двухэтажное  здание,  содрогнулись
окрестные дома. Под обломками здания было  погребено  около сотни активистов
хомейнистской  Исламской республиканской  партии и ее  генеральный секретарь
аятолла  Бехешти. Был Бехешти  восходящей  звездой  исламской  революции  и,
пожалуй,  ее  закулисным  дирижером. Если  в Хомейни есть что-то загадочное,
уходящее  корнями  в седую исламскую старину, в мифические времена пророков,
бунтарей, ересиархов,  вселенских  злодеев, то Бехешти связывали  с  исламом
тюрбан,  борода и  великолепное  умение  использовать  религию  в  политике.
Аятолла провел семь  лет в Гамбурге, был имамом тамошней мечети, занимался в
шахском  министерстве  образования  изданием учебников. Водились за  Бехешти
темные  дела в тот  период, какие-то  махинации  с финансами.  Свидетелей не
осталось.  Вскоре  после революции  посадили  в тюрьму  заместителя шахского
министра образования Фарсу, приговорили ее  к нескольким годам заключения, а
затем  вдруг  расстреляли.  Утверждали  люди,  что  Фарса пыталась  сообщить
властям  что-то важное  о  Бехешти.  Аятолла  был  величественно  обаятелен,
говорил  мягким,  берущим  за  душу баритоном,  гипнотизировал  собеседников
умным, проницательным взглядом.
     Ахнула бомба,  заложенная в мусорную корзинку, рухнули стены и потолок,
и в кромешной  тьме,  средь  битых кирпичей кончил свои дни человек, который
уверенно шел к  верховной власти. Под утро  откопали в руинах мужскую ногу в
щегольском полуботинке, и  все, знавшие аятоллу,  удостоверили, что  это его
нога.  Прошла по  газетам фотография:  стоит измызганный человек и держит  в
вытянутой  руке  для  удобства  фотографов эту ногу.  Днем  и  ночью  копали
развалины, достали останки семидесяти двух человек  (ровно по числу шиитских
мучеников, погибших в  681  году  при  Кербеле  вместе с имамом Хуссейном) и
прекратили  счет,  дабы  не  ослаблять  символики.  С  этого  времени  буквы
заголовка  газеты   "Исламская   республика"  стали  печататься  в   красном
обрамлении, в стекающих каплях крови.
     Очень  быстро установили и преступника - тайно проникшего в ряды охраны
моджахеда Колахи, объявили его розыск. Многим показалось  подозрительной эта
быстрота.  Было  еще  одно  странное  обстоятельство,  которое  впоследствии
благочестиво объявляли Божьим промыслом. Дело в том, что ровно за пять минут
до взрыва помещение  покинули председатель исламского меджлиса Рафсанджани и
два  его ближайших сподвижника - Раджаи и Бахонар. Версия о Божьем  промысле
не  вызывала  бы особых  сомнений (все в воле  Аллаха!), не будь Рафсанджани
основным соперником Бехешти.
     Темна иранская политика,  грани дозволенного в ней расплывчаты, ложь не
считается  грехом, взятие заложников  и убийство  входят в набор  допустимых
приемов,  крови  шииты  не боятся. На кого возведена напраслина - то  ли  на
Колахи, то ли на Рафсанджани - история, видимо, никогда не рассудит. Бехешти
ушел  в  иной  мир, Колахи  исчез, Рафсанджани правит  страной.  Не  погибни
Бехешти, пожалуй, на свете не стало бы Рафсанджани.

     Наша  работа продолжалась, несмотря на воздушные  тревоги,  стрельбу  в
городе, взрывы, угрозы нападения на посольство.
     В Москве действовала  специальная  комиссия Политбюро  ЦК по  Ирану  во
главе с Л. И.  Брежневым. В нее входили Ю. В. Андропов,  Б. Н. Пономарев, Д.
Ф. Устинов.  Более полномочного  органа  в Советском  Союзе  быть не  могло.
Комиссия нуждалась в информации.
     Каждый день проводились встречи с источниками. В кромешной  тьме кто-то
из  работников  вы